Дух подростка

– Не дождешься.

Мы уверенно направились, я верил Тами, но не настолько, чтобы доверять без оглядки. Она могла меня привести к тем местным ребятам, а учтивая, что мы шли по дороге, где вдоль росли колючие высокие кустарники, никто не увидел бы меня и не помог. Видимо у меня были приступы паранойи. Идя за ней, я представлял, как я, где-нибудь в Африке, иду на водопой, моя жажда ужасна, за мной крадется Гепард, я его, конечно же, не замечаю, ведь он мастер маркировки, и вот он быстро нападает на меня и отрезает мне путь к дыханию, даря «поцелуй смерти».

Как ни странно, когда мы вышли из зарослей колючего кустарника, мои страхи подтвердились, напротив нас появились те самые ребята и направились ко мне, среди них был один взрослый, их было трое. Тами куда-то отошла, и я стал ей кричать: убегай, тут опасно. Я хотел ее защитить. Местные ребята приближались, но внезапно вышла Тами и встала передо мной, местные ребята мгновенно разбежались. Тами взяла меня за руку и мы направились дальше. Я совсем не понял, что это было, почему так произошло, я лишь был рад, что мы остались целы. И в полной безопасности мы направились дальше, я любовался Тами, она в своем белом платье смотрелась как куколка.

Мы пришли в милый желтый домик, который был настежь открыт, мы вошли внутрь, в нем было все перевернуто.

– Та милая бабуля, которая тут жила, недавно умерла, она всегда угощала меня сладостями, когда я встречала ее. Жаль видеть ее дом таким разграбленным и пустым, она любила его.

– Почему в этот дом никто не переедет жить?

– Мой отец мне говорил, что это стоит дорого. Если нет наследников, ты должен заплатить главам земель, сидящим в костюмах в кабинетах в центре поселка. Они берут дороже, чем если бы при жизни она этот дом продавала сама. Никто не хочет переплачивать, легче вынести, разобрать, снести, унести что-то с собой. Из такого милого места люди сделали помойку.

– Почему эти люди так делают?

– В мире больше плохих людей, а те, кто хорошие, играют плохих, хорошим быть сложно, хорошими только пользуются и вытирают об них ноги, – Тами была рассудительна и умна, меня это впечатляло. Она задумалась, смотря на разбросанный хлам. Некогда для кого-то дорогие вещи, одежда, безделушки, предметы интерьера, которые, возможно, были кому-то дороги, теперь лежали у наших ног и никому не было до них дела. В тот день я впервые осознал никчемность вещей, неважность чего-то неодушевленного, я понял, что важнее всего это люди, их чувства и время, проведенное с ними. Мне так сильно захотелось к бабушке и дедушке, до дрожи, а еще больше захотелось к родителям.

Смотря на Тами, я осознал, что испытываю к ней тягу, первая влюбленность или банальный детский интерес к противоположному полу, точно описать невозможно. Я не понимал толком, что это, я лишь действовал интуитивно, давая волю своему ЭГО и обжигающему теплу внутри. Мне внезапно захотелось быть с ней рядом как можно больше. Я взял ее за руку и мы побежали из брошенного желтого домика на поле, где была густая зеленая трава. Мы прилегли и, держась за руки, смотрели на закат, рассматривая розовые облака, давая им многочисленные образы по их форме из нашей бесконечной фантазии, которой не было границ. Если долго смотреть на одно большое облако, можно нарисовать по нему картину, с лицами, предметами, животными, действиями. Чем больше облако, тем больше силуэтов в нем можно разглядеть. В моменты, когда мы лежали рядом и я смотрел на ее лицо, я понимал, что в этот миг нет ничего важнее нее, этот миг – это моя жизнь, которая горит и делает меня полноценным. Мне так нравился запах ее тела, и веснушки, которые так гармонично на ней смотрелись, а аромат ее тела, который никак не описать, завораживал и будто гипнотизировал меня. В тот день мы гуляли до позднего заката, под последними лучами солнца на розовом небе, мы перебирали пальцами рук, обнимались и смеялись, будто мы знали друг друга целую вечность.

