Венецианский купец. Книга 4. Кровь, золото и помидоры

– Я услышал вас, – ответил я на их просьбу дать в город проход большему количеству человек, поскольку еды всё равно пока на всех не хватало, – один из вас останется и покажет, кого конкретно нужно пропустить. Я отдам приказ.

– Благодарим вас, господин Витале, – они поклонились в пояс.

Один, старательно тиская в руке шапку, замешкался.

– Говори, – приказал я, видя, что он хочет что-то сказать, но боится.

– Что будет с замком, господин Витале? – спросил он едва ли не шёпотом. – Пока князь там, мы не можем вам повиноваться.

– Вас это меньше всего должно волновать, – я отмахнулся, показывая, что они свободны.

Низко кланяясь, пятеро пошли в обратный путь, последний остался, как я и сказал. Приказав одному из офицеров заняться им, я задумчиво посмотрел на замок, который так и стоял непокорённым посреди города.

– Синьор Витале, – рядом остановился мой полководец, – а можно узнать, чего вы ждёте и почему не отдаёте приказа о штурме?

– Предательства, – хмыкнул я.

– Предательства? – он очень удивился, а к нам стали подъезжать и остальные главы отрядов, вернувшиеся в лагерь.

– Да, – кивнул я, – в замке заперто в весьма стеснённых условиях много людей, так что без поставок продовольствия их пребывание в нём становится весьма проблематичным. Вот я и думаю, принесут мне голову своего князя те, кто хочет выжить, или нет.

– А, так вот зачем вы приказали забрасывать на стены стрелы с привязанными на них листками бумаги! – понял он.

– Да, я пообещал тем, кто это сделает, свободу.

– Тогда нам остаётся только ждать?

– Именно, синьор Бароцци, именно.

***

Польская шляхта пыталась несколько раз торговаться, высылая парламентёров, которые, постояв на стенах с белыми флагами, возвращались ни с чем. Никто из нашего войска не выезжал к ним, а учитывая то, что они видели, как город медленно оживал после учинённой резни и грабежа, им не захотелось больше проводить время внутри замкнутого пространства, так что уже через три дня отряд из десяти военных в сопровождении моих рыцарей въехал в лагерь, привезя голову молодого князя. Объяснив, что оставшиеся в замке решили стоять насмерть, а они лично выбрали свободу.

Которую я им и предоставил, показав, что держу слово, даже не отняв оружия. Оглядываясь, они отправились на север, видимо, не понимая, почему я их отпустил. Этого же не понимали и мои капитаны. Их вопрошающие взгляды были направлены на меня.

– Вы, видимо, забыли, синьоры, наша цель – захватить всю Польшу, куда бы они ни поехали, мы позже найдём их, – я развёл руками.

Взгляды наёмников и вояк мгновенно просветлели и послышались шутки в сторону уезжающих поляков.

– Ладно, – я пнул мешок с отрубленной головой, – на копьё её, и вперёд, на штурм замка. Никого не жалеть!

Этот приказ все выполнили с удовольствием, и уже через час, загодя подготовленные штурмовые лестницы потащили по городу в сторону замка. Горожане, увидевшие эти приготовления, посчитали за лучшее попрятаться по домам, чтобы не попасть под горячую руку.

Глава 3

11 июнь 1199 года от Р.Х., Великая Польша, Гнезно

Оставив одного из французских аристократов в качестве наместника Кракова, а также гарнизон для соблюдения порядка, дальше войско покатилось по разбитой на уездные княжества Польше словно огненный вал. Те города, которые сопротивлялись, ждала судьба Кракова, остальные, что откупались и принимали наместника над собой, оставались целыми.

