– Смотри! Анна! Эй…псс…иди сюда! – подзывает к себе, стоящая с фотоаппаратом у портрета Дебора.
– Чего тебе? Что…а…ух ты! – подошла, на первый взгляд, слегка уставшая Анна Мария, которая, как только увидела портрет слегка ожила.
– Да… Как тебе, а?
– Класс…видно, что талантливый человек, а кто нарисовал?
– Сама не видишь? – Дебора с улыбкой смотрит на девушку, указывая ей пальцем на небольшую бумажную именную табличку, расположенную в левом верхнем углу.
На плохо распечатанной бумажной карточке были небольшие узоры в виде черных лилий и каких–то других растений. На самой бумажке красовалась надпись:
«Портрет с эффектом из прошлого». Глен Петти, 17 лет, город Винсенс, штат Техас.
– Это Глен? Ух ты…очень красиво! – удивленно, с неподдельным восторгом говорит Анна Мария. – Черт, это же шикарно, так реалистично нарисовать трудно, я знаю, что это такое, никогда бы не подумал…он не показывал свои рисунки…
– А то…Я думаю, его смело отправят в большой город как финалиста! – комментирует восторг своей подруги Дебора.
– Да хоть завтра…
– Стоп…что? В большой город!? – удивления вскрикнул я. – Значит все непросто так…ура! Моя старая призрачная рожа отправится в город!
– Великолепная работа! Не правда ли, что человек на это картине излучает жизнь… – незаметно для всех, включая меня, к девушкам подошел Фрэнк и стал любоваться картиной.
– Да уж…излуча–а–а–а–ет жизнь!!! Этого у нее не отнять, ты прав друг мой! – ели сдерживая смех, в полголоса комментирую фразу нашего старого чудаковатого уборщика. – Хотя…зачем я рот себе затыкаю! Буду во весь голос орать! Ха–ха…излучает жизнь…ой черт побери!
– Вы правы! Ох, какой интересный человек…интересно, где он его списывал? – с удивлением рассуждает Анна Мария.
– Возможно…(пауза) гость из прошлого…
– Так…ты начинаешь меня серьезно пугать…мистер Каннинген! – комментирую я.
– Совершенно с вами согласна… – весело и задорно добавляет Дебора. – Правда он смахивает на одного знакомого моей матери…
– На какого это? – спрашивает Эн Мари.
– Ой…не знаю, просто где–то я его видела…то ли один из ухажеров мамы…то ли ее родственник…не помню…
– В любом случае, у этого человека глаза очень сильно пышут жизнью, хоть в них и видно очень много грусти и отчаяния… – добавил Фрэнк.
– А еще он как–то…мертвенно выглядит для…ж–и–в–о–г–о человека… – точно подмечает Дебора.
– Мне нравится…надо будет сказать Ену…а кстати, где он? – с удивлением обнаружила Эн Мари, что самого автора в школе уже давно не было. – Он несколько дней не появляется в школе…
– Действительно…всех интересует лишь художник! Как всегда! Служение искусству неблагодарное занятие… Все забудут! И ведь ни одна из них не будет искать самого натурщика… – иронично, с поддельной эгоистичностью прокомментировал я.
– Кстати…в жюри, сидит и моя мама…могу подсказать ей, какую работу рекомендовать в музей, а затем и в город. – неожиданно для всех говорит Дебора.
– Осмелюсь предположить, что ничего подсказывать и не надо. Если жюри компетентно в этой области, они знают, какую картину отправить на конкурс… – сказал Фрэнк.
Да, этим троим, явно нравится то, что сотворил Глен из меня. Что же, пусть так и будет, хоть какой–то след в истории оставлю. Если мне не суждено петь в рок–н–рольной группе, то хоть портрет из меня сделали. Иронично и крайне эгоистично звучит, но теперь в этой школе будет не четыре, а пять портретов: Джордж Вашингтон, Авраам Линкольн, Говард Холланей, Билла Клинтона и меня, Дэвида Хейли. Предпоследнего, скорее всего, снимут, этот приятный и хороший президент, думаю добрый человек, по его искренней улыбке это видно, но президенты тут не задерживаются. Кроме Вашингтона и Линкольна, они, как отцы основатели имеют право висеть долго.
