Постпозиция

– В смысле? Работать. Я вот уже, пока на полставки.

– Так и я уже.

Я выпрямился, прошелся туда-сюда. Прислонился к стене у двери в подсобку.

– А что тогда спрашиваешь?

– Да так. Куда устроилась?

– В спортивный продавщицей.

Аня всегда знала, что надо делать, и делала. Я как-то спросил: «Как у тебя так получается, ты берешь и делаешь, не отвлекаешься и не паришься?» Она ответила: «Пару лет назад, после развода, мне в голову начали лезть мысли и сильно мешать. Оказалось, что хороший способ от них отвлечься – это что-то делать, быть занятой». Я подумал и сказал: «Это все из-за того, что у тебя маленькая грудь». Она покрутила пальцем у виска.

– Ну а ты?

– А я в колл-центр. На удаленку. Сижу дома, звоню потенциальным клиентам, рассказываю о достоинствах канцтоваров, которыми торгует фирма.

– Серьезно? – Аня приподняла бровь. – С твоим опытом мог бы куда-нибудь устроиться, типа как здесь.

– Каким опытом? И кем я тут работаю? Якобы бухгалтер. А по факту? По факту я дома сижу, какие-то непонятные циферки сравниваю, которые мне по почте Миша шлет. Никто. Никто без образования. Ладно бы никто с образованием. А так…

– Ой да ну! Брось ты чепуху молоть. Было бы желание.

– Вот! Ничего не хочу, понимаешь? Ни-че-го. Хочу дома сидеть. Играть, пить, ходить в кино. Пойдем в кино?

Аня опять приподняла бровь.

– А пить? Отпраздновать наше успешное освобождение из оков Мишиного индивидуального предпринимательства? Пойдем.

– Ты меня отвлекаешь, последний заказ отправляю. Скоро, по идее, Миша должен прийти.

– Да? Это хорошо. Давно не видел…

И точно как она сказала, хлопнула входная дверь, не дав мне докончить. Раздались шаги, и лампа высветила напротив нас Мишу. Побледневшего, осунувшегося, модная прическа стала похожа на неудачную стрижку. Он шмыгнул носом.

– … начальника.

– Привет, – каким-то эхом сказал Миша.

– Привет, – сказали мы ему.

Он покашлял.

– Это… – начал, но не продолжил Миша.

Вдруг он дернул плечами, как бы выпрямляя осанку, весь провибрировал с ног до макушки, как бы его током ударило, растянул лицо в подобие улыбки – в полутьме получился гротеск.

Мне стало страшно, я спросил:

– Да?

– В жизни бывают сложные моменты, но благодаря им, мы получаем бесценные уроки. Если у нас что-то не получилось сейчас, то это вовсе не означает, что не получится в следующий раз.

Он помолчал, жуя губу.

– Мы часть этого мира, мы нужны ему. Не будем об этом забывать!

Мы с Аней переглянулись. Миша тем временем ссутулился и сдулся.

– Хорошо, – неуверенно сказала Аня. И добавила, – Миша.

– Ты чего сидишь, Аня? Иди домой, бросай эти крохи на сегодня.

– Так все. Больше ничего не осталось, я все продала.

– Да? Э… Здорово… Молодец, – он кивнул головой, задумчиво взглянув куда-то вверх.

Миша положил на пол сумку, рядом бросил куртку.

– Я в душ, – сказал он и прошаркал мимо нас в подсобку, расстегивая на ходу рубашку.

– Я бы предположил, что он сошел с ума,– сказал я, когда за Мишей закрылась дверь. – Но чтобы с него сойти, надо его иметь.

– Тренинги, семинары. Посещает тренинги и семинары, – объяснила Аня. – В сети, наверное, видел: «Как начать с нуля», «Зарази сотрудника энтузиазмом», «Саморазвитие в бизнесе». В таком духе.

– Так. Ясно.

– Он не первый раз тут пургу двигает, но я думала, при тебе не станет.

– То есть, отродясь ничему не учившись, он таки решил чему-нибудь научиться.

– Лучше поздно, чем никогда.

– Спорно. Похоже на душевное неравновесие. Может, все же сходишь с ним на свидание?

– Еще пошути, пожалуйста, посмешнее только, если не трудно.

Компьютер перестал шуметь, экран погас.

– Домой?

– Да, домой.

– Оставайся. Посидим втроем. Поговорим.

