Война Калибана

– Да, сэр, – согласилась она. Связь прервалась, экран потемнел. В нем светлыми пятнышками отразились ее оранжевое сари и седые волосы. Другое пятно: белый цвет и хаки – было Сореном.

– У вас мало работы?

– Нет, мэм.

– Так валите отсюда.

– Да, мэм.

Она услышала за спиной его удаляющиеся шаги.

– Сорен!

– Мэм?

– Мне нужен список свидетелей по делу Эроса. И пусть по каждому даст заключение психоаналитик, если этого еще не сделано.

– Вам распечатку показаний? – Да, и ее тоже.

– Сделаю как можно быстрее.

Дверь за ним закрылась, и Авасарала опустилась в кресло. Ноги гудели, головная боль, с утра топтавшаяся где-то на заднем плане, выступила вперед и подала голос. Будда безмятежно улыбался, и она хихикнула, словно поделившись с ним шуткой. Ей хотелось домой: посидеть на крылечке, слушая фортепьянные упражнения Арджуны.

А вместо этого…

Под рукой была служебная связь, но она вызвала Арджуну через ручной терминал. Суеверное чувство заставляло отделять семейные дела от рабочих даже в таких мелочах. Муж сразу ответил на вызов. Короткая бородка на его угловатом лице уже почти совсем поседела, но юмор во взгляде сквозил прежний, не исчезая, даже когда Арджуна плакал. От одного взгляда на мужа ей полегчало.

– Я вернусь поздно, – сказала она, тут же пожалев о своем деловитом тоне. Арджуна кивнул.

– Я потрясен, нет слов. – Даже сарказм у него был мягким. – Тяжела сегодня маска?

Он называл это «маской». Словно женщина, которую она представляла миру, была поддельной, а та, что говорила с ним или рисовала наперегонки с внучкой, – подлинной. Авасарала считала, что муж ошибается, но выдумка казалась такой утешительной, что она всегда ему подыгрывала.

– Сегодня очень тяжела. Чем ты занят, любимый?

– Читаю черновик диссертации Кукурри. Над ней еще надо поработать.

– Ты в кабинете?

– Да.

– Лучше бы вышел в сад, – посоветовала она.

– Потому что в сад хочется тебе? Выйдем вместе, когда вернешься домой.

Она вздохнула.

– Это может быть очень нескоро.

– Разбуди меня, и погуляем.

Она тронула экран, и Арджуна улыбнулся, словно в ответ на ласку. Авасарала разорвала связь. По давней привычке они не прощались: один из тысяч маленьких обычаев, возникающих за десятилетия брака.

Повернувшись к рабочей системе, Авасарала вывела на экран тактический анализ сражения на Ганимеде, профили интеллекта ключевых фигур в командовании Марса и программу встречи, уже составленную генералами после совещания. Вынув из сумочки фисташку, она хрустнула скорлупой, погрузившись в сырую информацию, позволив сознанию плясать в ее волнах. В окне за спиной сквозь зарево огней Гааги пробивались новые звезды, но Венера была по-прежнему ярче всех.

Глава 6. Холден

Ему снились длинные изогнутые коридоры, наполненные чудовищами-полулюдьми. Проснулся он в темной каюте от громкого гудка и довольно долго возился с незнакомыми креплениями койки. Отстегнувшись, подлетел вверх: значит, микрогравитация. Гудок повторился. Холден оттолкнулся от кровати к стене и нажал кнопку, осветив каюту. Здесь было тесно. У одной переборки – койка-амортизатор модели семидесятилетней давности, втиснутая поверх личного рундука, в углу – туалет и раковина, а напротив – стенная панель с названием корабля: «Лунатик».

Панель прогудела в третий раз. Теперь Холден нажал кнопку ответа и спросил:

– Где мы, Наоми?

– Последнее торможение перед высотной орбитой. Ты не поверишь, они поставили нас в хвост!

– В хвост, в смысле – в очередь?

– Да, – подтвердила Наоми. – По-моему, они задерживают все корабли, побывавшие на Ганимеде.

– Дерьмо! Они на чьей стороне?

– А есть разница?

– Ну, – принялся объяснять Холден, – на Земле я в розыске за похищение пары тысяч ядерных ракет и передачу их АВП, а Марс из-за меня лишился всего одного корабля. Полагаю, и наказания будут разными.

