Иногда канцлер, Винсонт Марчелл, обращался к народу с какой-то ободряющей речью, мол ведутся научные исследования, мы близки к открытию, скоро мы найдем способ добывать ресурсы за стеной. Однако шли годы, а призывники, раз за разом уходящие на службу во имя общего блага, просто безвозвратно исчезали. И никто не знал, куда…
Узнав у Карло время сегодняшнего сеанса, девушка поспешила обратно домой. Ксандер просто обязан сходить с ней в кино, даже если ему придется достать все свои сбережения. Этот показ нельзя пропустить ни в коем случае. Девушка знала, он немного поворчит, но потом все равно уступит, потому что знает, как его сестра обожает старые фильмы.
Оказавшись у калитки, Юнис спрыгнула с велосипеда, повалив его на траву, и побежала было к дому, но остановилась, застыв как вкопанная. Из почтового ящика, прибитого к забору, на нее смотрел белеющий кончик письма.
Некоторое время девушка долго смотрела на него. В ответ этот белоснежный, выглядывающий из темноты треугольничек, словно насмехаясь, глядел прямо на нее. Злобно и устрашающе.
Ветер стих. Не слышно было ни звука, будто вся природа в ожидании затаила дыхание. Все вокруг желало одного – чтобы Юнис взяла это письмо.
По спине девушки пробежал холодок. Взгляд неотрывно гипнотизировал белый кончик бумаги.
Не дыша девушка сделала шаг. Ноги стали тяжелыми. Но с трудом – еще шаг. Вот он – прямо у ее носа. Рука медленно, дрожа, поднялась вверх, к железному ящичку, из которого выглядывало это проклятое письмо.
Теперь оно в ее руке. Дыхание участилось. Сердцебиение зашкаливало. Юнис глубоко вдохнула и резким движением открыла конверт…
Столица.
По главному корпусу резиденции канцлера, главы государства, шагал молодой юноша двадцати двух лет. В его глазах горел огонь ярости, а пальцы рук сжимались в кулак. Его бросало в жар от одной мысли о своем отце, который так бесчеловечно с ним поступил. Он твердил, что готовит сына к должности канцлера, обещал, что Фи́липп займет его место, когда придет время. А теперь что? В один миг он перечеркнул всю его жизнь, поставив на сыне жирный крест!
На двери висела табличка: "Верховный правитель Конфиниума, канцлер Винсонт Марчелл". Юноша с отвращением прочитал эти строки и вошел в дверь.
– Как ты мог?! Ты говорил, что мое место здесь!
Парень безо всяких церемоний приблизился к креслу, в котором заседал его отец. Это был мужчина сорока пяти лет с коротко стриженными темными с сединой волосами, немного сгорбленным носом, на котором красовались очки в позолоченной оправе, и тонкими губами, которые обвивала небольшая щетина. На ногах красовались начищенные до блеска черные туфли, а на белой рубашке сверкали золотые запонки. Он медленно поднял на сына свои голубые глаза, полные льда.
– Ты чем-то недоволен, Фи́липп? – ровно проговорил он, будто не замечая, как разгорячен юноша перед ним.
Это еще больше взбесило парня. Он яростно ударил кулаком по столу перед носом отца, заставив его отпрянуть и взглянуть на сына уже серьезным и внимательным взглядом.
– Не делай вид, словно ничего не случилось! Мое имя в списке призывников! Как такое возможно?!
– Правила равны для всех…
– Мне не нужны опять твои оправдания, – как можно спокойнее произнес Фи́липп, пристально глядя в глаза отца. – Хочешь показать народу, что ты один из них? Что ты тоже жертвуешь своими близкими?
– Не смей так говорить! – затрясся Винсонт, но он уже не имел власти над своим сыном.
– Почему ты отправляешь меня за стену, объясни?! – срывающимся голосом прокричал Фи́липп. Им овладела такая ярость, которую он сам уже не мог контролировать. Но за всем этим Винсонт видел в своем сыне обычный человеческий страх… Видел и ничего не мог с этим поделать.
