Истина в кино. Опыт консервативной кинокритики. От «Викинга» и «Матильды» до «Игры престолов» и «Карточного домика»

Гоголь не случайно боялся заснуть смертным сном при жизни и проснуться в могиле. Он знает, что мир призраков силён навеять живому самый крепкий и поработительный сон. И через этот сон живых, через отдание ими своей жизни, своей души, своей крови, призраки как-то поддерживают ещё свою силу. Не иначе ведь и может стоять страна призраков, как только заманивая к себе живых и подпитываясь их хлебом (Андрий не случайно кормит поляков) и кровью.

Золотые доспехи, любовь, свадьба с воеводиной дочкой – всё это не что иное, как сон Андрия; туман, морок, прелесть бесовская застят ему глаза и высасывают соки. Не случайно, что, не замечая ничего, не смотря по сторонам, несётся Андрий с палашом на новообретённых врагов-запорожцев: «Андрий не различал, кто пред ним был, свои или другие какие; ничего не видел он. Кудри, кудри он видел, длинные, длинные кудри, и подобную речному лебедю грудь, и снежную шею, и плечи, и всё, что создано для безумных поцелуев». И Бортко блестяще передаёт эту отчужденность, нездешнесть, потусторонность Андрия в атаке.

Растерянность Андрия перед отцом объясняется тем, что, представ внезапно пред грозные очи старого козака, он резко просыпается. «Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?» Гурьба призраков, захвативших в старом костёле душу козацкого сына, унеслась, развеялась вместе с гиканием и яростью погони. Обманули, обманули бисовы дети бурсака, слишком прилежно налегавшего на латынь. Не было ни панночки, ни золотого зерцала, ни воеводы, ни обещанной свадьбы, ни любовных нег, ни новообретённой шляхтеской гордости… Всё было мороком для подкормки призраков, навеянным музыкой. «Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?» А были ли ляхи-то?

И вот стоит, потупившись, Андрий так внезапно и жестоко выброшенный из мира призраков обратно в свою реальность, где ждёт его лишь Отец, карающий за предательство смертью и тем, что горше смерти – горьким разочарованием: «Чем бы не козак был? Пропал, пропал бесславно, как подлая собака!». Заснул Андрий, привиделась ему полячка, сгубила козацкую душу и проснулся он в гробу лишь для того, чтобы умереть снова. «Знатный был человек! А пропал ни за что».

Знавший Европу лучше, чем все западники вместе взятые, чувствовавший дух её лучше, чем все славянофилы скопом, Гоголь испугался того, что поработит, уже поработил русскую душу европейский призрак музыки, что спит уже русская душа и видит свои видения: то себя в объятьях прекрасной дамы, то себя на коне в золотом зерцале, то себя на знатном рыцарском пиру за дубовым круглым столом на двадцать мест. Что вот уже шепчет она нечестивому суккубу в исступлении:

«– Царица! Что тебе нужно? чего ты хочешь? прикажи мне! Задай мне службу самую невозможную, какая только есть на свете, – я побегу исполнять ее! Скажи мне сделать то, чего не в силах сделать ни один человек, – я сделаю, я погублю себя. Погублю, погублю! и погубить себя для тебя, клянусь святым крестом, мне так сладко…».

Мучился Гоголь этим сном. Для него он был кошмаром «Записок сумасшедшего», «Петербурга», «Носа», «Портрета» и «Невского проспекта». Для него он был болью от выплюнутых из этого сна, пережёванных им «мёртвых душ». Он мучился страхом услышать над Русью приговор Отца: «Я тебя породил – я тебя и убью». И потому звал не только к достойной смерти, но и к своевременному пробуждению.

Нет ничего страшнее коварной смерти во сне. Чтобы хорошо умереть, надо, для начала, проснуться.

Анжелика и царь

«Слуга государев»

Россия, 2007.

