25. Самый тяжелый шаг – последний
– Блин, Сан, может, забьем на выставку, а?
Макс смотрел на Аленку так, что она удивлялась, как на спине не разъезжалась сама по себе молния. Аленка чудом удержалась от того, чтобы излишне радостно заулыбаться. Она и так нещадно палилась, рисковала переборщить. Ведь знала же, знала собственную влюбчивость, знала же, как легко она проваливалась в мужчину, и как быстро они от неё уставали. Но нет, вела себя как неученая, как восемнадцатилетняя влюбленная дурочка.
– Заманчивое предложение, – протянула Аленка, – но я хочу на выставку…
Макс шагнул к Аленке, прижимая её к себе, скользнув широкой ладонью по талии, практически мгновенно пересекая фарватер «приличной зоны». Насмешливая улыбка куда-то исчезла, выражение лица у него сейчас было такое, будто он без Аленки жить не мог и удивлялся – как это у него раньше получалось. Ох, нет, ну не может быть такое, ну не может… Ну, не так же быстро… Так быстро не бывает! И потом – он давно знает Аленку, причем знает довольно неплохо, и кому как не ему знать, что на самом-то деле она не самый интересный человек в мире. Ну, допустим, ей об этом не говорил, но Аленка была уверена – у него точно есть более интересные друзья и знакомые девушки.
– Ты такая красивая, что я буду вызывать на дуэль всякого, кто на тебя посмотрит, – шепнул Макс, улыбаясь краешком губ.
– Это всего лишь платье… – пробормотала Аленка.
– Нет. Это всего лишь ты…
Щеки запылали от смущения – слишком уж проникновенно, пронзительно это было сказано.
Платье на самом деле было классное. Аленка некогда не удержалась и купила именно красное, именно вот такое, поминая пресловутую «женщину в красном». И обычно Аленка не очень одобрительно посматривала на красное, тем более с открытыми плечами, тем более, атласное, но тут… Конкретно это платье-футляр: простое, без всяких лишних финтифлюшек, без разрезов в самых неподходящих местах, с вырезом лодочкой – на Аленке смотрелось неожиданно потрясающе. И неожиданно оно делало её яркой, но не вульгарной, хотя, казалось бы, цвет платья был довольно спорным. Алым. Ярко-алым. Не очень-то элегантным. Но нет, сейчас Макс смотрел на Аленку и будто пытался выглядеть глаза. Значит – не зря Аленка тащила это платье в Москву, не зря ездила за ним в гостиницу, не зря час разглаживала каждую складочку, добиваясь идеально отутюженной ткани. Да и вообще вот сейчас, в черных лаковых туфлях и тонких темных чулочках, Аленка вообще сама себя чувствовала супер-красивой, даже почти верила, что может Максу нравиться всерьез.
А он меж тем стоял, сжимал Аленку в своих объятиях и смотрел на неё так, что идея никуда не идти с каждой секундой становилась все заманчивее. Хотелось вызвать снова такси и снова рвануть в гостиницу и там снова доводить до белого каления соседей. Но Макс не стал настаивать на своем, решил все-таки вспомнить, что в мире существуют удовольствия и помимо секса. Хотя, конечно, соперничать они могли даже не пытаться, секс все равно бы выиграл, но – его можно было отложить, хотя бы сегодня.
– Может, пойдем уже? – прищурившись, спросила Аленка. – А то странно будет доехать до галереи и так и простоять перед ней, не заходя внутрь.
На самом деле она с радостью бы постояла. Сейчас в компании Макса ей было настолько невыносимо хорошо, что было за себя аж стыдно. Ей-богу, как влюбленная дошкольница, впору было тащиться от того, как держишься за мизинчики. Ну а если серьезно – между ними ужасно искрило. Даже сейчас, после того как Макс слегка отстранился, напоследок скользнув ладонями по плечам Аленки – к кистям рук. Мало того, что от его рук по голой коже растекался жар и бежали мурашки, так еще и когда его пальцы задели пальцы Аленки и задержались на них – девушку коротнуло так, что аж дыхание перехватило. Блин. Блинский блин. Товарищ Яковлева, вы ушли в слишком глубокий космос, возвращение на Землю будет возможно путем очень больших усилий… Вспомните, что вы тут «хороший друг». И нет причин считать иначе… Ну… Может, и есть, слегка, но это же все не точно. И потом – это вас, товарищ Яковлева, этот мужчина отправляет практически в нокаут. Он-то так голову не терял, увы… Ну, хоть кто-то в их обкуренной парочке местами демонстрировал признаки интеллекта.
