Чужие окна. История одной подлости

Глава 9

Театр абсурда

А вот камера оказалась точно такой, как показывают в кино: тесная мрачная, с узким зарешеченным окошком под потолком, и, к счастью, пустая, хоть и рассчитанная на двоих арестантов. Когда за спиной лязгнула затворами железная дверь, Вадим окинул взглядом свое временное убежище и тяжело вздохнул. И как не верить после этого в пословицу «от сумы и от тюрьмы не зарекайся»?

Растянувшись на жестких нарах и уставив немигающий взгляд в потолок, он постарался собраться с мыслями. Не зря он всю жизнь недолюбливал отличников. Было в этих занудах и зубрилах что-то искусственное, ненатуральное. Вот как пластмассовые куклы в детском магазине: очень похожи на людей, разодетых в яркие нарядные одежки, улыбающихся пластмассовыми улыбками, но ведь не люди. Нелюди…

Не ожидал он такой гнусности от тихони Меликовой. И никто бы на его месте не ожидал. Но ведь случилось, и теперь придется ждать, когда Воскобойников во всем разберется. А в том, что недружелюбный следователь разберется Вадим, не сомневался. Поэтому мысленно настроился перетерпеть эти сорок восемь часов. За это время Михаил Николаевич еще раз поговорит с Лизой, поднажмет на нее, и та признается в своей глупой лжи, не может не признаться, заберет свое заявление, и его отпустят.

За зарешеченным окошком медленно текла майская светлая ночь, но сон к Вадиму не приходил. Уж слишком густым был круговорот мыслей в его голове. Его то кидало в сторону размышлений о природе человеческой подлости, то он начинал представлять, как его встретят на работе после всего случившегося, то тревожился за мать и ее больное сердце. В конце концов он усилием воли заставил себя переключиться на фантазии о будущей счастливой семейной жизни.

Он представлял себе Оленьку в белом свадебном платье, воздушные складки фаты обрамляют ее прекрасное лицо, нежные губы улыбаются прелестной, немного застенчивой улыбкой, а в глазах светится такое счастье, что на душе у Вадима невольно теплеет. Он постарался себя уверить в том, что Оля и мама – вот два самых главных человека в его жизни, а остальное, даже любимая работа, вещи второстепенные. Переживем, все неприятности мы переживем, если будем вместе!

В течение двух последующих суток к следователю его не вызывали, хотя он ждал этого каждую секунду. Ну сколько надо времени, чтобы разоблачить явную ложь?! Его кормили какой-то казенной гадостью, но вкуса еды Вадим не чувствовал. Чтобы пережить мучительное ожидание, он мечтал, мечтал о будущем.

Нет, шумную свадьбу в ресторане они устраивать не будут, а поедут вместо этого сразу после ЗАГСа в свадебное путешествие на теплое море, а лучше на маленький необитаемый остров. Бескрайнее море вокруг, жаркое солнце, и они вдвоем… Когда-нибудь у них появятся дети, и дом наполнится звонким ребячьим смехом и топотом маленьких ножек по паркету. А его мама с удовольствием будет возиться с внуками, позабыв про свои болезни.

Подходили к концу сорок восемь часов, наполняя душу нетерпением. Вадим насторожился, когда лязгнул замок в двери и голос надзирателя дежурно произнес: «Логинов, на выход!». Молнией сверкнула в голове мысль: «Ну, наконец-то разобрались!». Он был уверен, что следователь вызывает его, чтобы извиниться за допущенные неудобства и отпустить с богом из этих мрачных стен. Сразу обострились все чувства: он ощутил, как затекли мышцы от вынужденного заточения, лишенные привычных нагрузок, даже засосало под ложечкой от голода. Он почти ничего не ел эти дни, просто не мог в себя впихнуть тюремную еду.

Войдя в допросную, Вадим сел за стол. Следователя еще не было. От нетерпения трудно было сидеть на месте, на жестком стуле и он постукивал пальцами по столешнице. Наконец вошел Воскобойников и с непроницаемым лицом уселся напротив задержанного.

– Здравствуйте, Михаил Николаевич, – поздоровался Логинов, с надеждой заглядывая в глаза следователя.

– И вам не хворать, – буркнул в ответ Воскобойников, копаясь в папке с какими-то бумагами.

– Какие новости?

– Могу сообщить вам, гражданин Логинов, что суд избрал для вас меру пресечения в виде ареста на ближайшие два месяца.