Режиссёр и сценарист Олег Рясков

Анжелика – существо загадочное, но в чём-то последовательное. Королю не дала. Султану не дала. Теперь список тех, кому не дала Анжелика, на сей раз обернувшаяся какой-то французской маркизой, пополнился царём Петром I. А вот король Людовик, напротив, из него был вычеркнут. Впрочем, и с Петром всё не так просто – до него наша Анжелика просто не доехала, поскольку карета с её побитым всевозможным холодным и огнестрельным оружием сердечным дружком шевалье де Врезе, встретила её аккурат на русской границе. А то ещё и неизвестно, как дело бы обернулось. На Анжелике не было ни розовой кофточки, ни прилагающихся к ней округлостей, поэтому Петру, более всего напоминающему Филиппа Киркорова, она могла и приглянуться. А «царю не отказывают», как верно заметил светлейший князь Меньшиков. Это вам не султан какой-нибудь.

Итак, под названием «Слуга государев» и с десятимиллионным бюджетом нас снабдили первой «Анжеликой» из русской истории. И для преемственности жанров перекинули совершенно ненужный и даже в чём-то утомительный мостик во Францию эпохи стареющего Короля Солнца. Шевалье де Врезе, явно отдалённый потомок д'Артаньяна, занёсся слишком высоко и пытается соблазнить королевскую любовницу. Та совсем не прочь, и мало того, между героями возникает искреннее и глубокое чувство. Хотя даже оно, на мой взгляд, не даёт главному герою оснований оставаться всю эротическую сцену в парике…Некие малопонятные придворные интриганы подбивают оскорблённого графа навязать шевалье де Врезе дуэль, а затем на обоих дуэлянтов обрушивается королевский гнев – их отсылают «наблюдателями» во враждующие Россию и Швецию с поистине шекспировскими письмами – просьбой Людовика к Карлу и Петру поставить забияк на самый опасный участок, с тем, чтобы они по возможности погибли.

В этот момент у смотрящего картину историка начинает прорываться раздражение. Людовику не было никакой необходимости ссылать дуэлянтов на другой конец Европы, чтобы поставить их под пули. Восьмой год идёт война за Испанское наследство, французская армия находится в непрестанных сражениях. Спустя два месяца после Полтавы французов наголову разобьют англо-австро-голландцы при Мальплаке. И уж в сражении, где был ранен даже французский главнокомандующий маршал Виллар, как-нибудь нашлась бы пара пуль и для неугодных королю дуэлянтов.

Но, так или иначе, наш герой Врезе отправляется в Польшу, меняет костюм французского придворного на эффектный кожаный прикид и в таком виде прибывает в Россию. Точнее, на «Западную Украину», где, по мнению создателей фильма, расположен… город Полтава, осаждённый шведским королем Карлом XII. На подъездах к этому загадочному «западноукраинскому» городу лютует поднявшая голову с приходом шведов польская шляхта. Что делают шляхтичи в районе, который был одним из центров восстания Богдана Хмельницкого, и почему они до сих пор не на колу и с них не содрана живьём кожа, – приходится только гадать. Но лютовать им остаётся недолго, так как наш галантный француз вместе с появившимся у него приятелем русским драгунским капитаном Гришкой Вороновым ухайдокали этих разбойников в два хода.

Предводителем шляхтичей, впрочем, оказывается… скрывшийся от Петра московский стрелец, а особую пикантность их подвигам придаёт наличие в их рядах назгул… пардон, всадника в чёрном, который летает на своём коне как вихрь, дерётся как дьявол, прыгает как кошка. Долго мучиться создатели фильма не стали, и большинство появлений этого загадочного всадника с капюшоном вместо лица представляют собой прямые цитаты из «Властелина колец». При ближайшем рассмотрении оказывается, впрочем, что это не назгул, а вовсе даже и работающая у шведов штатным ниндзя молодая полячка, мстящая за отца и братьев. Трогательная история, заставляющая её ненавидеть русских, достойна отдельного пересказа историкам, которым предварительно следует за что-нибудь крепко ухватиться. Оказывается, войска царя Петра вошли в Польшу и начали расправляться со всеми, кто воевал против них. В число повешенных русскими попали и ни в чём не повинные отец и братья шляхтенки. И теперь нет ей с царём Петром места под одним солнцем.