Пока две подружки стояли возле рамки, Фрэнк, вежливо попрощавшись, ушел по своим делам. Девушки долго что–то обсуждали, появились две другие. Я их на дух не переношу. У вас когда–нибудь бывало, что первый раз увидели человека, а он вам сразу стал противен. Один раз увидели, только лишь однажды, даже узнать толком не успели, а чувство отторжения уже прочно вошло в ваше сознание. Вот это один из таких случаев. До того, как столкнуться с их разговором лично, я их не запоминал. Я вообще не запоминаю людей в школе, очень редко и то, по прозвищу, которое сам и давал.
– Чего это ты тут делаешь, а? Подруга? – спрашивает Лена.
– Любуемся хорошей работой… – с доброй улыбкой говорит Дебора.
Лена и Эмели подошли поближе, чтобы рассмотреть творение Глена. Тут, на самом месте, где обе стояли на своих каблуках, их охватило странное чувство. Лена тут же с легким отвращением стала рассматривать каждую деталь картины. Эмели же напротив, сделала максимально гордую гримасу на лице, какую обычно делал Мистер Браун, когда нас с группой слушал, и стала, оттопырив палец, просматривать холст.
– Что–то…он слишком мрачный… – говорит с поддельным раздражением Лена.
– Да…ты права, как–то…мрачновато! Он словно мертвого рисовал…это же ужас… – поддерживает подруга.
– Мертвого! – возмущенно подумал я. – Эй, какого черта!!!
– А мне нравится… – говорит, с воодушевлением глядя на портрет, говорит Анна Мария.
– Так…а мы вообще не за этим! Ты решила, с кем пойдешь на новогодний балл? – переводит тему Эмели.
– Да…правда… Между прочим, Уильям очень сильно жаждет тебя пригласить. Тем более, что он будет выступать с песней…или чем–то там. Вот оно как, а!
– Но…но…я…как то не думала…Ведь это мероприятие еще только через полтора месяца! – максимально тихо и не очень уверенно говорит Анна Мария. Если бы я умел читать мысли, то наверное я услышал бы там – опять они со своим парнем…достали…
– Да…но все это решается заранее, ты что, не в курсе! – поддергивает Лена.
– Точно–точно! И Уильям будет ждать твоего ответа…Но вряд ли долго! – дополняет и без того пустой диалог Эмели. – Все заранее, уже в начале декабря будут знать с кем и кого пригласить… Не упусти шанс!
– Вот пускай дальше и возжелает ее этот…эгоистичный и наглый остолоп… Милая нам пора! – Дебора берет инициативу в свои руки, перенаправляет Анну Марию и они вместе, временно, покидают место.
А между тем, многие преподаватели и родители с интересом наблюдают за висящим и нарисованным мною. Некоторые даже обсуждают, что–то указывают пальцем и даже чуть–чуть спорят. Можно сказать, что портрет и меня поражает, так четко и выразительно нарисовать не каждый может, у нас такого качества только репродукция портрета Холланея висит в кабинете истории. Думаю Глен и брал за основу портрет Говарда, уж больно стиль похожий, хоть и изображения зеркально отражены.
Глава VIII. Эффект портрета
Время. В этом слово огромное количество страхов, которые преследуют каждого человека, будь то богач с Уолл–стрит или самый бедный человек, живущий на улице. Это не важно, для времени все равны. Время может быть вашим другом и врагом одновременно, зависит от того, как вы к нему присмотритесь. У всего есть плюсы и минусы, смотря какое у нас настроение и каков угол, сквозь который мы посмотрим на ситуацию, которая с нами происходит. И хотя, все так просто выглядит, на практике, почему–то, все очень сложно. Вот сейчас я наблюдаю за работой времени, правда, в данный момент время, похоже, является моим не самым лучшим другом.
Популярность картины Глена не собирается падать, меня до сих пор не отпускает глубокое удивление. На втором месте по «посещаемости» стоит пейзаж с каким–то пляжем и особняком в ночное время, похоже, либо Флорида, либо Гавайи. Не знаю, на картине написано: «Ночной особняк с видом на морскую гладь». Я бы лучше назвал если честно…
– Великолепная работа!