– Ты вообще в курсе, что это за выставка? – Макс говорил с таким любопытством, что Аленка сразу поняла, тут дело нечисто. Хотя ладно, она изначально это подозревала.
– Неа. А ты гуглил?
– Да, – Макс загадочно улыбнулся, – после того как прогуглил, еще сильнее стал болеть за то, чтобы у меня не нашлось причин не идти.
– И что там? – заинтригованно поинтересовалась Аленка.
– А вот не скажу, – фыркнул Макс. – Вот возьму и не скажу, и что ты мне сделаешь?
Аленка бросила на него мрачный взгляд – ну и садист же он был, поддразнивал любопытство и не удовлетворял его.
– Я тебе что-нибудь откушу, – грозно пообещала она, – что-нибудь принципиально важное. Чтоб ты точно страдал.
– Кто из нас еще больше страдать будет, – самодовольно ухмыльнулся Макс, – ты же после – тоже останешься неудовлетворенной. И что ты будешь с этим делать, а?
– Помогать себе сама? – Аленка хихикнула. – Или найду себе человека для решения проблемы.
– Я тебе найду… – Макс проговорил это вроде и спокойным – но таким опасным тоном, что у Аленки на затылке аж волосы слегка зашевелились, – я тебе так найду, Яковлева… Ты голос сорвешь, оравши…
Аленка ткнулась лбом в его плечо.
– Макс, – тихонько простонала она, пытаясь растолкать собственную замершую от этого его тона душонку, – ну не надо так… Как мне потом уезжать?
– Никак, – Макс сжал ладонь Аленки сильнее, – никак не уезжай, солнечная, оставайся. Со мной.
У Аленки аж сердце в груди замерло.
– Макс… – слабо произнесла она, – ты же понимаешь, что это нереально?
У него была Лиза. Лиза, которой Аленка не очень нравилась, которая наверняка будет ревновать, которая навыдумывает себе лишнего. Это только в мелодрамах дети оттаивали к новым супругам своих родителей, в жизни получалось не так. Нюта так и не привыкла к отчиму, хотя Борис Леонидович был мировым мужиком. Аленка-то адаптировалась, даже называла его папой, что отчиму бесконечно доставляло, но Аленка была гораздо старше. Нюта же… Нюта и сейчас ходила к психотерапевту и лечилась от депрессии. Аленка ужасно не хотела отпечататься в сознании Лизы вот таким вот образом.
Ольховский уставился на Аленку, и это был тяжелый взгляд. Очень-очень тяжелый.
– Мы вернемся к этому вопросу после выставки, – произнес он, – я хочу, чтобы ты его хоть малость обдумала. Я очень этого хочу, понимаешь, Сан?
Аленка понимала. Понимала даже сильнее, чем могло показаться. И в груди сейчас ворочался неприятный комок. Было рано думать об этом. Сейчас – в принципе рано. Нужно было дать время и себе, и Лизе. Вдруг… Вдруг случится чудо, и Лиза смягчится?
Улыбнулась Аленка через силу. А потом сжала пальцами локоть Макса.
В душе она на себя практически ругалась матом. Господи, да она же смертельно хотела от Макса услышать эти слова. Больше всего на свете. Почему сейчас так резко включила попятную? И вот оно, её наказание – мрачное молчание.
– Ты обиделся? – наконец осмелилась пискнуть Аленка, когда они уже поднялись на ступеньке к дверям галереи.
Макс вздохнул и потер лоб свободной ладонью. Он выглядел слегка уставшим.
– Да нет, – откликнулся он, – не обиделся. Я же понимаю, что… Ну, я – проблемный вариант. Просто я не знаю, как мне позволять тебе уехать. И заставить не могу, как тебя подписывать на все мои проблемы?