Впрочем, в этот момент историческое возмущение некоторым образом утихает. Поскольку безыдейную, да ещё и с налётом мифологии о «дикой России», Анжелику сменяет добротный и идеологизированный патриотический миф, которому отступления от истории всё же простительны во имя идеи. Очевидно, что жестокая полячка – это не столько живой персонаж, сколько собирательный образ Польши, ненавидящей Россию жестоко, кое в чём обоснованно, но, по большому счёту, несправедливо (ибо ненавидеть Польшу у всех трёх русских народов оснований не меньше, а может быть, и больше). И то, что полячка, неудачно попытавшись убить Петра (которого спас ценой своей жизни Григорий Воронов), заканчивает жизнь на виселице, служащей эффектным фоном новой дуэли героев-французов, – вполне закономерно. Да и картина уж больно политически актуальна. Её выход точно совпал с моментом, когда поляки в очередном русофобском припадке стали пионерами в деле размещения американской ПРО. И пророчество скорее всего сбудется: Польша всё-таки закончит на виселице, с расслабленным мочевым пузырём (создатели фильма вообще не поскупились на жестокие натуралистические подробности), как и шляхтенка-всадница.

Второй (и главной) удачей «Слуги государева» стала эффектная сцена «народной войны». Шведы сожгли деревню Воронова, захватили в плен его самого, убили жену и отца, понасиловали кого могли. Отсидевшийся на сеновале де Врезе нападает на шведский отряд и пытается друга спасти. Не факт, что у него это получилось бы, но на помощь неожиданно приходят русские бабы с рогатинами. Их расстреливают из мушкетов в упор, колют штыками (на натурализм здесь вновь не поскупились), но они всё равно бьют и добивают шведов, как сто лет спустя будут бить под предводительством Василисы Кожиной соплеменников де Врезе… Сцена настолько эффектна, эмоциональна и ярко снята, что её вполне можно поставить в один ряд с лучшими достижениями русского патриотического кинематографа.

После этой патетической сцены охотно прощаешь авторам небольшие вольности, вроде той, что именно нашим героям приписывается честь ранения Карла XII накануне Полтавы. На самом деле Карл был ранен не днем, а ночью в ходе перестрелки с казачьим разъездом (позднее, также натолкнувшись на казаков, едва не попал в плен Наполеон). Казаков в русской армии, по версии фильма, удивительным образом нет вообще. Но зато от Полтавы ждёшь размаха, достойного Бондарчука с его Бородинским сражением. И жестоко просчитываешься. Более всего Полтавская баталия в «Слуге государевом» напоминает представление реконструкторских клубов. Дело происходит на небольшой полянке, участвуют в этом действе от силы человек 500, усиленно старающиеся своими редкими рядами изображать противоборствующие армии, насчитывавшие более 40 тысяч человек.

Тут-то и сказывается нерациональность создателей фильма в расходовании десятимиллионного бюджета. Они зачем-то соорудили главной героине-француженке колье, совсем непонятно зачем построили огромный и ненужный французский корабль, зато на батальную сцену, которая объективно более всего нужна и интересна была нашему зрителю, откровенно поскупились. В результате даже глубоко провинциальное сражение при Геттисберге эпохи гражданской войны в США, в интерпретации Голливуда, выглядит намного более масштабно, чем генеральное сражение двух первоклассных европейских армий в начале XVIII века. И не надо говорить, что денег не хватило. Бюджет «Огнём и мечом» Ежи Гофмана составлял 8 миллионов, а батальные сцены в нём несопоставимо более зрелищны.