– Хоть выглядит очень мрачно…но как это нарисовано!
– Словно обложка к какому–то роману Стивена Кинга!
Самые разнообразные фразы о картине проходящих мимо людей я слышал. Иногда, они глупые, но почти всегда положительные и одобрительные.
– Да перестаньте вы уже это мрачным называть…это классика! – комментирую я, всякий раз, когда картину называют мрачной.
Почему мрачно? Подумаешь, что позером служил немного немало мертвец, но это не значит, что картина мрачная.
– Хотя…ладно, я написан мрачновато, но, черт побери, словно на фотографию гляжу. – прокомментировал я все ответы и комментарии.
Вскоре в школе появился Глен. Очень жаль, что он не застал вчерашний день, когда на картину пришли посмотреть Анна–Мария с Деборой, ему было бы полезно услышать их мнение. Но его, похоже, ничего не интересует. Молодой человек пришел в школу не в самой опрятной одежде и не с самым веселым настроением в глазах. Такое ощущение, что его сейчас вот–вот начнут разыгрывать, издеваться и смеяться. Это было написано на его лице, я не сам это выдумал. Он даже разговаривать со мной не стал, подошел ко мне и молчал, встал рядом со мной. Да и долго задерживаться не стал, куда–то отошел, оставив свой рюкзак около моих ног.
Между тем, какие–то непонятные женщины, представившиеся сотрудницами музея истории, пришли, чтобы оценить будущих конкурсантов. С ними пришла очень пожилая женщина в очках, неприлично маленького роста и одета, словно пришла из моей эпохи.
– Миссис Пул, оцените, пожалуйста, вот эти работы! Четыре из этих картин отправятся в большой город, на конкурс, отстоять честь Винсенса! – от ее обращения я тут же замер.
Она сказала Миссис Пул? Наша Лиза Пул? Не может этого быть! Прошло столько лет, как она изменилась! Да, годы ее не пощадили, к большому сожалению. Это уже не совсем та милая и приятная женщина, которая позволяла нашей группе использовать зал для репетиции и выступлений, а совсем старая бабушка. На вид ей было лет восемьдесят, что, в общем-то неудивительно. Эх, а я так и не вспомнил, сколько лет было нашей Лизе Пул, когда мы последний раз выступали, 35 или 40, совсем память подводит. Хотя, о чем это я, хоть и старая она стала, но в ней можно было узнать нашу училку, она осталась прежней, но…как бы сказать, на нее пыли много налетело.
Старая учительница подошла к картине и внимательно, сквозь синие огромные очки стала разглядывать. Вглядываясь в изображение на холсте, она вдруг испуганно вздохнула и упала в обморок. К ней тут же подбежали все учителя, что были в холе, сопровождающие ее женщины и некоторые зеваки. Вслед за зеваками подбежал и мой друг.
– Что я пропустил…что ты натворил?! – с одышкой спрашивал меня Глен.
– Смотри ка кто ожил…ты все пропустил! Там кое–кто так восхитился твоей картиной, что в обморок упал… – с легким сарказмом отвечал я.
– Ага…очень смешно! Что тут происходит?
– Да и я не шутил…
Глен продолжал переводить дыхание, видать слишком сильно бежал, хотя вряд ли он с физкультуры пришел. А меня охватила, легка дрожь, если это чувство можно таковым назвать. Мне было страшно за миссис Пул, вероятно, она многое помнит, не из–за восторга же она упала. Вместе с тем, мне стало интересно. Все это эффект не самого портрета, а изображенного на ней молодого человека из далеких 1960–ых годов. Я такого страха давненько не видел, неподдельного, который обернулся обмороком. Лишь один раз я смог такое лицезреть, когда я с черепом в руках гонялся за девушкой, которая изменила своему парню. Не знаю, один раз решил воспользоваться своим «служебным положением» для того, чтобы отомстить за кого–то, а не за себя. Так вот, она долго бегала сначала по кабинету, а потом в обморок упала. Мне было очень смешно, и не одному мне, а всей школе. Правда, от ее рассказа…
– Помогите, за мной гонялся череп!!! – попробовали бы вы не обратить на это свое внимание, когда девушка бегает по школе и кричит подобное.