– Не, мне здесь больше делать нечего, на днях зайду за документами и расчетом. Так что, глядишь, увидимся еще.

Аня встала, сняла со спинки стула куртку. Подошла ко мне.

– Приятно было работать вместе.

Мы обнялись. Стало вдруг не по себе.

– Ты это, не пропадай, – сказал я вслед исчезающей в темноте Ане.

– Не пропаду!

Она вышла, и входная дверь хлопнула за ней.

Миша с мокрой головой, по пояс голый, в джинсах и тапочках вошел в мой кабинет.

– У меня в сумке бутылка.

– Выпьем!

Миша притащил еще один стул, и мы уселись за столом в зале. В желтом свете лампы неспешно плавала пыль. На улице шел несильный дождь. Слышно было, как косыми струями он гладит окна магазина.

С уверенным ударом по столешнице Миша обозначил бутылку коньяка. Тут же из сумки достал лимон.

– Выпьем?

– Забыл стаканы, сейчас принесу.

– Захвати нож.

Я сбегал к себе за стаканами, за ножом, за тарелочкой. Миша, скрипнув пробкой, откупорил коньяк и с тихим бульканьем разлил. Я тем временем нарезал лимон.

– Вот и все, – подняв стакан, провозгласил Миша.

– Все, – подтвердил я.

Выпили не чокаясь.

– Обидно, – морщась, глухо сказал он.

– Обидно?

– Ага.

– Не стоит!

– Отчего же?

– Миша, ты совершенно безмозглый человек, но при этом ты умудрился создать и развить магазин, который успешно существовал и неплохо кормил, в том числе и меня. Какое же невероятное везение тебе сопутствовало!

– Поддержал. От души.

– А я не прав? Кризис можно было пережить, ты же, при своей безмозглости, даже толком и не понял, что происходит и почему дела хиреют. Думал, видать, все – один раз поработал, а дальше оно само как-нибудь.

Миша не донес до рта стакан, остановился.

– Простой какой.

Он выпил. Я тоже выпил. Миша снова забулькал коньяком, разливая.

– Что делать будешь? – жуя лимон, спросил я.

– Не представляю. К родителям пока переберусь, а то почти на мели остаюсь, за хату платить нечем. Как-то я привык, что все есть. Как теперь буду?

– Работать неужто пойдешь?

– Да вот и к роли начальника я тоже привык.

Я посмеялся над начальником.

– Трудная ситуация у тебя получается.

– А сам-то?

– А что сам? Живу я умеренно, за квартиру на полгода уплачено, ты мне вот еще денег подкинешь, да и на удаленную работу я устроился. Не ахти, но на поесть, на попить хватит, из дома выходить лишний раз не придется. Нормально.

Миша покивал, соображая какую-то мысль.

– Ясно. Что еще хорошего?

– С Дианой тут тусили пару дней, – сказал я, отправляя очередную порцию коньяка в глотку.

Миша был занят той же операцией и поперхнулся. Я постучал его по спине.

– Интересно, – наконец откашлявшись, выдавил он. – Сколько лет ты ее не видел?

– Много.

– И как?

– Отлично! Что-то внутри, какая-то энергия что ли, так вот… – я не мог найти слово. – Некое спокойствие такое, знаешь.

Миша не знал. Я и сам не знал, что тогда происходило в глубинах моей головы. Что чувствовал бы человек, заглядывая в глаза самому себе из прошлого? По сути, именно это я и сделал. Когда-то в моем собственном понимании себя я был неотделим от Дианы, без нее не было меня, мне мы представлялись как единое целое. Я посмотрел в глаза части самого себя. Надо бы испытывать легкую, светлую, вероятно, грусть, как когда фотографии старые разглядываешь, со слабой ноткой сожаления. А никак не безразличие, поверху немножко припорошенное ностальгией, которое испытывал я. И в целом я рад был провести с ней ночь, что таить. Мише я об этом не сказал, но для себя сделал вывод, что именно этим событием и порождено мое эйфорийное спокойствие.

Эта история не о любви. Уж точно не о любви.

Пока я размышлял, время вокруг не останавливалось, коньяк в бутылке уменьшался, дождь на улице перестал. А Миша внимательно на меня смотрел.

– А?

– Я тут с тобой разговариваю.

– Да? Прости, я не слышал.