– Макс, – Аленка чуть не взвыла, – дело не в тебе.
– Вот ты даже не представляешь, как часто я слышал эту фразу, как только упоминал, что у меня есть дочь, которую я воспитываю один, – сухо откликнулся Макс.
– Дай мне время, пожалуйста, – устало попросила Аленка, – просто… Я не смогу остаться, если не понравлюсь Лизе. Я не буду ставить тебя перед выбором – я или дочь.
Это был очень странный разговор, и, кажется, они оба думали о своем, но после этой фразы Макс замолчал, глядя на Аленку пронзительно, будто сравнивая её с чем-то в своих мыслях.
– Прости, я жутко спешу, – произнес он медленно, кажется – тщательно взвешивая каждое слово, – прям непозволительно спешу. Но… Ты сама заговорила про отъезд… А я… Я не смог не сказать.
– Макс, ты – нереальный, – Аленка тихонько вздохнула, – и я… не понимаю нифига сейчас, ты мой личный сорт…
– Героина? – Макс чудом не смеялся с этой вот фразочки из мелодрамки про вампиров. Но он не угадал.
– Динамита, блин! – отрезала Аленка. – Ты, блин, тут столько всего на меня вывалил, так качественно оглушил и даже не даешь мне оправиться от охренения.
– Прости, – кратко произнес Макс, сжимая Аленкину ладонь, – просто… Я не хотел тебя обманывать, солнечная. Я хочу, чтобы ты со мной осталась, давно хочу. Но согласись, про Лизу… сказать было нужно…
– Нужно, – ворчливо буркнула девушка, – вот только сразу ты мне и не сказал. Самой на вас натыкаться пришлось.
Ворчала, а у самой сердце в груди плясало яблочко и подскакивало, высоко подбрасывая колени.
По лицу Макса пробежала странная улыбка, но он пожал плечами.
– Не сказал бы вчера – сказал бы сегодня, – уверенно произнес он и наконец потянул на себя дверь галереи, – пойдем уже соприкасаться с современным искусством. Но помни, я пытался тебя остановить!
И что это значит вообще?
26. Последняя откровенность
– О-о-о!
– Охренеть? – мягким смеющимся шепотом поинтересовался Макс. С учетом того, что он сейчас стоял за спиной Аленки и шептал практически ей на ухо, да еще и обращая внимание, на что девушка сейчас смотрела, – было ощущение уже вполне начавшейся прелюдии, потому что… Ну… Да, возбуждение тихонько шевелилось в животе, будто бы сладко потягиваясь.
– Красиво он её, а? – тихо шепнул Макс, легонько касаясь самыми кончиками пальцев голого предплечья девушки.
– Да… – тихонько выдохнула Аленка, ощущая, как начинают нагреваться щеки.
Фотограф был поклонником шибари. Вот, кстати, сейчас из соседнего зала раздавался одухотворенный голос творца, который очень старательно разъяснял, почему он не снимает мужчин-моделей, и вслед за ним ходило большинство посетителей выставки, потому что автор рассказывал чуть ли не про каждую отдельную фотографию – историю съемки, нюансы рисунка обвязки и прочую ерунду. Аленка же можно сказать – замерла еще на подступах. Ей нравилось бродить отдельно от основной толпы и почти в тишине, пытаться понять, что именно она чувствует, когда смотрит на ту или иную фотографию.
Фотографии, кстати, были очень разные. И модели были разные – обнаженные и одетые, вписанные в какой-то пейзаж, или вообще показывавшиеся на фотографией какой-то частью тела.
Между отдельными фотографиями Аленка ходила медленно. На иной фотографии зависала на витиеватые, сложные узлы и узоры веревочной паутины, на другой – обвязки было немного, но как нереально фотограф сумел зафиксировать модель над гладью спокойного пруда. Девушка будто парила. На третьей модель вообще оказалась неожиданно гибкой, и её фиксировали над парковой дорожкой будто бы в момент воздушного кульбита – голова у земли, подвес под бедрами и прогиб – такой потрясающе красивый прогиб.
Вот, собственно, про эту девушку Макс и заметил, что «красиво».
И оно действительно было красиво – не оторвешься.
