Она ощущала себя Алисой из Страны чудес. Кто бы мог подумать, что книга, которой она зачитывалась в детстве, когда-нибудь воплотиться в, пусть и такой искаженной, но реальности.
Комната все ещё странным образом материально воплощала мысли и случайные фразы Кэтрин, записанные в дневнике. С которым она не расставалась, в моменты, когда не была занята бдением у окна или чтением книг, услужливо появлявшихся на полке.
К слову о книгах: завтра полка наверняка обзаведёшься бессмертным творением Льюиса Кэролла, а сегодня в распоряжении Кэтрин появились другая, с довольно интригующим заголовком – “История ночи”. Пожалуй, слишком часто в этих стенах, она размышляла именно об этом времени суток. А может, то были отголоски ее прошлой жизни, в которой, насколько она помнила, была подобная книга.
Кэтрин действительно назвала, в одной из недавних записей, свою жизнь до попадания в первую комнату, как прошлую. Потому что стала считать ее безвозвратно утерянной. Иногда, она ловила себя на мысли, что не может с уверенностью сказать, что было в ее этой прошлой жизни. Кем она была на самом деле, были ли Крис и Брайан? Что уж там говорить про книгу, появившуюся сегодня по непонятным причинам.
Пока что, такие помутнения на почве неуверенности случались с Кэтрин всего пару раз. Но их оказалось достаточно, чтобы она, с несколько маниакальной тщательностью, перечитала от и до свой дневник из прошлой жизни, а затем, переписала наиболее значимые, по ее мнению, события, уже в новый, тем самым ещё лучше откладывая их в своей памяти.
Кэтрин совершенно не нравилась ее теперешняя жизнь, но в силу того, что изменить что-либо она не могла, то старалась находить плюсы своего положения. Их оказалось немного, и они были незначительны, что все равно не помешало Кэтрин несколько воспрянуть духом от их осознания. Во-первых, и что немаловажно, она могла наблюдать за жизнью Криса и Брайана. И если с жизнью Криса она была, в целом знакома, то, что творилось с сыном после ее исчезновения, было для нее загадкой. К ее удивлению, она часто видела с Брайаном ещё и Майка, который, по ее собственным догадкам, взял на себя заботу о ее сыне. Это открытие отозвалась в ее душе благодарностью и уважением. Ведь раньше Кэтрин даже и не думала о том, насколько сильна любовь и привязанность Майка к ней. В такие моменты ей хотелось оказаться с ним рядом, но ей оставалось только играть роль безучастного наблюдателя.
Окно “показывало” ей лишь короткие истории, словно вырванные из альбома с фотографиями. Но и этих эпизодов было достаточно, чтобы составить представление о жизни Брайана. В его детские годы Кэтрин часто видела его в доме ее родителей, в некогда бывшей ее, комнате, немного переделанной под проживание в ней мальчика. Из чего она сделала вывод, что Брайан или жил там, или проводил достаточное время с бабушкой и дедушкой.
Больше всего Кэтрин запомнился один фрагмент, который она увидела уже будучи во второй комнате, в день под номером 5. Она застала Брайана, сидящим на кровати. Сложив ноги по-турецки, он что-то увлечённо читал, освещая книгу фонариком своего телефона. Скорее всего, было уже довольно поздно и ему давно пора было спать. Пару раз он отрывался от книги и поднимал голову, несколько секунд гипнотизируя дверь, прислушиваясь к шагам с другой стороны, готовый в любой момент притвориться спящим. По крайней мере, сама Кэтрин частенько проделывала подобное. В какой-то момент дверь открылась и в комнату пролился яркий свет из коридора, а в проеме появилась фигура Майка. Он был одет, совсем не по-домашнему, в темный костюм, как если бы только что вернулся с работы. Брайан сразу захлопнул книгу и поднял голову на Майка в немой растерянности. И, хотя Кэтрин по-прежнему не могла слышать ни звука, она отчетливо видела, что ни один из них не сказал друг другу и пары слов. Она наблюдала, как Майк медленно подошёл к кровати Брайана и сел на ее край. Кэтрин точно также, как и ее сын по ту сторону окна, замерла в ожидании. По тому, как облегченно опустились плечики Брайана, а затем он и вовсе обнял Майка, она поняла, что тот не ругал мальчика и не сказал ему ничего плохого. Наоборот, они начали очень оживленную беседы, если судить по тому, как Брайан снова открыл книгу, демонстрируя ее Майку и глядя ему в глаза, то ли в поисках одобрения, то ли ответов на вопросы, которые он, возможно, задал.
