Он всё исправит.
XIV
На утро ни старуха, ни Колосовский не вспоминали вчерашний разговор. Он не стал ничего говорить Алёне. И из-за стыда за свой страх, и из-за явной мистической подоплёки. Не то чтобы Колосовский боялся насмешки или осуждения от Алены, скорее, опасался непонимания. Но главной причиной его молчания было другое.
Это его тропинка, и пройти по ней он должен сам. До конца, каким бы ни был этот конец.
XV
Дни пошли за днями. Старуха вставала рано, готовила завтрак, потом шла в свой огород. Алёна помогала ей, Колосовскому было отчаянно скучно. Нога заживала быстро, уже скоро он мог ходить.
Через пять дней Колосовский проснулся и понял: пора уезжать.
Бензин они купили у тракториста, жившего через два дома от Марьи Гавриловны. Немного, только чтоб доехать до райцентра, а там дозаправиться. Марья Гавриловна провожала их как ни в чём не бывало, ничем не напоминая о своем рассказе. Алёна шепнула ему по секрету, что старуха кажется ей какой-то прозрачной. Колосовский присмотрелся: внешне ничего не изменилось, но он понял Алёну.
Они уехали в город. Пока Алёна принимала ванну, Колосовский пил кофе на кухне, особенно остро наслаждаясь его вкусом. Он держал чашку, чувствовал тепло, блаженно жмурился.
Привычные вещи. Он как будто знакомился со своим домом заново. После жизни в старухиной каморке его квартира поразила его избыточностью комфорта, которым он обладал. Обладал – и не замечал.
Кондиционер. Компьютер с огромным монитором. Да что там… Горячая вода. Электрический чайник. Газовая плита.
Пошёл дождь. Колосовский отхлебнул ещё кофе.
А где-то почтальонша крутит педали ржавого велосипеда.
Марья Гавриловна сидит в доме одна.
Тракторист колет дрова, чтобы растопить печку.
Смотрят в давно немытое окно дети: из развлечений у них в такую погоду только бегущие по стеклу капли.
Пьёт два десятка алкашей.
Набирает силу Марья-орешница.
Колосовский включил компьютер и ушёл в виртуальный мир.
Спустя неделю почтальонша как обычно закинула за плечо сумку и собралась выезжать. Ей предстояло объехать всего три деревни – лёгкий день, а затем можно будет и в огороде поработать. В окно она видела, как к почте подъезжает джип, а из джипа выходит импозантный парень и идёт в здание почты.
– Начальство пожаловало, – заключила почтальонша. От парня так и веяло доброжелательной сытостью, которой у простого человека взяться неоткуда.
Предполагаемое начальство меж тем потопталось у входа, тщательно вытирая ноги, чем сразу расположило к себе весь коллектив: почтальоншу и двух её коллег: оператора и начальника отделения.
Колосовский увидел трёх женщин невнятного возраста: то ли им чуть за сорок, то ли под пятьдесят. Дешёвая одежда, укладки, как у мамы в девяностые, наполовину съеденная помада. Почтальоншу он выделил сразу: она одна была в джинсах и кроссовках. Что логично: в юбке на велосипеде не погоняешь.
Женщины смотрели на него выжидающе, без враждебности, но с готовностью к ней. Он настолько неорганичен был в этой маленькой комнатке с дырявым линолеумом на полу и кривыми геранями на узких подоконниках, что их реакция его ни капли не удивила.
«Бытие определяет сознание», – мысленно вздохнул Колосовский.
Новый велосипед для почтальонши лежал сложенным в багажнике джипа. Поначалу Колосовский хотел не ограничиваться только велосипедом, а сделать ремонт во всем отделении, но после решил, что почта – учреждение государственное, и с ремонтом могут возникнуть бюрократические трудности. Это окажется не по ГОСТу да то – не по стандарту.
Но уж велосипедом обеспечить почтальоншу ему никто не запретит.
Ещё через два часа почтальонша въехала в первую деревню на новеньком велосипеде. Его руль украшал механизм переключения скоростей, сумка удобно расположилась в корзине у руля, а сама велосипедистка яростно вращала педали и имела крайне задумчивое выражение лица. Склонная к философскому миросозерцанию Мурка, наблюдавшая с забора за полётом почтальонши, отметила про себя, что так выглядят люди, которые давно разучились плакать, а затем обнаружили в себе немалый талант к этому делу. Или дети после первой рюмки.
Следующим пунктом программы Колосовского была установка плетня вокруг имения Марьи Гавриловны. Самой её не оказалось дома, но Колосовский не смутился. Приехав на край деревни, неожиданно для себя ощутил смутное: он дома. Пока изба старухи была его вынужденным пристанищем, Колосовскому хотелось вырваться отсюда, уехать подальше, но теперь он вдруг понял, что ему здесь нравится. Вольно дышится, по-хозяйски ступается.