Так я отвлекся. Бедной упавшей в обморок учительнице стали оказывать помощь. Кто–то создавал ветерок при помощи импровизированного веера, а кто–то предложил воды.
– Миссис Пул, что с вами!?
– Вы в порядке!?
– Может вам воды?! Живо тащите сюда воду! – примерно вот так все это и выглядело.
К массе зевак присоединился Глен. Он наблюдал за этим с неподдельным интересом, периодически смотря в сторону своей картины. Смешной у него был, конечно, взгляд, но на него заострять внимание я не стал, меня интересовала Пул. А в основном, то, что она скажет. К счастью, она быстро оклемалась, села на скамеечку возле окна и потихоньку стала приходить в себя, пока вокруг нее крутились, словно слуги королевы Елизаветы, учителя и организаторы конкурса. И все же, заговорить быстро она не смогла, все смотрела из стороны в сторону, ее глаза бегали по школе, словно первоклассники. Но, видимо собрав всю свою волю в кулак, пожилая учительница встала со скамейки, гордо подошла к причине своего недомогания.
– Ко…тьфу…кто? Кто автор это картины? Покажись! – дрожащим голосом спросила у толпы своих зевак миссис Пул.
Далее в дело вступает Глен, который, неуверенной походкой утремился вперед, к учительнице. Сзади стоит Уильям и его компании, слегка смеясь, они комментируют всю ситуацию, словно им это нравиться. И среди толпы я, хоть и не сразу разглядел Анну Марию, она стояла рядом с Деборой. Обе были шокированы.
– Это я…мэм…это моя картина! – слабо, но уверенно говорит Ен.
– Откуда…Где ты нашел…тьфу, кого ты нарисовал? – слегка странный вопрос прозвучал из уст миссис Пул. – Где ты видел его?
– Нет мэм…я…о–о–о…придумал этого персонажа! Он из моей головы! – говорит Глен, оглядываясь на меня.
– Ты знаешь, кто изображен на этом портрете? Прости, вопрос странный, но мне очень интересна твоя работа! – дрожащим пожилым голосом поясняла учительница, с опаской оглядываясь на портрет.
– На ней изображен…а… – в этот момент, Глен снова огляделся в мою сторону и продолжил вести диалог. – На этой картине изображен человек, который устал от жизни и решил найти новый способ решения проблем, но прибывает в смятении…он музыкант, он любит музыку…но даже она не спасает его от ужасных мыслей. Я думаю, что он не счастлив в своей судьбе, но он ее принял и с нетерпением ожидает белой полосы…он выгоняет из своей души черное, дает дорогу белому.
Лиза Пул с глубоким интересом выслушала монолог моего друга, и что свойственно мудрой женщине ни слова не сказала, пока ее собеседник не договорит. Ей было любопытно, а я смеялся. Думаю, что за ерунду он сейчас сморозил, перефразировал мой рассказ? Но она слушает. Я знаю, что она прекрасно помнит меня, помнит тот ужасный момент. В портрете невооруженным взглядом видно, что это именно я, а не похожий на меня человек, что тоже сомнительно. Та же одежда, тот же гордый взгляд и что самое важное – гитара. Миссис Пул помнит мою гитару, она самолично ее привозила мне, когда я ее забыл один раз. Все в этой картине выдавало Дэвида Хейли, человека, которого помнят все учителя.
– Не будешь ли ты против, если мы поговорим наедине? – тихо проговорила свою просьбу пожилая учительница.
– Нет, я не откажусь! Мне будет очень интересно узнать, что интересно вам…ой тавтология… Ну, я думаю, вы меня поняли! – выговорил Глен, слегка запинаясь.
– Подойди на следующей перемене в кабинет директора, там, тебя буду ожидать я.
– Скажите честно, я сделал что–то плохое? Или…вам не нравиться моя картина?
– Нет, что ты! Твоя картина безупречна…просто, мне она напомнила одну историю, из своей молодости. Историю из далекого прошлого, которую я не в силах уже держать в себе. Вот просто нет сил, такое у тебя бывало? Когда хранил секреты своих друзей? Это тоже самое. Только…мы можем об этом поговорить, все–таки наедине?