– Что?.. – Вадим остолбенел от неожиданности. – Какой арест? Я думал вы во всем разобрались…

– А мы разобрались, Вадим Андреевич, разобрались.

– Но я же ни в чем не виноват.

– Тогда как вы объясните это? – следователь вытащил из папки пачку каких-то фотографий и бросил их на стол перед Вадимом. Фотографии рассыпались веером, и на каждой из них была запечатлена Лиза Меликова с распущенными волосами и в неглиже. – Это мы нашли у вас в квартире при обыске.

Холодный испытующий взгляд пригвоздил Вадима к столу. Руки сами потянулись к глянцевым блестящим фотографиям. Юная модель на них казалась невероятно скованной в нелепых позах. Да и весь набор снимков напоминал жалкую попытку бездарного фотографа создать нечто красивое и эротическое.

– Как у меня в квартире?..

– Так. Конверты с этими фотографиями были обнаружены у вас в столе и в книжном шкафу. Как вы это можете объяснить?

– …Никак, – растерянно пробормотал Вадим, механически складывая фотографии аккуратной стопкой, – я впервые вижу эти снимки.

– Я так и думал, что вы уйдете в отказ! – холодно усмехнулся Воскобойников и убрал снимки в папку с документами. – А зря. Глупо отпираться, Логинов, когда все улики против вас. Только время затягиваете.

Михаил Николаевич встал и, привычным жестом подхватив папку подмышку, направился к двери. На пороге задержался и произнес уже более мягким голосом:

– Вот вам мой совет, Логинов: не отказывайтесь от адвоката.

Вадим вздрогнул всем телом, когда за следователем с хищным лязгом захлопнулась железная дверь.

***

Спектакль в театре абсурда продолжался. На следующий день к Вадиму пришел полагающийся ему по закону бесплатный адвокат. Сразу стало ясно, что толку от этого защитника не будет никакого, уж больно нелепо, даже комично тот выглядел: пожилой лысоватый мужчина с внешностью запойного алкоголика в потертом старомодном костюме и галстуке – бабочке. Как будто этот галстук мог отвлечь внимание окружающих от красного с синюшными прожилками носа и отечных припухших век над сонными маленькими глазками. Вадим даже подумал, разглядывая адвоката, что кто-то нанял безработного спивающегося актера и нарядил его в костюм для театральной постановки. Но выбора не было. Сейчас только этот странный человек с вычурным, тоже как из дурной пьесы, именем Викентий Аристархович имел возможность связать его, Вадима, с близкими ему людьми.

– Ну-с, уважаемый, – начал беседу с подследственным адвокат, доставая из видавшего виды «дипломата» дешевый блокнот и шариковую ручку с таким видом, будто это были записная книжка в обложке из натуральной кожи с золотым обрезом и «Паркер» с золотым пером. – Я познакомился с вашим делом и готов биться за смягчение наказания аки лев.

– Не надо биться, Викентий Аристархович, – ошарашил адвоката Вадим, – я ни в чем не виноват. Сможете мне устроить свидание с моей невестой? Ее зовут Ольга Кротова. Это очень важно. Я вас очень прошу.

– Ну, не знаю, не знаю, это будет сложно устроить, – закачал головой с обширной лысиной государственный защитник. – Может лучше с вашими кровными родственниками, матерью или отцом, например? Поверьте моему опыту, Вадим Андреевич, обычно от невест бывает много пустых эмоций и мало толку.

– Оля не такая. Поймите, мне очень важно встретиться с ней и поговорить. А маму нельзя беспокоить, у нее больное сердце.

– Ох, ох, больное сердце – это серьезно, по себе знаю, – посочувствовал Викентий Аристархович.

– Я должен поговорить с Олей, чтобы она была рядом с мамой, не бросала ее, пока я тут… – он окинул тоскливым взглядом очередную комнату-коробку, предназначенную для встреч арестованных с адвокатами и следователями, – прохлаждаюсь. Ведь вы сможете это организовать?

Адвокат смерил подзащитного странным жалобным взглядом и кивнул:

– Хорошо, я постараюсь. А потом мы все-таки разработаем план защиты.

***

Вадим сидел за столом и ждал встречи с адвокатом, но время шло, а комната с зарешеченным окном и одиноким столом по середине оставалась пуста.

Время… Вадим заметил, что за тюремными стенами время течет совсем не так, как на свободе. Его поток, попав сюда, не только резко замедляется, как в запруде, но и меняет направление, то вдруг поворачивая назад, и тогда он, Вадим, начинает тонуть в воспоминаниях, то вдруг закручивается в водоворот «а если бы…» – бесконечные размышления о возможном.