“О, Майк”, – не уставала шептать Кэтрин в то время, как уже поливала слезами, сложенные на столе, руки. Других слов, чтобы ещё раз выразить свои чувства от открывшейся ей сцены, у неё не находилось.
После этого трогательного и одновременно тяжелого для неё фрагмента, Кэтрин долго не решалась подойти к окну. Она видела, что свечение за ним частенько рассеивалось, как всегда бывало, когда окно собиралось показать ей очередную историю, но совсем не готова была увидеть какую. Вместо этого она надолго, на целых три дня, углубилась в чтение, чтобы хоть как-то рассеять плохие мысли, прерываясь только, когда становилось совсем темно.
Это и было вторым плюсом пребывания в комнате и, собственно, вторым занятием, за которым Кэтрин могла убить время. Хотя, очень часто ей казалось, что это время убивает ее, настолько жестокой и незаслуженной она считала свою судьбу. Не раз это осознание доводило ее до полнейшего отчаяния и тогда идея о том, что, возможно, пора бы открыть вторую дверь и посмотреть, что за ней скрывается, не казалась настолько пугающей.
И достигла она своего апогея на десятый день, когда свечение за окном было как-то по-особенному ярко-голубым, а взгляд Кэтрин все чаще останавливался на двери, которая прямо-таки манила своей неизвестностью.
Кэтрин встала с кровати и медленно, будто во сне, подошла к двери. Она не показалось ей, ни чем-то страшным, ни чем-то благостным. Пару секунд на раздумье – и вот ее рука тянется к заветной ручке. Когда пальцы уже крепко ухватились за холодный металл, Кэтрин вдруг задумалась о том, что же она ожидает и что бы хотела увидеть по ту сторону. Ей отчаянно надоело ее заточение в четырёх стенах, пускай в нем и имелись кое-какие плюсы. Но вторая комната так и осталась подобием тюрьмы. А ей же хотелось свободы, которую она видела в возможности сбежать от давящего на неё однообразия.
И она побежала. Отчаянно и быстро. Она побежала тем быстрее, чем больше за каждой из дверей оказывалось одинаковых комнат с, вмиг ставшими ненавистными, окнами и полками. Двери за ее спиной хлопали все громче, ее дыхание все сильнее сбивалось, а руки все больше уставали толкать дверь за дверью, которые, казалось, становились только тяжелее. Кэтрин перестала замечать, что происходит вокруг, а все, что она видела перед собой – бесконечная череда дверных косяков, сливающихся в калейдоскоп размытых, коричневых пятен. Хлопок, три больших шага, больше походивших на прыжки, и хлопок повторялся вновь, но уже с другой стороны. Он стоял оглушающим набатом в ушах Кэтрин, затмевая собой любые мысли и даже полумысли. Когда одной-единственной все же удалось пробиться, Кэтрин остановилась, как вкопанная, едва за спиной закрылась очередная дверь.