– В любом случае сидеть тебе за решеткой до скончания века, – рассмеялась Наоми.

– Ну, тогда считай, спрашиваю из чистого занудства.

– Те, что нас задержали, похожи на корабль ООН, но рядом торчит марсианский фрегат, наблюдает за обработкой.

Холден в душе возблагодарил Фреда Джонсона, который еще на Тихо убедил его отказаться от «Росинанта» и лететь к Ганимеду на свежеотремонтированом «Лунатике». В нынешнем флоте АВП этот грузовик выглядел самым безобидным и привлекал гораздо меньше нежелательного внимания, чем военный корабль, похищенный у Марса. Они оставили «Роси» подальше от Юпитера, в местечке, куда вряд ли кто заглянет. Алекс заглушил все системы, кроме очистки воздуха и пассивных датчиков, и теперь, наверное, валялся в своей каюте под грудой одеял и с грелкой, ожидая вызова от них.

– Отлично, я сейчас поднимусь. Сообщи Алексу ситуацию через направленный луч. Если нас арестуют, пусть ведет «Роси» на Тихо.

Холден открыл ящик под койкой и вытащил из него тренировочный костюм. Одежда сидела плохо. На спине куртки было название корабля: «Лунатик», на нагрудном кармане имя хозяина: Филипс. Если верить корабельному журналу, взломанному кудесниками с Тихо, Уолтер Филипс был механиком первого разряда и основным торговцем оборудованием, украдкой вынесенным с грузовика. По чину он числился третьим из трех. Учитывая репутацию Филипса в Солнечной системе, Холден мог только радоваться, что, согласно роли, ему не придется встречаться с властями.

Он умылся над крошечной раковиной – вода не текла, использовались влажные салфетки и мыльные валики – и с отвращением поскреб бородку, вынужденную дань маскировке. Прежде он никогда не носил бороду и оказался разочарован, обнаружив, что она вышла неровная и клочковатая. Амос, который из солидарности тоже перестал бриться, щеголял теперь роскошной львиной гривой и подумывал ее оставить – уж очень она ему шла.

Сунув использованные салфетки в камеру утилизатора, Холден толкнулся к люку и по трапу стал подниматься в рубку.

Рубка была так себе. «Лунатику» насчитывалось чуть не сто лет, и он определенно доживал последние годы. Если бы для их миссии не требовался корабль, какого не жалко, ребята Фреда, вероятно, подлатали бы старичка. После недавней гонки он уже дышал на ладан, зато последние двадцать лет «Лунатика» гоняли с продовольствием по маршруту Ганимед – Церера, и прежние регулярные визиты на луны Юпитера оправдывали его появление с продовольственной помощью. Фред решил, что к грузовику привыкли и не глядя пропустят через блокаду.

По-видимому, он просчитался.

Наоми Холден застал пристегнутой к одной из панелей управления. На ней был такой же зеленый тренировочный костюм, только на кармане значилось: Эстанция. Она улыбнулась Холдену и жестом указала на экран.

– Вот эта группа кораблей всех досматривает перед посадкой.

– Черт – ругнулся Холден, приближая изображение с телескопа, чтобы лучше рассмотреть корпуса и разобраться в марках. – Определенно, ооновцы. – Маленькое пятнышко прошло через картинку от корабля ООН к тяжелому грузовозу, стоявшему первым в очереди. – А это похоже на абордажную шлюпку.

– Хорошо, что ты месяц как нечесан. – Наоми подергала его за клок волос. – С такими зарослями на голове да с этой жуткой бородой тебя бы и родные матери не узнали.

– Надеюсь, моих матерей пока не призвали во флот, – ответил, стараясь попасть ей в тон, Холден. – Я предупрежу Амоса.

* * *

Холден, Наоми и Амос ждали в коротком проходе. В этот отрезок коридора, сразу за внутренним люком шлюза, выходило множество шкафчиков-кладовых. Абордажная команда заканчивала процедуру стыковки. Наоми, в свежевыстиранной форме капитана, в магнитных башмаках, смотрелась высокой и строгой. Капитан Эстанция, погибшая при нападении пиратов, десять лет командовала «Лунатиком». Холден подумал, что Наоми выглядит достойной преемницей.