– Я не могу отменить закон, Фи́липп. Имена призывников подбираются специальной программой, в которую внесены все граждане нашей страны, включая тебя…
– Да поговори ты со мной уже, как с сыном, папа! – взмолился юноша, глядя на отца глазами, полными отчаяния. – Ты же отправляешь меня на казнь…
– Филипп, – трясущимися губами промолвил Винсонт. – Я же… я… Это не казнь, это долг перед государством.
– Да, конечно, – с иронией в голосе согласился юноша, проведя рукой по своим темным волосам, стирая с лица все эмоции, которые готовы были вылиться наружу. – Но тогда слушай меня внимательно.
Фи́липп подошел ближе к столу, пригнувшись, чтобы отцу было лучше слышно, чтобы он мог прочувствовать все презрение, которым сейчас дышал его сын.
– Я сделаю все, чтобы вернуться сюда, – проговорил он угрожающим металлическим голосом. – И стану канцлером, хочешь ты этого или нет.
Мужчина не принял эти слова, как вызов в свой адрес. На него смотрели глаза сына, полные ненависти и презрения, готовые убить его одним только взглядом. Но все же Винсонт видел только, что перед ним находился маленький беззащитный щенок, родной, вскормленный своей рукой. Он лаял и скулил, потому что боялся и потому что решил, что хозяин его предал. Однако этот щенок просто обязан стать взрослым волком и принять свою участь.
– Сын, – чуть слышно произнес Винсонт, сжимая пальцы в кулак. – Никогда не возвращайся домой.
Юноша отшатнулся, не веря своим ушам. В его взгляде застыли немая обида и разочарование. Никогда не возвращаться? Медленно, словно острые иглы, в его сознание стала проникать суть происходящего – отец боится его. Ученик превзошел своего учителя, и теперь первый страшится, что второй займет его место… Неужели отец решился так просто взять и избавиться от своего наследника только потому, что все вокруг только и говорили о том, каким прекрасным правителем станет Филипп, заняв место канцлера? Неужели из-за этого отец решил им пожертвовать? Разве так родители поступают со своими детьми, когда те достигают в жизни больших успехов?
Глаза юноши опустели. Фи́липп нервно улыбнулся и направился к двери, не желая смотреть на это подобие отца. Винсонт звучно ударил ладонью по столу и поднялся с кресла.
– Фи́липп, постой!
Молодой парень застыл у двери и медленно обернулся, из последних сил надеясь, что отец передумает. Но Винсонт лишь бессильно опустил голову, упершись обеими руками на стол. На его устах застыли какие-то важные слова, которые он никак не мог произнести:
– Сын, я…
Фи́липп потерял всякую надежду. Он сокрушенно выдохнул:
– Ты самый отвратительный человек из всех.
Винсонт снял с носа очки и потер глаза, собираясь что-то ответить сыну, но тот нетерпеливо открыл дверь и вылетел из кабинета, оставив канцлера наедине с его совестью.
Филипп не мог больше смотреть на этого лицемерного человека. Раз и навсегда он оставил своего отца за этой дверью, став круглым сиротой. Обида и разочарование заполонили все его сердце, притупив страх перед неизвестностью…
Стеллаклив.
Все кончено…
В ее ушах бешено стучало сердце, в ногах не было больше сил, но она бежала.
Все кончено…
Жизнь словно оборвалась. В руке все еще находилось скомканное письмо.
Она все еще бежала, не зная куда, не зная зачем. Ей было все равно. Бегство ее не спасет. Все пропало. Солнце назойливо пробиралось сквозь ветки деревьев, оно словно обжигало ее глаза, но и это не останавливало. Господи, она уже слышала скрип своих легких! – они будто сжимались от нехватки воздуха, но бег продолжался. Она знала, убежать от этого врага невозможно. И никто, никто не сможет помочь. Деревья будто кричали: "Остановись! Куда ты? Тебе не скрыться!"
Обегая стволы, словно толпу любопытных зевак, она бежала вперед. Они не знали, они не понимали, от чего она бежит.