Каждый день мы проводили вместе, с утра до позднего вечера были рядом. Мы общались так легко и непринужденно, что ее родители и моя бабушка с дедушкой, видя нас, только и улыбались. Я наконец-то нашел то, что наполнило меня. Мы подолгу сидели на пляже, любуясь друг другом и водой, которая от небольшого ветра покрывалась небольшими волнами, которые завораживали подобно огненным языкам костра, который мой дедушка часто зажигал в саду, а в оставшихся тлеющихся дровах мы с Тами вечерами запекали картошку, это было наше любимое с ней блюдо, и большой удачей было вынуть эту картошку не обгоревшей. Мы любовались природой, аистами. Тами была не против и была полна энтузиазма даже погулять со мной на кладбище, и с интересом слушала рассказы о моих чувствах, находясь в этом месте. Местные ребята, видя меня с ней, стали обходить меня стороной. Когда я шел с ней, они буквально меняли свое направление.

– Почему тебя так боятся, ты с ними дралась?

– Нет, я никогда не дралась.

– Тогда почему они нас избегают?

– Они бояться мою мать, не знаю почему.

– Твоя мать им что-то сделала?

– Нет, просто боятся и все, – было заметно, что этот вопрос доставляет ей неудобство. – Моя мама бывает странной, строгой, милой, непонятной, отдаленной от всего. Она часто бывает в больнице, пропадет там по месяцам. После нее она долгое время очень добрая и заботливая. Не знаю, почему ее опасаются, при мне она никого не била и ничего страшного не делала.

– Ну ладно, это же хорошо, – сказал я, и Тами мне улыбнулась. Я посчитал это странным, но в то же время был рад, что мне больше не стоит никого опасаться и я мог гулять везде спокойно.

Когда тебе хорошо, время летит незаметно. Пролетело лето, и за мной приехали родители, я был рад их видеть, был рад мысли вернуться в город, к тому образу жизни, к друзьям в моем дворе, но какую же дыру в моей душе оставляла Тами, которая оставалась. Последний день мы провели молча, и она и я были на грани срыва, мы просто смотрели вдаль. Лишь когда этот долгий тоскливый день подошел к концу, она сказала, что будет мне писать и чтобы я отвечал ей на каждое сообщение.

Всегда грустно уезжать от родных, бабушка и дедушка пускали слезу, провожая меня, Тами на прощание меня нежно поцеловала в щечку. Уезжая, я смотрел на местность, которая была так ненавистна, но стала такой близкой, благодаря лишь одной встрече, изменившей полностью мое пребывание и восприятие там. Отдаляясь, я смотрел на провожающих меня, и мне было больно покидать людей, которые стали столь близки. Мое главное спасение жило через дорогу от меня и я, замыкаясь в себе, не замечал эту прелестную девочку с такими запоминающимися глазами оттенка океана, такого, который бывает, когда чистое небо отражается в будто бесконечном потоке воды, подсвеченной ярким солнцем.

После приезда я получил от Тами лишь одно сообщение: скучаю по тебе, как ты доехал? Я ответил, что тоже скучаю и всю дорогу думал о ней. Больше сообщений от нее не было, никаких новостей, моя мимолетная радость приезда и встреча с городом и друзьями быстро прошла, ведь та, с кем я провел все последние месяцы и та, к кому я так привязался забыла обо мне. Мне было чертовски обидно и вовсе не понятно, как она могла так поступить. Я ее писал, на звонки она тоже не отвечала, а после 17 часов после моего приезда ее телефон и вовсе был всегда выключен. Я просил отца узнать о ней, когда он созвонился с бабушкой, но он как-то игнорировал мои просьбы или забывал об этом, всегда говоря какие-то нелепые отговорки.

В городе мы всегда находили чем заняться, лишь бы не сидеть дома, это меня отвлекало от мыслей о Тами. Раза два в год нас посещал бродячий цирк, либо парк аттракционов, он всегда располагался на нашем районе, потому что там находился будто специально для этого огромный пустырь с краю домов, между забытой возвышающиеся стройкой и зеленым мостом. Когда он только приезжал, мы мигом туда бежали и знакомились с их хозяином, помогали при работах, как их называли рабочие «разложиться», что означало на пустыре собрать целый развлекательный парк. Нас, конечно, там особо не напрягали, принеси, подай, отойди и не мешай.