За ней держался Амос в тренировочном костюме с нашивками старшего механика, на его лице застыла скучающая мина. Брюшко Амоса было заметно даже при микрогравитации на нынешней орбите. Холден, как умел, подражал его осанке и раздраженному виду.

Шлюз завершил стыковку, и внутренняя крышка люка сдвинулась в сторону. Шестеро космодесантников в боевых скафандрах и младший лейтенант в вакуумном защелкали магнитными подковками по обшивке. Лейтенант бегло оглядел команду и сверился со своим ручным терминалом. Он, казалось, скучал не меньше Амоса. Пожалуй, догадался Холден, бедолага так же мечтает отделаться от нудной процедуры досмотра, как они – уйти с миром.

– Ровена Эстанция, капитан и главный совладелец грузовоза «Плачущий лунатик» с регистрацией на Церере.

Лейтенант не спрашивал, однако Наоми сочла нужным ответить:

– Да, сэр.

– Хорошо звучит, – заметил лейтенант, не отрываясь от терминала.

– Сэр?

– Я о корабле. Необычное название. Клянусь, если мне попадется еще один корабль, названный по имени чьей-то дочки или девушки с Титана, я начну штрафовать за отсутствие фантазии.

У Холдена поджались лопатки и мурашки поползли под волосами. Может, лейтенанту и наскучила его работа, но парень умен и наблюдателен и не скрывает этого.

Наоми ухмыльнулась.

– Мой получил название после того, как я три месяца оплакивала на Титане разлуку с другом сердца. По большому счету, вышло удачно. До этого я хотела назвать кораблик по любимой золотой рыбке.

Лейтенант от удивления вытянулся, но тут же расхохотался.

– Спасибо, капитан. За весь день вы первая меня рассмешили. Остальные перед нами дрожат до усрачки, а у этой шестерки кабанов, – он кивнул на пехотинцев, – чувство юмора удалено химическим путем.

Холден покоился на Амоса. «Это что, флирт? По-моему, он с ней заигрывает». Мрачная мина Амоса надежно скрывала мысли.

Лейтенант постукал по дисплею терминала.

– Протеин, добавки, водоочистители и антибиотики? Можно взглянуть?

– Да, сэр. – Наоми кивнула на люк. – Сюда, пожалуйста. Офицер ООН и двое солдат последовали за ней. Остальные вытянулись в позе настороженных часовых у самого шлюза. Амос ткнул Холдена локтем в бок и обратился к ним:

– Как делишки, ребята?

Ему не ответили.

– Я вот говорю приятелю, мол, спорим, у них между ног под этими жестянками жуть что делается!

Холден зажмурился и мысленно пожелал Амосу прикусить язык. Не сработало.

– Я к тому, что ваши умники-конструкторы все предусмотрели, а вот яйца почесать – никак. А если, боже упаси, построение, вам же на палубу не втиснуться, а они только место занимают!

Холден открыл глаза. Теперь все солдаты смотрели на Амоса, но никто не шевелился и ничего не говорил. Холден задвинулся в самый темный угол и попытался вжаться в стену. На него никто и не оглянулся.

– Ну вот, – добродушно продолжал Амос, – я с ним поспорил и надеюсь, вы, ребята, подтвердите, что я прав.

Ближайший десантник сделал полшага вперед и остановился.

– Так вот, я поспорил, – объяснял Амос, – что надежности ради вам попросту отрезают все, что можно прищемить. К тому же это спасает вас от искушения лапать друг друга долгими корабельными ночами.

Солдат сделал еще шаг, и Амос тут же выдвинулся ему навстречу, сокращая дистанцию. Чуть не ткнувшись носом в щиток шлема, туманя своим дыханием стекло, он закончил:

– Ну, скажи прямо, Джо: верно, что у вас там гладко, как у ваших скафандров?

Долгое напряженное молчание прервал тихий звук: кто-то кашлянул у люка. В коридор вошел лейтенант.

– У вас проблемы?

Амос с улыбкой отступил назад.

– Никаких. Просто знакомлюсь с милыми людьми, на которых уходят мои налоги.

– Сержант? – спросил лейтенант.

Десантник отступил на прежнее место.