Дверь распахнулась и в комнату вошла Оля. От неожиданности Вадим вскочил со своего стула, беспомощно лязгнув наручником на левой руке, пристегнутым к скобе в крышке стола.

– Оля!

– На место! – рявкнул надзиратель, словно отдавал команду дрессированной собаке.

Вадим сел, во все глаза глядя на неожиданного визитера. Не подвел Викентий Аристархович! Оля медленно подошла и села напротив. Как же ему хотелось обнять ее, прижать к себе так, чтобы почувствовать всем своим существом, как бьется ее сердечко, покрыть поцелуями нежное личико, утонуть в печальном взгляде любимых глаз. Но он только нерешительно протянул свободную от наручника руку.

Оля опустила глаза и спрятала свои руки под столом.

– Здравствуй, Вадим, – произнесла тихо, как будто каждое слово давалось ей с трудом.

– Здравствуй, Оленька. Как ты, как мама? Я за вас очень переживаю.

– Ничего, держимся. Как ты?

От ускользающего взгляда, от отчетливого холодка в голосе, от безликости дежурной фразы по спине его пробежала волна мурашек. Он ждал этой встречи, как утопающий ждет глотка живительного воздуха. А теперь растерялся. Что-то было не так. Любимая девушка показалась какой-то скованной и закрытой. Хотя, чему ж тут удивляться? Любой нормальный человек, впервые попав в эти стены, пройдя несколько десятков шагов по этим коридорам, почувствует себя неуютно, скованно. Вот и Оля…

– Оленька, милая, мне нужна твоя помощь, – заговорил он быстро, стараясь скорей донести до нее самое важное на сегодняшний день. Девушка подняла на него удивленные глаза. – Мне нужен хороший адвокат. Я знаю, что это стоит немалых денег, придется влезать в долги, но я же все верну, как только выберусь отсюда.

– У тебя же есть адвокат, – проронила Ольга, глядя на него со странным изумлением, как будто не ожидала такой просьбы от заключенного.

– Мне нужен хороший адвокат, который действительно будет за меня бороться. Я очень тебя прошу пойти к Саше Тимофееву (помнишь моего одноклассника?). У него отец – человек со связями, наверняка сможет найти приличного адвоката. Расскажи ему все, попроси помочь…

Он не договорил. Ольга вскочила на ноги и нависла над ним, опираясь руками о столешницу.

– Попросить?! Это я должна ходить, просить и унижаться? Такую ты роль мне уготовил? Да ты знаешь, каково мне сейчас? Ты знаешь, что в школе мне уже не один раз все кости перемыли? Ты знаешь, что я спокойно по улице не могу пройти? В меня все пальцем тычут, шушукаются за спиной. А вчера в магазине в очереди в кассу я слышала, как две тетки, совершенно мне незнакомые, говорили: «смотри, вон невеста этого учителя-педофила!» Мне хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, испариться! Я не знаю, куда мне деваться от позора, который ты навлек на меня. А теперь ты еще хочешь, чтобы я ходила по твоим бывшим друзьям и просила помощи? У тебя совесть есть?!

Вадим молчал, оторопело глядя в горящие ненавистью глаза любимой. Не было больше его милой, нежной, немного застенчивой Оленьки. Перед ним стояла совершенно чужая, пылающая гневом и возмущением девушка.

– Ты мне горы золотые обещал. Говорил, что всю жизнь на руках носить будешь, что в лепешку разобьешься, чтобы я была счастлива. А что я получила? Город у нас небольшой, все друг друга знают. Сплетни разносятся как порыв ветра. Я не знаю куда мне сбежать отсюда, куда спрятаться, а ты… Как ты мог, Вадим?!!

– Ты что, поверила во всю эту чушь? – Наконец произнес Вадим, хотя во рту пересохло, и язык ворочался с трудом. – Это же ложь, клевета, Оля.

– Я не верю тебе. Это ты лжешь, чтобы прикрыть свой позор. Господи, – она прижала ладони к лицу и отвернулась к окну, как будто даже смотреть в его сторону было мучительно, – как ты мог, ведь это же дети!

– Я не мог и не делал этого, Оля. Меня оклеветали, и ты знаешь почему. Просто помоги мне выбраться из этой ситуации. К сожалению, без твоей помощи мне не справиться.