Вы невольно задумались, зачем нам было это нужно, от скуки? Возможно, но от скуки работать? Это было не про нас. По завершении всех работ и запуску мероприятий, мы имели возможность посещать аттракционы, представления совершенно бесплатно. Целый месяц мы не знали других дел, как тусоваться там, это было весело. Кататься на аттракционах, пока не закружится голова, сидеть на представлениях допоздна и просто находиться в месте, где все собрались для того, чтобы развлечься. Атмосфера была особой, выходя оттуда, люди будто преображались, и с улыбкой направлялись домой. Мне безумно нравился этот мир, который создает это место, я всегда мечтал уехать в другой город вместе с этим бродящим волшебным и зрелищным комплексом, который даже самых серьезных и угрюмых людей заставлял радоваться жизни. Не будь я мал, меня бы они взяли к себе, я почти что нашел себя.

Часто мы забирались в частный сектор, он был совсем не далеко от нашего района. Наш путь туда проходил через заброшенный детский сад, дальше выход на склады, и начиналась заброшенная железная дорога, построенная более ста лет назад для какого-то правителя, который был в нашем городе проездом и оставил помимо железной дороги название для реки «Убля» он проезжал тут летом и решил в ней искупаться, в эту реку бьют родники и вода там всегда очень холодная при любой жаре. Резко нырнув, правитель воскликнул будущее название реки и мигом выбежал из воды. Эту историю видимо передают из поколения в поколение. Идя по железной дороге, мы выходили на улицу частных домов, видя через забор яблоки, виноград или подобные вкусности, мы тихо забирались туда, чтобы насытиться. Часто хозяева домов выбегали вооруженные палками или какими-нибудь лопатами, вилами, чтобы спугнуть нас. Но один из нас всегда стоял на тревоге и чуть что кричал нам, а мы для него собирали плодов параллельно наедаясь. Однажды мужик, выбежал полуголый с топором, когда мы поедали его виноград и, когда остальные хозяева успокаивались, выгоняя нас за свою территорию, тот побежал за нами по улице, он бежал за нами около мили, мы серьезно испугались, но, когда опасность миновала, мы, конечно же, веселились с этого, хотя, возможно, он был полным психом и не хотел напугать, а хотел ранить.

Осенью умер мой дедушка, на похороны меня не взяли под предлогом, что я мал, чтобы видеть это, в принципе они были правы. Наступило лето, меня снова отправляли в село к уже одной бабушке. Я нервничал и думал, что скажу Тами, что она скажет мне, между нами была особая и крепкая дружба, у меня не было никаких слов для нее, или злости, лишь непонимание, что могло пойти не так, и разочарование в ней. Первым делом после моего приезда мы отправились на кладбище, навестить дедушку, моя бабушка сильно страдала и плакала на его могиле, я же был в неком ступоре от этого и приобнимал ее, не произнося ни слова, как и мои родители, которые уехали, не погостив, потому что были слишком заняты работой.

Неподалеку я заметил могилу, обложенную цветами, их было так много, что буквально не было видно памятника, я направился к ней, но меня резко прервала бабушка, сказав, что она не закончила дела по хозяйству и нужно скорее идти домой. Сразу после прихода с кладбища я попытался найти Тами, пришел в ее дом и долго стучал, пока не увидел, что ее двор пуст и будто заброшен, это не похоже на зажиточных жителей сел, которые живут в основном за счет своего хозяйства и всегда следят за своим жильем. Возле входа лежали цветы, из которых многие завяли. Из дома рядом я услышал соседей, женщина средних лет увидела меня и направилась ко мне.

– Простите, вы не знаете, когда вернутся хозяева в этот дом?

– Он переехал после того случая.

– Куда переехали, какого случая?

– Пацан, ты кого вообще тут ищешь?

– Тами, то есть Тамилу, она моя подруга, – после имени Тами, женщина посмотрела на меня жалобным взглядом.

– Мать Тамилы, она была неуравновешенной женщиной, ты знал, что у нее были проблемы с головой?

– Какие еще проблемы? – я растерялся и она, тяжело вздохнув, начала говорить.

– Когда отец Тамилы был на ночной смене перед началом учебного года, ее мать вела себя крайне странно. Она ходила кругами по двору и весь день кричала на Тамилу. Накануне перед последним днем лета ее мать заходила и просила у меня сахар, она спрашивала о Тамиле, о том, что я вижу, глядя на нее, Тамила сидела во дворе, плела из бисера и напевала себе. Я ответила, что вижу лишь милого ребенка, что же еще?! Я не могла и представить, что она затевала…, – она замолкла и задумалась.

– Вы не закончили, – сказал я, сгорая от любопытства.