– Нет, сэр, никаких проблем.

Лейтенант обернулся, чтобы пожать руку Наоми.

– Приятно было познакомиться, капитан Эстанция. Вам скоро радируют разрешение на посадку. Народ на Ганимеде наверняка обрадуется доставленному вами продовольствию. – Рада быть полезной, – ответила Наоми, заслужив ослепительную улыбку лейтенанта.

Когда ооновцы закончили шлюзование и отчалили в своей шлюпке, Наоми протяжно выдохнула и принялась растирать щеки.

– Чуть не треснули от этой улыбочки.

Холден ухватил Амоса за рукав.

– Что. За. Хрень, – сквозь зубы процедил он, – ты тут устроил?

– А что? – встрепенулась Наоми.

– Пока тебя не было, Амос всеми силами бесил этих парней. Диво, как они не пристрелили его, а заодно и меня.

Амос покосился на руку Холдена, сжимавшую его рукав, но освободиться не попытался.

– Кэп, ты хороший парень, а вот контрабандист – никакой.

– Что? – повторила Наоми.

– Капитан так нервничал, что даже мне почудилось, будто он что-то скрывает. Вот я и отвлек солдатиков до вашего возвращения, – объяснил Амос. – А стрелять они не могли, пока я их не трогал и не доставал оружия. Кто у нас служил во флоте? Ты же должен помнить инструкцию.

– Так… – начал Холден.

– Так, – перебил Амос, – если лейтенант их о нас спросит, они расскажут про поганца-механика, который наплевал им в лицо, а не про нервного паренька со щипаной бородкой, который все норовил спрятаться в угол.

– Черт!.. – сказал Холден.

– Ты хороший капитан, в драке я всегда тебя прикрою. А вот как преступник ты полное дерьмо. Ты просто не способен сыграть кого-нибудь, кроме самого себя.

– Не хочешь снова принять командование? – спросила Наоми. – Достала меня эта работа.

* * *

– Башня Ганимеда, это «Лунатик», повторяю запрос на посадку, – говорила Наоми. – Патруль ООН дал нам пропуск, а вы уже три часа держите на низкой орбите. – Отключив микрофон, она добавила: – Засранцы.

Ей ответил не тот голос, от которого они несколько часов добивались разрешения на посадку. Этот показался старше и не таким раздраженным.

– Прошу прощения, «Лунатик», я вставлю вас в сетку при первой возможности. Но последние десять часов шли непрерывные посадки, и нам надо отправить десятки кораблей, прежде чем начнем принимать новые.

Холден подключил свой микрофон.

– Мы говорим с диспетчером?

– Да. Старший диспетчер Сэм Снеллинг – можете записать, на кого жаловаться. Снеллинг, с двумя «л».

– Нет-нет, – возразил Холден, – никаких жалоб. Мы видим, как взлетают корабли. Это беженцы? Судя по тоннажу, половина населения спасается бегством.

– Нет. Несколько чартерных рейсов и коммерческих линий вывозят людей, но большей частью взлетают грузовики с продовольствием.

– С продовольствием?

– Мы отправляем почти сто тонн пищевых продуктов в день, а бои задержали многих на поверхности. Теперь, когда сквозь блокаду начали пропускать, они продолжают поставки.

– Постойте, – сказал Холден. – Я готовлюсь к посадке, имея на борту продовольственную помощь для голодающего населения Ганимеда, а вы отправляете со спутника сотни тонн еды?

– Примерно полмиллиона кило, учитывая задержку, – уточнил Сэм, – но это не наша еда. Большая часть пищевой промышленности Ганимеда принадлежит корпорациям, а их штаб-квартиры не здесь. На эти поставки завязаны большие деньги. За каждый день задержки рейсов кто-то теряет целое состояние.

– Я… – начал Холден и осекся. – «Лунатик», конец связи. Он вместе с креслом развернулся лицом к Наоми. Та замкнулась: значит, была так же сердита, как и он.

Амос, болтавшийся вокруг пульта механика с похищенным из запасов продовольствия яблоком, спросил:

– Неужто тебя это удивляет, капитан?

Четыре часа спустя они получили разрешение на посадку.