Ей было не ясно, кричит ли она от боли, либо несется, стиснув зубы. Она не ощущала себя в пространстве. Все, чего ей сейчас хотелось, это исчезнуть…
Сколько прошло времени неизвестно – то ли минута, то ли весь день. Она бежала, пока на пути не появилось громадное дерево. И тогда Юнис с силой врезалась в него, обхватив ствол руками, словно это был ее брат. Закрыв глаза, она попыталась представить, что это всего лишь сон, но увы, бесполезно. Это была самая настоящая реальность.
С силой сжав губы, которые не переставали дрожать, Юнис пыталась сдерживать слезы, но их горячий поток уже струями стекал по ее щекам. Они с силой вырывались наружу, но боль от этого не утихала, а становилась еще сильнее. Наконец, когда сил сдерживаться уже не осталось, из груди девушки вырвался пронзительный крик, полный отчаянья. Она кричала и била кулаками по дереву. По пальцам стекала кровь, но Юнис было наплевать на боль. Она ничего не чувствовала, кроме желания уничтожить все вокруг. Весь мир стал ей ненавистен. Винсонт Марчелл, кем она так восхищалась и так уважала, в одночасье навсегда стал ее первым и главным врагом…
Прошла ни одна минута перед тем, как девушка обессилела и перестала колотить дуб, истерзанный ее яростью.
– Почему он? – тихим голосом пролепетала она.
Здравый смысл говорил ей, что теперь Ксандер станет героем, им будет гордиться весь город, весь мир, но почему от этой мысли не становилось легче? Всю жизнь Юнис готовила себя к этому, заранее превозносила брата в своих глазах, представляя его в военной форме с оружием в руках, идущим за стену… Но теперь все казалось иначе. Будто это письмо заставило Юнис очнуться от собственных фантазий. Секретные лаборатории, исследования, ожидания открытия, которыми кормили ее власти долгие годы – все это неважно. Там, за стеной – смерть, настоящий ад, и там не место Ксандеру.
Юнис обхватила себя руками и села под дерево, на котором только что вымещала злость. Ее мысли словно заволокло туманом, и девушка замерла без движения на какое-то время, пока неподалеку не послышался знакомый лай.
Из-за деревьев показался Гендальф. Пес подбежал к хозяйке и стал радостно тыкать носом в ее руки. Обняв его за голову, Юнис снова расплакалась.
Они сидели вдвоем под деревом час или два, а, может быть, больше. Пес уложил свою голову на колени девушки, и она поглаживала своей рукой его мягкую шерсть. Монотонное дыхание Гендальфа помогало забыться, делало тело и мысли Юнис легче перышка, но как только перед глазами снова возникло то злосчастное письмо, Юнис вскочила и из последних сил ударила кулаком по дереву. Пес испуганно отбежал и залаял.
После полудня они все-таки возвратились домой. Измученный духотой и зноем старый Гендальф улегся на свое излюбленное крыльцо и продолжал устало вилять хвостом. Юнис опустилась на колени и погладила пса, смахнув последние слезы. Стараясь спрятать разбитые кулаки за спиной, она вошла в дом.
Половицы скрипнули, и из кухни сразу же показалось усталое лицо мамы. Какое же оно было худое…
– Где ты пропадала? – сдвинув брови, укоризненно спросила она. – Нашла время бездельничать… Господи, когда я уже смогу присесть хоть на минуту!
Юнис ничего не ответила. В горле встал ком. Она молча положила на тумбочку в прихожей смятый, смоченный слезами конверт и направилась наверх, в свою комнату на чердаке, где они спали вместе с Пенни.
Из окна было видно, как у старого сарая копошится Ксандер, пытаясь починить культиватор, которому давно было пора отправиться на пенсию. Оголившись по пояс, юноша неустанно ковырялся в моторе, отмахиваясь от налетающих комаров. Неподалеку от него бегали три исхудавшие курицы. Все шло своим чередом, словно ничего не изменилось.
– Юнис, там мама плачет, – тихо произнесла Пенни, войдя в комнату.
Рыжеволосая девушка отрешенно посмотрела на сестру и снова отвела взгляд к окну, прислонившись лбом к холодному стеклу.
– Ксандера заберут, да? – хриплым дрожащим голосом проговорила Пенни. – Они отправят его за стену?