– Говорю, в гости зайдешь? Родители будут рады тебя видеть! – членораздельно начал доносить Миша.

– Зайду. Чего бы не зайти.

– День рождения у сестры. Вот на него приходи! Прием! Усваиваешь на этот раз?

– У Лизы? Сколько ей исполняется?

– Семнадцать исполняется.

– Какой прекрасный возраст! Приду обязательно. Только напомни потом.

Я хотел похлопать себя по часам, но часов у меня не оказалось, поэтому я похлопал по Мишиным.

– Ладно. Давай по последней и домой. Спать хочу.

Миша наполнил стаканы.

– А почему в темноте сидим?

– Аня свет не включала, я тоже. Экономия?

Миша взбрыкнул верхней частью тела, встал, щелкнул выключателем на стене у двери в подсобку.

Стало светло. Мы огляделись.

– Да, – сказал он. – Со светом слишком пусто.

Он перещелкнул выключатель обратно.

Запись 3 (из дневника сновидений)

Я стоял на тропинке в ночном лесу. Пальцы почему-то босых ног неприятно обволакивала мокрая почва. Как будто недавно прошел дождь.

С характерным чавканьем я сделал несколько шагов. Остановился. И передо мной, и позади дальше чем метра на два было ничего не разглядеть. В синем и зеленом мерцании каких-то невиданных цветов, редко растущих по краю тропы, была видна только сама тропа и толстые стволы деревьев на обочине. Через плотное переплетение веток над головой иногда можно было увидеть небо, усыпанное звездами.

Я пошел вперед. Вглядываясь в темноту, я не заметил, что тропинка плавно заворачивает, и ступил за ее край. В тот же момент все цветы рядом со мной закрылись, и стало совершенно темно. Я сделал шаг назад. Цветы раскрылись снова. Дальше я шел аккуратнее, не выходя с тропинки.

Сколько я шел, не знаю. Кажется – долго. Но наконец у моего пути появилась цель. Среди стволов деревьев мне показался свет. Пройдя еще немного, я уже уверенно мог сказать, что это светится окошко дома. Но тут я столкнулся с трудностью – тропинка резко поворачивала в другую сторону от далекого окошка, оставляя его слева от меня. Я пошел дальше, ожидая, что, может быть, тропа повернет обратно, как мне надо. Но этого не происходило. Я вернулся.

Мне показалось, что я устал, и что у меня замерзли ноги. Единственное решение, пришедшее мне в голову – идти через лес напрямик. Вздохнув, собравшись с силами, я ступил за край тропинки. Цветы моментально закрылись, стало совершенно темно.

Моим ориентиром было окошко, и я двинулся к нему. Под ногами хрустели веточки, покалывая ступни, сырая трава доставала до колен. Я шел, разведя в стороны руки, нащупывая стволы деревьев, старался повыше поднимать ноги, после того, как пару раз стукнулся о выступавшие корни.

Передвигался я медленно, но окошко становилось ближе. Через некоторое время я уже видел избушку. Она была маленькая. С одним только окном в стене. Вдоль этой стены, видимо, как и вокруг всего дома, росли все те же цветы, освещая пространство. Справа я разглядел крыльцо. На крыше, покрытой дранкой, торчала труба, из нее шла струйка дыма, различавшаяся на чистом звездном небе – дом стоял на поляне среди леса, ни одна ветка не протягивалась к его крыше.

Я вышел на поляну, посмотрел по сторонам – никого не было. Подойдя к избе, я заглянул в окно. Оно оказалось пыльным, и я различал только мутные образы. Тогда я пошел на крыльцо. Под козырьком висела масляная лампа, дававшая более яркий свет, чем цветы на земле, она рисовала небольшой полукруг перед дверью, к которой вели две низенькие ступеньки, утопавшие в земле.

Ступеньки скрипнули под ногами, когда я поднялся, чтобы постучать.

Никто не отвечал. Я подождал и постучал еще раз. Никто снова не ответил, и я потянул дверь за ручку на себя.

Внутри была одна комната. Сразу справа от входа стоял покосившийся шкаф, дальше пустая стена отделяла его от низкой печи. В противоположной входу стене было второе окно. Слева от меня в дальнем углу у окна, в которое я заглядывал с улицы, стоял пустой стол с лавками, в ближнем углу стена вся была увешана полочками. В полном, казалось, беспорядке на полочках стояли и лежали баночки, пучки травы, на нитках висели коричневые сушеные грибы. На печи стоял большой котел, подойдя ближе, я увидел, что в нем побулькивает какое-то фиолетовое варево.