* * *

Ни с низкой обиты, ни даже при спуске они не заметили на поверхности Ганимеда особых перемен. Этот спутник Юпитера и в лучшие времена представлял собой пустыню из серых камней и почти такого же серого водяного льда, изрытую кратерами и замерзшими мгновенно после прорыва озерами. Все это напоминало поле биты еще тогда, когда предки человека впервые выползли на сушу.

Впрочем, человечество со свойственной ему изобретательностью и предприимчивостью сумело внести свой вклад. В конце длинного черного шрама на поверхности спутника Холден высмотрел останки истребителя. Ударная волна от его падения сплющила маленькие купола километров на десять окрест. Вокруг скелета корабля сновали спасательные катера, интересуясь не столько спасением выживших, сколько новейшими технологиями и информацией, уцелевшей при катастрофе. Не отдавать же все это в руки противника!

Самой серьезной из видимых потерь представлялся огромный агрикультурный купол, одно из гигантских строений из стекла и металла, защищавших гектары заботливо возделанной земли и великими усилиями вскормленные побеги. Вид купола, раздавленного смятым металлом – кажется, это была зеркальная установка, – потрясал и приводил душу в смятение. Купола кормили внешние планеты особыми сортами хлебных культур – под ними творились величайшие чудеса агрономической науки. А орбитальные зеркала были чудесами инженерии. Влупить одним чудом по другому и оставить их в руинах!.. Большей близорукой глупости Холден и представить себе не мог – разве что нагадить в собственные запасы воды, чтобы врагу не досталось.

К тому времени, когда «Лунатик» уладил свои скрипящие кости на отведенной ему площадке, Холден был вне себя от человеческой глупости.

И конечно, она тут же сунулась ему под нос.

Таможенный инспектор ожидал их на выходе из шлюза. Тощий как жердь мужчина с красивым лицом и лысой, будто яйцо, головой. Его сопровождали двое в неприметной форме охраны, с тазерами^[8] в поясных кобурах.

– Здравствуйте, меня зовут мистер Ведас, я таможенный инспектор одиннадцатого порта, площадки от А-четырнадцать до А-двадцать два. Вашу декларацию, пожалуйста.

Наоми, снова входя в роль капитана, выступила вперед.

– Декларацию радировали вашей службе перед посадкой. Я…

Холден видел, что ни у Ведаса, ни у сопровождающих охранников нет при себе служебных терминалов для инспекции груза, да и обмундирование охранников отличалось от формы портовой службы Ганимеда. Он чувствовал, что кое-кто тут намерен разыграть любительский спектакль. Шагнув вперед, он помахал Наоми.

– Я с ними разберусь, капитан.

Таможенный инспектор Ведас смерил его взглядом.

– А вы кто такой?

– Зовите меня мистер Не-морочьте-мне-голову.

Ведас оскалился, пара охранников подошла ближе. Холден улыбнулся им и, запустив руку за спину, извлек из-за пояса большой пистолет. Он держал его вдоль бедра, дулом вниз, но Ведас побледнел и отступил.

– Знаю, как вы трясете народ, – продолжал Холден. – Требуете декларацию, потом сообщаете, что было внесено в нее по ошибке. А пока мы составляем и отсылаем службе новую, срываете цветочки с груза и загоняете их на черном рынке. Полагаю, за продовольствие и медикаменты там хорошо платят.

– Я – законный представитель станции Ганимед, – проскрипел Ведас. – Вы рассчитываете запугать меня оружием? Я потребую от портовой охраны арестовать вас и интернировать корабль, если…

– Нет, я и не думал вас запугивать, – ответил Холден, – но я по горло сыт идиотами, жиреющими на чужом несчастье, и мне очень полегчает, если мой большой и сильный друг Амос изобьет вас в лепешку за попытку украсть еду и лекарства у беженцев.

– Это не запугивание, а средство для снятия стресса, – дружелюбно пояснил Амос.

Холден кивнул ему.

– Ты очень сердит на парня, который хотел украсть еду у голодающих?

– Жуть как сердит.

Холден постучал себя пистолетом по бедру.

– Пушка у меня только для того, чтобы ваша «портовая охрана» не вмешалась, пока Амос спускает злость.

Мистер Ведас, таможенный инспектор одиннадцатого порта, площадок с А14 по А22, развернулся и помчался во всю прыть. Нанятые им копы не отставали.