– Нет, нет, Вадим! – с холодной яростью бросила ему в лицо Ольга. – Не смей меня просить ни о чем. Ты этого не достоин. Я вообще хочу как можно быстрее тебя забыть, выкинуть из своей жизни. Так что о помощи проси кого-нибудь другого, только не меня. Я и так в этой ситуации – жертва обстоятельств, пострадавшая сторона. Так что помогать я тебе не буду, и приходить сюда на свидания не буду, и писать тебе в тюрьму не буду. На меня не рассчитывай. А Клавдию Валентиновну постараюсь поддержать, я же человек добрый. Тем более, что непонятно, как такая милая женщина смогла вырастить ТАКОГО сына. Все, свидание окончено. Прощай, Вадим, и не поминай лихом.

С этими словами Ольга, гордо выпрямив спину, подошла к застывшему у двери с каменным лицом охраннику. Тот отступил на шаг, пропуская ее вперед, и распахнул дверь.

Дверь с металлическим лязгом захлопнулась за ними. И наступила темнота. Вадим не сразу понял, что сидит с закрытыми глазами, безвольно уронив на стол руки. А под потолком шипит и потрескивает лампа дневного света. Сглотнув невесть откуда взявшийся в горле ком, он поднял голову и посмотрел вверх. Одна лампа дневного света тускло горела, а вторая то гасла, то вспыхивала с неровными промежутками времени, словно посылая в мир сигнал СОС с помощью азбуки Морзе. Вот только мир, погруженный в свои важные дела и проблемы, не замечал этих жалких, беспомощных и никому непонятных сигналов.

Глава 10

Запах беды

Дурную весть принесла Ольга. Услышав об аресте сына, Клавдия Валентиновна не поверила. В памяти всплыл рассказ одной старой подруги, дочь которой училась в театральном институте. Пытаясь удивить, а значит привлечь публику, современные режиссеры придумали так называемый интерактивный театр. Зрители в этом театре становились равноправными участниками постановки, включались в разворачивающееся действо, а грань между залом и сценой стиралась, становилась невидимой.

Выслушав нелепую до абсурда и гнусную историю от будущей невестки, пожилая женщина только покачала головой ничуть не встревожившись. Она была уверена, что Дима ни в чем не виноват. Просто кто-то решил его разыграть. Становясь старше год от года и постепенно обменивая здоровье на жизненный опыт, бывшая учительница вынуждена была признать, что современная молодежь злее и грубее своих предшественников. Вот и устроил кто-то глупый и жестокий розыгрыш над ее сыном. Наиграется и успокоится, и все вернется на круги своя.

Вечером того же дня позвонил Дима и пообещал, что через пару дней вернется домой, и они все вместе посмеются над случившимся. Но следующим вечером в квартиру позвонили. Открыв дверь, Клавдия Валентиновна растерялась, увидев на пороге нескольких полицейских и двух соседок с нижних этажей, пенсионерку Нину Михайловну с первого и продавщицу из овощного ларька Варвару Семеновну с третьего. Обычно шумные, говорливые соседки испуганно молчали, косясь на рослых парней в полицейской форме и мужчину лет сорока в гражданской одежде.

– Здравствуйте, – спокойным, уверенным голосом хозяина положения поздоровался сорокалетний, – меня зовут Воскобойников Михаил Николаевич. Я следователь, и у меня ордер на обыск вашей квартиры.

Сунув в лицо обомлевшей хозяйки какие-то корочки и бумагу с печатью, Воскобойников прошел в квартиру не дожидаясь приглашения. Остальные молча проследовали за ним и, рассредоточившись по квартире, стали методично обшаривать шкафы и ящики столов. Соседки тихо перешептывались в коридоре, бросая косые взгляды на Клавдию Валентиновну.

А та ходила за Воскобойниковым по пятам, сразу определив его как главного, и бормотала растерянно:

– Какой еще обыск? Это же ошибка, глупая ошибка…

– Разберемся! – буркнул следователь и отодвинул ее в сторону, как мешающую мебель. Прошел в комнату Вадима и сразу направился к письменному столу.

Клавдия Валентиновна прислонилась к дверному косяку, вдруг почувствовав слабость в ногах, и с ужасом наблюдала за происходящим. Злая и глупая шутка на глазах превращалась во что-то ужасное. А когда следователь достал из ящика Диминого стола какой-то конверт и вытряхнул оттуда цветные глянцевые фотографии, сердце в груди матери трепыхнулось и застучало быстро и неровно, сбившись с привычного ритма.