Сам ход «Полтавского боя» в целом изображён верно и даже относительно понятно для подростка, на которого фильм и рассчитан. Прорыв шведов сквозь редуты, контратака кавалерии Меньшикова, линейное столкновение главных сил, контратака под водительством самого царя (образ Петра сыгран очень слабо, точнее – вообще не сыгран, а ходульно прочитан по суфлёру). Не обходится, впрочем, и без грубых исторических ошибок: например, по русским войскам исправно палит… отсутствовавшая у шведов артиллерия (у Карла было 4 исправных орудия против 72 пушек у Петра).

Такие ляпсусы в военно-патриотическом кино особенно непростительны, поскольку формируют у будущих солдат совершенно ложные психологические установки – что русские побеждают только героизмом, штыковой атакой и силой воли, а военному искусству и правильному использованию огня (который и сыграл роковую роль в судьбе шведской армии) у нас места нет, всё это дело только европейцев.

Но всё-таки для нынешнего состояния нашего кино и в сравнении с предыдущими образцами, можно сказать, что военно-патриотическая линия выдержана в фильме безупречно и ярко. Враги России получают по заслугам. «Варварская» страна торжествует над презирающими её европейцами, и сами они убеждаются в том, что в ней куда больше справедливости и благородства, чем в подлой куртуазной Франции.

А вот с мировоззрением и психологией авторы по-прежнему подкачали. Поскольку наряду с политической и исторической русофобией существуют ещё и отвратительные мировоззренческие установки, прошитые в наше сознание довольно глубоко и нуждающиеся в ампутации. Например, идея, что правильный русский герой для завершённости своего облика должен непременно погибнуть, оставив после себя детей-сирот. Правильный французский герой, погибнув за фильм раз пять, должен всё-таки остаться в живых и получить вместе с жизнью свободу, «Анжелику», выигранные ею в карты деньги и океанский эротический тур в Америку… Впрочем, благородный французский герой не может не поделиться со своим русским другом. Он берёт на воспитание его детей, учит французскому и… увозит их в Америку. Не правда ли, странное окончание для русского патриотического фильма?

Безродная «Анжелика» в этом неожиданном и тем более неприятном финале окончательно торжествует над русскими традициями. Впрочем, это не значит, что фильм однозначно плох. Напротив, в нём есть сцены, образы и находки, оставляющие сильное эмоциональное впечатление. И есть достаточно успешные попытки «голливудского» киноязыка и его применения в наших целях. Филь зрелищен, увлекателен и проникнут искренней любовью к России и русской истории.

Вот только эта любовь без правильной идеологии и мировидения порой остаётся кинематографически бесплодной, и достойным продолжением великого русского исторического и историко-приключенческого кино этот фильм назвать нельзя.

Впрочем, «Слугу государева» оправдало в истории кино уже то, что именно его видеоряд послужил основой популярнейшего на Ютубе клипа на посвящённую катастрофе шведской армии песню «Полтава» шведской военно-реконструкторской группы «Саббатон».

Мир без войны

«Война и мир»

Великобритания, 2016.

Режиссер Том Харпер.

Сценарист Эндрю Дэвис

В глазах русского зрителя британская «Война и мир» неизбежно оказывается в плену сравнения с великим оскароносным фильмом Сергея Бондарчука, обычно к невыгоде британской постановки. На самом деле, мерить два проекта общим аршином невозможно, как мир и войну.

Все картины Бондарчука немного похожи – это настоящий эпический кинематограф: несущиеся массы всадников, съёмки с высоты, тонны изведённой пиротехники, масштабные крестные ходы. Традиция Би-Би-Си столь же легко узнаваема – она восходит к многочисленным экранизациям романов Джейн Остин и сестёр Бронте. Основное внимание уделяется структуре социальных связей, ситуациям, героям и характерам. Это драма, причём камерная, куда голос большой истории практически не вторгается.

Поэтому не будем упрекать сериал за то, чего в нём заведомо быть не могло – батальных сцен с привлечением личного состава двух военных округов. И ругать за смешные ошибки, вроде фантастического мундира князя Андрея и прочих странных нарядов в стиле «party like a russian». Давайте лучше по достоинству оценим то, в чём англичане оказались молодцами.