– Ну что, доволен собой? – спросила Наоми. Она странно, оценивающе смотрела на Холдена и говорила нейтральным тоном, не обвиняя и не одобряя.

Холден вложил пистолет в кобуру.

– Давайте выяснять, что за чертовщина здесь творится.

Глава 7. Пракс

Штаб службы безопасности располагался на третьем от поверхности уровне. Отделка стен и независимая силовая установка выглядели роскошью в сравнении с голым льдом других помещений станции, но в действительности они служили важными сигналами. Как некоторые растения яркой листвой возвещают о скрывающемся в них яде, так штаб безопасности возвещал, что он неприступен. Мало того что невозможно было пробурить лед, чтобы тайком вывести из камеры друга или любовника, – каждому следовало видеть, что это невозможно, иначе кто-нибудь непременно попытался бы.

За годы жизни на Ганимеде Пракс побывал здесь всего однажды, да и то как свидетель. Тогда он оказывал содействие закону, а не просил о помощи сам. За прошедшую неделю он возвращался сюда двенадцать раз: ждал в длинной, безнадежной очереди, не находя себе места и отгоняя нарастающее чувство, что ему следовало быть не здесь и заниматься чем-то другим. Чем – он сам не знал.

– Сожалею, доктор Менг, – сказала женщина из-за дюймового, армированного проволокой стекла окошка справочной службы. Она выглядела усталой. Не просто усталой – совершенно выжатой. Контуженой. Убитой. – Сегодня опять ничего.

– Могу я с кем-нибудь поговорить? Должен же быть способ…

– Сожалею, – повторила она, глядя мимо него на следующего отчаявшегося, испуганного, давно не мытого человека, которому она не сумеет помочь. Пракс ушел, скрипя зубами от бессильной ярости.

Очередь растянулась на два часа: мужчины, женщины, дети стояли, прислонившись к стене, или сидели. Кое-кто плакал. Девушка с красными глазами курила марихуану, запах ее сигареты забивал вонь толпы, набившейся в тесное помещение, дымок завивался на фоне таблички «Не курить». Никто не возмутился. Все они загнанным видом походили на беженцев, даже те, кто здесь родился.

Со дня официального прекращения боев марсиане и земляне оттянулись на прежние позиции. Житница внешних планет превратилась в пустыню между ними, и вся станция думала лишь об одном: как бы отсюда выбраться.

Поначалу порты охранялись вооруженными силами участников конфликта, но скоро те и другие вернулись на свои безопасные корабли, и ничто уже не сдерживало паники на станции. Из порта выпустили несколько набитых битком пассажирских транспортов. Цена на билеты разоряла людей, годами работавших в самой высокооплачиваемой технологической отрасли вне Земли. Тем, кто победнее, предоставили пробираться зайцами на грузовые беспилотники и крошечные яхты. Иные в надежде добраться до Европы ограничивались модифицированным скафандром с реактивным ранцем. Паника гнала от опасности к опасности, пока человек не находил себе могилу. У станций охраны, у портов, даже у опустевших военных постов Марса и ООН толклись люди, искавшие хоть какого-то подобия защиты.

Пракс мечтал быть среди них.

В его жизни установилось некое подобие ритма. Он просыпался в своей комнате – ночевал всегда дома на случай, если Мэй возвратится. Ел что подвернется. В последние два дня, правда, уже не нашлось ничего, но среди декоративных растений в парковых коридорах попадались съедобные. Так или иначе, есть ему не хотелось.

Потом он просматривал тела.

В первую неделю госпитальная служба выпускала видеоролики для опознания погибших. Теперь ему приходилось глядеть на реальных мертвецов. Он искал ребенка, что избавляло от необходимости осматривать большинство тел, но увиденное все равно застревало в памяти. Дважды он находил изуродованные до неузнаваемости трупы, которые могли быть Мэй, но у одного на шее оказалось родимое пятно, похожее на след от укуса, а другой отличался формой ногтей. Те мертвые девочки были чужим горем. Убедив себя, что в списках погибших Мэй нет, он начинал охоту. В первую ночь после ее исчезновения он составил список на своем терминале. Официальные лица, с которыми можно связаться: охрана, ее врачи, представители воюющих сторон. Люди, которые могут что-то знать: родители детей из ее учебной группы, из группы медицинской поддержки, мать девочки. Проверить излюбленные места: дом лучшей подружки, парки, магазин сластей, торгующий лаймовым шербетом – Мэй всегда его выпрашивала. Места, где похищенного ребенка могли использовать с сексуальными целями: список баров и борделей с сохраненной копии плана станции. В системе была обновленная версия, но допуск к ней пока ограничили. Каждый день он вычеркивал из списка строки, сколько успевал, а когда вычеркнул все, начал заново.