То, что ей открылось, заставило ее испуганно вжаться в дерево, лихорадочно нащупывая круглую ручку. За дверью, насколько хватало взгляда, была пустота, которая прямо-таки светилась своей чернотой. Кэтрин плотно зажмурилась, так по-детски спасаясь от чего-то страшного и неизвестного. Простояв так какое-то время в полнейшем бездействии, парализованная собственным воображением (ведь ничего по-настоящему ужасного Кэтрин не увидела), она снова медленно открыла глаза. Тут же перед ней мелькнула яркая вспышка и в мгновение ока растворилась. Кэтрин часто заморгала, до рези в глазах вглядываясь в темноту, в которой, как не старалась, не могла ничего увидеть. Вторая вспышка была замечена ею чуть раньше, а оттого Кэтрин имела возможность проследить ее зарождение из крошечной искорки, появившейся из ниоткуда, словно окружающее пространство вывернуло свои карманы и вытряхнуло из них все содержимое, до едва заметного расширения и, в конце концов, затухания. Как заворожённая, она всматривалась в темную бесконечность перед собой и даже сделала два робких, несмелых шага вперёд, после того, как носочком аккуратно проверила наличие там твёрдой поверхности. Факт того, что ей было на что опереться немного приободрил Кэтрин и она сделала ещё пару крошечных шагов. Но оказалось, что она отошла уже достаточно далеко от двери, чтобы, обернувшись, нащупать вместо неё пустоту. Внезапно, это стало ее мало заботить, потому что из темноты начала зарождаться третья вспышка. Она оказалась гораздо ближе, чем первые две, и теперь, достигнув своего пика, образовала едва уловимую фигуру, показавшуюся Кэтрин смутно знакомой. Но и она исчезла прежде, чем девушка смогла хоть что-то понять.
Каждая вспышка сопровождалась только светом, но не звуком, а потому Кэтрин в какой-то момент подумала, что потеряла способность слышать. Но мысль об этом растворилась в темноте, стоило появиться очередной искорке. В этот раз Кэтрин могла с уверенностью сказать (и сказала бы, если бы не боялась не услышать свой голос), что фигура, возникшая перед ней, была определенно человеческой и, судя по очертаниям, мужской. Стоило невообразимой догадке пробраться в голову, как она тут же подтвердилась вполне наглядным проявлением: сперва фигура метнулась влево от Кэтрин, а затем переместилась в противоположную сторону, пока не зависла в пространстве прямо перед ней, внезапно алым, пятном. Она смогла четко рассмотреть лицо Криса, как только проявились его очертания. Его глаза были закрыты, губы плотно сжаты в тонкую линию, а кожа казалась неестественно бледной. Да и красноватый оттенок мигом впитался в пустоту, словно его и не было.
Кэтрин казалось, что она смотрела в лицо Криса, как минимум несколько минут, но сколько бы шагов вперёд она не делала, как бы не старалась протянуть к нему руку, он все равно оставался равноудалённым от неё. Пока его фигура снова не уменьшилась до едва заметной точки, а потом и вовсе не исчезла.
Вспышки продолжали мелькать с разных сторон, проносясь мимо Кэтрин. Только ещё одна была, в отличии от остальных, алой. При чем была такой не сразу, а приобрела этот оттенок где-то на середине своего пути. Во всех вспышках неизменно возникал облик Криса. Каждый раз он был почти одинаковым: закрытые глаза, тело, выпрямленное в линию, со сложенными по бокам руками. Точно так же, как перед каждым его перемещением в будущее, которые наблюдала Кэтрин.
Череда вспышек закончилась так же внезапно, как и началась, и Кэтрин снова со всех сторон обступила непроглядная чернота. Она липла к коже, словно пыталась поглотить ее, утащить на дно самой глубокой бездны, чтобы оставить там навеки. В голове Кэтрин, внезапно, помутнело, в ушах зашумело, а ноги быстро потеряли опору, так, что она рухнула вниз, теряя сознание. Теряя образ Криса, двери за спиной и, ставшей ненадолго привычной, пустоты. Теряя саму себя, оставляя ее в прошлой, уже такой неправдоподобной, жизни.
Кэтрин не знала, как много времени она провела в небытие, но, очнувшись, она больше не чувствовала себя собой. Она лежала ничком на кровати в комнате с книжной полкой, столом, стулом и окном, за которым разливалось розовато-сиреневое свечение. На стене по-прежнему красовалась цифра девять, наспех выведенная ее рукой, а рядом отчетливо виднелись десять коротеньких чёрточек. Они казались безмолвным доказательством, что ей просто привиделись, и бесконечные двери, которые она отпирала одна за другой, и пустота, скрывающаяся за последней из них, и, конечно же, вспышки, в которых ей виделся образ Криса.