– За стену, – чуть слышно подтвердила Юнис, не поворачивая головы к младшей сестре. Ей было больно смотреть на ее сморщенное от боли лицо, на ее красные глаза. Юнис не умела успокаивать, это хорошо получалось у Ксандера.
За спиной послышалось громкое всхлипывание и топот детских ножек, поспешивших вниз по лестнице. Через некоторое время Юнис увидела, как Пенни бежит босиком по траве прямо к брату, держа в руке свою старую одноглазую куклу, которую ей когда-то сделал папа. Ксандер выпрямился и с удивлением на лице стал ждать, пока к нему добежит зареванная младшая сестра. Подхватив ее на руки, он, видимо, стал ее расспрашивать о том, что случилось. Юнис наблюдала, как безмолвно шевелятся его губы, как изумленно расширяются его глаза. Каково ему было узнать, что завтра его навсегда увезут из дома? Как его сердце выдержало и не остановилось в ту же секунду? Юнис была готова поклясться, что ее сердце перестало биться, как только она прочла это роковое письмо.
А он успокаивает Пенни. Не показывает своего страха. Ксандер сильнее этого.
Юнис отошла от окна и села на пол, обхватив колени руками. Куда же делась вся ее прежняя сила?
– Я никогда до последнего не верил, что этот день настанет, – горько усмехнулся Ксандер, сидя рядом с Юнис на берегу озера и бросая в воду камни.
– Тебе страшно? – спросила девушка, задумчиво глядя на расплывающиеся круги.
Уже смеркалось. В небе загорались первые звезды. Где-то в траве пели ночные сверчки. Теплая спокойная тишина окутала этот вечер, позволяя вдыхать себя полной грудью. Все было пропитано грустью и тяжелым прощанием.
– Нет, – ответил юноша и, предугадав упрек сестры, добавил: – Не потому что я хочу тебя успокоить. Мне, правда, не страшно. Пусть это и странно, но я всегда хотел побывать за стеной…
– Я знаю, – поджав ноги к груди и опустив голову на колени, произнесла Юнис. В ее печальных глазах заблестели звезды.
– Я боюсь только за вас, – продолжал Ксандер. – Когда отца не стало, мама чуть не сошла с ума. Я знаю, что для тебя это…
– Мы справимся, – перебила его девушка. – Переживай о себе.
Юноша замолчал и через некоторое время снова заговорил:
– Помнишь, как вы с Тео пробрались в сад к городничему? – юноша улыбнулся своим воспоминаниям. – Я помню, как вас чуть не пристрелили, приняв за диких зверей. Тео смог перемахнуть через забор, а твои штаны зацепились за гвоздь…
– На мне тогда были твои штаны.
– Ты приняла всю вину на себя. Тео потом пришел в слезах, прося прощения за то, что бросил тебя. Ты сделала вид, что не произошло ничего страшного. Не сказала ему, что тебя выпороли так, что сидеть не могла…
– Зачем ты это вспомнил? – горько усмехнувшись, спросила Юнис, встряхнув плечами.
– Ты тогда была такой храброй, – сказал Ксандер. – Наверное, в тот момент я впервые так сильно, по-настоящему тобой гордился.
Он провел рукой по волосам сестры и заботливо убрал за ухо выбившуюся рыжую прядь. И Юнис почувствовала, как горячи его пальцы.
– Я хочу, чтобы ты тоже мной гордилась, – сглотнув, произнес парень, положив руку на плечо девушки.
Его ладонь обжигала кожу. И Юнис боялась пошевелиться, потому что хотела навечно запомнить это чувство, когда рука брата лежала на ее плече. Она хотела было сказать, что уже гордится им, но губы задрожали, и девушка отвернулась.
Зачем этот белый конверт появился в почтовом ящике этим утром? Какой-то миг, и все перевернулось верх дном. Долгие годы она жила с уверенностью, что служба – великая честь для всей семьи, то, ради чего стоит жить, то, что дает их народу силу и надежду. И как только увидела этот белый конверт, почувствовала небывалую ненависть. Юнис понимала, что она вдруг стала другим человеком. Раз и навсегда.
