Договор с дьяволом
Чтобы продолжить общение с Вуэльзивулом, Маргарет пришлось подписать его договор, своей кровью. Договор гласил: «Я, Маргарет Готиа, отрекаюсь от всех и каждого духовных и телесных благ, какие мне могли бы быть даны и ниспосланы от Бога, от Девы и от всех святых, а в особенности от моего покровителя Иоанна Крестителя, и от святых апостолов Петра и Павла, и от святого Франциска. Тебе же, Вуэльзивул, коего я вижу и лицезрею перед собою, я отдаю себя со всеми делами, которые я буду творить, за исключением Святых Тайн, из сострадания к тем, кому я буду оные преподавать, и сего ради я все сие подписываю и свидетельствую». Дьявол же со своей стороны подписал по отношению к Маргарет следующее обязательство: «Я, Вуэльзивул, обещаю под моей подписью тебе, Маргарет Готиа, дать силу и могущество околдовывать всех смертных людей и тварей, как ты пожелаешь, в чем и подписываюсь, Вуэльзивул». Примечание к договору гласило, что Вуэльзивул может являться к Маргарет один раз в месяц, на ночь, до утра, до тех пор, пока она будет молодая и красивая. Кстати в одном монастыре Вуэльзивул сыграл с монахинями злую штуку. Он ворвался к ним в опочивальню в виде вихря, а потом начал наигрывать на арфе такие задорные плясовые мотивы, что у монахинь сами собой начали ходить ноги и они не могли удержаться, чтобы не пуститься в пляс. А в самый разгар этого адского бала, внезапно появился огромный пес (это был Вуэльзивул) и кинулся на монахинь, которые впали с псом, в особенно зазорные прегрешения…
Маргарет пригласила Вуэльзивула в знак заключения договора на танцевальный вечер, и попросила одеть его лучший костюм и принять вид симпатичного парня.
Она бросила взгляд на танцевальный круг в центре зала, затем перевела его на Вуэльзивула, на его чувственный рот с красивым изгибом губ. Что за чертовщина, она еще никогда не желала ничего так страстно, как очутиться в его крепких объятиях. Он сам ничего не понимал, загоревшись стократным огнем, каким не баловал уже давно ни одну из своих красавиц, увидев ее горящие глаза, поставил на стол бокал с вином и сказал:
– Я сам нестерпимо хочу тебя, но не можем же мы заниматься любовью прямо здесь, за столом? Пойдем лучше потанцуем, может, нам удастся успокоить свои разгоревшиеся тела.
Когда они вошли в танцевальный круг, она поняла, что дьявол обманул ее. Их танец был не менее сексуален, чем любой половой акт. Маргарет благодарила Бога, что приглушенный свет скрывает их движения. Он крепко прижимал ее к себе, и она стала даже немного опасаться за свой позвоночник, но забыла об этой мелочи, когда "партнер" слегка наклонился и скользнул губами по ее лицу к шее. Испепеляющий жар охватил ее, колени ослабели, ноги подкашивались.
– Ты вся дрожишь в моих руках, – прошептал он. – Я еще сильнее хочу тебя. Ты просто не представляешь, что со мной делаешь. Не знаю, сколько я еще выдержу. Обещаю, скоро я покажу тебе, что такое настоящая любовь. Она теснее прижалась к нему и почувствовала его возбуждение. Покажи мне сейчас, в отчаянии подумала она. Оркестр умолк, и они вернулись к столику.
– Это не похоже на фальш, – думала она.
Она, считала, что легко может быть холодной и бесчувственной, и думала, что не способна испытывать страсть и физическое наслаждение к дьяволу. И вот – пожалуйста: внезапный взрыв страсти и желания налетел на нее мощным ударом, она впервые в жизни испытывала сексуальный голод, который мог заставить ее, забыть о гордости. Его ладонь, словно раскаленный утюг, лежала у нее на талии, прожигая ткань костюма до самого позвоночника.