Описать, что изменилось вокруг или же в ней самой, Кэтрин не смогла бы, даже, если бы сильно попыталась. Вот только она перестала узнавать себя даже в своих мыслях, настолько они казались ей чужими и противоестественными. Ее терзали внутренние, незнакомые ей, демоны, внушающие ужасные идеи. Кэтрин казалось, что она заперта в клетке за все прегрешения мира и останется в ней на веки веков. Каждая секунда, коих она успела сосчитать уже сотню, чудилась ей отдельной, долгой вечностью.
Мысли, цифры, страхи кружились в ее голове, как стремительный водоворот, затягивая Кэтрин все глубже в пучину, из которой нет возврата. Она тяжело осела на пол и ее губы исказил безмолвный крик. Давясь собственным неровным дыханием, она закашлялась, глаза увлажнились проступившими слезами, а трясущиеся руки обхватили колени так крепко, что побелели костяшки пальцев.
Свечение за окном постепенно померкло, знаменуя тем самым окончание очередного условного дня.
Глава 6
В приемном отделении, где сидели Крис и Том, было тихо. Посетителей и больных не было, а потому робот за стойкой регистрации перешёл в режим ожидания.
В том же режиме находились и молодые люди, только тревожные движения Криса, когда он ерзал в кресле, нарушали застывшее безмолвие вокруг. Они сидели так уже около часа и за все это время перекинулись лишь парой слов. Крис – из банальной неспособности поддерживать беседу на отвлеченные темы, когда само его сознание могло концентрироваться только на одной мысли. А Том – из четкого понимания, что его слова не принесут другу никакого утешения, а только могут разозлить, ведь в минуты нервного напряжения Крис терпеть не мог пустой болтовни.
Каждый раз, когда в приемной кто-то появлялся, не важно человек или робот, Крис вскакивал на ноги, с безумными глазами провожая вошедшего. И всякий раз, Том мягко останавливал друга, держа его за плечо и усаживал обратно в кресло.
– Принести тебе что-нибудь? – Том нарушил, в конце концов, молчание, когда их бдение уже приближалось к двум часам.
– Нет, ничего не надо. Спасибо, – ответил Крис, неохотно выныривая из своих тяжких размышлений.
Том не собирался вступать с ним в споры, а потому лишь обеспокоено покачал головой. Выйдя из приемной, он направился прямиком в кафетерий, который находился в соседнем крыле, связанном с этим длинным коридором.
Несмотря на отнекивание Криса, он все же прихватил для него стаканчик бодрящего кофе (так как ждать им ещё было долго) и большой круассан с ветчиной и сыром, потому что у Тома закрадывалось подозрение, что друг вряд ли сегодня тратил время на завтрак, как, впрочем, и на сон.
Том нашёл Криса ровно там же и в том же положении, как и 15 минут назад. Разве что его руки теперь лежали на коленях, а не были плотно сомкнуты на груди, и было заметно, как они слегка подрагивали. И голова была чуть опущена и наклонена набок. Похоже, что усталость и напряжение все же взяли верх и Крис ненадолго задремал.
Том аккуратно сел на своё место, стараясь не издать ни звука и тихонько принялся за свой импровизированный ланч. Но Крис почти сразу проснулся, словно ощутил присутствие друга (а, может, присутствие еды, ведь он и правда был чертовски голоден). Он удивленно посмотрел на Тома, соображая, когда тот успел вернуться и почему он этого не заметил. А потом резко вскочил и заозирался по сторонам в поисках кого-то или чего-то.
– Я что, заснул? Как долго я спал? Есть какие-то новости?
– Сядь, пожалуйста, и успокойся, – медленно сказал Том. Он излучал внешнее спокойствие, которое хоть немного, но все же передалось Крису. – Меня не было от силы минут 10.
Крис, удостоверившись, что друг прав, вернулся на своё место. Том подтолкнул ему пакетик с выпечкой и протянул стаканчик с кофе:
– Поешь. Займёшь себя хоть этим. А то твои дёрганные движения отбивают у меня весь аппетит.
Том криво усмехнулся, хоть и шутка сразу показалась ему нелепой и неуместной.
Крис попробовал отмахнуться, но Том настойчиво не опускал руку, снабжая это красноречивым взглядом, и друг, все же сдался.
Когда с трапезой было покончено (за рекордно короткое время, надо сказать), Том предложил:
– Может сходишь проветришься? А, если придёт врач, я тебе сразу позвоню.