Моя тактика по обрушению стен, как и переизобретение кирок и стратегии взятия крепостей, придуманной в семнадцатом веке маршалом Вобаном, оказались слишком эффективными для века, даже не знавшего пороха и пушек. Лучники и арбалетчики вообще ничего не могли противопоставить траншеям и появляющимся из-под земли войскам, это настолько деморализовало каждый следующий взятый нами город, что буквально через месяц они сдавались один за другим, сопротивлялись только те, в которых засел обороняться очередной польский князь, судьба которого была крайне незавидной, как, впрочем, и всей воинской шляхты, которую по моему приказу вырезали или вешали под ноль. Поэтому-то они и дрались до последнего, понимая, что терять им нечего. Купцы и знатные горожане же предпочитали расставаться с деньгами, но не с жизнью.

Через месяц непрерывных маршей и копания земли мы вышли наконец к землям Мешко Старого – основного конкурента на Польское княжество после безвременно умершего от усечения головы в Кракове Лешека Белого. Передовые дозоры лёгкой конницы принесли удивительные новости, впереди нас ждало войско, стоявшее лагерем и ожидающее, видимо, генерального сражения.

– Неужели? – удивился я, сам решив проверить эту информацию и выехав вместе с синьором Бароцци, но и правда, вскоре увидел большой лагерь с кучей разных баннеров и флагов. Которые подсказали мне, что тут собрались как недобитое нами ранее польское дворянство, так и сам князь.

– Я раньше не видел эти флаги, – я показал рукой на неизвестные мне полотнища, – кто это?

– Не имею ни малейшего понятия, синьор Витале, – хмыкнул старик, – это вы в местных реалиях плаваете словно рыба в воде. Со всеми этими «пше» и «пхе», тьфу ты, язык сломаешь.

– Хм, – я задумался, посматривая на стяги, которых раньше у поляков не видел.

– Отправьте послов, пусть поинтересуются, – попросил его я.

Уже через час получил ответ, который меня обескуражил, оказалось, это стяги волынского князя Романа Мстиславовича, который дружил с поляками и помогал им последние годы. Сражаться со своими, пусть и сородичами из прошлого, мне не сильно хотелось, я отправил запрос на переговоры. Договорились на завтрашнее утро, так что остаток дня я провёл, рассылая разъезды, которые изучали местность и привозили мне свежие данные.

***

Солнце слепило, так что пришлось прикрывать рукой глаза, когда мы ехали навстречу. Это я тоже отметил, как и то, что военачальник поляков, кто бы ни возглавлял сейчас сборное войско, грамотно использовал местность, встав на верхушке холма, так что нападающим пришлось бы брать его, карабкаясь вверх, и уж точно ни о какой атаке кавалерии не могло быть и речи в этом случае. Если я прикажу напасть на них сейчас, жертв с моей стороны будет просто чудовищное количество, и военачальник с другой стороны это очень хорошо понимал, так что и выехали от поляков всего пять человек, как я увидел, знамён Мешко Старого среди них не было. Видимо, ему не о чём было со мной разговаривать.

Взяв с собой синьора Бароцци и ещё трёх капитанов наёмников, чтобы число было равным пяти, как и у противников, мы выдвинулись им навстречу. Подъезжая, все внимательно разглядывали друг друга, подмечая, что мы внешне сильно отличались друг от друга. На послах от польской стороны были лишь кольчужные доспехи и высокие шлемы, а на мне с моим военачальником поверх ещё были надеты бригантины, не говоря уже о кольчужных чулках и рукавицах. У наёмников этого не имелось, они-то как раз больше походили на парламентёров в плане вооружения и доспехов.

Процесс разглядывания затянулся, пока видный мужчина лет пятидесяти с волевым красивым лицом, которое украшала окладистая борода, не обратился ко мне на латыни.

– Это ты Венецианец, именуемый Витале Дандоло?

Я перешёл на русский с новгородским говором.

– Верно. А с кем имею честь разговаривать я?

У многих послов расширились глаза, особенно у говорившего.

– Князь волынский Роман Мстиславович, – представился он на нём же.