Вскоре список превратился в расписание. Служба безопасности – каждый второй день, а в промежутках – военные представители Марса или ООН, если кто-то из них соглашался с ним поговорить. По утрам, после осмотра тел, – парки. Семья лучшей подружки Мэй выбралась со станции, так что их проверять не приходилось. Лавку сластей сожгли мятежники. Труднее всего оказалось отыскать ее врачей. Педиатр, доктор Агастин, проявила должную озабоченность и обещала позвонить, если что-то узнает, но, когда он перезвонил три дня спустя, не вспомнила, о чем речь. Хирург, помогавший чистить абсцессы вдоль позвоночника и первым поставивший диагноз, ее не видел. Доктор Стрикланд, ведущий врач группы поддержки, пропал. Сиделка Абуакар погибла.

Другим семьям из терапевтической группы хватало своих трагедий. Пропала не одна Мэй. Като Мертон, Габби Солюз, Сандро Вентисиет. Он видел на лицах их родителей отражение собственного страха и отчаяния, и встречаться с ними казалось тяжелее, чем осматривать трупы. Тяжелее было забыть страх. И все же он с ними встречался.

Басиа Мертон – Катопапа, как звала его Мэй, – был мускулистым мужчиной. От него всегда пахло перечной мятой. Лицо его тощей как карандаш жены кривилось в нервной улыбке. У них был шестиотсечный, отделанный шелком и бамбуком дом возле водораздаточного комплекса на пятом от поверхности уровне. Открыв дверь, Басиа не улыбнулся и не поздоровался: просто повернулся и шагнул в сторону, впуская посетителя. Пракс прошел за ним.

Усадив гостя за стол, Басиа налил ему стакан чудом не прокисшего молока. Со дня исчезновения Мэй Пракс приходил к нему в пятый раз.

– Что, ни следа? – В словах Басиа, в сущности, не было вопроса.

– Ничего нового, – ответил Пракс. – Тоже новость.

Из задней комнаты послышался рассерженный девичий голос. Ему вторил мальчишеский. Басиа не обернулся.

– У меня тоже ничего, извини.

Вкус у молока был чудесный: нежный, богатый, мягкий. Пракс будто чувствовал, как калории и питательные вещества просачиваются в клетки. Ему пришло в голову, что физически он, вероятно, истощен.

– Надежда еще есть, – сказал он.

Басиа выдохнул, словно сказанное Праксом ударило его под дых. Поджав губы, он уставился в стол. Ссора в дальней комнате перешла в тихий мальчишеский плач.

– Мы уезжаем, – сказал Басиа. – У меня кузен на Луне работает, в «Магеллан-биотехе». Они посылают корабли с гуманитарной помощью. Когда разгрузят медикаменты, там освободится место для нас. Все устроено.

Пракс отставил стакан с молоком. В комнате было спокойно и тихо, но он знал – это иллюзия. Что-то сдавило ему горло и грудь. Лицо побелело – он как наяву вспомнил жену, объявляющую о разводе. Предательство. Опять его предали.

– …и потом еще несколько дней, – говорил Басиа. Пракс его не слушал.

– А как же Като? – выдавил он сквозь ком в горле. – Он ведь где-то здесь.

Взгляд Басиа испуганной птицей метнулся в сторону.

– Нет. Нет его, брат. У мальчика не иммунная система, а болото. Ты же знаешь, без лекарств он оказывается серьезно болен на третий, самое позднее на четвертый день. А мне надо подумать о двух оставшихся детях.

Пракс кивнул: тело отреагировало помимо сознания. Казалось, где-то у него в голове раскручивался маховик. Бамбуковый стол показался неестественно шершавым. Запахло тающим льдом. От молока на языке остался кислый вкус.