Но, как раз в этот момент появился доктор Смит и все внимание Криса переключилось на него.
– Ну что там? – спросил он со все возрастающим волнением. Уж очень ему не понравилось выражение лица доктора. – Как все прошло?
Доктор Смит привык приносить родным своих пациентов не только хорошие новости. Иногда ему казалось, что в этом и заключается самая сложная часть его профессии. Ведь ему приходилось быть тем, кто убивает всякую надежду. Но, тем не менее, за годы работы, его тон приобрёл некую отчужденность и поэтому звучал сейчас так равнодушно и ровно:
– Боюсь, что у меня нет для Вас хороших новостей, мистер Стар. Как я и говорил Вам ранее, риск осложнений после операции был очень высок. И, к сожалению, она не дала желаемых результатов. Мы можем продолжать поддерживать ее жизнедеятельность аппаратным методом. Но я не буду Вас обнадеживать и обещать, что миссис Стар когда-нибудь придёт в себя. Боюсь, что процесс уже может быть необратим.
– Неужели ничего нельзя сделать? – воскликнул Том, в то время, как Крис сохранял молчание, отказываясь верить, что все его усилия оказались напрасными. Ответа доктора Смита он уже не слышал и узнал его только от Тома, пока сам доктор ждал реакции от Криса. Собственно, ответом было предложение об экспериментальном методе лечения, который ещё находился на стадии клинических испытаний.
– И Вы мне только сейчас это предлагаете? – спросил Крис, наконец, совладав с собой. Он гневно посмотрел на доктора, ожидая, как минимум обоснованных объяснений.
– Этот метод, как я и сказал, сейчас на стадии активного тестирования. Но все добровольцы получают довольно малую дозу вспомогательных препаратов из-за легкой степени повреждений. Я не знаю, что случится, увеличь мы дозу, что необходимо в этом конкретном случае. Я не даю никаких гарантий. И в целом не буду Вас обнадеживать – шансы крайне малы.
Крис опять погрузился в молчаливые раздумья, а потому за него ответил Том:
– Дайте нам, пожалуйста, 10–15 минут на размышление, если можно?
– Конечно, – отрывисто кивнул доктор и поспешно вышел из приемной, оставляя Криса и Тома одних.
Снова воцарилось молчание, но Том терпеливо ждал, когда Крис заговорит первым. Но тот не спешил. Он возлагал такие надежды на успешный исход операции, ради которой столько работал, что сейчас не мог найти в себе сил признать очевидное. Все оказалось напрасным: стремления, длиною в месяцы, закончились провалом. Несколько долгих минут у него были только мысли отчаяния, которые нашли своё отражение в устало склоненной голове, которую он обхватил руками.
Постепенно до Криса стал доходит смысл слов доктора Смита, пересказанных ему Томом. Сначала, они не показались ему тем самым лучиком надежды, а наоборот – лишь жалким способом продлить неизбежное. Но, чем больше он размышлял, тем больше склонялся к тому, что, все же, стоит попробовать.
“Ты ничего не теряешь, если попробуешь”, как обычно говорят в случаях, когда сталкиваешься с муками выбора, что в данный момент не значило ничего. Ведь ему было, что терять. Но без этой попытки шанс потерять был ещё выше.
–Думаешь, стоит попробовать? – спросил, наконец, Крис, уже приняв решение, которое все равно нуждалось в поддержке друга.
Том задумался, не ожидая такого вопроса. Он мог безоговорочно присутствовать рядом, говорить с другом, поддерживать, но принимать настолько важные решения, он считал, что Крис должен самостоятельно. Поэтому он ответил, как можно мягче:
– Я не могу решать за тебя, – Том посмотрел ему в глаза и увидел в них то, что заставило добавить, – к тому же, думаю, что ты и сам уже знаешь ответ на свой же вопрос.
А потом сказал еще, теперь уже совсем тихо:
– Она бы одобрила любое твоё решение, можешь быть уверен.
Крис дёргано кивнул, плотно сцепив губы, потому что к глазам стали подступать внезапные слезы, а сейчас для них было не время.