Необходимо понимать, что с западной точки зрения именно «Война и мир» представляет собой главный вклад русских в мировую литературу. Несомненно, интеллектуалы всего мира предпочтут Достоевского, но для читателя из «среднего класса» именно батально-семейное полотно Толстого – это абсолют русского романа, да и романа вообще. Поэтому экранизация «Войны и мира» – это неизбежно индикатор того, как они к нам относятся, если надо показать уважение.

Фильм Би-Би-Си совершенно лишён характерной для современного западного кино клюквенной русофобии. Русские предстают как великая европейская нация. Природа, история, города, культура, люди, душевный строй и утончённость отношений – всё способно внушить только уважение. Главное – не лезть к нам со своими идеями. В чём очень скоро убеждается Бонапарт: он-то воображал, что несёт подданным царя свободу. Но русские крепко стоят за родную землю, обычаи прадедов, и никакой прогрессивный империализм тут не пройдёт – вот урок, который вынесет и наш, и, что важнее, западный зритель.

Во-вторых, британцы исправляют главную ошибку Бондарчука. «Война и мир» Би-Би-Си – фильм о молодых людях. 45-летний Сергей Фёдорович играл едва разменявшего третий десяток Безухова и подобрал партнёров себе под стать. Между тем роман Толстого – история юношей и девочек, которым суждено многое пережить, найти себя и повзрослеть. Это ощущение великолепно передано усилиями Пола Дано. Его Пьер прямо на наших глазах вырастает из своей песочницы.

В свою очередь, Лили Джеймс, одновременно с постановкой Толстого сыгравшая в экзотической пародии «Гордость и предубеждение и зомби», выступает этаким связующим звеном двух литературных миров. Она и в самом деле напоминает скорее героиню романов Джейн Остин, нежели Наташу Ростову. Но такой подход позволяет нам по-новому взглянуть на многие привычные со школьной скамьи сцены и персонажей. С них словно снимается патина «соцреалистической» подачи Толстого, ведь в советские времена у героев, назначенных положительными, не могло быть слабостей, недостатков, дурных поступков.

Гораздо более ярким и человечным предстаёт князь Болконский-старший, не сводящийся к образу старого тирана. Напротив, с семейства Ростовых, традиционно любимого нашими учительницами литературы, слетает флёр – видны и легкомысленная безответственность графа, и эгоизм графини, разрушающей жизнь Сони в надежде на выгодную женитьбу Николая.

При этом британцам удалось сохранить главную толстовскую мысль, которую Бондарчук за эпосом о народной войне практически потерял. Народ на деле состоит из семей, живущих по заведённому традиционному порядку – в данном случае, порядку высшего дворянского общества империи. Герои «Войны и мира» непрерывно подчиняются ритуалам: наносят и отдают визиты, собираются на свадьбы и похороны, званые обеды и балы, сватаются, соглашаются и получают отказы. Даже охота или святочные гадания – не исключение, и свобода действий здесь минимальна. Их разговоры – это диалоги, выдержанные в строгих границах. Британцы по понятным причинам этикетную сторону дворянской культуры воспринимают лучше, чем мы сегодня. В подаче Би-Би-Си впервые понимаешь, почему оскорбительный приём в доме Болконских фактически поставил крест на союзе Наташи и князя Андрея.

И вот это бытие «по правилам», но вопреки сердцу ведёт к уничтожению семей, к недостатку истинной любви и чувства жизни. Тут приходит война, сжигающая старый порядок. Она сводит со сцены часть персонажей, зато, пережив французское нашествие, оставшиеся создают новые очаги вечно обновляющегося мира. Этот натурализм Толстого британцы передают даже с лёгким налётом дарвинизма (хотя Лев Николаевич его яростно отрицал): невозможно отделаться от ощущения, что в сериале «выбывают» хуже приспособленные, дабы освободить место лучшим.