– Интересно, неужели все женщины чувствуют то же самое, встретив «такого» мужчину; мужчину, который способен перевернуть их мир, вверх дном? – Она была потрясена, когда осознала, что вместо сдержанной, вдруг оказалась способной на глубокие и сильные чувства к оборотню. Ее приводил в трепет один только взгляд на дьявола, на его густые темные волосы, в которые она мысленно запускала свои пальцы. Она представляла, словно это происходило наяву, как он прижимает ее к своей груди и их сердца начинают биться в унисон.
Она перевела взгляд с быстрых, гибких пальцев на его загорелое мужественное лицо, и ей захотелось потрогать чуть шероховатую поверхность его щеки. Внешне он имел все признаки богатого, искушенного жизнью человека. Глядя на него, можно было безошибочно сказать, что он привык к роскоши, которая доступна лишь очень состоятельным людям. Но она знала, что ее отношение к этому красивому человеку определяется вовсе не его богатством. Он обладал мощным сексуальным магнетизмом, против которого устоять было невозможно. У нее вдруг появилась навязчивая мысль, что до него, все годы были прожиты впустую.
Он выпрямился. Его рука случайно скользнула по округлостям грудей Маргарет. Прикосновение длилось какую-то долю секунды, но девушка тотчас почувствовала реакцию своего тела, затрепетавшего от этого мимолетного жеста. Он, очевидно, почувствовал это и замер на мгновение, судорожно втянув в себя воздух. Его взгляд задержался на жакете, под которым скрывалось ее нежное тело. Она почувствовала, как внутри нее поднимается горячая волна желания, которое отражалось в его темных глазах. Взгляд Вуэльзивула снова переместился к ее груди. У Маргарет пересохло в горле. Она понимала, что, если он захочет вдруг овладеть ею здесь и сейчас, то не встретит с ее стороны ни малейшего сопротивления. Более того, она с великой радостью отдалась бы.
Они вышли к карете, и она плавно тронулась с места. Маргарет была настолько ошеломлена новыми для себя ощущениями, что не замечала ничего вокруг.
– Мы приехали, – весело объявил Вуэльзивул.
Подбежавший швейцар отеля открыл дверцу кареты и Маргарет ступила на тротуар. В апартаментах Маргарет почувствовала на своих плечах руки Вуэльзивула, который подошел, чтобы помочь ей раздеться. Ощутив на затылке его теплое дыхание, Маргарет замерла на месте, в следующий момент ее тело охватила предательская дрожь, с которой она ничего не могла поделать. С ней происходило что-то странное: одна часть ее мозга до сих пор находилась во власти эмоций, в то время как другая испытывала стыд за столь откровенное физическое влечение, за то, что Маргарет готова была броситься в объятия Вуэльзивула и отдаться ему после более чем короткого знакомства. Но женская мудрость подсказывала ей следовать природным инстинктам, прислушиваться к тому, что говорит сердце, и Маргарет вдруг ощутила огромную радость оттого, что находится в этом номере наедине с ним , что никто не помешает ей очутиться в его объятиях и удовлетворить свою древнюю как мир и естественную потребность: отдаться этому и только этому мужчине.
Вуэльзивул наполнял бокалы красным вином, а Маргарет не упускала его из виду ни на секунду. Она сейчас походила на молодую трепещущую лань, которая настороженно следит за каждым движением охотника. Девушка ощущала, как остро реагирует каждый ее нерв на присутствие мужчины, приятно будоража кровь.
Вернувшись к ней, и похоже, забыв про вино, он обнял ее и внимательно посмотрел в глаза. Она смело встретила его пристальный взгляд.