– У меня предложение к вам, великий князь, – я наклонился и опёрся на луку глубокого седла, которые были здесь только у нас с военачальником, – возвращайтесь к себе и правьте там долго и мудро.

– А иначе что? – его глаза сузились и похолодели.

– Я всё равно захвачу Польшу и возведу на трон французскую королеву, – я пожал плечами, – осталось не так много княжеств, которые мне непокорны, зато вы, князь, не подвергнете свою жизнь опасности.

– Меня это не пугает, – отрезал гордо он, – тем более ты ещё не победил.

– Это, князь, лишь вопрос времени, – спокойно ответил я.

– Бахвалься, собака, – выругался в мою сторону сопровождающий его поляк, – твоя голова первой окажется на пике!

– Я предупредил вас, Роман Мстиславович, – не обратил я на ляха никакого внимания, – встанете против меня, подвергнете опасности Волынь.

Он ничего не ответил, лишь повернул коня и поехал обратно. Мы сделали то же самое.

Вернувшись к лагерю, который привычно окапывался и обставлялся частоколом, я созвал совещание, на которое прибыли все хоть сколько значимые предводители своих отрядов. Спросив совета, я около трёх часов слушал объяснение тактик, которые привели бы нас к победе, правда, вкупе с большими жертвами. Не став ничего отвечать, я поблагодарил и распустил совет. Затем, традиционно размявшись перед сном в спарринге и окатив себя водой, дал служанкам переодеть в чистое, старательно делая вид, что не замечаю восставшего органа, когда они прикасались руками к моему телу. Они, впрочем, тоже старательно убирали руки от опасной для их девственности области.

Когда служанки загасили свечи и улеглись рядом со входом, а я собирался отойти ко сну, рядом раздался голос синьора Бароцци, который, встав со своей кровати, оказался на моей. Под его весом койка прогнулась, заставив меня открыть глаза.

– Чего вам не спится, синьор Пьетро? – нехотя поинтересовался я.

– Тебе ведь не понравилось ничего из того, что мы сегодня обсуждали? – спросил тихо он. – Почему?

– Слишком большие жертвы, не вижу смысла терять столько, – со вздохом ответил я.

– Тогда как ты собрался победить? Враг находится в более выигрышной ситуации.

– Утро вечера мудренее, синьор Бароцци, – широко зевнул я, – у меня пока нет чётких мыслей, но думаю, завтра они сформируются во что-то более конкретное.

Военачальник покачал головой, но, поднявшись, вернулся на своё место.

***

– Этот ублюдок туп, словно дерево, – презрительно сплюнул на землю один из дворян, стоявших рядом с Романом Мстиславовичем, – раз собрался нападать на нас снизу, да ещё и послал только пеших. Да их просто растопчет наша конница!

– Если бы всё было так просто, – тот покосился в сторону ещё одного поляка, который ядом исходил всё то время, когда они видели Венецианца, то тут, то там ездящего по полю, от одного разворачивающегося пешего отряда до другого, прямо на виду польского войска, – он не захватил бы больше половины вашей страны. Я уже молчу про осаду Кракова, который был взят слишком быстро для такого хорошо укреплённого города.

– Я вырву ему сердце и выкину его собакам! – ещё один поляк ярился рядом.

Волынский князь промолчал, хотя также не понимал, почему, несмотря на очевидность худшего расположения, враг решил атаковать. Хотя да, вдвое кратное превосходство в живой силе могло помочь взять ему вверх, но сколькие из них останутся тогда на склоне холма? Готовы ли будут наёмники сложить тут свои головы? Пешие воины не могли противостоять всадникам, это было общеизвестно! Они даже за воинов-то не считались, так, вспомогательные силы при кавалерии, не более.

Вскоре думать стало некогда, поскольку со стороны врага заиграли рога, забили барабаны, а легко бронированные всадники понесли впереди войска какие-то разноцветные небольшие флажки.