Без старухи ставить плетень всё же было нельзя: непонятно, где проходят границы участка. А рисковать настроить против себя деревенских Колосовскому не хотелось. Он присел на крыльцо и стал рассматривать чёрный остов дома по соседству.
Сгнившие стены, провалившаяся крыша, брёвна, держащиеся силой привычки, мощная крапива там, где когда-то стояла мебель и ступали ноги хозяйки.
Колосовский задумался. Кто тут жил? Марья Гавриловна как-то раз назвала этот дом – Манин дом.
Маня. Какой она была? Отчего умерла? Почему наследники забросили дом? Да и живы ли они, наследники?
И дуб этот. Высохший, неживой, раскорячивший когтистые ветки в полнеба. Слишком много в Вымярекове мертвечины, пустой оболочки без искры жизни. Может, оттого и стоит тут та самая русская тоска, густая, беспримесная, беспросветная?
А как же открыточные деревни Европы, где каждый камень дышит стариной, а, Колосовский?
В том-то и дело, что дышит, ответил он сам себе. Туристы ходят, затворами фотоаппаратов щёлкают, деньги в местную казну текут, местные из поддержания пасторальной картинки хороший бизнес сделали. Поток не иссякает, колесо мельницы вращается, зерно перемалывается.
А здесь – как в заколдованном царстве, точно в пруду, подёрнутом ряской. Коряги, ил, пиявки и усатый сом. Или легенда о соме, а сам он давно сдох и разложился. И тишина.
Над домом медленно плыли тяжелые серые тучи. Они казались такими близкими, что Колосовский поймал себя на желании взять палку, влезть на крышу и размешать их, как кашу. Разогнать бы их, дать яриле-солнцу пробиться, сжечь всю застоявшуюся хмарь…
Колосовский не заметил, как уснул.
Он спал, сидя на крыльце, прислонившись к стене, и больше всего напоминал мягкую игрушку, брошенную детьми.
Зайку бросила хозяйка…
Таким его и нашёл Серафимович.
XVI
Где-то, почти на краю вселенной, они встречаются. Старуха и Молодая. Они обнимаются, молчат, идут рядом. Вокруг них шумит лес, постепенно звуки стихают, сосны и дубы уступают место орешнику.
Границу они видят. Обычный человек может забрести сюда и в горячке грибной охоты не заметить перехода, но они всё видят.
Молодая вопросительно поднимает подбородок. Это значит: «Она разрослась».
Старуха грустно ухмыляется. Это – «Да».
Молодая вздыхает. Старая утешительно треплет её по плечу. Они разворачиваются и уходят.
XVII
– Максим Александрович, – Серафимович мягко тронул спящего Колосовского за плечо.
Колосовский проснулся. Серафимович сел рядом.
– Отчего всё так, Матвей Дмитриевич?.. – Колосовский широким жестом очертил круг, и в этот круг попал и черный Манин дом, и засохший дуб, и кладбище, и прячущаяся за поворотом разрушенная церковь. Всё Вымяреково попало в круг, очерченный Колосовским.
Серафимович снял очки и потёр переносицу.
– Уезжайте, Максим Александрович. Уезжайте, пока не поздно.
– Почему? – вскинулся Колосовский. Впрочем, вскинулся вяло. Видимо, ещё не проснулся.
– Максим Александрович, вы человек просвещённый, рациональный и, по всей вероятности, запишете меня в разряд кликуш, но я скажу. Вымяреково из всего живого жизнь тянет. И из вас вытянет. Я вижу, вам тут понравилось. Но здесь трясина. Вымяреково обречено. Вы никого не спасёте.
– С чего вы решили, что я собрался кого-то спасать?
– Когда состоятельный человек дарит аборигену велосипед, мне становится ясно: в ком-то зашевелилась бацилла меценатства.
– Вот как. Вы уже знаете.
– Знаю. Здесь это сенсация.
Колосовский помолчал. Ему мучительно хотелось поговорить о своей открывшейся связи с этим местом. Поймёт ли Серафимович?
– Матвей Дмитриевич, вы Марью Гавриловну хорошо знаете?
– Хорошо.
– А она… – Колосовский не знал, как сформулировать вопрос.
– Ведьма? Да.
Колосовский уставился на Серафимовича, пытаясь понять, не шутит ли тот, но лицо Матвея Дмитриевича было абсолютно серьёзным, даже будничным.
Краевед смотрел куда-то вдаль. Колосовский попытался проследить направление взгляда, но вскоре понял: Серафимович смотрит не на что-то, Серафимович смотрит вглубь.
