– Я переписывался с Алиной, понял, что она сильно пьяна, и решил подъехать забрать близнецов, чтобы с ними ничего не случилось. Сердце было в тот вечер как-то не на месте. Подъехал, а там уже все полыхает. Ну я недолго думал, сразу в дом кинулся. Чудо, конечно, что детей дома не было. Им бы хватило дымом надышаться. Уму непостижимо, что это сделала Настя. Никогда бы на нее не подумал… Знаете, я очень ее люблю, я даже жену так не любил. Если бы я не вытащил ее из горящего дома, я не знаю, как бы я жил дальше.

– Не могу понять, как же вы при такой сильной любви допустили, что любимая женщина будет жить в таких условиях? – удивилась Ника.

– А это все Алина. Она, знаете, из тех, кто любит сам за всех решать, как им надо жить. Для себя она выбрала нести свой крест с Кондратюком в благодарность за чудесное спасение в прошлом, для меня – куковать одному, без любимой женщины. И главное, она искренне верит, что там правильно и хорошо. Все в ней люблю, кроме этой черты характера – этой упертой категоричности. Из-за нее наша жизнь на много лет оказалась испорчена, и не знаю, получится ли склеить что-то сейчас, – грустно сказал Голицын.

Оказавшись в клетке кабинета следственного изолятора, Настя Мишина перестала отрицать очевидные факты и решила, что пришла пора разыграть карту милой, невинной девочки – жертвы обстоятельств. Ее отец и адвокат, присутствовавшие при допросе, сначала слушали ее не без сочувствия.

– Ну да, мы в тот вечер с Лилькой поссорились. Я ее толкнула, она упала, ударилась головой об дерево. Я не хотела ее убивать, это случайно получилось, – Настя наивно разводила руками, делала удивленное лицо и вообще всячески страдала. – Я была просто в шоке, не знала, что делать.

– По этой причине вы, Настя, сразу стали названивать брату погибшей девочки и придумывать план, как скрыть труп и не «спалиться»? Для шокированного человека очень продуманное поведение.

– Я так страдала. Лиля была моей подругой, – пустила слезу Настя. – И вообще я – несовершеннолетняя жертва сексуального насилия, со мной нельзя так строго разговаривать.

Ника решила прервать Настины страдания.

– Настя, а зачем вы все это делали? Ладно, в ситуации со смертью Лили, допустим, у вас с ней действительно произошла ссора в лесу. А целую семью вы зачем пытались убить?

Настя снова окрысилась и перестала изображать из себя невинность:

– Да потому что надоело мне жить по уши в дерьме. Что хорошего я в жизни видела? Вечно пьяного отца? Парня-идиота? Ребенка в четырнадцать лет, который мне на фиг не сдался, но аборт было уже поздно делать? Я жить хочу нормально. По-человечески. В хорошем большом доме. Хочу ездить на дорогой машине. Красиво одеваться. Почему одним все, а другим ничего? Понятно, эта сучка Алина дочку под богатого подложила и рогом уперлась, что не скажет мне, как связаться с богатым дедушкой Матвея. Тварь! А я сейчас все равно его найду, пусть заботится о правнуке, о моем Матвейке. Наши будут бабки, все равно! – орала Настя.

– Настя, а вы понимаете, что ваша погоня за наследством, по сути, ни на чем не основана? – спросила Ника.

– Как это не основана? Все по закону. У Алины, старой стервы – батя богатый, а мой Матвейка – их наследник, все наше будет.

– Ну, во-первых, ваш богатый дедушка, наследство которого вы так упорно делите, еще жив и здоров. А во-вторых, с чего вы решили, что он вам что-то оставит или вообще будет помогать?

– Как не будет помогать? Мы же родня?

– О боже, Настя! Вы ему явно не родня. Вы – убийца. Я думаю, что он с большим удовольствием оставит все свои богатства фонду помощи маленьким голодным котикам, а не вам, Настя, – Ника понимала, что агитировать за добро и нравственность в этом случае уже бесполезно, но не смогла отказать себе в удовольствии сказать Насте какую-то гадость.

– Какие котики? Все будет мое и Матвейкино, – тупо повторила Настя. – Вот увидите!

– Я пока вижу лишь то, что вы нам нагло врете. Согласно заключению судебной медицинской экспертизы по трупу Лили она умерла явно не от того, что при падении ударилась об дерево. У нее на черепе следы от не менее чем двадцати воздействий тупым твердым предметом с ограниченной поверхностью воздействия. Вы ей всю голову разбили!

– Вы ничего не докажете!