В действительности, она права, толпа учеников и учителей все еще находилась вокруг, они слушали их разговор. Многие потеряли интерес, и ушли, а некоторые еще оставались, как например тот же Уильям и Анна Мария. Поэтому, Глен быстро сообразил, что разговаривать здесь, в присутствии других не то что неуместно, а неудобно для обеих сторон.
– Ах…да…конечно! – неровно говорить Глен.
– Вот и хорошо! Удачного дня! – говорит напоследок пожилая учительница.
Некогда главный организатор праздников в нашей школы поспешила уйти, а группа, образовавшаяся вокруг произошедшего, быстро испарилась, словно ничего и не было. Очень скоро холл школы вновь стал тихим место перехода из кабинетов в кабинеты. Поразительно, но никто после такого не стал даже экспериментировать с картиной, все просто мимо проходят.
– Между прочим Глен, ты на несколько минут стал знаменит… Но я разочарован! Где драйв!? Где желание выяснить подробности падения бедной миссис Пул?! Где любопытные школьники с лупами?! Лет тридцать назад мы бы с друзьями всю картину бы осмотрели! – сказал я, стоящему и смотрящему на свою же работу Ену.
– Ты…ты… – бормочет мне юноша, не отрывая взгляда от картина.
– Что? Что–то не так!?
– Ничего! Забудь… А чего ты ожидал? В самом деле…что я ей скажу…
– Скажи все, что знаешь! Господи…ты что так волнуешься из–за предстоящего разговора? Остынь старик! Ты с ума сошел! И ты можешь сказать все что угодно…
– Пример…
– Прикажешь мне список еще составить! Глен завязывай, ты ведь только что сказал, что выдумал человека, или тебе мало…? Да и сказать можно любую банальную вещь: разбирал в коморке старые коробки и наткнулся на фотографию парня с гитарой; увидел в школьном фотоальбоме или же просто тебе кто–то рассказал, например Фрэнк… Кто станет проверять!? Я тебя умоляю…
– Так просто?
– А что сложного?
– Ну…хорошо… Без вопросов. Хотя, может ей просто не понравилась картина.
– Ты шутишь, Ен? Портрет потрясающий! Это о–о–о–о–ч–е–н–ь классно! Ты настоящий классический живописец! – незаметно для нас обоих к нам подошли Дебора с Эн Мари.
Девушки окликнули Глена и перевели его внимание с меня на самих себя.
– Не буду тебе мешать мой юный друг… – медленно отхожу я, смотря на парня, который пытается взглядом мне что–то сказать, но за счет того, что он от влюбленности своей плавится как лед под утренним техасским солнцем. – Ах да! Чуть не забыл…(пазуза) на следующей перемене, я зайду вместе с тобой, мне очень интересно услышать ее версию.
Оставляя своего друга в компании объекта его симпатии, я мгновенно удалился в свою каморку, в компанию все того же хлама, которому больше лет, чем длиться мое заточение. Все тот же пейзаж из окна и все тот же никчемный старый призрак, который, возможно, уже и человеком не имеет право называться. Я тень, которая все еще думает, что она человек. Как это все мрачно звучит, но моя, так называемая мудрость и так называемое веселье граничит с грустью и таской, такой уж я. За годы, прибывая здесь, я, кажется, понял, что от этих тягостных чувств мне не избавиться. Каждый раз, оставаясь наедине с собой, со своим же собственным сиянием и звуком, в голову лезет всякая ерунда. Это из–за того, что я умер, находясь в таком состоянии, это нечто вроде адской муки, ее отголоска, чтобы жизнь раем не казалась. То есть как жизнь, скитания. Последствие того, какую ошибку ты совершил – ее отпечаток. Отпечаток тех эмоций, которые ты испытывал в момент, когда произошла эта ошибка, он остается всегда. Как приятное воспоминание, если ты счастлив, или же, как муки совести, если ты не счастлив, соответственно. А отпечаток падает на тебя слишком быстро и он, безусловно, тяжелый, выдержать трудно, но выбора нет.