На очередной фотографии, над которой Аленка эстетически зависла, была девушка, стоящая на коленях на льняной мятой простыне, и по её спине вниз сбегала переплетенная французской косичкой джутовая веревка. В районе лопаток «косичка» заканчивалась, и в разные стороны под идеальными прямыми углами расходились «ветви» обвязки.
– Вообще, это, конечно, художественная обвязка, – негромко заметил Макс, – потому что горло и шею задействовать нельзя. Даже мастера этого не делают. Это вот – только для красоты. Но непрактичность красоты не умаляет.
– Хэй, – Аленка глянула на Макса, с внезапным интересом, – а ты откуда вообще знаешь «как можно»?
Подловила…
По лицу Макса пробежала характерная гримаса «блин, так спалился», и он улыбнулся, явно выкрутив тумблер обезоруживающего обаяния на максимум.
– Ну, был на паре мастер-классов…
– На паре? – Аленка иронично сощурилась. – А пара это сколько? Как в кошерной математике, где пара это два?
– Ну, может, больше чем на паре… десятков, – Максу явно было неловко – он даже нос сморщил от смущения, – ну красиво же, Сан…
Красиво. Даже непрактичные обвязки, даже без сложных узлов – просто тонкие девичьи запястья, обвитые веревкой, смотрелись зачаровывающе.
– Ну, ты знал, что здесь будет, да?
– Да-а, – протянул Макс шепотом, опуская губы на Аленкино плечо, – смотри – минимальная бондажная обвязка, интересно, они реально с ней ходить под одеждой могли?
На очередной фотографии растягивала в разные стороны расстегнутую блузку девочка модель, с простой, безузловой перевернутой буквой А, нарисованной тонким джутовым шнуром, обвивающим шею и обе груди. Интересно, оно могло натирать, и как долго такое можно было носить на теле? Вообще, даже если представить вот такую легкую обвязку на теле и под обычной одеждой – кожу начинало слегка покалывать от возбуждения. Носить на теле веревку… Как свидетельство собственной принадлежности одному конкретному человеку… И да, никто не видел, но веревка бы непременно касалась кожи, непременно напоминала тебе о том, что у тебя есть тот, кому ты настолько доверяешь, что можешь позволить себя связать. Что с кем-то ты можешь так расслабиться и позволить себе не гнаться за решением проблем… Даже от этих странных мыслей у Аленки перехватило дыхание, и кожа щек казалась раскаленной. Блин, она извращенка, что ли, о такой дуристике думать? И… Это на лбу, что ли, как-то было написано? Потому что сейчас Аленка вдруг вспомнила загадочные слова соседа: «Если я прав, то вы сами поймете…». То есть он как-то мог опознать, что вот ей это было нужно? Интересно, по каким косвенным признакам?
– А ты не пробовал такое ни с кем? – тихо спросила Аленка, пытаясь оторвать взгляд от веревочной галочки в ложбинке между грудями модели и опять-таки – пытаясь выкинуть из головы все эти странные мысли. Но нет. Не получалось. Аленка по умолчанию представила себе положительный ответ Ольховского – что да, он такое уже пробовал, и чуть задохнулась от жгучей ревности, грубой рукой сжавшей сердце.
– Нет, – Макс фыркнул Аленке в плечо, и от этого мурашек по её телу побежало еще больше. Стало легче дышать и смертельно захотелось больше Ольховского. Аленка даже сделала маленький шажок назад, касаясь лопатками груди Макса. Да, вот этого ей сейчас не хватало сильнее всего – его тепла. И гхм… твердости, да. В том самом месте. Нет, все-таки Макс был неисправим, неизлечим, и… как же это было круто… Не приходилось считать себя озабоченной дурочкой.
Макс же даже не обратил внимания, что нещадно палился.
– Тут на самом деле все очень непросто, солнечная, – негромко произнес он, – кому попало такое не предложишь, ну, серьезно, вот вообще не хотелось связать никакую случайную девицу.
– А меня? – неосторожно сорвалось с языка Аленки, и она аж прикусила этот чертов болтливый кусок плоти. С чего вообще она решила, что может претендовать на что-то большее, чем какая-то случайная девица?