– Я бы хотел, чтобы папа был с вами…
– Ксандер!
– Я знаю, Юнис, ты не хочешь о нем говорить, но пожалуйста…
– Мы справимся! – отрезала девушка, поднявшись на ноги. – Идем домой.
Семейный ужин проходил в полном молчании. Ксандер наворачивал запеченный картофель, который приготовила мама, смочив его своими слезами. У остальных не было аппетита. Пенни, подперев голову рукой и время от времени шмыгая носом, размазывала еду по тарелке. Юнис безмолвно сидела, уставившись на стол. Мама опухшими глазами ласково оглядывала сына, который улыбался и аппетитно чавкал, показывая всем своим видом, что он увлечен ужином. Никто не проронил ни слова.
На следующий день в доме было идеально чисто. Мама не спала всю ночь, и как только прокричал первый петух, поднялась с постели и стала готовиться к приезду военных. Все буквально блестело, в комнатах пахло свежестью, а для детей была приготовлена парадная одежда.
Юнис вышла в гостиную, когда мама доглаживала белую рубашку Ксандера. Юноша сидел с оголенным торсом на краю дивана, наблюдая за движениями рук матери. Она изредка смахивала с лица слезы и продолжала усиленно выглаживать ткань до идеального состояния. В воздухе витал неприятный запах дыма. На часах пробило семь утра. В открытые настежь окна бил яркий солнечный свет. Белоснежные тоненькие занавески колыхал ветер, принося в дом запах свежескошенной травы. Юнис слышала, как Ксандер работал косой под ее окном около часа назад. Ему тоже не спалось, как и всем. Только Пенни еще оставалась в постели, обессилев от вчерашнего дня.
Девушка шагнула вперед, обратив на себя внимание брата и мамы. Ксандер улыбнулся, увидев сестру. На Юнис уже было надето парадное темно-синее платье строгого пошива с белым воротником. Оно было изношено, потерто, потому что его носили уже несколько поколений женщин в семье Харрисон, однако после очередной стирки и глажки выглядело весьма представительно.
Юнис строго, пристально смотрела на брата, не в силах улыбнуться ему в ответ. Она знала, он хотел сказать, что ей идет этот наряд, но не посмел.
– Готово, – сухим голосом произнесла мама и подняла рубашку с гладильного стола. – Надевай.
Ксандер послушно оделся, аккуратно застегнув все пуговицы и посмотрев на себя в зеркало, которое висело на стене. Мама убрала утюг и подошла к сыну, чтобы поправить на нем воротник.
Все выглядело так, словно это было праздничное утро, и семья готовилась к приходу гостей. В доме царила мнимая атмосфера спокойствия и благополучия. И Юнис даже почти верила в это. Она как ни в чем не бывало подошла к маме, когда та закончила с рубашкой Ксандера, и села перед ней на стул. Мама принялась залетать волосы дочери в строгую косу.
Было очень тихо.
Но с каждой минутой ровное сердцебиение Юнис становилось все чаще и чаще. Там, за несколько километров, прямо к их дому неслась военная машина, и сердце девушки уже слышало ее отдаленное гудение, чувствовало ее зловещее дыхание… Юнис видела перед собой чистую белую скатерть, а в следующую секунду – грязные колеса машины, видела зеленеющий лес за окном, а потом – погоны на военной форме. Цветы в вазе – и вспышки фар. Летящего по комнате шмеля – и цепкие руки, крепко держащие руль в направлении Стеллаклива…
– Дорогая, разбуди Пенни, ей нужно успеть приготовиться, – попросила мама ровным ледяным тоном.
Этот голос пугал Юнис. Она посмотрела на маму и вдруг поняла, что ее здесь словно не было – только тело, лицо и руки, а самой ее не было… И это пугало еще больше. Почему так страшно? Ксандер уходит не на казнь, а на службу, которая прославит его имя, сделает героем всей страны. Он ходил по комнате с чашкой чая и читал последний выпуск газеты, словно забыл, что совсем скоро навсегда покинет этот дом.