Врач вернулся ровно через 15 минут и сразу получил утвердительный ответ Криса.
– Я подготовлю все необходимые бумаги. Вам нужно будет их подписать.
– Доктор, – окликнул его Крис, с трудом выдавливая из себя слова. – К ней можно? Я хочу ее увидеть.
– К сожалению, сейчас я не смогу Вас пропустить. Приходите завтра. Я скоро вернусь, когда все подготовлю, – добавил он снова.
Когда с бумагами и прочими формальностями было покончено, Крис и Том вышли под последние лучи заходящего, зимнего солнца, которое уже стремительно скрывалось за горизонтом.
– Домой? – уточнил Том, вопросительно глядя на Криса, готовый принять любое его намерение, лишь бы не оставлять его сейчас одного.
– Не хочу домой, – отрезал Крис. Он зябко поежился под резким порывом ветра и покрепче укутался в тёплую куртку.
– Разгуливать по улицам – явно не лучший вариант. К тому же, вечером холодает. Поэтому сейчас поедем ко мне, а потом – куда захочешь. Я весь твой на сегодня.
– Ты так всех уговариваешь? – осведомился Крис со слабой улыбкой, которая была чуть ли не первой за сегодня.
– Не всех, а только тех, кто мне уж очень нравится, – в тон ему ответил Том, шутливо потрепав его за щеку. – А ты просто чертовски хорош.
Сдавленный, кашляющий смех Криса разнесся по парковке пугающим эхом.
Отсмеявшись, он спросил уже серьезно:
– А Элис не будет возражать?
– Она уехала к родителям на неделю. Так что нам никто не помешает, – заговорщицки добавил Том.
– Ты просто невыносим, – покачал головой Крис.
Но другу удалось немного рассеять его тревоги. К нему понемногу начала возвращаться уверенность, что не все потеряно и все ещё может получиться. А значит будет новый день и его медленная, но верная борьба продолжится. И в этот самый момент Крису показалось, что ему хватит сил на все задуманное.
Парк был почти что безлюден, если не считать несколько парочек, жавшихся к друг другу, да двух любителей собак, которые, уже тащили своих питомцев к главному выходу.
Свернув с широкой аллеи, Майк Харрис зашагал по знакомому маршруту вглубь парка, ведущему прямиком к озеру. Там его уже ждали.
– Наши встречи на этом месте уже становятся доброй традицией, – сказал мистер Уайт, стоя спиной к Майку, едва заслышав его приближающиеся шаги по хрустящему снегу.
– Что за срочность? – как всегда без приветствия, спросил Майк, поравнявшись с ним. – Почему мы не могли поговорить в офисе?
– Здесь мне спокойнее, – ответил мистер Уайт.
А Майк задумался было ли это оправданной необходимостью или же чудаковатой прихотью старого человека? Последнее, однако, с натяжкой можно было применить к Уайту.
– Я бы хотел поговорить о Брайане. Меня очень беспокоит его поведение.
– Почему же Вы сами с ним не поговорите? – спросил Майк со значительной долей иронии, потому что прекрасно знал ответ.
– Меня он, к сожалению, не послушает.
“Почему же интересно?” – пронеслось в голове у Майка, а мистер Уайт продолжил:
– А тебе он доверяет и прислушивается к твоему мнению.
– Увы, не всегда. А если Вы о его общении с Кристианом Старом, то ничем не смогу помочь. Я уже говорил с ним, и его позиция по этому поводу осталась неименной.
– Вот как, – задумчиво проговорил мистер Уайт, совсем не удивляясь, как показалось Майку. Впрочем, его лица, обращённого к озеру, все равно не было видно. – Значит, придётся действовать моими методами, раз уж по-хорошему не выходит.
– Что Вы имеете в виду?
– То же, что и раньше: я не намерен больше терпеть его присутствия в жизни Брайана, а потому сделаю все – вплоть до его физического устранения.
– Чем он Вам так не угодил? Не то, чтобы я был от него в восторге, но все же…
– Он знает обо мне неудобную для меня правду. И рано или поздно он заговорит. И хорошо, если в таком случае он заявится напрямую ко мне или к тебе. А если, к примеру, к Брайану или ещё к кому похуже? Если уже не рассказал.