Две лампы, подвешенные на длинных цепях, между шкафом и печью и над столом, освещали это убранство.

Пахло сырым деревом и сухим сеном.

Мне понравилось это место, примерно так я, должно быть, представлял жилища ведьм из сказок в детстве.

Не зная, куда себя деть, я присел на краешек лавки и стал смотреть на подрагивающие тени от лампы у шкафа.

Вдруг дверь распахнулась, и в избу вошла девушка со светлыми длинными волосами, в пышном зеленом платье. Я подскочил и отошел от лавки, она же, сделав несколько шагов, оказалась у котла.

Черные ее глаза как-то не сочетались с милым, без острых черт, чуть-чуть курносым лицом. Казалось, что это лицо привыкло улыбаться, а глаза говорили об обратном, они были слишком черные, слишком отрешенные.

На меня она смотрела несколько мгновений, потом равнодушно отвернулась, взяла с печи большую поварешку и принялась медленно помешивать варево.

Я так и остался стоять, смотреть на ее спину и плавно двигающиеся плечи, ничего не поняв.

– Знаешь, сегодня у меня какое-то странное настроение. Ностальгическое. И что ж тебе тогда нужно? – вдруг, не поворачиваясь, спросила она.

– А что ты готовишь? – ляпнул я первое, что пришло в голову.

Она усмехнулась.

– Ничего, так, для атмосферы только. Откуда вдруг вопросы, что за игра?

– Какая игра?

– Ты приходишь, и каждый раз тебе что-то надо. А тут что-то новенькое. Кто ты такой непонятно, и вопросы задаешь, как будто первый раз меня видишь.

– Так и есть. Впервые тебя вижу.

Она отпустила поварешку, и та, звякнув металлом, стукнулась о край котла.

Девушка вздохнула и повернулась ко мне.

– Что надо? Предлагай что-нибудь интересное, или у меня другие были планы.

– Так я правда не знаю, кто ты. Я очнулся в лесу, пошел по тропинке, увидел свет в окне, и вот я здесь.

– Естественно, ты пришел из леса, откуда еще? Кажется, я начинаю понимать, что за игра. Будешь притворяться, что не знаешь меня. Ну хорошо. Тогда идем, прогуляемся. Какая тебе разница, где притворяться?

– В общем, никакой, особенно, если я не притворяюсь.

Девушка пренебрежительно фыркнула и направилась к двери.

Я заметил, как внизу из-под платья белым мелькнула голая пятка.

– Ты босая? – спросил я.

– Как и ты. Так уж у меня заведено, раз ты спрашиваешь. И так все время в туфлях.

– Но там же грязно!

Она лишь посмеялась.

– Зовут-то тебя как? – воскликнул я, уже негодуя, что она на меня даже не смотрит.

Девушка замедлила шаг в двери и, опять не поворачиваясь, назвала имя:

– София.

Мы вышли на улицу. Снова я ощутил ступнями неприятный холод.

София молча пошла вперед, видимо, подразумевая, что я пойду следом. Оказалось, что ей грязь и холод и впрямь не были страшны. Она шла, как будто не касаясь земли, сначала я подумал, что мне это привиделось из-за ее платья, скрывавшего движения ног, но там, где она ступала, трава не приминалась.

– Ты не ступаешь на землю?

– Ступаю, но очень легко, что-то вроде левитации. Каждый ведь в детстве мечтал уметь летать. Почему бы не побаловаться?

Мы вышли на тропинку с другой стороны избы. Тропинка уходила во все тот же темный лес, и понять, куда она могла бы привести, было невозможно.

– Куда мы идем? Что это за место?

– Мы идем к озеру.

В мерцании цветов София казалась каким-то миражом, фантазией, мелькающей во мраке – зеленое платье почти что полностью исчезло, слилось с чернотой окружения, и светлые волосы, обозначающие голову девушки, тоже грозились раствориться, отстань я хоть на несколько шагов. Поэтому я старался не отставать и не выпускал свою спутницу из вида.

Она не отвечала.

– Так что это за место?

– Ну, это мой домик, который я сама соорудила. Лес, откуда ты пришел, я называю дебрями подсознания. Так что, естественно, ты пришел оттуда.

– Что?