– Понимаете, Максим Александрович, когда обыватель слышит слово «ведьма», какие ассоциации приходят ему на ум? Ну, Гоголь наш, Николай Васильевич, с его Солохой и утопившейся панночкой. Полёты на помеле, Вальпургиева ночь, инквизиция. Что ещё? Порча, гадание, приворот-отворот. Словом, оккультная чепуха, не имеющая к действительности никакого отношения. А настоящая ведьма занимается не этим.
Взять хотя бы Марью Гавриловну. Живёт себе на краю деревни, молчит, с деревенскими общается скупо. Но случись что: горе ли в семье, тайная ли радость, перемены в судьбе – все пойдут к ней, советоваться. Потому что Марья Гавриловна всей сутью своей знает основу жизни: за добро плати добром, злу не спускай, но и не множь его.
Это кажется простым, но на самом деле для многих сложно. И нужен кто-то, кто разгонит туман в голове и даст ясность. Вот тут и приходит на помощь Марья Гавриловна.
Именно эта ясность в видении и кажется некоторым колдовством. А меж тем, если и есть у Марьи Гавриловны какие-то способности, выходящие за пределы обычных чувств человеческих, так это исключительно из-за её верности природе.
Ну, а когда бывает нужно, она вполне способна целый спектакль разыграть. О, Марья Гавриловна – тонкий психолог: воздействовать на жаждущих чуда умеет. Правда, чаще всего после краткого выступления следует долгое объяснение, какую человек работу должен проделать, чтоб желаемое заполучить. Но веру в себя она вселяет отлично. Проблема тут в другом: местные практически перестали чего-либо хотеть. Нет стремлений, нет желаний, а без них нет и жизни…
Так что уезжайте, Максим Александрович, вам это болото не расшевелить.
XVIII
Алёны не было дома. Колосовскому трудно давалось соблюдение данного когда-то себе зарока не контролировать её перемещения.
Алёна… Она живёт с ним, спит на его плече, понимает с полуслова, а вдуматься: что он о ней знает?
Даже взять возраст. Алёна студентка, учится на историческом, правда, заочно. Пока он занимается делами, она уходит из дома. Куда? В университет? Возможно. Ну, архивы-библиотеки-подружки. Возвращается к нему. Говорит много, щебечет, и, кажется, рассказывает всё и обо всём, но, если вдуматься, не говорит ничего. Кто её родители? Что она хочет делать после окончания университета? Даже такой простой вопрос: любит ли она его?
Впрочем, наверное, любит… Иначе зачем ей жить с ним? Колосовскому очень не хотелось думать, что дело в его деньгах. Алёна умудрялась их не замечать. Она не просила подарков, не намекала на выезды на курорты, даже одежду новую себе не покупала, хотя он предлагал и не раз.
Про одного из его партнёров сказала мимоходом: гниль. И оказалась права. С тех пор Колосовский стал внимательно прислушиваться, не скажет ли она ещё про кого чего-нибудь интересного, но Алёна молчала.
Несколько раз она вытаскивала его на экскурсии по старым частям города. Впрочем, ему это было неинтересно, так что она довольно быстро отстала.
Колосовский отложил в сторону мысли об Алёне и задумался о старухе и Вымярекове. Что он может там сделать? С учетом вновь открывшихся обстоятельств открывать там экотуристический комплекс ему расхотелось окончательно и бесповоротно. Не хватало ещё ни в чём не повинных людей Марье-орешнице скормить. Но что-то же он может сделать для села?
В самой деревне нет ничего. Работают местные (те, кто ещё может и хочет работать) в соседних сёлах, тех, что покрупнее. В основном, в Беликове и Подолине. А что у нас в этих селах?
Колосовский открыл Википедию. Набор сведений оказался вполне ожидаемым. Основным предприятием села оказался СПК «Подолино». Приятно удивил факт газификации села, но ещё больше обрадовала его строчка «Имеется также дом культуры (хор народной песни «Горница»), библиотека, медицинский пункт». Кроме того, в Подолине обнаружилась целая достопримечательность – источник Тихвинской Божией Матери.
А вот с этим уже можно работать.
XIX
Прыгаешь, Колосовский?
Поднял сайты с реестрами, узнаёшь, как устроен колхоз да есть ли за ним долги?
Хочешь помочь с техникой? Думаешь, новый трактор что-нибудь изменит? А, ты же ещё собрался перекрыть прохудившуюся крышу коровника и купить бухгалтеру новый компьютер. Молодец, Колосовский! Теория малых дел в действии.