– На утро я увидела мать Тамилы на лавочке, она сидела и смотрела куда-то вдаль, я поздоровалась с ней, а она не подала виду, я подумала, что она хочет побыть одна и пошла делать свои дела. Утром ее муж приехал с работы, он вышел из машины держа в руках новый рюкзак, он подошел ко мне, предвещая радость от нового рюкзака для своей дочери, узнал, как мои дела. Я помню все это, как в замедленной съемке, сейчас, оглядываясь назад, я будто вижу над ним зависшую черноту, которая витала, ожидая своего часа. Он не обратил внимания на свою жену, которая сидела и, качаясь из сторону в сторону, как русская матрешка, что-то бубнила себе под нос. Ее муж легкомысленно прошел мимо нее в дом. Не прошло и минуты, как он, громко кашляя с глазами краснее крови, в ужасе выбежал, держа на руках Тамилу. Он упал на колени посреди улицы. Он кричал так громко, что сбежалось много людей, все сразу поняли, что его дочь мертва. Никто не подходил, все боялись и наблюдали со стороны, плача от такого зрелища, все плакали ничуть не меньше отца, потерявшего единственную дочь, которая на его руках смотрелась, как кукла. Ее отец так сильно лил слезы, что розовый рюкзак, который он не выпускал из рук держа его вместе с Тамилой, стал бордовым. Полиция ехала минут пятнадцать, и все это время он на коленях, держа на руках свою дочь, умолял Господа, чтобы все это оказалось сном. Его жена, видя все это, закрыла уши, и без видимых эмоций смотрела на происходящее. О, бедный мужчина. После этого его видели лишь пару раз, на ее похоронах и когда он уезжал, никто не знает, куда он переехал. Дом с ранней осени заброшен, часто тут появляются свежие цветы, их приносят неравнодушные жители поселка, которые знали эту чудесную девочку или видели хотя бы один раз, это событие отразилось на каждом, кто о нем слышал.

Недавно подошедший к ней мужчина, видимо, ее муж, задумчиво слушая, вмешался в ее рассказ.

– Короче, ее мать глубокой ночью открыла газовую плиту на максимум, закрыв все окна и двери, пока Тамила крепко спала. Она вышла из дома и села на лавочку. Просидела у дома до позднего утра, пока не вернулся ее муж. Она заявила, что в Тамиле она перестала узнавать свою дочь, появилось что-то чужое, лишнее, ужасающее и она освободила ее. Ее признали психически больной и закрыли в какой-то клинике, в какой не сообщили, многие жители села хотели бы ее найти и наказать как следует, совершить такое с ребенком, да еще и с таким чудесным ребенком! Тамила всегда была вежливой, ухоженной и такой красивой девочкой, весь поселок был в шоке и трауре, такое всегда будоражит и объединяет. Держись парень, мне жаль! – он хлопнул меня по плечу. Меня будто пронзило током. Их слова звучали как нечто неразборчивое.

–Тамила тоже уехала? – видимо от шока я спросил у них.

–Тамилы больше нет! – ответили мне ужасно упрямым и в то же время сожалеющим голосом,

Они обернулись и ушли, для меня их слова, их рассказ, их сочувствие в тот момент звучали как нечто отдаленное, будто на непонятном языке, все это было как во сне. Я крикнул им, что вернусь позже, они, видимо, подумали, что я чокнутый и быстро зашли в свой дом.

Подходя к своему дому, ко мне стала приходить ясность. Я очень сильно старался не принимать реальность.

– «Нет, нет, это все вранье, этого не может быть» – только эти слова витали в моих мыслях.

Зайдя в дом, я просто упал на пол, принял позу эмбриона и залип в одну точку. Я не мог в это поверить, я ехал с неким грузом печали из-за кончины дедушки, но в то же время меня так грела мысль о том, что я увижу Тами. Пусть она меня забыла, пусть она нашла новых друзей, но те теплые моменты, которые она напомнит мне, облегчат боль от утраты дедушки. Где-то в глубине души я надеялся, что она могла потерять телефон или специально не писала, чтобы сделать какой-то сюрприз, может быть, ее родители запретили со мной общаться, да что угодно, но я был уверен, что забыть она меня не могла. Наша дружба была истинной, настолько настоящей, что не многим людям повезет познать такие чувства, которые были у нас с Тами. Я был настолько разбит, если бы мне в тот момент дали яду, я бы его молниеносно выпил, в надежде не чувствовать того, что горело во мне… боль, отчаяние и сожаление.