– Я научилась в каждом сне сохранять одну и ту же местность. Изба, озеро, лес. Здесь во сне я мечтаю, развлекаюсь. А подсознание частенько присылает мне гостей. Вот как тебя сейчас. Только обычно они хоть сколько-нибудь мне знакомы. Ты же мне совсем не знаком, или, может, я видела тебя только раз и краем глаза, этим, похоже, и воспользовалось подсознание, чтобы поиграть в игру «я о тебе ничего не знаю».

– Сон, значит…

Тут только я стал понимать, что происходит. Во мне начало расти удивление. И как раньше я не задумался, что это ни капельки не похоже на реальность? Ибо последнее, что я помню – я лег спать дома! Откуда ж мне взяться в лесу?

– Получается, ты мне снишься! Это мой сон! – крикнул я, остановившись.

София тоже остановилась и повернулась ко мне.

– Издеваешься?

– Нет! Я помню, как ложился дома спать! Интересно – я слышал, что такое возможно.

– Так. Я все еще не понимаю, зачем все это. И уж точно не понимаю этого притворства, зная, что ты плод моего воображения, моего собственного подсознания.

– Скорее наоборот, раз уж это я сплю, и это мой сон.

София вздохнула, запрокинула голову, лица я ее не видел, но похоже, как будто закатила глаза.

– Итак, мое подсознание заявляет мне, что подсознание на самом деле это я. Как бы это ни звучало. Как это возможно, если ты придуманный персонаж?

– Нет. Это вот мое подсознание заявляет мне, что оно придумало меня, а если оно находится в моей голове, значит, оно придумало и само себя. Я начинаю путаться. Кто кого в итоге придумал первый?

– Я реальный человек, – раздражаясь, прорычала София. – Я создала поляну с домом, я создала озеро. Ты, если это ты все придумал, должен знать, что происходит на озере. Знаешь?

Она сделала шаг ко мне. Теперь я видел ее сердитое, но все такое же миловидное лицо.

– Нет.

– А я знаю, потому что это я придумала. И могу придумать что-нибудь еще. Например, смотри!

София повела рукой, и из-за деревьев к нам на тропинку вышел белый олененок. Он повертел головой, посмотрел на нас, а затем подошел совсем близко, так что можно было его потрогать. Что София и сделала – погладила его шерстку, кинув на меня многозначительный взгляд.

Вдруг она резко еще раз взмахнула рукой, олененок обернулся стайкой черных маленьких птиц, гаркая и хлопая крыльями, взметнувшихся к небу мимо наших голов, изрядно испугав меня своей внезапностью. Лес и София подернулись рябью.

– Видишь! Так что хватит. А то и тебя во что-нибудь превращу.

– Попробуй!

Я вдруг разозлился на самого себя за то, что сам же себе выдумал такую скверную знакомую.

София взмахнула рукой, но ничего не произошло.

– Ладно, – топнув ногой, сказал она, – я все еще плохо умею контролировать подсознание во снах.

– Ага. Оправдания. Давай сойдемся на том, что либо у меня, ну, или у тебя раздвоение личности. Тогда мы оба нереальны. Либо же мы оба реальны и каким-то образом оказались в одном сне. Как тебе? Мир?

– Хорошо, – после краткого раздумья сказала София уже добрее. – Лучше мир, пока не разберемся. Или пока я не разберусь.

Я кивнул.

София повернулась ко мне спиной и пошла дальше по тропинке.

– Э, нет. Раз уж мы условились на мир, перестань не обращать на меня внимания, как на досадное обстоятельство.

Она замедлила шаг, и дальше мы пошли рядом, насколько позволяла тропинка.

Чаща расступилась совершенно неожиданно, и мы оказались у озера. На его ровной поверхности отражались звезды, позволяя судить о скромных размерах водоема.

Тропа переходила в узкий овальный бережок, резко обрывающийся справа и слева – растущие вплотную к воде деревья опускали в нее свои корни, об этом я догадывался лишь по ломаным силуэтам на фоне отражения на воде – цветов здесь не было, они остались сзади вдоль тропинки.

Мы стояли в темноте. У наших ног расстилалось звездное небо.

– Сюда мы и шли?

– Да.

– Что тут?

– Молчи и смотри.