Неожиданный грохот за дверью. Понятно, это Глен. Я очень быстро подхожу к двери и кричу – Ен! Ну, какого черта! Еще урок не кончился, ты должен учиться! И ты что, так и не запомнил, что дверь буду открывать я, когда ты постучишь? Это грохот, а не стук…
Однако никакой реакции не последовало на этот раз. Тишина, словно никого и не было. Может быть, это был уборщик? Да вряд ли, Фрэнк обычно, имеет привычку, носит с собой голову и ключи, стучать бы он не стал. Что если это просто кто–то прогуливает урок или просто споткнулся и ударился об мою дверь. Но нет, этот стук, грохот или какой–то скрежет продолжается уже минуту. Затем я услышал голоса. Да, знаете, такие стандартные фразы, когда ты пытаешься вскрыть дверь или чужой шкафчик, чтобы подложить туда мертвую крысу или птицы, с целью розыгрыша.
Так оно и есть, высунув голову сквозь дверь, я обнаружил там другую картину – Уильяма, в компании своих дружков. С примитивными инструментами для вскрытия замков, они пытаются попасть ко мне. Это было очень любопытно, учитывая, что две минуты на них смотрит голова, которая буквально выросла из двери, и они ничего не сделали, чтобы уведомить меня, видим ли я для них.
– Что за чертовщина…чего вам тут нужно? – спросил я их и не дожидаясь ответа, убрал голову обратно.
Ответ не заставил себя долго ждать, они сами проболтались. Им нужны вещи Глена, они как–то узнали, что он сидит все перемены здесь, когда не общается с Палмером. Они явно не из добрых побуждений пытаются залезть в мою каморку. Но так просто я им свою комнату не отдам. Вот еще, будут всякие хулиганы, с не очень добрыми намерениями, ломится ко мне, надо прежде спросить разрешения.
– Ну что…устроим гостям шоу… – похлопав в ладоши, сказал я.
Далее, мне следовало поторопиться, ведь замок в двери отнюдь не отличается приличным качеством. Очень скоро и замок падет, а вслед за ним откроется дверь, как–никак придется что–то сделать.
Мой план был прост, сунуть руку в замочную скважину и зажать замок так, чтобы он не смог открыться. Скучно, скажите вы, не все так просто. Второй ход это уронить пару коробок вокруг себя.
– Чертов замок…не поддается…старье! – возмущается один из прихвостней Уильяма.
– Эй…тссс…вы это слышали?! – замер в недоумении второй друг Родса.
– Слышали что…? – спрашивает раздраженный Уильям.
– Вот это! – вскрикивает дружок, указывая на шум за дверью, который создаю я.
– Лично я слышу лишь то, что над нами елозит уборщик со своим хламом… – с улыбочкой говорит Уильям.
– Да нет, это определенно исходит оттуда! Это за дверью…там кто–то есть…
– Абсолютно верно, господин баран, давай–давай…уводи своих друзей! – кричу за дверью я.
Уилла этот факт явно не обрадовал. Он вспылил так, что я даже отсюда чувствую шквал отрицательной энергии, исходящей от него. Я решил чуть–чуть подсмотреть за ним, вновь пройдя сквозь дверь, оставляя руку на замке. А мистер Родс уже был похож на злобного карлика, который вот–вот тебя пнет и начнет избивать до смерти. Он схватил своего компаньона за воротник клетчатой красной рубашки, подтащил его к себе полной своей силой и сказал медленно, но очень грозно и страшно – Ты по–моему меня не услышал! Я же сказал…это Фрэнк…
– Но…но… – пытался возражать друг в тисках Уильяма.
Главарь хулиганской аристократии вновь, с еще большим раздражением, с покрасневшим от злости лицом посмотрел на своего помощника. Будь он суперменом, мне кажется, он бы сжег его на месте, только кучка пепла бы осталась от бедного и несчастного того, чье имя я не помню. Или не запоминал…вовсе…
– Нет…ничего… ты прав…это все Фрэнк, он над нами…наверное, класс информатики убирает, вот и стучит. – от этих слов лицо Уильяма стало более миловидное и добродушное и они вместе продолжили вскрытие.
– Настырные ублюдки…ничего! Я вам сейчас покажу… – теперь это стало раздражать уже меня. Играем по полной.