Не прошло и часа, как военная машина загудела на въезде в город. Юнис услышала этот шум своим нутром. Она почувствовала, что минута расставания близка как никогда. Ее сердце судорожно колотилось. В груди болело разъедающее неприятное чувство беспомощности – они ничего не могут сделать, чтобы Ксандера не забирали. Даже больше – они сами отдают его в руки военных безо всякого боя, одетые в парадные платья и отмытые до блеска.
Когда мотор военной машины загудел на соседней улице, вся семья уже стояла у калитки. И, как всегда бывало, соседи тоже вышли из своих домов, чтобы застать этот волнительный момент обращения мальчика в мужчину. Все они смотрели на своего героя. Юнис краем глаза оглядывала их лица и понимала, что не гордость читается в их глазах, не уважение и даже не страх, а простое облегчение – не их семью постигла жестокая участь. Сплошное лицемерие, в котором Юнис и сама участвовала столько лет…
Девушка стояла, чувствуя, как все ее тело начинает трясти нервной дрожью, ладони потеют, а голова кружится. Ее сковал ужас… Казалось, этот момент будет длиться вечно, и военная машина никогда не доедет до их калитки. Но вот, этот «зверь» уже выворачивал из-за угла и смотрел на нее своими сверкающими голодными глазами.
Не выдержав, Юнис схватила брата за руку и взмолилась:
– Ксандер, это все неправда! Не дай им забрать тебя, давай убежим, давай…
– Что ты такое говоришь?! – возмутилась мама. – Не позорь брата! Не видишь, все смотрят?!
Юноша повернул лицо к сестре.
– …давай спрячемся, тебя никто не найдет, – лепетала она, крепко сжав его пальцы. – Скажем, что ты пропал, что исчез, утонул… Пожалуйста, давай сбежим, пока не поздно… Ксандер!
Она с силой тряхнула его, схватив за плечи. Ее лицо уже исказилось в ужасной гримасе.
Брат молча смотрел на сестру, сжав губы и не произнося ни слова. Военная машина уже остановилась у их калитки.
– Пожалуйста… – выдавила из последних сил Юнис, все еще на что-то надеясь. Ей не верилось, что эта минута уже настала.
Хлопнула дверь машины, заставив девушку вздрогнуть. Мама взяла тихо плачущую Пенни за руку и крепко сжала ее, чтобы та не повторяла за старшей сестрой.
– Возьми себя в руки, – строго произнесла мама, укоризненно взглянув на дочь.
Трое людей в форме уже вышли из машины. Один остался, принявшись открывать заднюю дверь кузова, в который должны были поместить призывника. Двое шагали к калитке твердой уверенной походкой, вытянув спины и глядя вперед непоколебимым холодным взглядом.
– Ксандер, – со слезами на глазах прошептала Юнис, все еще крепко сжимая его ладонь.
– Ксандер Харрисон, – прогремел стальной голос одного из военных. – Указом №1542 главы 45 Конституции Объединенного Государства Конфиниум, уведомляю вас о том, что вы являетесь призывником города Стеллаклив и обязаны явиться на службу в течение сегодняшнего дня. Мы обязаны доставить вас на военную базу Кастрис для специальной подготовки. У вас есть две минуты, чтобы попрощаться с семьей. Время пошло.
У Юнис словно отрезали язык. Она больше не могла выговорить ни слова. Две минуты.
Ксандер кивнул головой в знак того, что ему все ясно, и повернулся к маме, чтобы принять ее объятия. Но первой в брата вцепилась Пенни, обхватив его за пояс и оросив его белоснежную рубашки своими горячими детскими слезами. Юноша опустился перед ней на колени и крепко прижал к себе, погладив по светлым волосам.
– Хорошо учись в школе, Пенни, – приговаривал он, чувствуя, как по его шее стекают обжигающие капли. – Береги своих кукол и не корми ими больше овец, хорошо?
Мама помогла юноше выбраться из цепких объятий девочки и тоже прильнула к груди сына, а затем обхватила его лицо руками и дрожащими губами поцеловала в лоб.
– Будь сильным, сынок, – хриплым, но твердым голосом произнесла она. – Отец бы тобой гордился.