Я не знал куда, но стал смотреть. Наверное, София снова сделала какие-то движения руками, потому что над озером вдруг появилось еле видное облако. Сначала бледное, оно становилось все плотнее и скоро стало выделяться белым пятном. Оно отражалось в воде, и перед нами как будто было два облака.

Я услышал шорох рядом, должно быть, София подбирала полы платья, потому как она потянула меня за руку, заставляя опуститься на землю. Она сидела рядом – я чувствовал ее плечо. Теперь отражение в озере стало плоским, и я стал смотреть вверх.

Облако начало рваться, разделяться, каждый его кусочек приобретал свои формы, свое место в пространстве. Образы начинали что-то напоминать. Это были очертания людей, они то опускались, как бы садясь, то вставали. Подходили друг другу, расходились. Один человек был больше остальных, он стоял перед ними, жестикулировал, вероятно, что-то говоря.

– Что это? – почему-то шепотом спросил я.

София как-то умиротворенно вздохнула.

– Это мои воспоминания.

– А почему, так сказать…

– Белесые образы?

– Да.

– Потому что воспоминания – это всегда какие-то детали. Вспоминаешь запах, вспоминаешь, какая была погода, или где находился, отдельный момент разговора, отдельную эмоцию, отдельное выражение лица. Никогда не помнишь полностью, только одну какую-то частичку, и вокруг нее уже, достаточно ненатурально, если задуматься, вырастает все остальное. А я хочу пережить сам момент действия, саму его основу, его суть в отдельности, не отвлекаясь на детали. Испытать где-то внутри себя, а не слухом или зрением, или… в общем, ты понял.

– А зачем? – я понял, но не до конца.

– Не знаю, хочу верить, что они придают мне сил, что ли.

Я ничего не ответил.

Образы продолжали двигаться. Менялось их расположение по отношению друг другу, менялись их взаимодействия. Человек, который был больше остальных, время от времени исчезал и появлялся.

Мы молча сидели, смотрели ее воспоминания. Но вскоре все потемнело и исчезло – я уснул.

Запись 4

Первый будильник мягко влился в мой сон, в котором я был на концерте, и стал его частью. Но его скромное, ненавязчивое пиканье было прервано ревом второго будильника, и я резко сел на кровати, не сразу сообразив, что происходит, почему оборвалась музыка, и заорала пожарная сигнализация.

Наконец я стукнул по кнопкам на будильниках и взялся руками за голову, сильно жалея, что поспал от силы три часа. А все потому, что договорившись накануне с Дианой составить ей компанию на встрече с ведущим, я решил лечь пораньше, но, все же, сначала немножко поиграть. Мои товарищи по игре пребывали на подъеме, и всю ночь мы бегали и воевали в виртуальном мире. Все шло очень ладно, победа преследовала победу. Игра полностью меня завлекла, и только случайно оставшаяся трезвой частичка разума к шести утра родила идею поставить второй будильник, без которого я бы, конечно, не проснулся.

Я посмотрел на монитор – там сидел мой эльф.

«Тебе-то никуда не надо идти, – подумал я».

Я встал, сходил в душ, съел бутерброд, запил водой из-под крана, сунул во внутренний карман куртки конверт для Дианы и вышел на улицу.

Снег уже полностью растаял, и все вокруг приняло желто-коричнево-черный цвет грязи и свалявшейся травы. Я постоял у дома, не спеша покурил и пошел ждать автобус.

Через час мы встретились с Дианой.

– Ты не выспался, – констатировала она.

– Нет, что ты, очень даже выспался, – заверил я ее.

– Чем всю ночь занимался?

– Играл.

– Толковое занятие, – посмеялась она.

– Ладно, двинули! – сказал я, беря ее под руку.

Маршрутка подъехала полупустая, и мы уселись на задние сиденья. Нам составляли компанию несколько хмурых тетенек, уставившихся в окна, и помятый мужик, развалившийся на сиденье у передней двери, с равными интервалами кивающий головой и источающий характерное амбре.

Диана положила голову мне на плечо. Я положил голову на ее голову. Теперь вместе с перегаром мужика я чувствовал запах ее волос – так мне нравилось больше, глаза стали закрываться.

Очухался я оттого, что нас тряхнуло на лежачем полицейском. Мужик впереди, я заметил, перестал кивать и тряс головой.

– Проснулась? – я чуть дернул плечом.

– Я не засыпала.

Я расстегнул молнию и достал конверт.

– Это твое, – протянул я его Диане.