– А тебя – каждый день хочу, – усмехнулся Макс, касаясь губами мочки уха девушки.
От его прикосновений – таких легких, почти случайных, будто мимолетные касания крыльев бабочки, – по коже растекался просто адский жар, и все тело замирало в предвкушении следующего контакта.
– Правда? – недоверчиво пискнула Аленка.
– Да, – без обиняков откликнулся Макс, – а иначе, зачем бы я сейчас так нещадно палился?
– Чтобы повыпендриваться? – Аленка хихикнула, переводя взгляд на следующую фотографию. Блин, вот просто связанные руки, и цветы то ли сакуры, то ли яблони. Резкий контраст грубой веревки и нежных лепестков, а сердце восторженно замирает, как тушканчик.
А Макс, пользуясь тем, что в зале почти никого не было, легонько куснул Аленку за ухо. В животе сжималось все что можно – в маленькую пульсирующую сладкой истомой точку.
– Зараза ты, солнечная, – проворчал он, – я и так уже плавлюсь, а ты меня еще и подначиваешь. Будто требуешь, чтобы тебя укрощали прямо сейчас.
– Давно это у тебя? – Аленка задумчиво скользнула взглядом по очередной заковыристой веревочной петле, на сей раз – стягивающей запястья модели.
– Ну, относительно, – Макс пожал плечами, – в принципе я и раньше на шибари посматривал, но учиться пошел после того… Ну, как мать Лизы ушла.
Это был легкий привет из реальности, той самой, за гранью сексуальной озабоченности.
– Почему она ушла? – Аленка нашарила пальцы Макса, прихватывая их, но ему не особенно нужна была поддержка. Воспоминания о бывшей его из колеи не выбили совершенно.
– Ей стало сложно, – спокойно откликнулся Ольховский, – Лизке было года три, Соня поехала «отдохнуть», но с курорта не вернулась.
– Может, с ней что-то случилось?
– Да нет, – Макс недовольно поморщился. – Она сама мне написала, что не вернется. Через соцсеть. Ну и… Я по тому же инстаграмму, знаю, что с ней все в порядке, все красиво – яхты, море, много курортных мальчиков… Сан, давай завяжем эту тему, она не очень приятная. Честное слово.
– Кажется, я соскучилась по кляпу, – Аленка виновато улыбнулась.
– Да, не исключено, – Макс был просто мастер по многозначительным смешкам.
Фотографий было семь залов. Аленка мужественно вытерпела четыре.
– А ты хочешь, чтобы я тебя связал? – мягко поинтересовался Макс уже на подходе к пятому залу – и на подходе к границе терпения Аленки тоже. Мочи не было – хотелось в гостиницу. Или к Максу. Да хоть куда, хоть даже в шалаш. Аленка категорически измучилась только смотреть и представлять. Тело пылало, как будто её пропитали керосином и подожгли. А тут еще этот вопрос… И кажется, смущение, которое одолевало поначалу при блуждании по выставке, уже схлынуло, фантазия разыгрывалась все сильнее, заходила в своих странствиях все дальше, а тут Макс с его вопросом… И Аленка вспыхнула, как институтка из девятнадцатого века, даже не знавшая, что после свадьбы между мужчиной и женщиной обычно происходит секс.
– Очень хочу, – едва дыша, ответила девушка, опуская ресницы.
Макс развернул её к себе, опустил ладонь на талию. Слава богу, ханжей с их «молодые люди, вы ведете себя неприлично» на этой выставке не водилось. И это было и понятно, и замечательно. Аленка же замерла, встретившись с Максом взглядом. И блин, что это был за взгляд… В нем было видно, что Ольховский тоже уже мысленно три раза сгонял до гостиницы и не вернулся оттуда.
– А почему ты хочешь, чтоб тебя связал я? – вкрадчиво поинтересовался Макс. От его взгляда одновременно и хотелось, и не хотелось укрыться, до того он был… пробирающий. Судя по всему, это был очень важный вопрос. И ответ на него… Тот, который выплыл сразу… Был слишком! Просто «слишком» и все на этом. Но что делать? Врать? Придумывать какую-то хрень? А вот это было противно…
– Потому что я тебя люблю, – Аленка сама обмирала от собственной бесхитростности, – потому что никому больше я это не хочу позволять, а тебе – хочу.