Ксандер еще раз обнял маму и, горько улыбнувшись, повернулся к Юнис. Она глядела на него так, словно не узнавала, словно перед ней стоял кто-то другой.
– Не грусти, Рыжик, – произнес он и потянул руку в карман, достав оттуда медальон с изображением меча, о котором Юнис уже давно забыла. – Ты сильнее меня, я знаю это…
Ксандер протянул его сестре, но та резким движением выбила медальон из его руки, и украшение улетело в траву. Девушка с упреком посмотрела на юношу и вдруг разразилась плачем, закрыв лицо руками.
Несмотря на брыкания, юноша все-таки притянул к себе сестру и крепко стиснул ее в своих объятьях. Юнис закрыла глаза и перестала сопротивляться, крепко сжав брата в ответ и почувствовав, как его тепло разливается в ней. Она старалась запомнить его объятья, его запах… Как вдруг ее пронзил резкий холод. Она распахнула глаза и увидела, как силуэт Ксандера вместе с двумя фигурами военных удаляется от нее…
Вечером, лежа в постели, Юнис все еще видела, как образ брата спер стал дрожать, потом размылся из-за набежавших слез, а затем и вовсе исчез. Она сжимала пальцами медальон, теперь висевший на ее шее и обжигающий кожу так же, как прикосновения Ксандера тогда, у озера, словно это была печать, несводимый вечный след. Нерушимое обещание между ней и братом – оставаться сильными.
Веки Юнис стали тяжелеть. Она не спала вторые сутки, и теперь усталость брала свое. Девушка засыпала, а мыслях было только одно: "Плантации. Пусть это будут плантации…"
Столица.
Одевшись, юноша посмотрел в зеркало, гордо примеряя на себя звание жертвы. Интересно, какую речь будет произносить отец, комментируя новость о том, что его сын отправлен на службу за стену? Какие эмоции он сейчас отрабатывает, так же стоя у зеркала? Скорбь, отчаяние или же гордость? Фи́липп представлял, как счастливы будут ближайшие чиновники, узнав о том, что место канцлера страны теперь осталось без наследника. Возможно, начнется смута, а может, против отца возникнет заговор и его свергнут раньше времени? Теперь это не так уж важно. Фи́липп не узнает об этом, потому что к тому времени он будет, вероятнее всего, мертв. А если отца убьют прежде, чем он сам покинет пост, так даже лучше – он узнает, что такое предательство и разочарование. Пускай получает свой нож, который он воткнул в своего же сына.
В отражении на Фи́липпа смотрел жалкий выброшенный из дворца «золотой» мальчик, которого знает вся страна, чье лицо вечно фигурировало рядом с канцлером, ребенок, которому была предначертана великая судьба, и кого теперь выставили за дверь, словно уцененного щенка, предоставив на волю судьбы. Но сегодня Фи́липпу не было страшно перед миром за стеной – он был слишком зол и раздражен, чтобы бояться. Однако его волновало, как воспримут его другие призывники, с которыми ему придется доживать последние отведенные дни.
Всматриваясь в свое отражение, юноша целенаправленно накапливал ненависть к своему отцу, видя его черты в своем лице. Те же выпирающие, как ему говорили, величественные скулы, те же грозные темные брови, тонкие сжатые губы и прямой нос с небольшой горбинкой. Женщины из отцовского круга часто восхищались чрезмерно красивым лицом юноши, предписывали ему многочисленные любовные интрижки, считали его Доном Жуаном и предсказывали, будто он никогда не женится, а если и женится, то супруге придется мириться с другими поклонницами, потому что принадлежать одной с его стороны будет несправедливо, даже эгоистично. Тогда Фи́липпу льстило мнение этих женщин, и он был рад, что от отца ему достались лучшие черты. А теперь собственное лицо ему опротивело. Смотреть на него стало невыносимо. Кому нужны его красота и слава за стеной? Может быть, Смерти будет приятно заглянуть в его лицо перед тем, как забрать с собой?