– Скажи, твои красноречивые глаза меня не обманывают? Губы дьявола скользнули по ее губам, сначала едва касаясь, а затем, почувствовав ее нетерпение, жадно впились в рот. Ей показалось, что в его объятиях она превратилась в воск. Маргарет, чувствовала сильное головокружение. Его губы медленно блуждали по ее лицу, легко касаясь дрожащих ресниц… нежного изгиба шеи… Он отвел в сторону прядь ее волос и стал играть языком с маленьким ухом. Прикосновения горячих губ обжигали, и Маргарет чувствовала, как по телу разливается волнующая истома. Она прижалась к нему, словно боялась, что это божественное мгновение скоро закончится. Руки его скользнули вниз, к ее бедрам, и та ощутила, как откуда-то от живота поднялась жаркая, тревожная волна. Продолжая её обнимать, он наклонил голову, их обоих окутал сладкий, тонкий аромат ее тела, поглощая все чувства Вуэльзивула. На мгновение он даже задумался, кто же из них здесь соблазнитель, – настолько сильно было его желание. Маргарет задрожала, грудь дьявола внезапно прижалась к ее обнаженной груди. Такое ощущение она не могла вообразить даже в самых буйных своих фантазиях. Прикосновение его кожи невозможно было сравнить ни с чем. С глубоким вздохом она слегка потянулась и сосредоточилась на поцелуе, какой-то древний инстинкт подсказывал ей, что рядом с ней – настоящий мастер поцелуев. Ей удалось высвободить руки и обвить его шею, притянув его голову еще ближе к себе. Он застонал и удивил ее, внезапно отстранившись.
– Твои божественные уста могли бы и святого сбить с пути небесной добродетели. – Снова заключив ее в объятия, он нежно провел пальцем по ее губам. Подернутый дымкой взгляд его серебристо-голубых глаз заставил ее вспыхнуть огнем, горевшим в его теле. Она покраснела до корней своих золотисто-рыжих волос, когда её мягкая рубашка упала к ее ногам, открыв жадному его взору все ее прелести. А когда он встал, и его рубаха тоже упала на пол, краска смущения залила ее еще сильнее. Не в силах удержаться, она глядела на него во все глаза. Если в одежде он казался несколько неуклюжим, то теперь стало видно, что он весьма недурно сложен. Его длинные, стройные ноги и руки покрывал золотистый пушок, куда более светлый, чем его темная шевелюра. Волосы внизу живота были такого же, почти радужного цвета. Они сверкали, словно золотые нити, и скручивались в плотные завитки, подчеркивая силу его мужского естества. Маргарет широко распахнула глаза при виде такого зрелища. От его лихорадочных поцелуев у неё снова закружилась голова. Он подхватил ее на руки и впился губами в соблазнительную впадину на её шее, которую она открыла его взгляду, откинув голову назад. Его горячий влажный рот медленно покрывал поцелуями все ее трепещущее горлышко. Потом он, тихо постанывая, прижался губами к ямочке на шее и стал опускаться ниже, к груди. Руки его скользнули к ее талии и слегка приподняли ее.
– О-о-о, я больше не могу! – невольно воскликнула Маргарет.
Он бережно перенес ее к дальней стене спальни и опустил на кровать, устроившись рядом. Повернувшись на бок, он наклонил голову и стал целовать ее.
– О-о-о! – закричала она: ей показалось, словно все ее тело пронзила молния. Губы его были так настойчивы, они требовали от нее чего-то еще неведомого. Она протянула руку, чтобы оттолкнуть его, но вместо этого пальцы ее зарылись в волнистые волосы Вуэльзивула, прижимая его голову еще теснее к груди. Грудь начинала сладко ныть. И где-то между бедер возникал трепет. Она застонала, но его вторая рука уже ласкала ее живот; его пальцы отыскали дорогу к средоточию этого трепета, нашли и коснулись его. Она изогнулась дугой навстречу его пальцам, почти всхлипывая от облегчения. Он продолжал ласкать ее. И его усилия были вознаграждены ее тихими стонами, подсказавшими ему, что он близится к цели. Сердце ее бешено застучало, сладкий трепет рос в ее собственном теле с каждым мгновением. Он лег между ее округлых шелковистых бедер. Потом осторожно прижался к ее телу, постепенно продвигаясь вперед. Желание было уже почти нестерпимым… от чувственного ритма неторопливых толчков у нее закружилась голова. Она вцепилась ногтями в его мощные плечи, словно умоляя его продолжать двигаться вперед, она плыла, она летела. А потом в одно мгновение все ее тело словно вспыхнуло и растаяло, и когда все кончилось, она спросила:
– Ты… Ты чувствовал то же самое? – Она искала подходящие слова, чтобы выразить свои чувства, но поняла: никакие слова не смогут описать ее истинное состояние.