Макс накрыл губы Аленки своим ртом. Горячо, властно – так, что у Аленки от этого аж ноги подкосились. Он, кажется, очень хотел, чтоб им все-таки сделали замечание. Но… Большинство народу по-прежнему крутилось с фотографом, который уже опережал Аленку с Максом на два зала. А тем двум ценителям, что сейчас были рядом – были куда интереснее модели, чем какая-то целующаяся парочка. И это было хорошо. Волшебно. Восхитительно.
У Аленки в груди будто взрывались фейерверки и изнутри кололи грудь мелкими огоньками. Сейчас – уже десять раз взбудораженная, она задыхалась от того, насколько остро в ней сейчас поднимаются чувства к Максу. И все было – и безумная, переполняющая тело легкость, и вздрагивающая от сладкой остроты всякого соприкосновения с губами Макса душа.
– Поехали к тебе, – это не был вопрос. Это был практически приказ, сказанный хриплым голосом явно дошедшего до ручки мужчины.
– Ага, – и ответ тут был не нужен, но Аленка все равно согласно кивнула головой. Почему-то казалось правильным дать ему знать, что её устраивает – и его предложение, и даже тон, которым оно было высказано.
Пока Макс вызывал такси, Аленка метнулась в дамскую комнату. Так, губы подкрасить, поглядеть в зеркало на себя – такую ошеломленную, с блестящими глазами, со слегка растрепанными волосами. Ох, Яковлева, какая же ты балбеска… Вот так взяла и раскололась, в конце первой же недели, а кто собирался шифроваться целых две и только под конец соблазнить Макса наспех? Нет, у неё не было шансов. Только если Макс бы не захотел, но он хотел… И чертовы эмоции рвались из-под контроля… Никому нафиг не нужные. Ведь Макс же не сказал ничего в ответ. Его так не крыло. Это было горьковато, но хотя бы понятно. Это Аленке сносило крышу так, что от дома оставался один только фундамент. Нормальные люди так быстро и так глубоко не влюблялись. Но как это вообще возможно исправить? Это же не программный код, не какой-нибудь повествовательный косяк текста, это ж чертовы чувства, и их особо-то и не скорректируешь…
Так, Яковлева, тебя там вообще-то Макс ждет, а ты тут стоишь и ловишь ворон, и думаешь о фигне. Давай, руки в ноги и…
Аленка схватила с раковины клатч и торопливо зашагала к выходу, старательно вычищая из головы всю эту эмоциональную муть. Она просто проведет с Максом еще один вечер. И он с ней что-нибудь сделает… И это будет еще один охренительный раз…
Если бы можно было охарактеризовать звук, с которым человек врезается в человека, – то тут был бы уместен именно он. Аленка впилилась в кого-то, выронила клатч, в который запихивала помаду, и естественно все содержимое сумочки тут же разлетелось по полу.
– Простите, – машинально произнесла Аленка и присела на корточки, про себя выругавшись на узкую юбку.
Черт. Оказывается, в маленькой сумочке было дофига вещей. Ключи, паспорт, две пластиковых карточки, магнитный ключ от номера в гостинице, связка ключей от квартиры Макса, телефон, помада… Аленка собирала все это суетящимися движениями, потому что вообще-то – Макс её по-прежнему ждал.
Охранник, в которого она врезалась, стоял неподвижно тут же и бесил. Чего он хотел? Еще извинений? Нет, хоть бы помог – нетушки, стоит себе столбом. Ладно, все.
Аленка сунула в сумочку отлетевшее в сторону зеркальце и, застегивая клатч, торопливо вскочила на ноги.
– Яковлева, это ты? – недоверчиво уточнил охранник голосом, которого Аленка век бы не слышала. И это было неприятно, но сейчас, кажется, мимо пройти уже не удастся. Судьба, а ты не могла бы не вдохновляться мелодраматическими сериалами и не организовывать этих «удивительных столкновений».
Девушка, наконец, подняла взгляд и уставилась прямо в глаза своего бывшего. Того самого, за которого два года назад довольно твердо собиралась замуж…