– Не рассказал, – с уверенностью сказал Майк, переводя усталый взгляд на пожилого мужчину. – Брайан бы не стал скрывать от меня. Он бы потребовал ответов. Думаю, что для Кристиана эта правда также неудобна, как и для Вас. Хоть и по другому поводу.
Майк замолчал, устремляя взгляд вдаль на гладь озера, подернутую коркой льда, которая успела совсем истончиться за эти пару дней оттепели. Если бы кто-нибудь только знал, как ему надоели бесконечные интриги, обманы и замалчивания. Он достал сигарету и закурил. Он знал, что мистер Уайт на дух не переносил запах сигаретного дыма, впрочем, как и почти всех, кто его окружал. Знал он также, что тот не скажет ему ни слова, а лишь отойдёт на пару шагов и отвернёт голову в противоположную сторону. Майк в душе каждый раз радовался этой небольшой победе. Ведь все остальные битвы он сдавал без боя. Ради сына, ради призрака Кэтрин, которая все время присутствовала в его жизни незримой тенью. И из-за которой он сам уже давно был похож на тень. Но в душе никогда не переставала теплиться надежда. А, впрочем, даже, если бы ее вдруг отняли, он бы все равно ни о чем не жалел.
Сигарета уже почти догорела в его руках, хоть он не сделал и пары затяжек, наслаждаясь своим мимолетным превосходством.
– Хватит этой драмы, – прервал мистер Уайт его внутреннее ликование, не выдержав. То ли оттого, что замёрз стоять на промозглом ветру, то ли – потому что его стали изнутри пожирать его собственные мысли, которые были тем отчетливее, чем тише было вокруг. – Ты должен поговорить с Брайаном ещё раз и заставить его не общаться с этим мальчишкой.
Он повернулся обратно к Майку и гневно воззрился на него с высоты своего не маленького роста.
– Я не стану этого делать. К тому же, зная характер Брайана, он с удовольствием сделает все наперекор.
– Тебе, я вижу, совсем наплевать на его здоровье, – зашёл мистер Уайт с другой стороны, все же теряя терпение. – Это общение может спровоцировать новые приступы.
– Ваши таблетки, – Майк резко выделил эту фразу интонационно, – исправно действуют. И я Вам напомню, если Вы, вдруг, забыли, что именно Вы подсадили моего сына на эту дрянь!
Они со злобой уставились друг на друга, напоминая двух разъяренных быков.
Мистер Уайт первым проявил самообладание и сказал, как можно спокойнее:
– Это лекарство уже тогда имело доказанную эффективность.
– И поэтому Вы дали его пятилетнему ребёнку!
– Его состояние вызывало у меня опасения. И ты прекрасно знаешь и знал тогда, что это было необходимо.
– Я знаю только то, что тогда я струсил, вместо того, чтобы запретить эксперименты над ним, а ещё лучше – увезти его подальше.
– Но ты не сделал ни того, ни другого, – заключил мистер Уайт с неким удовлетворением. Он привык, что все вокруг поступают так, как хотел он.
Майк не сразу нашёл, что ему ответить. Чаша весов вновь была не на его стороне, и он был вынужден поумерить свой пыл.
– Что Вы хотите, чтобы я сделал?
– Сделай так, чтобы этот Кристиан исчез из нашей жизни. И предварительно внуши ему, что не стоит рассказывать чужие секреты. Как ты сделаешь и то, и другое, меня мало волнует. Но советую тебе постараться. Иначе я им займусь. А у меня, повторюсь, уже будут совсем другие методы.
– Только не впутывайте в это Брайана. Достаточно того, что я готов и дальше работать на Вас, – озвучил Майк свой утвердительный ответ, прежде чем, как обычно, уйти не прощаясь.
Глава 7
Хлопнула входная дверь и миссис Уайт настороженно вскинула голову. Было уже далеко за полночь, а ее мужа все не было дома. Впрочем, так бывало довольно часто. По правде говоря, ее давно перестало интересовать время, кода он приходил. Ей хватало того, что каждый раз по возвращении, за очень редким исключением, он поднимался на второй этаж, чтобы пройти в ее комнату и кратко поцеловать в лоб. А она никогда не ложилась, пока не услышит заветный хлопок двери и шум, поднимающихся по лестнице шагов.