…Утром Маргарет стала быстро приводить себя в порядок – ей не терпелось поскорее встретиться с Вуэльзивулом. Она посмотрела на себя в зеркало и отметила кое-какие изменения в своей внешности – на щеках играл яркий румянец, глаза горели тысячами звезд…
На столе лежала его записка:
Знаешь ты, что значит страсть? И дрожат все клетки тела… И желание обнять… Заслоняет собой небо…
Знаешь ты, как так вот жить? В адских муках погибая? Все же верить и любить Счастья хрупкого желая Лишиться ума
От тебя мне не сложно Теряя от боли
И в муках себя
С тобой вообще то
Покой невозможен Живу проклиная тебя
Но любя
Схожу я с ума
На одном лишь дыханье С тобой, проживая минуту
Как век…
И мучаюсь
Самым большим испытаньем… Когда от тебя
Ухожу я в рассвет…
Песня Никона
Никон хотел присоединиться к танцу Маргарет, но он не мог позволить себе нарушать такое совершенство. Ее прекрасное тело двигалось в такт музыки спокойно и медленно. Она была очаровательна, красота захватывала дух. Он наблюдал за ней, в книге странствий, как юный вуайерист. Блеск ее глаз напоминал ему огромный океан, прекрасный и загадочный. Легкий ветерок играл в ее пышных волосах. Длинное полупрозрачное платье скрывало ее стройное тело, и вся она сверкала от легкой испарины. Казалось, что Маргарет слишком ослепительна, чтобы быть настоящей. В какое-то мгновение этой визуальной эйфории Никон понял, что это та самая единственная женщина, которую он видел во сне. Ее глаза горели. «Должно быть, она услышала меня», – подумал он, когда она повернулась в его сторону. Он не хотел разрушать эту красоту, только наслаждаться ей. Она улыбнулась в ответ. Затем песня стала звучать громче…
…Внезапный приступ паники охватил его, когда он понял, что это была за песня. Поглощенный страхом, он покрылся холодным потом. Реальность искажалась. Стало трудно дышать. Отчаяние отзывалось болью в каждом уголке его худого тела. Но гораздо хуже боли был страх. Неизлечимая тревога пробирала насквозь, когда он подошел к проигрывателю. Все потеряло свой привычный вид: стены, пол, воздух – все стало нереальным. Чем громче становилась музыка, тем труднее было двигаться. Он должен был выключить диск, но его ступни стали как огромные бетонные блоки. Он не мог двигаться достаточно быстро. Дуло пистолета было уже около виска Маргарет. БАХ! Все кончено, она застрелилась? Никон проснулся в поту, летним утром 1976 года. Так и не прорвавшийся крик застрял в горле. Последние шесть часов прошли в алкогольной коме, которой он заменял сон. Сон был редкой радостью, в которой он мог забыться. Было неважно, спал ли он шесть часов или шесть минут, кошмары всегда преследовали его. Ему не помогало ни снотворное, ни антидепрессанты. Он написал песню и был навеки проклят за нее. Нетвердыми руками он вытер пот со лба и обтер пальцы об атласные простыни. Его серебряный и золотой браслет со звоном стукнулись друг об друга. Перекатившись на другую сторону кровати, он посмотрел на электронные часы. На часах лежала открытая пачка сигарет. Он посмотрел на зеленые электронные цифры, но они не имели никакого значения. Он медленно сел. Опухшие глаза прошлись по полу, в поисках остатков алкоголя. На полу валялись пустые бутылки. Сидя на краю кровати, Никон нагнулся и открыл дверцу холодильника. Там он нашел несколько бутылок Будвайзера. Он взял холодную банку и выпил половину одним глотком. Он делал так каждое утро. И сразу же головная боль стала проходить. Хотя он и не хотел этого признавать, но настало время снова вернуться к жизни. Он знал, что скоро ему надо быть в студии, но у него не было настроения. К тому же запись его последнего альбома завершилась месяц назад. Альбом сейчас заканчивали сводить. Если Никону нравилось то, что он слышал, он давал добро, и релиз выходил в срок. Если нет, приходилось все сводить заново до тех пор, пока ему не начинало нравиться. Так на кой черт он им был нужен? Он тянул время, как только мог, прежде чем, наконец, подняться.