– Лучники! – зычный голос Мешко Старого пролетел над рядами, и вперёд вышли три ряда лучников, которые стали стрелять в сторону надвигающейся пехоты. Вот только та в ответ подняла высокие ростовые щиты в два ряда, и стрелы бессильно скользили по ним, а враг шаг за шагом поднимался всё выше.

– Всадники! – видя, что стрелы не помогают, и пока пехота не подошла слишком близко к вершине холма, поляк вернул стрелков обратно в задние ряды, а на них место встали всадники с мечами или короткими копьями наготове.

Роман Мстиславович надел шлем и возглавил своих дружинников, приготовившихся лавиной вместе со всеми спуститься вниз и растоптать пехоту.

Нетерпеливо топчущихся на месте лошадей и коней наконец направили вниз, сначала шагом, чтобы выровнять ряды, а затем по мере приближения к врагу заставляя животных ускорять шаг, переходя в галоп, мчась прямо на наступающие вражеские квадраты из людей, оставлявших зачем-то свободное пространство между собой. Князь, пришпорив коня, возглавил первый ряд, и когда он покрепче перехватил копьё в руке, чтобы колоть сверху вниз, внезапно увидел перед собой лес огромных, длинных копий, чьи стальные наконечники словно выросли из рядов поднимающейся вверх пехоты и торчали со всех сторон, делая вражеские квадраты похожими на ощетинившихся ежей.

Поняв, что сейчас произойдёт, он попытался остановить коня, но было поздно, тот из-за напирающих ссади собратьев проскользил на полусогнутых ногах до копий и насадился на них, заржав от боли. Сила инерции выбросила Романа Мстиславовича из седла, и свет в глазах померк.

***

Сознание медленно возвращалось обратно, при этом голова князя гудела, словно колокол в церкви. Застонав, он открыл глаза, когда почувствовал на лбу холодную, мокрую ткань. Ойкнув, симпатичное девичье лицо, склонившееся над ним, отпрянуло назад.

– Кто ты? Где я? – морщась от боли в теле, а ещё больше от тошноты и головокружения, на латыни спросил он.

– Тише, князь, тише, – девушка ответила на ней же, положив руку ему на грудь, и прижала обратно к кровати, – господин Витале сказал, вам нельзя вставать. Лежите, иначе он рассердится на меня и на вас.

Услышав прозвучавшее имя, Роман Мстиславович моментально вспомнил последнее, что видел, перед тем как потерять сознание.

– Что с войском? Что с моей дружиной? – снова дёрнулся он подняться, несмотря на закружившиеся жёлтые круги перед глазами.

– Лючия! Помоги! – шикнула она куда-то в сторону, и вскоре вторая пара рук упёрлась ему в грудь, кладя на кровать.

– Князь! – обе засуетились. – Нельзя вставать!

Он, едва не теряя сознание, поддался на их уговоры, обмякнув.

– Кто вы? – спросил он на польском, поскольку понял, что это, скорее всего, пленницы Венецианца.

– Я Натазя Сангушко, моя подруга Лючия Збражская, – представились они, делая лишь намёк на реверанс в сидячем положении, – сейчас служанки у этого…

– Тш-ш-ш, – прошипела рядом подруга, мигом прикрыв рот девушке, – сдурела? Плетей захотела?

И обратилась к князю.

– В общем, у господина Витале Дандоло.

– Я знал ваших отцов, – покачал он головой и спросил дальше: – Что с нашим войском?

Обе девушки переглянулись, на глазах появились слёзы. Сердце князя дрогнуло.

– Говорите! Приказываю!

– Господин Витале отправился пить чай, как он это называет, в новогодний лес, – тихо, сквозь слёзы ответила Натазя.

– Ничего не понимаю, какой лес? Какой чай? Что это? – не понял её слов Роман Мстиславович.

– Это когда господин Витале сидит за столом, пьёт свой китайский напиток с приятным запахом, а его люди вешают сотни и тысячи людей на деревьях, – тихо ответила её подружка, – это они со смехом называют «наряжать ёлки».