Старый замок начал сдавать, даже, находясь под воздействием моей силы. Мне нужно было придумать более действенный план. Придумал, нужно напугать Уильяма! Да, некрасиво, да, я с этим вроде как завязать пытаюсь, но что поделать.
Внезапно мои планы рассыпались как пепел после сожжения тетради, когда в коридоре появился директор и начал на компашку друзей кричать.
– Что это вы тут делаете? А! – спросил строго директор.
– Ничего, сэр! Мы пытались постучаться, вдруг там был педагог по музыке. – быстро сообразил и стал вешать лапшу на уши директору Уильям.
– А вам, мистер Родс…если не секрет, зачем?
– Ха–ха–ха…мы… – пытался что–то неуверенно сказать друг Уилла, но тот слегка ударил его локтем в живот, чтобы замолчал.
– Мы с парнями хотим группу открыть…будем рок–музыкантами! – уверенно говорит Родс.
– Интересно…и как же вам поможет наша школа, если у нас учат только классическому исполнению… Да и то…мало и быстро. – утрирует директор.
– Да…нам бы азы…игры на музыкальных инструментах! Вот например он хочет играть на гитаре! Он на басу… А я…клавиши…
– Во заливает а, смотри какой умник… – комментирую происходящее я.
– Ну что же…хорошо…только это делать надо на перемене! А ну ка, где ваш класс! – продолжает директор.
– А мы… – снова думает Уильям.
Но его раздумья перебивает друг, которого тот недавно чуть за горло не поднял, сказав с веселой улыбкой на лице – А мы все уже делали и отпросились!
– Да! Точно так! Нас отпустили, а мы вежливо попросили! – поддерживает лидер компании. – Плюс еще звонок буквально через несколько минут!
– А ведь, правда…что же это я. Ну что же, хорошо. Но вы вряд ли кого–то здесь найдете, каморку открывают редко, только когда праздник какой–то планируют или чтобы инструменты достать, ключ только у Фрэнка и у учителя. Лучше напрямую к ней и обратитесь. – посмотрев на часы, директор вновь сказал сторону ребят пару фраз и ушел по своим делам.
Звонок не ждал слишком долго, стоило директору отойти от друзей, как он тут же прозвенел, заставив ребят пойти в сторону разочарованными.
– Не парься Уильям, в следующий раз вскроем… И достанем этого…любителя красок! – говорит один из друзей, затем позже добавляя. – А с музыкой здорово придумал, слава Богу, что мужик слеповат и ничего не успел заметить.
– Замолчи! Я думаю… Хотя насчет музыки отличная идея… – над чем–то думает Уильям.
– В смысле? Что ты хочешь сделать…ты что, правда хочешь рок–группу из нас сделать? – спрашивает второй дружок.
– Конечно нет! Какие из вас музыканты! Сомневаюсь…
– Между прочим, я на гитаре играю!
– Настоящие мужчины играют на фортепиано! Да и я не об этом. Я о том…то девушка нравятся романтичные парни, которые поют для своих любимых…
– О–о–о–о–о… Понял тебя чувак! Мы в деле…
– Отлично…ты не представляешь, как вы мне можете как нибудь помочь.
Последняя фраза была явно сказана с сарказмом, ибо не очень искреннее было выражение лица Уильяма, когда он это произносил. И меня крайне насторожило, что он сказал, перед тем как уйти. Зачем ему вдруг понадобилось пианино. В любом случае, пока я этого не узнаю, началась перемена, и школа снова ожила.
– Так. И где черт возьми Глен…он что, не зайдет перед тем как болтать идти…Сейчас проверим. – как всегда, я представил человека, чтобы оказать с ним рядом.
Мои мысли были полностью заполнены любопытством, что может поведать старушка учительница, которая упала в обморок только от одного моего вида. Не самым удачным образом, я оказался в кабинете, наполовину оказавшись в стене, ногой в мусорном ящике, что стоял около двери. Плюс ко всему, в этом месте была розетка, и я ощущал легкие удары током, довольно приятные. Но я вновь заставил себя ясно думать, вытащил себя из стены и стал осматриваться.
Глен прекрасно меня слышал, но не стал особо реагировать. Моргнул и продолжил ждать.