Как и спальня, ванная находилась в полнейшем беспорядке. Разбросанная одежда, крема, мусор. С трудом найдя раковину, он пытался побороть приступ тошноты, но его вырвало. Он вернулся в спальню, не особо ощущая себя живым существом, а скорее роботом в чужой коже. В животе чувствовалась тупая боль, но он к ней привык. Это, как и все другие проблемы со здоровьем, было следствием его нездорового образа жизни. Помимо украшений на Никоне были только спортивные трусы. Спотыкаясь, он подошел к шкафу, достал темно-фиолетовое шелковое кимоно, и решил надеть его. Кимоно приятно холодило его разгоряченное тело. Он допил пиво и швырнул пустую банку туда, где примерно должна была находиться мусорная корзина, уже переполненная мусором. Осматривая себя в полный рост в зеркало, изнуренный затворник не узнавал свое отражение. Конечно, длинные светлые волосы и татуировки выдавали его, но он выглядел таким больным. Краше в гроб кладут. Его, когда-то привлекательное лицо, стало бледным, натянутым и ничего не выражало, его изумрудные глаза больше не были похожи на драгоценные камни, скорее на дешевые подделки. Ему надо было выпить.
Пьянки с пивом и вином переходили в водку и неразбавленное виски в ночных клубах. Пересекая комнату, он мысленно взмолился, чтобы в баре оказалась выпивка. Вокруг плотных черных занавесок пробивался золотистый свет. Прошлой ночью в гостиной происходили в некотором роде боевые действия. Переполненные пепельницы, разбросанные бутылки, пустые и полупустые пачки сигарет и банки из-под пива занимали все пространство. Никон попытался вспомнить, кто был на его вчерашней вечеринке, но не смог. Один из его главных поставщиков, принес какой-то дури несчастным знаменитостям, пользуясь их уязвимостью. Никон пытался найти еще признаки тех, кто тусовался в его доме, но не смог. Он медленно зашел за барную стойку, которая находилась рядом с кухней, и открыл шкаф. Там было несколько разных бутылок. Волна тревоги нахлынула на него. А что если виски не окажется? Никон рылся среди бутылок, пока не нашел нужной. Он выдохнул с облегчением, когда отвинтил крышку. Аромат виски был для него, как запах свежемолотого кофе. «За тебя, любовь моя», сказал Никон, поднося бутылку к губам. Как и каждый день, один глоток следовал за другим. После нескольких глотков он почувствовал себя лучше. Он поставил бутылку на стойку и подошел к холодильнику. Если повезет, он напьется еще до начала рабочего дня. Никон достал еще один Будвайзер и вернулся в грязную гостиную. В его голове звучало какое-то занудное жужжание. Он не мог понять, было ли это последствием дури или просто звуком кондиционера. Если сегодня среда, то стало быть ясно, что горничная не придет. Она могла бы принести выпивки. Он допил пиво и докурил сигарету. Через несколько секунд он вспомнил, где хранил большие зеленые мусорные пакеты и начал убирать беспорядок. Передвигаясь по огромному однокомнатному пространству, он подбирал все, что не было привинчено, и выбрасывал. Бутылки и пустые коробки из-под еды растягивали мешок так, что он был готов порваться. Через десять минут уборки, комната начала принимать первоначальный вид. Когда мысли стали предавать его, все больше возвращаясь к Маргарет, Никон инстинктивно подошел к бару и достал бутылку виски. Он мог думать о ней, пока у него было обезболивающее. Со всеми деньгами, славой и успехом, которые он заработал, труднее всего было знать, что Маргарет не может быть с ним и такие простые вещи, как дружба и любовь для них закрыты. Он никогда не был злым, но он часто тихо страдал, загнанный в ловушку, пока ему не захотелось вырваться из клетки. Но клетка была такой огромной, насколько хватало глаз. Каким бы Никон не пытался быть, хорошим или плохим, это был только он, без Маргарет. Несмотря на всех докторов, специалистов, психиатров, фанатов и всех в его окружении, он только больше погружался в свой кокон, отдаляясь от внешнего мира все дальше.