Страх за своих людей липким и холодным потом прохолодил спину.

– Мне нужно поговорить с ним, – прохрипел он.

Девушки покачали головами.

– Никто без его приказа не будет ничего делать, – тихо сказали они, – вы сможете поговорить, только когда он вернётся из леса.

– Вы давно в плену? – спросил князь.

– С самого начала, когда он пришёл на наши земли, – ответила Натазя, – мы так его боимся, что тоже пальцем не можем шевельнуть лишний раз без приказа.

Подруга покивала, подтверждая её слова.

– Вы бы видели, князь, что бывает после захвата городов, – на её глазах появились слёзы, – это дьявол, а не человек.

– Хотя говорят, что он ещё и священник, только этот, латинянин, – поделилась сплетней вторая девушка.

– Расскажите, что ещё про него знаете, – Роман Мстиславович повернул лицо в сторону обеих, приготовившись слушать, чтобы понять, с кем он имеет дело. Ведь явно за его освобождение теперь запросят выкуп, но не это его тревожило больше. Главное, чтобы дружина осталась цела!

Глава 4

Завершив чаепитие, вызывающее священный ужас у наёмников и французов, которые не понимали этой моей традиции, в отличие от моего войска, слышавшего и не такие истории обо мне, я вернулся в лагерь. Общее войско польское после сегодняшней битвы перестало существовать как факт. Кто не погиб от копий терций, тот был затоптан или заколот фланговым ударом кавалерии, которая разметала бегущие порядки воинов врага, обойдя холм с более пологой стороны, насадив на свои длинные копья не одну сотню поляков.

Когда началось избиение и рубка окончательно дрогнувших и побежавших, часть французов и наёмников не дали отступить их обозу и предводителям, которые со своих коней сразу отправились на сучья деревьев, поскольку я сказал пощадить только тех, кто пришёл с волынским князем, и то, если сдадутся сами и сложат оружие. Таких набралось от силы два десятка, остальные сложили головы под копьями моей пехоты. Все захваченные ценности отвезли в лагерь для последующей делёжки, как и немногих уцелевших после учинённой мной бойни.

Кивнув охране на входе в шатёр, я вошёл внутрь. Шушукавшиеся с пленным девушки мигом бросились в свой угол, где у них стояли кровати и небольшой сундук для сменной одежды и вещей.

– Пришли в себя, князь? – обратился я на русском к лежащему на моей кровати воину.

– Что с войском? Что с моей дружиной? – спросил он хрипловатым голосом.

– С войском всё отлично, потери совсем небольшие, – сообщил я ему, имея в виду, конечно, свою армию, – ваша дружина, за исключением двух десятков, отправилась на небеса, как я и предупреждал при первой нашей встрече.

Он скрипнул зубами.

– Что с польским войском? – уточнил он.

– Его нет, – я пожал плечами, – причём я очень постарался, чтобы никто не сбежал.

Скрип повторился, но не так явно, как в прошлый раз.

– Какую сумму ты хочешь получить за меня? – князь, видимо, решил, что моё гостеприимство платное.

– Пока не решил, Роман Мстиславович, – я упал на кресло, и служанки бросились меня раздевать, – может быть, Волынь или Галитчина.

Воин заворочался и, несмотря на явную тошноту, сел на кровати, обратив на меня горящий яростью взгляд.

– Не бывать этому! Никогда!

– Спорим?! – мой взгляд азартно мерцнул.

– Не вздумайте, князь, – в палатку вошёл уставший синьор Бароцци, к которому бросились девушки, чтобы тоже помочь снять доспехи и переодеться, – не знаю, о чём речь, но спорить с синьором Витале неблагодарное дело. У нас в городе таких дураков всё меньше находится.

– Чего это?! – оскорбился я.

– Да я сам вам уже тысячу серебряных марок должен! – военачальник грустно покачал седой головой. – Каждый раз пытаюсь остановиться и не получается.