– Дружище, ты явно забыл про меня! – весело сказал я в адрес Ена.
– Не правда, я просто не успел тебя найти, кабинет нашел меня раньше… – ответил, явно на отшибись Глен.
– Вот знаешь, что меня всегда в тебе бесило, твое чертово биполярное расстройство личности. То ты веселый человечек, то ты настолько скучный и мрачный тип, что в тебя хоть горящие бумажки бросай – и глазом не моргнешь…
– Ты…откуда такие слова знаешь? Психолог потусторонний…
– В книгах, в брошюрах…и во всех других бумагах, которые школьные психологи оставляют в кабинете…как то так…да.
– А в школе есть хоть одно место, в которым ты не разу не был?
– Подвал…там сыро и грязно, я был там еще при жизни, когда мы прятались от мистера Брауна, после того, как Джо сломал пианино. Поэтому я никогда туда больше не сунусь.
– И только там?
– Да…во всех остальных местах я бывал, абсолютно везде, любой угол, любая каморка, любое помещение.
– Ха–ха! И где же ты был раньше! Помог бы мне математику списать!
– Вот…что я говорил, только что был какой–то грустный, а теперь у тебя снова на лице улыбка. О да, я тут и был, все это время, только я мало кого запоминаю…ну ты знаешь…они приходят и уходят, а старый добрый Дэвид это навсегда.
Миссис Пул зашла спустя примерно пять минут после начала нашей беседы. В руках у пожилой учительницы была какая–то кожаная папка, набитая бумагой. Она, не спеша и аккуратно присела рядом с Глен, за второе кресло, что стояло в комнате. Я недалеко отошел, чтобы не мешать.
– Глен…тебя ведь так зовут, да? – тихо и вежливо начала разговор миссис Пул.
– Да, Глен Петти, а вы миссис Пул, я запомнил… – робко говорит Ен. – Но меня можно называть просто Ен.
– Ха–ха. Хорошо…просто Ен… И так, мой главный вопрос. Мне очень понравилась твоя картина, я думаю, мою реакцию ты видел. Так вот, вернемся к изображенному персонажу.
– М…ммм… А почему вас интересует? Не поймите меня не правильно, просто это странно, что вы Т–А–А–А–К сильно интересуетесь моей работой, что пригласили меня о ней поговорить… Мне немного неловко…
– Хорошо, ты прав, тогда начну я.
Миссис Пул развернула кожаную папку, это оказался старый, потертый альбом класса, с пожелтевшими листами бумаги и постепенно выцветающими фотографиями. На каждой странице красовалась старая версия герба школы города Винсенс, а на обложке была надпись: Выпуск 1961 года. И с этого момента я узнал этот документ, я видел его лишь один раз, это наш с классом выпускной альбом, на который мы фотографировались еще в ноябре 1960 года. У меня там такая смешная фотография получилась, я пытался спародировать улыбку Элвиса Пресли, получилось очень забавно. Удивительно как много может нахлынуть воспоминаний, лишь увидев одну фотографию из прошлого.
Помимо самого альбома, в него была вложена папка, какие–то газетные вырезки и старые фотографии. Все это напоминало какое–то личное дело, какие хранятся в полицейских участках, или же мед карта, как в медицинском кабинете в школе. Все это держала у себя в руках пожилая миссис Пул, и у него на глазах выступили легкие слезы, а руки слегка пустило в дрожь. Но при этом, она ностальгически улыбалась, не знаю, как это объяснить иначе, но ей, возможно, нравится эти письменные воспоминания, хоть и они провоцируют грусть.
– В нашей школе, очень давно, учился мальчик… Его зовут Дэвид, вернее (пауза) звали… Он был умен, остроумен, сын богатых родителей, популярен, в общем…у него было практически все. Он играл на гитаре, хотя я всегда считала, что пианино ему дается больше. Это был безупречный юноша… – внезапно начала свой рассказ миссис Пул
– Вы сказали, был? – уточняет Глен.
Он абсолютно понимает о ком идет речь, уже слышал мою историю. Но он не решается упустить возможность послушать ее еще раз, но уже от свидетеля тех событий. Глен стал еще более внимателен к словам учительницы.