Что касается секса, тот факт, что он иногда бывал в постели с кем-то другим, не означало, что он не любил Маргарет. Секс был наркотиком дьявола, его отца Вуэльзивула. Публика на выступлениях Никона, помогала ему забыться, заставляла его работать усерднее, чтобы заслужить овации. Даже обладая целой империей, деньги не могли купить ему ни любовь, ни счастье, ни спокойствие, ни Маргарет. Осматривая огромную гостиную, разочарованный Никон, ставший в силу обстоятельств и единственной отдушины – музыки и его песен, музыкантом, взглянул на модный интерьер. Ни одна из этих вещей, помимо нескольких символичных предметов, ничего не значили для Никона. Ничего из этого дерьма не было настоящим. Его окружали трофеи, полученные в борьбе, лишенной всякого смысла. И он устал играть в эти игры.
Резкая боль в левом ухе перенесла его в темный коридор, ведущий от сцены в гримерную. В его больной голове вспыхивали воспоминания. Он испытывал еще один побочный эффект выступлений – больной слух. Глухое жужжание длилось всего несколько секунд, но воспоминания об его последнем выступлении, так и не исчезли. Он был в пути практически шесть месяцев подряд, дал более 150 концертов. Последний концерт каждого тура был важнейшим событием. Это был итог бесчисленных преодоленных расстояний и отработанных часов, так что торжество, которое следовало за концертом, было вполне заслуженным.
Концерт длился более двух часов, более двух часов свирепого электрического сумасшествия. Конечно же, Никон принимал большие дозы алкоголя и дури перед и во время выступления (так он делал каждый раз), но в особое воодушевление его приводила восторженная толпа поклонников и осознание того, что впереди его ждет целый месяц отдыха. Каждый раз, когда он пел, играя соло, он пытался усовершенствовать свою партию. Каждый раз, когда он подходил к микрофону, его голос звучал громче от выпитого виски. Для Никона это был самый настоящий драйв. Толпа фанатов принимала его оглушающими аплодисментами.
После последнего выхода на «бис» наступило время праздновать. Никон расслаблялся с двумя горячими цыпочками в своем номере. Приложив некоторые усилия, чтобы стащить с себя коричневые замшевые штаны, он присоединился к обнаженным девушкам. Начало торжеству было положено. Дурь затуманивала его и без того смутные воспоминания, он почти ничего не помнил и вернулся в настоящее. Его левое колено громко хрустнуло, когда он выпрямил ноги и потянулся к телефону. Да? – послышался недовольный голос из телефона.
– Это я, – сказал Никон.
– Что я могу для тебя сделать? Ты помнишь, что я сделал для тебя вчера вечером, правда?
– Да, – он не помнил.
– Ты мне должен за ту дурь, братишка, – дилер был нужен как раз в тех случаях, когда память изменяла.
– Ты получишь все, что я должен.
– Договорились. Скоро буду, – сказал дилер.
Он прикурил сигарету и достал еще одно пиво, а затем подошел к затемняющим занавескам и повернул рычажок, впуская яркий солнечный свет в гостиную.
– А не пошли бы вы на хрен!, – произнес он громко, щурясь от света, и показал средний палец небу. С его балкона открывался прекрасный вид на город, однако Никон чаще оставлял занавески задернутыми, предпочитая не быть частью внешнего мира. В его квартире было безопасно. У дальней стены в углу стояло классическое фортепьяно. Никон провел много приятных часов за этим инструментом, и даже в те моменты, когда он не играл, фортепьяно радовало его взгляд. Это был аккуратный и изящный инструмент. Рядом с фортепьяно на подставках стояли гитары: Лес Полы, Стратокастеры и Телекастеры. Те гитары, что Никон хранил дома, были, ему особенно дороги.