Она убрала голову с моего плеча, взяла конверт, открыла, надавила с хрустом на его края, чтобы достать содержимое.

– Я думала, их уже нету!

– А я сохранил.

Это были ее школьные рисунки. Собственные вариации на тему вкладышей модной в то время жвачки. На рисунках на клетчатой тетрадной бумаге были изображены мы – я, Влад и Диана – в разных сюжетах. Мы прикуривали друг другу сигареты, протягивали полторахи, дрались с директором и завучем и все в таком духе.

– О, эту я помню и эту помню, – восклицала Диана, перебирая листы.

– А эту не помню… А, вспомнила!

Диана засмеялась и протянула мне рисунок. На нем мы с Владом были изображены как два огородных пугала.

– Не подпускали ко мне ни одного мальчика, так что, вот вам, получайте, – проворчала Диана, продолжая перелистывать свои творения.

– Конечно, не подпускали. К тебе же вечно придурки какие-то лезли.

– Ага, и ты.

– Ну вот не надо тут!

– Да ла-адно!

– Ну ладно, твоя правда.

– Спасибо за рисунки!

Диана потянулась поцеловать меня в щеку, но я повернулся и поцеловал ее в губы.

– Само вышло, – сказал я и уставился вперед, в затылок мужика.

Я ощутил толчок в ребро, а потом снова ее голову у себя на плече и снова запах ее волос.

Стеклянные с золоченой рамкой двери ресторана распахивались на оживленный проспект в центре города, выделяясь на фоне бегущих пешеходов и брызжущих грязью машин на проезжей части.

– Далеко ресторан.

– Центр города!

– От наших окраин. И как потом ночью пьяными отсюда выбираться?

– Мы вызовем гостям такси.

– Тогда нормально.

Мы вошли внутрь и оказались в овальной прихожей. Слева был гардероб – прямоугольное окно в стене, в котором стоял дедушка в белой рубашке, справа стойка, за ней девушка, почтительно улыбнувшаяся, увидев нас.

– Здравствуйте! Столик на двоих, или у вас заказано?

– Здравствуйте. Нет, у нас назначена встреча, – сказала Диана. – С Глебом.

– Да, конечно. Проходите в зал. Он вас ожидает. Дальний столик у окна.

– Спасибо.

– Спасибо, – буркнул я тоже.

Диана сунула мне в руки сумку и стала снимать куртку. Я занялся тем же, перекладывая сумку из руки в руку, рассматривая висевшие на серых стенах замысловатые картины без рам. Изображения на них не напоминали ничего – пятна, круги, штрихи, ломаные пейзажи ненастоящих цветов – фрагменты, теснящиеся один на другом, только на одной из картин клякса на фоне вполне четкого моря отдаленно напоминала человека. Она мне понравилась больше остальных.

– Интересное такое место, – заметил я, когда мы сдали нашу одежду и ждали дедушку с номерками.

– Да, ресторан и судя по фоткам-то очень классный. Надо посмотреть вживую, но думаю, на нем я и остановлюсь. Сейчас еще послушаем, что Глеб скажет.

Дедушка, шаркая, показался из-за полупустых вешалок и протянул нам два номерка.

– Пожалуйста.

– Спасибо.

Глеб вскочил, едва нас завидев, и, цветя всем лицом, размахивая руками, кинулся навстречу. Он был очень высокий, выше нас с Дианой головы на три, не меньше.

– Привет! Привет! Вот и вы! А я сам вот только что пришел! – закричал он на весь ресторан, чем привлек к нам внимание немногих посетителей, что тут были. – О! Это, должно быть, и есть жених!

Он повернулся ко мне и протянул руку.

– Нет, это… – Диана замолчала, – это брат, – сказала она и удивленно на меня посмотрела, поражаясь, видимо, сама своим словам, которыми я тоже был слегка озадачен.

– Ах, брат! Ну что ж, приятно познакомиться, – он энергично тряс мою руку. – Когда же я, наконец, уже увижу жениха?

– Сережа еще не приехал, обещал быть через месяц, – ответила Диана.

– Ну, отлично, отлично. Так, предлагаю сразу подняться наверх, посмотреть, так сказать, на место предстоящего действия!

Глеб повел нас к лестнице на второй этаж.

– Случайно вырвалось, почему – не знаю, – шепнула мне Диана, когда мы поднимались.

Я только пожал плечами и потряс головой.