В дом зашла моя бабушка и, увидев меня, сразу поняла, что я все узнал. Она потянулась, чтобы поднять меня, а я вырвался.

– Почему мне никто не сказал об этом, ты же знала, что я с ней дружу?

– Тебе бы не стало легче от этого, в городе у тебя полно занятий и этот ужас там был бы не к месту. Иногда лучше скрыть и не знать правды или узнать ее как можно позже.

– Что мне теперь делать, она была моим единственным другом тут и лучшим другом в жизни?!

– Ты еще мал, у тебя все впереди. Почти вся жизнь – это трагедия. Мир устроен так, что проблемы будут будто бесконечными и их надо всегда решать. Люди видят больше плохого, чем хорошего, но хорошие и счастливые события случаются, и они затмевают все плохое. В хорошие моменты ты понимаешь, что жизнь стоит того, чтобы жить, и те проблемы, которые ты преодолеваешь, делают тебя сильнее. Тамила не хотела, чтобы ты страдал о ней, задумайся об этом и вспоминай только хорошее о ней, – бабушка задумалась. – Я прожила с твоим дедушкой больше сорока лет, если бы я всегда о нем страдала, мое сердце не выдержало. Нам было сложно, у нас почти ничего не было, ни дома, ни много одежды, ни каких-либо конкретных планов на жизнь, у нас была только любовь, молодость и жизнь, с этим мы добились всего, что нам было необходимо. Мы вместе прошли сложный путь, но на этом пути было много хороших, искренних, радостных моментов, которые ослабляют боль от потери.

Она была права, но моя боль не утихала. Я сразу понял, что та могила, заставленная цветами, принадлежит Тамиле и направился туда. Я замер, когда подошел и увидел ее могилу, ее гравировку на могильной плите, она была так красива и так знакома, от боли в душе и горького комка в горле мне стало трудно дышать, я присел. Смотря на ее надгробие, я начал вспоминать все хорошее, что у меня с ней было: первую встречу, первые мысли о том, что она мне становится ближе в заброшенном желтом разграбленном доме, как мы гуляли на этом же кладбище, мы проходили мимо этого места, где сейчас она лежит, и тогда она даже подумать не могла, что ее пребывание в этом мире закончится вечностью именно здесь, на этом самом месте. А как внимательно она умела слушать… Вместе с Тами я потерял часть себя. Когда ты мал и случается подобное это откладывается угрюмой печалью на всю жизнь.

– «Стоп, стоп! Я думаю не о том, о чем стоит, я зашел в дебри печали, только хорошее, умоляю, только хорошее» – пытался я себе внушить. Меня охватывали мурашки, и трепет застилал мою душу, руки тряслись, а слезы сами накатывались, стекая к земле, под которой лежала Тами. Я вспомнил, как мы проводили время за закатами на поле, как мы перебирали пальцами рук, щурясь и наставляя руки так, чтобы розовые лучи заката не попадали в глаза. Ее смех, ее милый голос, ее неуклюжий бег и вечные царапины на ней от сена, в которое она любила нырять с разбега, но даже эти царапинки смотрелись на ней красиво. Ее океанский цвет глаз, ее задумчивый и теплый взгляд, когда я ей рассказывал о своем городе и суетных людях в нем, которые спешат, не замечая ничего и никого. Сладкий запах ее волос, ее родинку на плече, каждое мгновение с ней было прекрасным. А еще я вспомнил ее мать, с бешеными карими глазами, как я мог раньше не увидеть в ней нечто больное, то ужасное, что в ней жило, в ее голове.

Я всегда начинал с хорошего, но все воспоминания о Тами всегда заканчивались плохо, я был бессилен, и забыть ее было невозможно, все кругом напоминало о ней, я пытался, ради себя, ради нее, но ничего не выходило. Я намного больше понял бабушку, которая потеряла своего мужа, пока она страдала у его могилы, я смотрел на могилу Тами и страдал вдвойне, я лишился двух близких людей, и теперь мое пребывание там стало намного угрюмей. Я решил поддерживать бабушку и отдаться этой поддержке, скрывая свою печаль, каждый день вспоминая Тами. Она покинула этот свет слишком молодой, такого не должно случаться, дети не должны умирать.

Последний раз я видел Тами во сне. Я сидел на скамейке у ее дома, она вышла ко мне и сияла, как хрусталь на солнце, она села и прижалась ко мне.