Но в этот раз муж так и не появился в ее комнате и миссис Уайт знала, что он наверняка закрылся у себя в кабинете, готовый провести там всю ночь до самого утра.
Так оно и было. Мистер Уайт вошёл в темную комнату и плотно затворил за собой дверь, прокрутив позолоченный замок 2 раза до упора. Свет он так и не зажег, предпочитая наблюдать за слабой полоской луча от только что взошедшей луны. Но и она исчезла, едва он успел расположиться на широком кожаном диване.
Не совсем важно, что послужило причиной, возможно, разговор с Майком или особый вид тоски, который бывает накрывает даже самых невозмутимых из нас, вот только в этот вечер (а вернее, уже ночь) мистер Уайт был в том самом расположении духа, когда тянет обдумать свою прошедшую жизнь и, возможно, понять, почему она сложилась так, а не иначе.
Итак…
Джордж Гордон Уайт родился и рос в бедной семье, а потому всегда стремился не только к финансовой независимости, но и к финансовому достатку. С малых лет он пытался заработать любым способом. Сначала разносил почту по ближайшим домам, но доходов от этого едва ли хватало на сладости и мороженое, хоть он и очень старался не тратиться по пустякам. Потом была билетная касса местного кинотеатра, а бонусом – лучшие киноленты тех лет. Некоторые он смотрел так много раз, что знал буквально наизусть. Бывало, он раздавал рекомендации, что стоит смотреть, а что нет. За что получал на чай от благодарных зрителей и на орехи от администратора кинотеатра. Тогда же он понял одну простую истину: если выходить за рамки дозволенного, можно, как нарваться на неприятности, так и получить поощрение. Даже одно и то же твоё действие может иметь совершенно разный отклик у разных людей. И только ты сам решаешь, какой из них для тебя важнее. А ещё, столкнувшись с, по его мнению, вопиющей несправедливостью, он для себя решил, что когда-нибудь обязательно будет работать сам на себя и поступать так, как только он считает нужным.
На достижение этой цели у него ушло немало лет и столько же профессий, которые он сменял с той частотой, с которой они переставали приносить ему удовольствие или достаточные, на тот момент, деньги. Продавец в магазине комиксов, доставщик пиццы, мойщик посуды в закусочной, а впоследствии официант там же. Стрижка газонов и кустов, мойка машин и выгул собак. Он находил все новые работы с завидной регулярностью и никогда не сидел без дела. Он работал, сколько себя помнил, откладывая фунт за фунтом. Но не забывая при этом об учебе, которая давалась ему легко и без видимых усилий. Он всегда был смышлёным малым, а вкупе с феноменальной памятью, любовью и восхищением учителей, учился на отлично.
Все ближе маячила его главная цель – юридический факультет. Все больше пополнялись накопления “На учебу” в виде массивной жестяной коробки, которую он хранил у себя под кроватью.
Цели этой, однако, не суждено было сбыться. А все из-за одного судьбоносного случая, который приключился с Джорджем Уайтом одним, особо туманным, утром в конце сентября. Тогда, пятнадцатилетний паренёк брёл по улице, носком ботинка пиная камешек на дороге, размышляя о странностях устройства человеческого мозга, а ещё о том, чем ему заняться на этот раз. Его только что, совсем не вежливо, попросили из магазина комиксов, что, как он думал было большой ошибкой со стороны владельца и даже началом конца всего его бизнеса. А все потому, что предлагаемые им, Джорджем, улучшения в работе магазинчика не встречали бурного одобрения и, в конце концов, ему сказали, что его замечания никому не интересны и давать советы он может кому-нибудь другому и где-нибудь в другом месте. Сказано это было совершенно другими выражениями, местами нецензурными, и Джордж, решив не молчать, поделился с владельцем магазинчика – дородным и не слишком наделённым умом Бобом Дейли – своими самыми искренними мыслями и о нем самом, и о его “консервной банке” (магазинчик снаружи был обшит алюминием).