И ты действительно развернулся. Люди, не привыкшие к тому, что каждый день что-то происходит, ошалели от твоей активности. Ты на свои кровные купил отсев и засыпал дорогу от тракта до Подолина. Ты расчистил родничок и соорудил над ним что-то вроде временной часовенки (заодно, скептик и материалист, заказал анализ воды в лаборатории – не веришь, стало быть, легендам про чудотворную водичку, а?)
Довольная посвежевшая почтальонша, расчищенные заросли вокруг старой церкви в Вымярекове, автолавка теперь приезжает не раз в неделю, а два.
А ты знаешь, Колосовский, что говорят местные за твоей спиной? Ты думаешь, они тебе благодарны? А я тебе расскажу, что произошло. Ты показал, что у тебя есть сила, чтобы что-то делать, и тебя моментально назначили местным барином. Ответственным за всю округу. От тебя стали ждать милости и благости. Каждый, слышишь, Колосовский? – каждый из вымярековцев, подолинцев, беликовцев считает, что теперь их благополучие – это твоя ответственность. И их проблемы – твои проблемы. Потому что раз ты что-то делаешь, значит, тебе это надо. Тебе надо, не им. А раз тебе надо, они – так и быть – окажут тебе милость и позволят о себе заботиться.
А заботишься ты явно недостаточно. За годы безвременья проблем у людей накопилось – лопатой не перекидать. И скоро, Колосовский, они начнут на тебя злиться. Злиться за то, что ты не волшебник. За то, что не можешь обеспечить алкашей дорогим пойлом и позволить им кутить не на раскуроченной остановке, а в ресторане. Ты будешь виноват в том, что молодость бабНины и бабЗины прошла и не хочет возвращаться, а суставы ноют к погоде. И в том, что зарплата у телятницы Светланы так и осталась двенадцать пятьсот, тоже виноват будешь ты.
Потому что у тебя-то, морда ты лощёная, всё хорошо. Ты молод. Здоров. Богат. У тебя хорошая машина и весёлый, незатравленный взгляд.
Ты будешь виноват.
Но главное не это. Ты ведь не ждешь благодарности. Тебе достаточно уважения в глазах несгибаемой Марьи Гавриловны и тёплой поддержки Алёны и Серафимовича. Главное, Колосовский, то, что против тебя играет игрок, которого невозможно победить.
Против тебя играет время.
Пока ты покупал трактора и засыпал дороги, пока ты ставил Марье Гавриловне плетень и договаривался с владельцем автолавки о более человечном графике торговли, время утекало.
До грибного слоя у тебя всего один месяц.
Ты не успеешь, Колосовский. Ты ничего не успеешь.
XX
Месяц пролетел.
Всё это время Колосовский много работал и мало спал, словно боялся, уснув, оказаться в нематериальном, призрачном мире. Алёна помогала во всём, в её глазах он видел сочувствие и тихую печаль. Будто она знала что-то… Хотя знать она ничего не могла. Откуда? Колосовский так ей ничего и не сказал. Ни про историю рода, ни про своё решение противостоять злу, созданному его много-раз-пра-дедом.
И всё же через тридцать дней она разбудила его на рассвете. Колосовский забылся тяжёлым сном всего несколько часов назад и теперь не мог понять, что хочет от него эта, вдруг показавшаяся чужой, женщина. В серой предрассветной комнате она сама казалась чем-то эфемерным. Чем-то чужеродным в его квартире. В его мире.
Длинные черные волосы. Бледная кожа. Тонкие руки. Большие печальные глаза.
…Панночка.
– Максим… Максим… – она нежно гладила его по щеке, – время, Максим. Пора… Пора ехать. Максим… Нам пора в Вымяреково. Она придёт сегодня. Просыпайся.
И Колосовский вдруг понял, что имеет в виду Алёна. Он сел на кровати, протёр заспанные глаза и наконец сделал то, что нужно было сделать год назад.
– Кто ты? Скажи мне, кто ты, Алён?
Она смотрела на него бездонными глазищами, из-за полумрака в комнате её зрачки были расширены, и глаза казались абсолютно черными. Ни бликов, ни отражения – ничего. Только чернота.
Наконец она медленно отвела взгляд и улыбнулась. Улыбка вышла вымученной.
– Я следующая, Макс. Я следующая ведьма.
Каждая ведьма должна найти себе преемницу. На нас не женятся, так что родни по крови нам не видать. Поэтому рано или поздно ведьма начинает искать девочку, у которой есть дар. А где взять одарённую девочку? Из семьи не отдадут. Так что мы находим последовательниц в детских домах, забираем и воспитываем как внучек. Учим ремеслу. Так и со мной было. Марья Гавриловна забрала меня, семилетнюю, к себе и выучила всему…