Лицо Ивана Мишина, присутствовавшего при допросе, отражало крайнюю степень брезгливости. Когда они закончили допрос, он догнал Нику в коридоре изолятора и спросил:

– Ника Станиславовна, а можно мне при этом всем не присутствовать? Стыдно мне за Настю, не могу понять, как это все возможно, когда я ее упустил.

«Наверное, когда «бухал» как не в себя», – подумала Ника, а вслух сказала:

– Вы – законный представитель Насти, без вас никак нельзя, она же еще несовершеннолетняя.

– Ника Станиславовна, ну как же так? Как же у нее руки поднялись? Лиля ее подружка, Матвей – жених, Ванька – безвредный пацан абсолютно, Колька и Алина – наша родня, считай! А она их в могилу загнать решила, – недоумевал Мишин, очнувшийся, наконец, от алкогольного сна.

Ника пожала плечами. Она сама не могла понять, как в семнадцать лет можно было решиться забить палкой подружку по детским играм, а потом отравить и сжечь целую семью. Неужели вера в какое-то эфемерное богатство так застит глаза?

В кино на этом месте расследование, как правило, и заканчивается. А в жизни все только с этого момента и начинается. Ника провела опознание с участием Насти Мишиной и Яшки-цыгана, предварительно спрятав длинные волосы Насти и волосы статистов под бейсболками. После таких метаморфоз Настя, действительно, стала похожа на щуплого подростка. Яшка-цыган опознал ее очень уверенно, сразу ткнув в нее пальцем.

– Вот этот пацанчик, у которого я кулон купил!

«Вот тебе и Яшка, – подумала Ника. – Ключевой свидетель получился».

Пришли ответы на запросы в отношении человека, называвшего себя Николаем Кондратюком, и его жены Алины Левенталь. «Кондратюк», как и предполагалось, оказался вовсе не Кондратюком, а членом Волговской организованной преступной группировки Василием Ширшовым по кличке «Шершавый», с 1997 года он находился в розыске за совершение убийств и разбойных нападений. Так что смерть при пожаре спасла его от возмездия за все содеянное.

Алина Левенталь по документам оказалась мертва. В 1997 году она сначала, как и ее дочь двадцать два года спустя, была заявлена безвестницей. В ходе розысков вышли на след банды, в которую входил Василий Ширшов, а также на место в лесу, куда свозили для «ликвидации» всех неугодных. Там, в братской могиле, откопали труп красавца-игрока, из-за которого жизнь юной Алины пошла под откос, а также труп неустановленной женщины, в котором измученный неопределенностью по поводу судьбы единственной дочери Левенталь опознал свою Алину. Широкого применения геномной экспертизы тогда не было, поэтому сильно разложившийся труп захоронили под именем Алины Левенталь.

Ника посмотрела на фото безвестницы из розыскного дела конца девяностых, и сомнений у нее никаких не стало. Яркая семитская внешность Левенталя передалась и его дочери, и его внучке. Алина и Лиля в молодости вообще были очень похожи, неотличимы друг от друга. Так что причина, по которой Лазарь Левенталь при всем своем богатстве за столько лет не нашел свою дочь, была довольно проста: он по ошибке похоронил ее много лет назад.

Права ли была Алина Лазаревна, обрекая свою семью на прозябание в Нижних Ямках? По какой причине интеллигентная девушка столько лет держалась за штаны бандита, жила с ним, нарожала ему детей? Из благодарности? Из страха? – Ника не находила для себя ответов на эти вопросы.

По другому пути пошла бы жизнь Алины Лазаревны и ее потомства, если бы она нашла в себе силы простить своего отца? – нет ответа и на этот вопрос.

Своим недоумением Ника поделилась с коллегами, зашедшими к ней в кабинет на вечерний чай. Денис Денисович предположил, что тайна такого поведения скрыта в стокгольмском синдроме. Определенная логика в этом была. Ника высчитала, по срокам получалось, что старший ребенок Кондратюков – слабоумный Иван – был явно биологическим сыном первого жениха Алины Левенталь.

– Вот видите. Беременная молодая женщина, чудом избежавшая мучительной смерти, из благодарности влюбляется в своего спасителя, забыв при этом, что он же является и ее мучителем. Все логично, – резюмировала Леся, поедая пирожное в виде корзиночки с цыпленком – любимое вечернее лакомство в Бродском межрайонном следственном отделе.

– Не знаю, не могу понять, как этот синдром преследовал ее столько лет, – продолжила дискуссию доморощенных психологов Ника, откусив кремовому цыпленку голову. – У нее же были прекрасные отношения с Голицыным-старшим, он мне вообще под конец последнего допроса зачем-то признался, что Алина – любовь всей его жизни, а младшие дети вообще от него.

