Кто же противопоставляет свободу диктатуре? Арес всегда говорил, что истина где-то посередине… Мне кажется, что люди, говорящие, что диктатор – это однозначное зло, не совсем всё понимают. Диктатор, это вроде глобального администратора (если, конечно, он честный человек). А не становится ли свобода анархией в чистом виде? Иллюзией, в глазах большинства? Не есть ли та самая свобода, стремление к тупому индивидуализму – «моя хата с краю, ничего не знаю»? Экзистенция, для которой появляются уже другие диктаторы? Им, действительно уже нужно становиться пастухами, а я думал иначе…

* * *

Пыльный театральный зал был засыпан конфетти. Под бордовыми бархатными креслами валялись пустые бутылки и странные комканные тряпки, напоминающие нижнее бельё. Пахло пылью, лёгким призвуком пота и какой-то парфюмерией… За кулисами стоят две группы поддержки

Старые доски, расчерченные на манер шахматной доски слегка поскрипывают, а я перебираю в уме фразы и реплики…

– Ты – трагик!

– Фу, я – комик!

Жанна сделала шаг назад и прикрыла лицо веером:

– Ты – трагик, который вбил себе в голову, что он – комик. Выглядит достаточно истерично.

Тут же раздался удар медного гонга.

– Ты боишься? – Я придвинулся к краю сцены и замер в ожидании её реплики.

– Твоя самая главная ошибка, – Жанна сделала шаг вперед, – что ты считаешь жизнь пьесой, а себя драматургом.

Люди в белых асбестовых масках за кулисами жидко аплодируют.

– Ты хочешь сказать, что я путаю жизнь с искусством, как школьник маму с учительницей? Ты хочешь сказать, что жизнь и искусство – разные вещи?

– А разве – нет? – Жанна замерла в реверансе и её веер, продолжал дугу её рукава, словно кружевной серп.

– Тот, кто об этом думает (я достал из кармана и одел на руку куклу, изображающую Жанну, в том же платье), тот, кто об думает (сказал я назидательно кукле), не знает ни жизни, ни искусства. ШАХ! Да разве это не на острие моего меча?

Я выхватил из ножен офицерскую саблю-палаш, и лезвие сверкнуло с тысячах бликов электрического хрусталя.

– Только никаких харакири! – Жанна надломилась в талии, словно змея, достала такую же куклу, изображающую меня, в мундире, – это же фальшь, фальшь всё, что ты делаешь: герой принадлежит народу. Герой должен умереть, иначе он – мещанин.

Раздался многоголосый вздох удивления…

– К счастью, я – не герой. Я – гораздо больше. Я – рабочий человек, профессионал. Моя профессия – не умирать, а вкалывать, дорогая.

Аплодисментов не было, но издалека раздался возбуждённый разноголосый шёпот…

* * *

Сейчас наш мир раздвоен, хотя всё гораздо сложнее: если разрезать яблоко пополам – половинки не будут принципиально разными. Но, если на одной половинке завелись черви – значит дело плохо. То есть, сами по себе черви не виноваты, что они существуют, и хотят есть, просто они чужеродны яблоку, а яблоко им нет. Они для яблока лишние, пришельцы, паразиты. С точки зрения яблока… с позиции же червей – они полезны, они кушают, и создают новые свои гнёзда, это позволяет им создавать жизнь, которая не кажется хищной. К тому же все в мире яблоки им не сожрать, так что всё честно: вы нам – мы вам. Но тут, неожиданно, до самого обиженного червя доходит: надо создать новую идею. И он, которому достались уже изъеденные сородичами тоннели, произносит красочную речь, после который создаёт тайную организацию обиженных червей. Они объединились с идеей СОЖРАТЬ ВСЕ ЯБЛОКИ МИРА! Плевать, что это приведёт к катастрофе – на наш век хватит, а потом полетим на другие планеты, и будем жрать яблоки там. А пока, миллионы червей окрыляются новой идеей – жить, чтобы сожрать всё! И появляется новый смысл бытия! И все враждовавшие ранее черви, сплачиваются вокруг тех, кого надо…