Он повернул лицо к князю.

– В общем, лучше с ним не спорьте. Кстати, на что?

– Наш гость говорит, я не смогу захватить Галитчинское и Волынское княжество, – я пожал плечами, показывая служанкам собирать ужин. Те, кивнув, бросились из палатки в сторону общей кухни. Я, как и все в легионе, питался из общего котла, периодически выписывая плети поварам, когда что-то выходило пригорелым или пересоленным. Солдаты это прекрасно знали и вечно подшучивали по этому поводу над бедолагами, которые заступали на смену. На этом месте редко кто не удостаивался моего внимания, если оставался в живых, конечно. Парочка поваров за время похода уже отправилась на деревья, когда их еду совершенно невозможно было есть, и само собой, я не мог этого не заметить.

– Синьор Витале, остановитесь, – соотечественник горько вздохнул, – зачем ей ещё эти княжества?

– Ну, я не планировал этого, конечно, – задумчиво ответил я, – но чего теперь делать с князем?

– Повесить, как и всех остальных? – не моргнув и глазом, предложил синьор Бароцци. – До сих пор не понимаю, чего вы с этими русскими возитесь. На мой взгляд, они те же поляки.

– Типун вам на язык, – возмутился я под внимательным взглядом Романа Мстиславовича, – синьор Пьетро. Но в одном вы правы, что с ними делать, теперь ума не приложу.

Я перевёл взгляд на высокого гостя, внимательно слушающего нашу перепалку на латыни.

– Обычно в таких случаях, если вам не нужен выкуп, просят прислать заложников, – посвятил он меня в высокую политику, – понимаю, что говорю во вред себе, но вы не челядь какая, думаю, понимаете, почему я это делаю. Я готов прислать свою дочь, если освободите меня вместе с дружинниками, что остались в живых.

– Не нужны нам тут бабы, своих хватает, – замотал я головой, кивнув в сторону выхода, – больше суеты, а толку меньше, чем от пажей.

Мой военачальник скептически на меня посмотрел, но не стал это комментировать.

– А и да, князь, пообещайте на время плена не сбегать и никак не вредить мне или моей армии, – повернулся я к Роману Мстиславовичу, – иначе, сам понимаете, придётся ужесточить ваше пребывание у нас в гостях.

Князь достал крестик из-под одежды и трижды поцеловал его со словами:

– Клянусь.

– Ну, тогда вас утроит наш шатёр? Или хотите отдельное жилище?

Он заверил, что привык и к более скромным условиям и не будет против составить нам компанию.

Вскоре вернулись девушки, расставляя простую кухонную утварь, чтобы мы поужинали. Князь не стал воротить нос и вместе с нами принялся наворачивать простую еду, но зато с большими кусками мяса.

***

Я привычно руководил фортификационными работами, чтобы взять столицу княжества Великая Польша город Гнезно, а князь внимательно наблюдал за моими действиями. Загонять его в палатку было бы невежливо, поэтому я не стал ограничивать его передвижение, чем он пользовался, даже попросив себе коня и навестив дружину, которая обрадовалась, увидев своего князя живым. Они уже мысленно его похоронили, поскольку почти все, кто был в первом ряду удара по пехоте, погибли сразу на месте, если не от длинных копий, то от случившейся сразу после этого давки.

– Ганс! – крикнул я, подзывая капитана, которому отошёл отряд безвременно почившего Кольбера.

– Да, синьор Витале, – тот тут же оказался рядом.

– Вы так замечательно работаете кирками и лопатами, – я показал на параллели, которые его солдаты сейчас отрывали, – поговори со своими, может, кто захочет перейти ко мне на постоянный контракт?

– Синьор Витале! – изумился тот. – Вы ещё спрашиваете?! Да все зубами вцепятся в эту возможность! Все отряды наёмников весь поход с завистью смотрят на ваше войско! Ни у кого нет такого снаряжения и питания.