Больше всех от британской «ревизии» достаётся, конечно, Элен Курагиной. Авторы сериала дополнили Толстого инцестом, а саму красавицу превратили в интриганку и негодяйку – главное отрицательное лицо, движущее сюжет, – и покончили с ней образом, достойным мадам де Мертей из «Опасных связей». Опозоренная и отвергнутая светом, она залпом выпивает капли, провоцирующие выкидыш, и умирает от последствий. Кажется, что телевизионщики додумывают. Однако если внимательно прочесть Толстого, то очевидно, что он в более деликатных выражениях пишет о том же самом…

Главное достижение «Войны и мира» по версии Би-Би-Си – постоянно возникающее желание обратиться к первоисточнику: уточнить детали и узнать подробности, проверить то, что кажется отступлением от оригинала. Поскольку многие не брали роман в руки со школы, а некоторые и тогда читали его наискосок, то уже за одну только эту возможность британские телевизионщики достойны благодарности.

Катерина из Девоншира

«Леди Макбет»

Великобритания, 2016.

Режиссер Эндрю Олдройд.

Сценарист Элис Бирч

Десять негритят явились за наследством. Леди Макбет встретили они… и никого не стало. Таково краткое содержание фильма не по роману Агаты Кристи, как вы могли подумать, а по знаменитой повести Николая Лескова о преступной купчихе Катерине Измайловой.

Впрочем, то, что попытка переноса в викторианскую Англию повести о русской провинциальной скуке и безудержности страстей изобилует афробри-танцами в несчётных количествах, – это наименьший её недостаток. Гораздо хуже то, что при «британизации» повести совершенно убит лесковский дух…

Все ключевые линии сюжета вроде бы остались: любовь с псарем, свёкра – грибочками, мужа – подсвечником, мальчика маленького придушить подушечкой. В духе современной феминистской политкорректности подменены мотивации героев.

Лесков писал свою «Леди Макбет Мценского уезда» как противоположность «Грозе» Островского, точнее, интерпретации её Добролюбовым. Мол, никакая Катерина не «луч света в темном царстве», а напротив – всполох тьмы среди размеренной и мирной провинциальной скуки.

Катерина Измайлова изначально пустовата и отвратительна по манерам – «у Катерины Львовны характер был пылкий, и, живя девушкой в бедности, она привыкла к простоте и свободе: пробежать бы с вёдрами на реку да покупаться бы в рубашке под пристанью или обсыпать через калитку прохожего молодца подсолнечною лузгою…».

По разнузданности чувственных желаний и безудержу страсти, которую искусно разжигает в ней корыстный полюбовник Сергей, она идёт от преступления к преступлению до собственной погибели. В отличие от Катерины Кабановой, она совершенно чужда рефлексии, мук совести, а пожалуй, что и страха.

Лесков вкусно, иронично, с элементами гоголевской фантасмагории (вспомним явление убитого свёкра в виде кота; британцы заменяют его натуральным живым котом), рассказывает эту историю, замешанную на жаре среднерусского провинциального лета с яблоневыми садами, самоварами и жаркими цветистыми речами. Лесковская повесть построена на слиянии неги и крови, желание и наслаждение отдают липким тлетворным запахом смерти.

«Лунный свет, пробиваясь сквозь листья и цветы яблони, самыми причудливыми, светлыми пятнышками разбегался по лицу и всей фигуре лежавшей навзничь Катерины Львовны; в воздухе стояло тихо; только лёгонький теплый ветерочек чуть пошевеливал сонные листья и разносил тонкий аромат цветущих трав и деревьев. Дышалось чем-то томящим, располагающим к лени, к неге и к тёмным желаниям.