– В тебе всегда так много боли, она не проходит, ты будто забираешь боль всех вокруг тебя. Как бы ты ни старался, тебе больно. Я буду присматривать за тобой до конца, я первая за тобой приду, когда придет время, обещаю тебе, – я улыбнулся и прижал ее к себе и в тот же момент резко вышла ее мать и Тами растворилась, а ее мать повернулась ко мне, ее безумные глаза горели, смотря на меня, и я резко проснулся.

Прекраснее и красивее девочку я не встречу уже никогда, я точно это знал. Тами была особенной, словно ангел, спустившийся с небес на столь короткий срок. Не могу, я не могу думать о ней только хорошее, зная, как рано она ушла и каким одиноким без нее я стал, так много было не сказано и так много было не сделано. Я злился на себя, злился на то, что порою думал о ней плохо, о том, что она могла меня забыть, найти мне замену, предать, и прочие вещи, которые оказались полным бредом. Ее не стало в тот же день, когда я ее покинул, обещая вернуться, обещая провести ей следующее совместное лето, еще счастливее, чем было уходящее. Она стала ангелом в моей памяти и навсегда останется таковой, во мне навсегда осталась ее теплота, милость и образ. С ней я потерял преобладающую часть себя, во мне выгорела половина меня. Каждый вечер мы с бабушкой ходили на могилу дедушки, и, пока моя бабушка страдала, я отходил к Тами, всегда принося ей конфеты, которые она любила. Она навсегда осталась со мной, в моей голове, в моем сердце. Я ее трепетно люблю и эта любовь вечна.

Вернувшись в город, я стал замкнутым, зажатым и вечно подавленным, я ходил обозленным и разочарованным, мои друзьям заметили перемены, но не подавали виду, пытаясь всегда меня отвлечь и как-то развеселить. Но как бы я не старался, я не мог перестать думать о Тами, слишком сильные чувства были между нами.

Время шло, и я вроде как научился жить с болью. Мои друзья меня отвлекали, знали бы наши родители, как мы живем, нас бы не выпускали гулять никогда. Часто ситуации доходили до грани смерти или минимум инвалидности, но нам всегда как-то везло и все обходилось. Стройки, разборки, прогулки где попало. Часто мы доходили до конца железнодорожных путей, они вели в заброшенное депо с поездами, мы там часто встречали бездомных, обычно им было все равно, и мы просто проходили мимо них. Нельзя сказать так же про детвору, которая жила в районе железнодорожного вокзала, они часто свистели где-то в дали, обычно мы не обращали внимания на свист и просто проходили мимо, близко мы не встречались. Мы знали, что они безбашенные и бьют до тех пор, пока ты не сможешь встать, удивляюсь, как часто нам везло и мы не виделись с глазу на глаз с подобными жестокими детьми, которые не знали меры, мы видели лишь результаты таких встреч. Парня тринадцати лет так избили что он до конца своих дней не сможет ходить. Я никогда не понимал, почему все не дружат между собой и, видя незнакомого человека, стразу становятся агрессивными, это какие-то животные инстинкты, которые непонятно откуда берут начало у детей. Мы ходили в надежде их увидеть и как-то познать этот страх, о котором все кругом говорили, мы были этакими любопытными самоубийцами, которые шли из-за любопытства и скуки на крайние меры, но сколько бы раз мы там ни проходили, нам везло, либо все было очень преувеличено в рассказах остальных.

Детство кончается там, где начинаются серьезное отношение к жизни, к себе и к окружающим. Оглядываясь, я вижу моменты, события, некоторые такие краткие, будто их не было вовсе. Память – нечто непостижимое, как и наш мозг, и непонятно, по какому принципу мы запоминаем те или иные события из нашей ранней жизни, некоторые важные, некоторые совершено не нужные, а некоторые пытаешься забыть всю жизнь.

Смотря назад, что бы ни было, я понимаю, что мое начало было интересным, захватывающим, опасным, порою ужасающим, странным, потерянным, но никак не скучным и однообразным. Каждый день события менялись и переполняли нас – детей открытых, ярких, искренних и беззаботных. Мы отчаянно стремились не скучать и впитывать каждый миг, происходящий вокруг нас. В то время мировосприятие было другим, все было искреннее, ярче, чувственнее, правдивее, как-то по-особенному и вдохновляюще. Сейчас, осознавая, что мир не будет таким, как прежде и все когда-то близкие люди разбрелись по своим кругам, своим дорогам, своим делам, и той верной и дружной компании нет и никогда не будет, чувствуется детская пустота.