– Понятые, – позвал Воскобойников громко, и в голосе его прозвучали торжествующие нотки, – прошу подойти сюда!

Обе соседки на цыпочках просочившись мимо еле живой хозяйки квартиры подошли и стали за спиной следователя.

– Обратите внимание на эти снимки, обнаруженные на ваших глазах в нижнем ящике стола.

– Боже мой! – тихо и испуганно охнула Михайловна. Семеновна молча вцепилась в ее рукав.

Второй конверт обнаружился между книгами на книжной полке. Чувствуя, что вот-вот упадет прямо под ноги своре полицейских ищеек, по-старушечьи шаркая ногами Клавдия Валентиновна прошла в комнату и села в уголок дивана. Гулкие удары сердца отдавались в ушах, в голове появился монотонный гул. Кажется, поднималось давление. Надо было встать и выпить таблетку, но бедную женщину парализовал страх. А соседки, поглядывая то на следователя, то на хозяйку, шептались так, что Клавдия слышала каждое слово.

– Кто бы мог подумать, что Дима на такое способен!.. – округлила глаза Михайловна и сокрушенно покачала головой.

– А я догадывалась, что он ненормальный, – зашипела на ухо подруге Семеновна. – Как ни глянешь в окно, так ни свет, ни заря Димка этот в своем спортивном костюме на улицу юрк, и бежит невесть куда! Вот мой Витька, как все нормальные парни, то напьется и буянит с дружками, то по девкам шлындрается. А этот – бегает! Говорю же, ненормальный!

– Дамы, – оторвал от обсуждения сплетниц Воскобойников, – пройдите на кухню, там наш сотрудник даст вам на подпись необходимые бумаги. Подпишите и можете быть свободны.

Кумушки кивнули, но комнату покинули с явным разочарованием, словно их выставили из зрительного зала на самом интересном месте спектакля.

Сколько времени занял обыск, Клавдия Валентиновна не знала, только вдруг заметила, что за окном совсем стемнело и пошел дождь, оставляя на стекле мокрые неровные дорожки. Так и побросав вытащенные со своих привычных мест вещи, полицейские ушли, оставив хозяйку в растерянном и оглушенном состоянии. После их ухода в доме остался странный, неприятный запах. Клавдия все пыталась понять, чем это пахнет? То ли мужскими ботинками, которые никто и не подумал снять в прихожей; то ли грязью, принесенной с улицы; то ли пропахшей потом полицейской формой. Клавдия Валентиновна выпила несколько таблеток для сердца и от давления и запила все это хорошей порцией корвалола. И лишь когда его приторный запах поплыл по квартире, она поняла, что так пахнет беда.

По дому поползли сплетни. Они просачивались тонкими невидимыми ручейками сквозь дверные щели из каждой квартиры, стекали вниз по ступеням, вились вокруг выкрашенных масляной краской перил, скапливались в темных углах у лифтов, большими лужами растекались под ногами разговорчивых старушек – вечных обитателей скамеек возле подъездов, и дальше текли по улицам, теряясь в лабиринтах переулков и широких проспектов города.

Соседи обсуждали случившееся с не меньшим жаром, чем несколькими месяцами ранее обсуждали звание «учитель года», полученное Логиновым. Вдруг кто-то вспоминал, как Вадим, будучи подростком, провожал одноклассницу домой и нес ее портфель. В свете произошедшего этот поступок казался странным: не было ли это проявлением нездоровых наклонностей мальчика?

Кто-то высказывал мнение, что парня испортили в армии, куда он пошел после окончания института. Мало ли что там в сугубо мужской среде происходит! Не свернули ли ему мозги на сторону произвол командиров или дедовщина?

И даже то, что всегда вызывало зависть и восхищение – не пьет, не курит, спортом постоянно занимается, всю зарплату матери в дом несет, – теперь будило подозрение: а чего это он такой правильный? Неспроста!

Возвращаясь из магазина, Клавдия Валентиновна наткнулась на великовозрастных сплетниц у подъезда. Старушки вместе с Михайловной и Семеновной спорили:

– Да не спортом он с этими толстухами занимался, а заводил их в спортзал школьный и насиловал там, – с полной уверенностью заявила Семеновна, толстая баба с грубым некрасивым лицом, – Воскресенье же, в школе никого нет. Делай что хочешь!

– Нет, Варвара, – возразила Михайловна, – девочка то, которую он оприходовал, худенькая была. Толстухи не в его вкусе.