– Откуда тебе знать? – спросил он, стараясь говорить мягко. Вышло не очень.

– Да уж знаю.

– Им… тем, кто забрал Мэй и Като, они мертвыми не нужны. Они знали, должны были знать, что детям необходимы лекарства. А значит, вполне могли доставить их туда, где лечение есть.

– Никто их не забирал, брат. Они пропали. Что-то с ними случилось.

– Учительница Мэй сказала…

– Учительница обезумела от страха. Для нее вся жизнь сводилась к тому, чтобы карапузы не наплевали друг другу в рот, а тут внезапно рядом – стрельба. Какой черт знает, что она видела?

– Она сказала: «Мать Мэй и врач». Врач…

– А, брось ты. Мертвыми не нужны? Мы здесь по горло завалены мертвецами, не знаю уж, кому они понадобились.

Идет война. Эти гады начали войну. – В его широких темных глазах стояли слезы, в голосе звучало горе, но сил не осталось. – На войне люди гибнут. И дети гибнут. Тебе бы… а, черт! Тебе бы подумать, как жить дальше.

– Ты не знаешь наверняка, – сказал Пракс. – Ты не знаешь, что они умерли, а раз так – ты их бросаешь.

Басиа смотрел в пол. К лицу его медленно приливала краска, губы подергивались, загибаясь уголками вниз.

– Ты не имеешь права бежать, – сказал Пракс. – Ты должен остаться и искать их.

– Не надо, – отозвался Басиа. – И не смей кричать на меня в моем доме.

– Это наши дети, мы не можем от них отвернуться! Что ты за отец? То есть, господи…

Басиа склонился вперед, навалившись на стол. В комнату заглянула совсем юная девушка, ее глаза округлились от страха. Пракс чувствовал, как крепнет в нем решимость.

– Ты останешься, – сказал он.

Молчание продлилось на три удара сердца. На четыре. На пять.

– Все уже решено, – сказал Басиа.

Пракс ударил его. Он не планировал, не собирался бить. Рука оттянулась назад, кулак сжался и метнулся вперед сам по себе. Костяшки пальцев вмялись в щеку Басиа, качнув его от стола. Силач вскипел и бросился на Пракса. Первый удар пришелся под ключицу, второй в ребра, потом был еще удар – Пракс почувствовал, как стул выскользнул из-под него и начал падать – медленно из-за малого тяготения, но подтянуть под себя ноги он не успевал. Задергавшись, он лягнул наугад и почувствовал, что попал куда-то пяткой, но не знал, по столу или в Басиа.

Едва Пракс очутился на полу, нога Басиа ударила его в солнечное сплетение. Мир стал ярким, расплывчатым и болезненным. Где-то очень далеко закричала женщина. Он не понимал слов. А потом понемногу все-таки разобрал:

– Он не в себе! Он тоже потерял ребеночка! Он не в себе!

Пракс перевернулся, поднялся на колени. Кровь на подбородке наверняка была его собственной. Больше здесь никто кровь не проливал. Басиа стоял у стола, сжав кулаки, и часто дышал, раздувая ноздри. Его дочка загородила Пракса от разъяренного отца. Пракс видел только ее попу, собранные в хвост волосы и ладони, распростертые извечным жестом защиты. Девочка спасла ему жизнь.

– Ты бы лучше ушел, брат, – сказал Басиа.

– Ухожу, – согласился Пракс.

Медленно поднявшись на ноги, пошатываясь и задыхаясь, он направился к двери. Его не провожали.

* * *

Секрет коллапса замкнутой ботанической системы таков: дело не в одном событии, а в каскаде. Первый раз он потерял целый урожай глицинового кеннона из-за грибка, который никак не вредил сое. Споры, возможно, занесли с грузом божьих коровок. Грибок обосновался в гидропонной системе, весело пожирая подкормки, предназначавшиеся не для него, и изменяя кислотность. Это ослабило бактерии, введенные Праксом для фиксации азота, настолько, что они оказались уязвимыми перед фагом, которому раньше успешно сопротивлялись. В системе полетел азотный баланс. Пока бактерия восстанавливала первоначальную популяцию, соя успела пожелтеть и скукожиться – ее было уже не спасти.