Проходя по тем местам, где я рос, я кругом вижу воспоминания, которые были столь значимыми, где события были столь важными, где был слышен смех и плач, где мы – дети были открыты миру и впитывали все взахлеб. Находясь в местах своего начала, я не чувствую ностальгию, возникает чувство потери, чего-то такого теплого и близкого, некогда для меня важного, подобно тому, что от тебя отреклось, что у тебя отобрали, тому, что ты видишь, но никак не можешь заполучить. Детство обкрадывает нас, оставляя лишь прекрасные воспоминая и травмы, которые будут давить до конца жизни. Можно быть вечным подростком, но ребенком – никогда. Нет ничего постоянного, кроме прошлого, которое никогда не изменишь, и воспоминаний, которые не заменишь на другие.

Детство – это сокровище, не портите его детям и не спешите их вырастить, дайте им насладиться, никто не знает, что их ждет, ведь в конечном итоге детство – это всегда самое яркое и лучшее время в жизни. Даже когда все плохо, дети хотят и верят, что все вокруг них чудесно.

ДОПОЛНЕНИЕ

После средней школы я встретил Аристарха. Я узнал его на тусовке у подруги из школы в честь ее дня рождения. Оказалось, она была его родственницей, и он приехал к ней на праздник. Увидев его, я замер. Все мои детские чувства обострились внутри меня. Он сидел и выпивал в большой компании, я неловко подошел к нему.

– Аристарх?

– Да, я Аристарх, но зови меня Ари чувак. А ты кто?

– Помнишь меня, в детском саду, мы дружили?

– Да я даже не помню, с кем тусовался вчера! – сказал, рассмеявшись он.

– Мы еще с тобой сбежали, нас привезла полиция к твоему отцу? – этого он точно не мог забыть.

– Эм… А, да, ты этот, ну… А к черту, у меня плохая память на имена, пойдем в сторонку, выпьем.

Я буквально впал в те дни, когда мы носились в садике, как угорелые, и впервые за долгие годы почувствовал детство так близко, как никогда ранее.

– Почему ты не пришел за моим адресом? – звонко сказал я, ожидая ту самую версию, что его отец ему не разрешил или типа того.

– Я не помню, не знаю о чем ты, чувак, давай выпьем, – и он стал рассказывать, о том, как круто, что он уехал из этой дыры, что тут все такое убогое. Каким крутым стал его отец, о своих девчонках, шмотках, о машинах и вечных тусовках. Говорить с ним мне было не о чем, он просто забыл нашу дружбу, кроме того, для него забавного, случая с полицией. Он много говорил про свою жизнь, как он классно ее прожигает, но я особо не слушал, попивая свой виски с колой, кивая и улыбаясь ему. Я осознал, что с ним не разделю тех чувств и эмоций, которые я так отчетливо запомнил. Он достал порошок. – Будешь?

– Это же жутко вредно, знаешь, что от него с тобой…

– Ой, чувак, расслабься. Ладно, был рад вспомнить ментов, я буду там.

Он ушел, как будто мы совсем не знакомы, меня заполнила пустота и с каждым его шагом мое детство отмирало, я отправился домой. Видимо только я дорожу своим детством и пытаюсь его помнить и ценить.

Через месяцев шесть я встретил его родственницу, у которой мы и встретились с Аристархом, мы стали общаться, я решил узнать, как Аристарх.

– Как дела у Аристарха?

– Он умер, от передозировки.

– Это ужасно, – по моему телу побежали мурашки.

– Да брось, ему все позволяли, он к этому шел уже давно и был не управляем. Его родители сказали, что так даже лучше, несмотря на всю потерю, он был безбашенным, и это хорошо, что закончил он именно так и не натворил плохих дел, – я был поражен, что родители так считают, ведь это самое большое горе, когда родители хоронят своих детей. Видимо, он и впрямь творил жуткие вещи.

Могло ли все сложиться иначе, не переехав бы он, или взяв он мой адрес? Может быть, на его месте сейчас оказался бы я, может быть, дружи мы с ним, он стал бы отличником, и блестяще работал у папы. Неизвестно, этот вопрос будет часто всплывать у меня в моменты ностальгии, все-таки детская дружба оставляет особенные следы на всю жизнь.