– Ну, тогда поговори с офицерами и приходи после осады с готовым контрактом, обсудим.

– Конечно! – ответил он, пришпорив коня, чтобы обрадовать свой отряд.

– Куда ещё больше-то, – проворчал рядом синьор Бароцци, – и так на выплату жалования целых двести всадников нужно, чтобы возить и охранять полковую казну.

– Вы сейчас, синьор Пьетро, очень похожи на моего счетовода-иудея, – хмыкнул я, смотря на возмутившегося подобным сравнением нобиля, – тот тоже при встрече всё время ноет, что на войско я спускаю больше денег, чем на все остальные свои проекты вместе взятые, и такими темпами мне не хватит сбережений даже на дальнейшую жизнь.

– А вы что ему отвечаете? – заинтересовался он, перестав обижаться.

– Что если нужно ещё больше денег, то я их заработаю, – улыбнулся я, – но при этих словах уже синьор Франческо начинает хвататься за сердце. В общем, всем не угодить.

Синьор Бароцци с улыбкой покачал головой, затем, заметив, как к нам движется отряд французов, показал на них кивком. Я повернулся, чтобы увидеть хмурые лица дворян.

– Граф? – я чуть склонил голову, когда старший над ними подъехал ближе и молча протянул мне три письма. Одно было раскрыто, на двух других виднелась восковые печати с оттиском королевских лилий.

– Беда, синьор Витале, – на лице графа, который доблестно добывал себе земельный надел, отчётливо проступила досада, – король отзывает нас.

Сердце тревожно стукнуло в груди, и я, схватив письма, сначала развернул открытое, пробежав по нему глазами. Оно было обращено как раз к графу де Ареньяку, с немедленным приказом сворачивать военную кампанию и возвращаться во Францию. Настроение стремительно стало падать, поэтому я под внимательными взглядами дворян распечатал письмо, адресованное Филиппом II Августом лично мне. В нём он сердечно благодарил меня за то, что я сделал для него и королевства, а особенно за воссоединение с любимой женой Ингеборгой, с которой они теперь живут в довольстве и счастье. Поэтому король просит меня бросить никому не нужную Польшу и привезти наследника престола обратно из Венеции в Париж. Мир с Ричардом I, как я и просил, заключен, так что больше мне волноваться не о чем, можно докладывать в Рим о полном успехе своей миссии. Об Агнессе и Марии в письме не было сказано ни слова, словно их и не было никогда в его жизни.

Мой взгляд потяжелел, я извинился перед дворянами и отправился читать третье письмо в свой шатёр, предварительно выгнав оттуда служанок.

«Дорогой Витале», – значилось в самом начале на вкусно пахнущей травами бумаге на высокой латыни, которую якобы не знала змеюка.

Встряхнув головой, поскольку запах напомнил мне её, я стал читать дальше.

«Думаю, ты понимаешь, что многое я не могу написать тебе в открытом виде, поэтому скажу главное. Я решила рискнуть и, несмотря на твоё предупреждение, остаться во Франции, которая полюбила меня, а я её. Тем более мой супруг всё осознал, покаялся за своё прежнее невнимание ко мне и теперь полон мужской силы, делая Франции наследника каждую божью ночь.

Спасибо за всё, Ингеборга Французская».

От подобных новостей в груди стал разгораться пожар гнева, и, с трудом сдерживая себя, я дочитал приписки, оставленные после основного текста.

«P.S. Спасибо за подсказку, рыбий пузырь и правда сотворил чудо!»

«P.P.S. И да, во дворце, когда привезёшь Людовика, лучше не задерживайся, по понятным причинам я всё ещё немножко тебя боюсь».

«P.P.P.S. А лучше вообще не приезжай, пришли его с кем-нибудь другим!»

«P.P.P.P.S. Не сердись, пожалуйста, ну правда, зачем мне эта далёкая Польша? После тебя она наверняка разорена и пуста, да и соседи будут всё время заглядываться на эти земли. Оно мне нужно?»