– Любят почему-то люди тебе рассказывать все подряд, – заулыбалась Леся.

– В общем, «загадочность и есть тот тайный омут, что мерцает в самых глубинах каждой женской души», – процитировал кого-то очень мудрого начитанный Денис Денисович.

В этот момент под дверью кабинета заскреблись, она распахнулась, и в комнату вошел Макс Преображенский.

– Ой, Макс, привет! – замахала ему жизнерадостная Леся. – Тебе же только через неделю выходить из отпуска!

– Да я шел мимо, вижу, свет горит у Ники Станиславовны, дай, думаю, зайду, – ответствовал Макс, пристраивая шапку и куртку на вешалку.

– Да Макс просто почувствовал, что мы тут плюшками балуемся, – хихикнула Ника, знавшая Макса не первый день.

И они все вместе сели пить чай, и увидела Ника, как это хорошо, когда на этой физически и психологически тяжелой работе тебя окружают такие славные люди, с которыми одинаково приятно и отрабатывать «убой», и пить чай с пирожными-«цыплятами».

– Ника, я слышал, что вы безвестницу раскрыли? – начал Макс с уже набитым ртом.

– Ага, убийца – Настя Мишина.

– Та девчонка? Ничего себе! А это точно? С виду она такая милая… – недоумевал следователь Преображенский.

– Точно-точно… Это ты у нас, как настоящий джентльмен, видишь в женщинах только хорошее, – улыбнулась Ника.

Ника пришла в свою пустую квартиру, как обычно – очень поздно. Она почувствовала, как сильно устала. Лучше бы годами искать в лесах трусики гражданки Титиной, чем оформить один реальный износ или убийство несовершеннолетней девочки. И лучше не задумываться о том, что максимальное наказание для маленькой мерзавки Насти Мишиной по действующему закону – это всего лишь десять лет лишения свободы. И единственная причина такой невероятной мягкости будущего приговора заключается в том, что убийце на момент совершения преступлений было семнадцать, а не восемнадцать лет. А восемнадцать Насте исполнится только завтра…

Она лежала на диване в своей маленькой съемной квартирке и смотрела, как за окном в темноте кружатся белые снежные тени. Она чувствовала, как наваливается на нее эта усталость, так хорошо знакомая всем следователям, когда вымотался настолько, что даже уснуть сразу тяжело. Она закрывала глаза, и перед ней вставали разрытые могилы в лесу, фотографии из старого дела, Настя Мишина в клетке…

Из потока мыслей-образов Нику вырвал звук сообщения, пришедшего ей на телефон. Абонент Погорельцев С.А: «Ника, выходи. Я у твоего дома».

Внимательный читатель, наверное, вспомнил, что следователь Речиц ранее занесла абонента «Погорельцев С.А.» в черный список. Но для Ники перекидывание Погорельцева в черный список и обратно стало уже своего рода милой забавой. И вот он поймал тот момент, когда хотя бы на уровне телефонных разговоров и сообщений был промежуточно прощен.

«Где-то это все уже было», – подумала Ника, но встала, пригладила волосы, накинула на плечи куртку и вышла.

У подъезда она увидела Сергея, он шел ей навстречу.

– Вот, приехал тебя хотя бы за руку подержать. Если ты разрешишь, – вид у него был несчастный и виноватый. – Ника, я теперь один живу, поверь мне. Давай попробуем начать что-то вместе, я тебя очень люблю.

Ника терпеть не могла диалоги в стиле мелодраматических российских сериалов, поэтому коротко ответила:

– Хорошо, давай попробуем, – хотя в глубине души впервые за много дней снова почувствовала себя абсолютно счастливой.

Час был поздний, снег шел, не переставая. Он засыпал Бродскую центральную городскую больницу, где дремал на дежурстве хирург Потешкин, и Михаил Михайлович Голицын в палате нежно брал за руку Алину Левенталь – женщину, которую он любил всю жизнь.

Снег падал на крышу коттеджа семейства Голицыных, в котором, ненароком касаясь друг друга плечами, Миша Голицын и Вика Иванова сидели у камина, рассматривали фотографии и вспоминали Лилю. И выглядели если еще не счастливыми, то уже спокойными и посветлевшими.

Снежинки кружились над скромным домиком Мишиных. Внутри Иван Мишин выливал в раковину припасенную загодя бутылку водки, задумчиво смотрел, как ароматная жидкость исчезает в сливном отверстии, и думал, что упустив в алкогольном забытьи дочь, не позволит себе так же упустить и внука – маленького Матвея.

Кино на этих кадрах обычно заканчивается. А в жизни с этих моментов все только начинается.