– Так он для отвода глаз с толстыми возился! – встряла в спор остроносая седая старуха, для убедительности стукнув оземь своей деревянной тростью, которую держала в искореженных артритом пальцах.

– Да что вы такое говорите! – воскликнула, не сдержавшись Клавдия и опустила на асфальт пакет с продуктами. – Как вам всем не стыдно? Вы же Диму с пеленок знаете. Он же вырос на ваших глазах. Слова плохого от него никогда не слышали. Ни одного поступка, за который было бы стыдно, он не совершил, только помогал вам, злоязыким. Человек в беду попал. А вы, вместо того чтобы помочь, грязью его обливаете по чем зря. Советь у вас есть?!

Кто-то из сплетниц стыдливо отвел глаза, кто-то недовольно надулся. А привычная к перепалкам Семеновна пошла в атаку:

– Ясное дело, Валентиновна, ты про своего сынка плохо не скажешь. Но фотки-то эти срамные я своими глазами видела! – Она вытянула перед собой правую руку и растопырив средний и указательный пальцы поднесла их к глазам. – Вот этими самыми. И если тихоню твоего под арест посадили, значит есть за что. Правильно я говорю, бабоньки?

Варвара обвела требовательным взглядом кучку соседок, и те согласно закивали. В душе толстой продавщицы разрасталось торжество победителя: есть все-таки на свете справедливость! У нее самой сын Витька, ровесник Вадима, вырос непутевым, учиться не хотел, пристрастился к водке, как и его алкаш-папаша, ни на одной работе подолгу не задерживался, но зато в тюрьму ни разу не попал. Вот теперь эта гордячка-учительница перестанет смотреть на нее свысока!

Клавдия Валентиновна подхватила пакет с продуктами и, больше не сказав ни слова, пошла к двери подъезда. В спину ей неслись шепотки, многозначительное покашливание, смешки.

Захлопнув за собой дверь подъезда, пожилая женщина направилась к лифту, волоча в руке вдруг резко потяжелевший пакет. В глазах жгло, и пришлось поднять лицо вверх, чтобы не дать обидным слезам пролиться. Как же болела душа за сына! Ну что за люди вокруг?! Откуда в них столько злобы? Ведь ни она, ни Дима никому из них ничего плохого не сделали.

Она несколько раз нажала на кнопку вызова лифта, но отклика не последовало: лифт не работал. Подхватив поудобнее пакет с покупками, Клавдия Валентиновна пошла вверх по лестнице.

Каждый шаг давался с трудом, сердце заполошно стучало в горле, в висках, дыхание с хрипом вырывалось из груди. Несмотря на то, что она делала остановки на каждой лестничной площадке, силы покидали ее. Колени дрожали от слабости, а сердце, словно подвешенное на тонкой ниточке, беспомощно трепетало, то и дело замирая и останавливаясь.

Что же делать, как помочь Диме, думала она с усилием переставляя ноги со ступеньки на ступеньку. Надо пойти к этой девочке Лизе Меликовой, поговорить по душам, попросить забрать заявление из полиции. Ведь так нельзя! Ведь эта глупая и страшная ложь разрушит и ее жизнь. «Приду домой, приму таблетку и немного полежу, – решила Клавдия Валентиновна, – а потом пойду к этой девочке. Буду просить, умолять, в ногах валяться буду, но уговорю не губить Диме жизнь!»

Добравшись до седьмого этажа, Клавдия обессиленно опустила пакет с продуктами на пол и дрожащей рукой вытащила из кармана ключ. Она тщетно пыталась попасть в замочную скважину: слезный туман застилал глаза, а в глубине груди в тугой узел скручивалась жгучая боль. Так и не сумев открыть дверь, женщина медленно опустилась на колени и, закрыв глаза, привалилась к стене плечом…

Ее обнаружили соседи с восьмого этажа только через два часа. Вызвали скорую, но было поздно. Клавдия Валентиновна скончалась от инфаркта на пороге собственной квартиры.

Сердобольные соседки Нина Михайловна и Варвара Семеновна всеми силами старались оказать последнюю помощь бедняжке. Они нашли в старой записной книжке, лежащей в прихожей на полочке у телефона, номер двоюродной сестры Клавдии Валентиновны и сообщили о случившемся. А когда единственная родственница приехала из деревни, помогли организовать похороны. И с уверенностью можно было сказать, что при прощании именно они пролили больше всех слез над могилой бывшей соседки.