Зал наверху казался больше, потому что бар, который внизу был расположен посередине, здесь стоял у дальней левой стены. Интерьер сохранился – те же темные стены с белыми занавесками, зачем-то висевшими не только у окон, но и просто по стенам, только столы были круглые, а не квадратные, как внизу. Окна, от пола до потолка, выходили на проспект с машинами, брызжущими грязью, и сквозь них мягко лился дневной свет.

– Вот здесь, – провозгласил, как только мы поднялись, Глеб, – мы поставим фуршетный стол, гости смогут выпить шампанского и подкрепиться канапешками, пока ждут молодых, то есть вас. Диджея я думаю посадить вон там, у бара.

Он пошел по залу дальше, мы за ним.

– Президиум поставим тут, будете сидеть спиной к окнам, и вашему обзору будет доступен весь зал.

Глеб жестикулировал, объяснял, рассказывал Диане, как и что, по его мнению, лучше сделать, безустанно повторяя, что этот банкетный зал очень хорош, отмечал, что нет колонн, потому как колонны его раздражают. Диана в ответ часто кивала головой.

Очень быстро мне, как лицу мало заинтересованному в свадебной организации, надоело это слушать и трясти башкой, повторяя за Дианой, и я сел у окна, отодвинул занавеску. Небо, всю дорогу сюда грозившееся полить дождем, прояснилось, серые тучи исчезли, и даже грязь на дороге стала как будто не такой грязной.

Я задумался про свадьбу. Точнее про то, что мне придется что-то дарить. Деньги? Деньги это хорошо, если поэкономлю, то будут. А что-нибудь памятное? Так или иначе, Диана друг детства. Что можно им двоим подарить этакое? Тут вопрос – с женихом я не знаком. Она психолог, он социолог. Что же можно подарить психологу с социологом, что они могут любить, что им может быть надо?

– Здравствуйте! – поздоровалась с кем-то рядом официантка.

Ладно, она любит рисовать, украшения интерьера любит, коллажи там всякие. А он? Хрен его знает, что он.

– Здравствуйте!

Я повернулся и почему-то вскочил, тоже поздоровался – официантка обращалась не к кому-то, а ко мне.

– Что-нибудь выбрали?

Проследив за взглядом девушки, я обнаружил, что отвлекся от окна и сидел изучал меню, лежавшее на столе.

– О, нет, нет, спасибо! Я здесь с этими, – найдя в углу зала Глеба с Дианой (Глеб все так же увлеченно что-то глаголил, Диана так же кивала в ответ), я показал на них пальцем.

– А! Скоро свадьба!

– Да, свадьба.

– Волнительное мероприятие.

– И важное. Поэтому я доверил все невесте. А сам тут сижу. Невесты они посообразительнее в этих вещах.

Красивая остроносая блондиночка хихикнула, подтверждая мои слова.

– Хорошо, прошу прощения за беспокойство в таком случае. Зовите, если что-нибудь понадобится.

– Только если ваш телефон, – вдруг выпалил я.

Блондиночка удивленно застыла.

– А невеста? – тихо спросила она.

– Ну, невеста, – вздохнул я как бы в сомнении. – Она же еще не жена, надо, говорят, нагуляться перед этим самым!

Блондиночка все так же удивленно задирала брови.

– Нет, простите, знаете, нам как-то с посетителями… В общем, неправильно, – испуганно сказала она.

– Понимаю, да. Ну ладно, – я развел руками и сел обратно, забавляясь про себя своей же дурости.

Блондиночка, скоро цокая каблучками, удалилась.

Ну, свадьба. А что свадьба? Как часто в этом действе есть истинное таинство? Что-то мне подсказывало, что в этой свадьбе ничего подобного не будет. Очередной этап из списка дел, доказывающих, что ты жив. Во всяком случае, была бы это моя свадьба, так бы и было, она бы уводила от осознания, что я ничего не хочу – за ней не скрывалась бы теплая искра, вместо нее там были бы искореженные надежды, ждущие, что свадьба бальзамом прольется и скроет их недостатки. Но мне легче не хотеть, нежели хотеть хоть как-нибудь, полужелание – в этом есть что-то от самообмана. В расстановке приоритетов, в признании самому себе собственной пустоты есть что-то от веры, веры, что ничего не делая, убегая от себя, ты оправдываешь собственное безрезультатное существование.