Катерина Львовна, не получая ответа, опять замолчала и всё смотрела сквозь бледнорозовые цветы яблони на небо. Сергей тоже молчал; только его не занимало небо. Обхватив обеими руками свои колени, он сосредоточенно глядел на свои сапожки. Золотая ночь! Тишина, свет, аромат и благотворная, оживляющая теплота. Далеко за оврагом, позади сада, кто-то завёл звучную песню; под забором в густом черемушнике щёлкнул и громко заколотил соловей; в клетке на высоком шесте забредил сонный перепел, и жирная лошадь томно вздохнула за стенкой конюшни, а по выгону за садовым забором пронеслась без всякого шума веселая стая собак и исчезла в безобразной, чёрной тени полуразвалившихся, старых соляных магазинов.

Катерина Львовна приподнялась на локоть и глянула на высокую садовую траву; а трава так и играет с лунным блеском, дробящимся о цветы и листья деревьев. Всю её позолотили эти прихотливые, светлые пятнышки и так на ней и мелькают, так и трепещутся, словно живые огненные бабочки, или как будто вот вся трава под деревьями взялась лунной сеткой и ходит из стороны в сторону.

– Ах, Сережечка, прелесть-то какая! – воскликнула, оглядевшись, Катерина Львовна»…

От лесковского мира веет особой сказовожитийной теплотой. Вспомним, как мальчик Федя, несчастный страстотерпец, убитый Катериной, молится и читает жития святых. А ловит убийц толпа любителей церковного пения, возвращавшаяся от всенощной.

Вот из этой сочной, богатой оттенками плотного православного быта истории, британская «Леди

Макбет» не только переехала куда-то на Девонширские болота – в сырость, хмарь, пустоту и англиканство. Это выглядело бы интригующе – рассказать ту же историю в логике другой культуры. Но, увы, получился не фильм о викторианской Англии, а очередной всхлип топорной агрессивной феминистской пропаганды. Кэтрин британского фильма толкают на убийства не скука и страсть, а жестокость брутальных шовинистических мужчин. Её мучит свекор, мучит муж, любовник тоже мучит. Все попадающие в кадр мужчины – агрессивные и напористые насильники.

В результате лесковские сцены уродуются до неузнаваемости. Взвешивание служанки и последующая шутливая борьба Сергея и Катерины, полные юмора и молодецкого озорства, превращаются в мрачный серостенный садизм над несчастной служанкой-негритянкой. Если муж Катерины Измайловой Захар Борисович виноват только тем, что он муж, старый и скучный, то муж Кэтрин – форменный садист и извращенец, коего и прихлопнуть-то почти не убийство.

Вся цепь преступлений Кэтрин выглядит тем самым не столько как жестокость, сколько как справедливая эмансипация освобождённой женщины Запада. И лишь на маленьком негритёнке, незаконном сыне мужа, она отчасти спотыкается. Феминизм и расовая политкорректность приходят друг с другом в противоречие и… побеждает феминизм.

Заканчивается «Леди Макбет», с позволения сказать, хэппи-эндом. Героиня расправляется с чернокожим мальчиком – претендентом на наследство, – а потом сваливает свои преступления на чернокожую служанку и своего любовника, псаря-южанина.

Если в русской повести расплатой за грех является неизбежный рок, – совершённый Катериной грех её в итоге опустошает и убивает, то в британском фильме злодейка торжествует что твой колобок: и от свёкра-то ушла, и от мужа ушла, и от негритёнка ушла, и от любовника – тоже ушла, всех погубила и сидит довольная на диванчике.

Впрочем, по британским законам, в случае если бы героиня была разоблачена, то никакой каторги ей не светило – её бы повесили. Ну, а вешать женщину за убийства мужчин? Как такое можно?

«Леди Макбет» – это, конечно, ещё один фильм о «протестантской этике» в её самом людоедском варианте, что-то вроде «Матч-пойнта» Вуди Аллена. Кто победил, тот, значит, и прав, успех и безнаказанность – знак благодати и избранности. Но только это уже благодать без Бога, даже в самом извращённом его варианте. Избирает и милует тут Великая Матка феминизма, и никак иначе.