Фи́липп почувствовал, как ярость закипает в нем с каждой секундой, пока он смотрит в свое отражение. Вспыхнув, он представил, как бы он замахнулся на зеркало, желая разбить его вдребезги вместе со своим обликом внутри него, но кулак непременно завис бы в воздухе, а затем медленно опустился. Рука невольно проникла во внутренний карман пиджака, достав оттуда истертое помятое фото. Фи́липп улыбнулся одним уголком своих губ. Было в его лице и то, что вызывало теплые чувства. Со снимка на него смотрела женщина с такими же темными густыми волосами и серо-зелеными глазами, которые излучали счастье. Она улыбалась точно так же, поднимая один уголок рта, словно заигрывая с человеком напротив.
– Он предал нас обоих, – разочарованно вздохнул Фи́липп, осторожно проведя пальцем по волосам женщины, а затем сложил снимок вчетверо и спрятал обратно в карман.
Теперь Фи́липпа жгло желание поскорее покинуть дом. Все стало здесь чужим и отталкивающим, а то, что имело хоть какую-то ценность, он уже забрал с собой. Если бы можно было, он сейчас же залил бы тут все горючим и чиркнул спичкой, чтобы все здесь сгорело к чертям.
В дверь постучали.
Не дождавшись ответа, в комнату зашел высокий темнокожий парень с бритой начисто головой. Это был лучший друг Фи́липпа, Тавен.
С детства они были не разлей вода. Хоть жизни друзей кардинально отличались, судьба вела их рядом одной дорогой. Еще мальчишками они познакомились в военном лагере, в который Винсонт отправил своего сына, дабы он умел постоять за себя. Фи́липп, будучи избалованным богатым наследником, в первый же день столкнулся с множеством испытаний, свалившимися на его плечи. Не привыкший к плохим условиям и тяжелым физическим нагрузкам, он был близок к полному краху и позору перед другими ребятами. Тогда Тавен и пришел ему на помощь, поддержав в трудный момент, когда Фи́липп был готов сдаться, лежа в грязи под дождем и смотря в след убегающим вперед сослуживцам. Это был обычный забег с препятствиями, который оказался не под силу юному наследнику. Тавен задержался и протянул ему руку, и вместе они пересекли финиш последними. Однако сдаваться мальчики не собирались. Заручившись поддержкой друг друга, они словно почувствовали опору под ногами и совместными усилиями стали одними из лучших выпускников военного лагеря. Они часто тренировались после отбоя, сбегая из казармы, часто ссорились, подначивая друг друга, даже дрались. Но это только укрепило их дружбу. Фи́липп знал, что благодаря Тавену ему удалось стать настоящим мужчиной, а не обычным избалованным мальчиком.
В свои двадцать пять лет Тавен далеко продвинулся в военной службе и добился звания личного телохранителя сына канцлера. Это позволяло друзьям проводить больше времени вместе. Долгие годы их союз казался нерушимым, но настал тот роковой день, грозивший разлучить приятелей раз и навсегда.
Тавен закрыл за собой дверь и окинул друга серьезным тяжелым взглядом.
– Как я выгляжу? – улыбнулся Фи́липп. – Похож на призывника?
– Похож на полного неудачника, – без капли смеха произнес Тавен и приблизился к парню, с лица которого тут же исчезла улыбка. – Знаешь, я должен сказать, тут что-то не так. Твой отец не просто так отправляет тебя за стену…
Фи́липп горько усмехнулся.
– Думаешь, я этого не понимаю? Конечно, он просто нашел способ от меня избавиться. Правда, я не знаю, почему, но…
– Нет, Фи́липп, – перебил его Тавен. – Дело не в этом. Что-то не так со всей системой. Призвано в два раза больше людей, понимаешь? В этом году прибудет двести призывников…
– Что? – на секунду Фи́липп ошеломленно смотрел в лицо своего друга, а затем его осенило. – Просто новое пушечное мясо. Нужно больше жертв, разве не ясно?
– Фил, одумайся! – теряя терпение, Тавен повысил голос и вплотную подошел к Фи́липпу, схватив его за плечо. – Тебе нужно найти способ остаться и выяснить, что происходит. Ты нужен нам здесь. Твой отец не стал бы рисковать просто так…