Звонок в дверь отвлек Никона от блуждающих мыслей. Он подошел к устройству двусторонней связи и нажал на кнопку, открывающую парадную дверь. Через несколько минут дилер вошел в квартиру. На стенах висели золотые и платиновые диски. Долгие часы, потраченные на продумывание, написание и запись – такими трудами зарабатывались эти круглые награды. Его песни вырастали из внутренних переживаний, а наиболее лиричные песни, часто были связаны с его личными невзгодами. Никон больше всего гордился этими песнями и верил, что они могли бы пройти испытание временем. Более быстрые песни, мало значили для него, либо их смысл лежал на поверхности. К сожалению, награды не приносили радости без Маргарет. Никон извинился и вернулся в спальню. За одним из платиновых дисков скрывался сейф. Никон снял диск со стены, набрал код и открыл дверцу. Внутри были ювелирные изделия, документы и деньги. Никон взял несколько стодолларовых купюр и вернулся в гостиную, захлопнув, но не заперев сейф. Дилер сидел на черном кожаном диване, положив ноги на мраморный кофейный столик. Он выглядел небрежно.
– Сколько я должен в итоге?
– Считаю прошлую ночь? Шесть, – ответил дилер.
Никон отдал ему шесть купюр, а остальные положил в карман брюк. По выражению лица музыканта дилер понял, что тот хотел побыть один.
– Позвони, если еще что-нибудь понадобится, – сказал он, выходя из квартиры.
Как только парадная дверь закрылась, Никон подошел к сейфу и открыл дверь. Внутри лежал альбом в кожаном переплете, в котором были рисунки портретов Маргарет.
…Когда Вуэльзивул начал встречаться с Маргарет, отпала необходимость получать от своего сына – раба, каждый раз новых и новых девиц, продавших душу дьяволу. Он лишил волшебства книгу странствий и Никон не мог переноситься по времени. Путь к Маргарет, был отрезан навсегда.
Никон, не в силах забыть Маргарет и потеряв надежду на встречу, начал её рисовать по памяти.
Открыв альбом, Никон с бесценными воспоминаниями повалился на кровать и стал пролистывать альбом. На его рисунках были запечатлены изображения и чувства такой силы, что ему одновременно стало приятно и захотелось умереть. Маргарет была ему интересна как в интеллектуальном, так и в сексуальном плане. Ее красота, была так нужна ему. Он перевернул вторую страницу. На рисунке ветер растрепал ее длинные волосы, а на лице сияла улыбка, ее улыбка заводила его. В ней не было ни капли боли. Никон сделал бы что угодно, чтобы еще раз увидеть ее улыбку, такую же, как на рисунке. Он бы сделал все, чтобы снова получить ее губы, ее тело.
Он потянулся к холодильнику и достал закрытую бутылку шампанского. Бутылка открылась с громким хлопком, и из горлышка появился дымок, но ни капли не пролилось. Опустошая бутылку большими глотками, он пролистал альбом, который всегда оказывался слишком коротким. Как и всегда он вернулся к последней странице. На ней он нарисовал Маргарет в образе городской модницы. Большие изумрудно-фиалетовые глаза в окружении пышных ресниц, полные чувственные губы, густые брови, мягкий овал лица, чуть вздернутый нос, взгляд полный страсти и какого-то задора. Сияющие переливы жемчужных и розоватых тонов лица контрастировали с темно-синим платьем, украшенным шелковыми лентами. Золотые браслеты на изящной ручке. Венчала наряд, шляпка, украшенная жемчужинами. Никон прекрасно передал фактуру шелкового платья. Золото сверкало сдержанно, жемчуг прекрасно гармонировал со шляпкой. Свет на картине очень ровный, не оставляющий место тени на лице.
Работа Никона была признана образцом вкуса, женственности и красоты. Он согласился выставлять эту картину на выставках, она была полна загадок. Кто был на картине, не знал никто. Многие считали, что это его фантазия. Искусная выдумка, видение, мираж. Что никоим образом не принижало художественной ценности талантливой работы.