«P.P.P.P.P.P.S. Надеюсь, по количеству приписок ты понимаешь, как тяжело мне далось это решение, а новое королевство можешь оставить себе. Правда, это будет совсем капельку незаконно, но уверена, ты что-нибудь придумаешь. Всё, теперь точно всё. Прощай, Витале».

«Тварь! Лживая, наглая тварь!» – рычание, а не слова вырвались у меня из горла, и, выхватив меч, я стал крушить всё, что попалось под руку. Досталось всему: кроватям, сундукам с мебелью и стульям. Только сломав меч обо что-то железное, я остановился с тяжёлым дыханием и бурлящими во мне гормонами, требующими выплеснуться куда-то ещё. Сокрушить, разорвать и уничтожить мерзкую гадюку, которая, мало того что нарушила данное слово, так ещё и, похоже, соблазнила короля, который, забыв о своей жене и дочери, теперь каждую ночь развлекается в объятьях первой жены, которая, видимо, перестала корчить из себя недотрогу и, рассказав какую-нибудь слезливую историю, дала ему впервые как нужно. От появившейся мужской силы, пасовавшей ранее перед датской Белоснежкой, у него, видимо, вообще сорвало крышу, и былая любовь вернулась, иначе как объяснить то, что произошло, когда он и словом не обмолвился в письме об Агнесс. Даже если я смирюсь со случившимся, поскольку, очевидно, выполнил все просьбы папы и вернусь домой, наплевав на разграбленную и пылающую в огне Польшу, то что делать теперь с герцогиней? Всё это было выше моего понимания.

Выбросив обломок меча, я сел на порубленную крышку сундука, схватившись за голову. Держа своё слово, я рассчитывал, что она тоже сдержит своё, но теперь, когда она передумала, всё в один момент становилось проблемой: Польша, Агнесс де Мерани, Мария. Целый клубок проблем, который нужно было как-то решать. У меня появилось сиюминутное желание правда всё бросить и отправиться домой, но вспомнив, что и сколько мне пришлось уже сделать за это время, я стиснул зубы.

«С вами, змея и король без яиц, мы разберёмся позже, – решил я, поднимаясь с сундука, – будем решать проблемы по порядку. Сперва с Польшей».

Из палатки я вышел с чистым взглядом и лёгкой улыбкой, при виде которой синьор Бароцци вздрогнул и внезапно вспомнил, что нужно срочно проверить посты. Те, кто знал меня не так хорошо, как он, наоборот, подъехали ближе.

– Ганс, хорошо, что ты здесь, – обратился я к капитану и показал рукой на город, – отправь парламентёров и скажи, что если до завтрашнего утра мне не вынесут ключи от ворот, то я сравняю всё с землёй и засыплю это место известью.

Наёмник вздрогнул и, откланявшись, отправился выполнять приказ.

– Что же касается вас, граф, – обратился я к французу, – то было приятно завести знакомство с грамотным и хорошим военачальником, но, к сожалению, вы прямой вассал короля и не можете ответить отказом на его письменный приказ. Поэтому нечего и думать, вам нужно возвращаться. Я велю выдать вам из своей доли добычи ту часть, которую должен был вручить вам всем после захвата города.

– Спасибо, синьор Витале, за понимание, – склонил он голову, – а вы? Что будете делать вы сами?

– Закончу то, что начал, – спокойно ответил я, пожав плечами, – завоюю Польшу и только потом вернусь.

Дворяне ошеломлённо переглянулись между собой.

– Вы хотите оставить королевство себе? – удивились они.

– Ещё не знаю, синьоры, – я покачал головой, – так далеко я не заглядываю, жизнь покажет путь.

Они, тяжело вздыхая, с сожалением, все до одного попрощались со мной лично и направились в свой угол лагеря, собирать шатры и подводы с добром, которое захватили за это время.