Расставание с Маргарет побудило Никона написать свою лучшую песню. В тот вечер слова и рифмы песни приходили быстрее, чем он успевал их записывать.
Мир необычный, совсем другие звуки С тобою все иначе, нам было не до скуки Все перевернулось в новый узор С тобой, в разноцветный калейдоскоп И что было раньше и будет потом Тобой не заменит, наверно никто Миг расставанья, а что впереди Коснусь я губами, дрожащих ресниц – «Тебе буду сниться» Прочту я в глазах Там впереди, зазвенит пустота Не исчезай. Дай мне свою ладонь. Зачем, зачем терять любовь? А может быть нам затеряться в городе? Хотя бы на сутки забыть адреса Забыть о разлуке и неизбежности Хотя бы на сутки ее задержать А может быть маски откинуть игривые? И стать на сутки такими как есть Свободными и счастливыми Давай будем честными именно здесь Гулять в этом полуночном городе И видеть улыбку твою и глаза Спаси меня от разлуки и холода Хотя бы сутки, сутки мне дай
Когда небо застелет и в горести Буду бредить во мраке и тьме Иссыхающей невозможностью Сохрани меня в себе Ты не увидишь, как я догорая Сначала буду подолгу молчать И от случайного секса порой забываясь Искать какой-то другой причал Ты не увидишь, как я догораю Когда и скучать перестаешь…
Призрачной тенью в мире скитаясь
Устану спасать нашу любовь
Он слышал голос Маргарет, как будто это произошло только вчера. Песня «Наша любовь» была его видением их истории. Настоящая откровенность была продана в количестве, превышающем миллион копий и вышла на вершины рейтингов продаж, а Никон затем начал гастрольный тур.
Неважно, сколько женщин у него было, неважно, что он говорил всем об их отношениях, он бы сделал для нее все, только бы она не исчезла из его жизни навсегда.
…И вот тут-то у него и началась пьяная истерика. Дрожа и не сдерживая слез, Никон закричал изо всех сил. Казалось, кто-то выпустил на свободу дикого зверя. От его пронзительного крика могли разбиться стекла в окнах. Боль пронзила его пульсирующие виски, и ему казалось, что голова может в любой момент лопнуть. От крика он немного успокоился и погрузился в другое воспоминание. Он увидел ту самую таверну, постель была в беспорядке, а Маргарет хитро улыбалась.
– Что ты хочешь сделать?
– Что? – Никон удивленно спросил.
Они уже выпили изрядное количество ее знаменитого рома и занялись любовью…
– Что ты хочешь сделать? – она тихо повторила, настаивая на ответе.
Никон принял ее правила и решил подыграть. Если она позволяла ему решать, чем им заняться дальше, то он, разумеется, воспользуется такой щедростью. Он произнес:
– Скажи, что любишь меня.
Она еще раз улыбнулась, когда начала опускаться к его поясу. Ей не нужно было много времени, чтобы снова пробудить в нем страсть. Через несколько минут, когда Маргарет почувствовала, что он был достаточно возбужден, она посмотрела на Никона и с самым сексуальным видом тихо сказала: «Я люблю тебя». Никон кончил с тихим стоном. Таких мощных волн оргазма он не получал после расставания с Маргарет. Он теперь вообще не получал удовольствия от оргазма. Он больше никогда его не получал. Он отбросил фотоальбом и, упав на кровать, уставился в потолок, чувствуя себя скорее мертвым, чем живым. В какое-то мгновение ему показалось, что он слышит отзвуки песни «Наша любовь», но это было лишь его воображение. Уставшее тело Никона, казалось, лежало так вечность, пока он не сел. Слезы, которые он сдерживал до этого дня, потекли по щекам. Его бледное лицо вспыхнуло, когда он почувствовал, что сил больше не осталось. Он тонул в горечи, но не верил в жалость к себе, и от этого становилось только хуже. Он сел, тяжело дыша, и только один вопрос эхом отдавался в его голове: – Когда я ее увижу?