Рой

Эксперимент завершился не так, как предполагал созерцатель. Контакт с иным разумом изменил не только поведение паразитов, но и его самого. Субъективное течение времени ускорилось, позволив исследователю постичь откровение. Все, чем он являлся ранее, теперь казалось мелким, жалким и омертвевшим. Ему открылась иная форма существования и новая реальность, в которой не было неподвластных расстояний и ограниченных породой возможностей.

Он ощутил себя богом, и как творец сущего взалкал большего.

9. Осколок

Дрон, малодушно оставивший поисковый отряд в беде, неожиданно вернулся в компании более крупного собрата. Метнувшись вверх, они на мгновенье зависли, словно любуясь гротескным видом инопланетного храма. Пространство вокруг самородка было заполнено человеческой массой, качавшейся в трансе. В утробе большого дрона что-то зажужжало, он осветился изнутри и плюнул сгустком холодного пламени.

Плазменный шар пролетел над головами человекообразных сегментов Роя и ударил в гигантский самородок. По колонне пробежали сполохи, однако она осталась невредима. Нейробит жадно впитал в себя чистую энергию, и прожилки минерала на стенах пещеры вспыхнули, заливая пространство ярким светом. Толпа обращенных, застигнутая врасплох нападением, взревела праведным гневом и бешеной яростью.

Оставаясь недосягаемым для цепких рук прислужников Роя, большой дрон задумчиво отлетел к выходу в туннель, противоположный проходу к Юго-Западной, увлекая за собой исходящую злобой свору. По поверхности робота пробежала рябь узоров, в которых знающий человек узрел бы угрозу, но обращенные не придавали знакам должного значения. Под автоматом образовалась и начала стремительно расти вопящая на разные голоса живая куча-мала.

Боевой автомат, не обращая внимания на копошение снизу, какое-то время парил под потолком. Со стороны могло показаться, что он замер в нерешительности, как и его малый коллега в отдалении, но дрон внезапно ожил.

– Внимание, – громогласно известил он и заиграл тревожными огнями. – Запущена система самоуничтожения. Прошу удалиться на безопасное расстояние. До взрыва осталось пять секунд. Четыре… Три…

Куча подросла настолько, что забравшиеся на самый ее верх почти дотянулись до робота. Пальцы самого проворного чиркнули по гладкой поверхности дрона, но тот вдруг сорвался с места, стремительно набирая скорость.

Если Рой и разгадал задуманный маневр, то слишком поздно. Дрон, превратившись в подобие самонаводящейся ракеты, понесся к колонне. Врезавшись в ее основание, боевой автомат с грохотом взорвался. Столб нейробита, не выдержав кинетического удара такой силы, покрылся трещинами, а затем, потеряв целостность, рассыпался. Оседая, он обрушил на головы обращенных камни тяжелого свода. Свет прожилок в уцелевших уголках храма померк. Пещера, разделенная завалом на неравные части, погрузилась в темноту, наполненную пылью, гарью, предсмертными стонами и криками раненых.

Тот, кого некогда называли Тресом, узрел гибель храма и десятков сегментов со стороны. Неофита оттиснули от колонны и это сохранило ему жизнь. Взрыв отбросил новообращенного к стене, по которой он сполз, содрогаясь от чудовищной боли. Дрон, разнесший нейроузел созерцателя, казалось, взорвался прямо в его голове, отсекая от целого, от него, от вечности.

Кто он теперь? Отрезанный ломоть? Осколок сознания? Всего лишь жалкий его сегмент.

Физическая боль исчезла, оставив муки другого порядка. В голове звенела холодная, безликая, безграничная пустота, но внимательно прислушавшись, Сегмент выделил упорядоченные сигналы. Тактическая сеть взывала через имплантант к носителю, требуя немедленного отступления. Опираясь на стену, Сегмент неуверенно поднялся, удивляясь, как легко отзывается мысленным приказам хрупкое и водянистое тело чужака. Открытие нуждалось в осмыслении, но сама ситуация требовала отложить процесс на потом, и это тоже было открытием.

Темноту пещеры разрезал яркий луч. Он исходил от тактического дрона и шарил по телам у завала, словно кого-то искал, пока, наконец, не остановился на одном из лежащих – мужчине в лохмотьях с чудом сохранившимися офицерскими нашивками. Человек, будто почувствовав прикосновение потока фотонов, зашевелился и прикрыл глаза ладонью. Потом он медленно встал и прокашлялся. Командир поисковой группы, – а дрон, несомненно, искал своего хозяина, – был болезненно бледен, его била крупная дрожь, а одна из рук болталась плетью. Офицер окинул мутным взором пространство, не задерживаясь на скрюченных или искалеченных телах, и заковылял к выходу из пещеры.

Молча наблюдая за воскрешением обращенного, Сегмент пришел к выводу, что существо в лохмотьях по каким-то причинам сумело воспротивиться давлению более мощного, полного и совершенного разума. Непостижимым образом чужаку удалось сохранить рассудок. Что ж, пусть уходит, а ему нужно в другую сторону, чтобы воссоединиться с самим собой. Но… было ли это теперь возможно? Ему не требовалось глаз, чтобы обнаружить страшное: завал закрыл проход в сторону, откуда слышался телепатический зов, приглушенный толщей камня. Сегмент чувствовал негодование созерцателя, лишенного ценных воспоминаний, сосредоточенных в уничтоженном нейроузле. Или это была фантомная боль? Подлые мелкие паразиты безвозвратно уничтожили часть его «я», и он не должен допустить, чтобы подобное повторилось.

Выждав некоторое время, Сегмент последовал по следам чужака, выдерживая дистанцию и стараясь не попасть в поле зрения тактического дрона. Сенсоры робота были достаточно тривиальны, как и он сам. Не будучи автономным настолько, чтобы действовать самостоятельно, искусственный шар поддерживал постоянный канал связи с чем-то за пределами тоннеля. Потянувшись за сигналом, Сегмент обнаружил присутствие зачаточного сознания. Оно же безуспешно стучалось в мозговой центр носителя, не в силах понять, что место занято.

Поглощая предыдущие колонии паразитов, созерцатель уже сталкивался с чем-то подобным, однако сейчас с удивлением ощущал ее родство, хотя прежде не искал ассоциаций или схожести. Сегмент не знал ответа ни на этот, ни на массу других вопросов, рожденных от соприкосновения с крошечной памятью носителя. Рой без труда нашел бы объяснение странному состоянию, но отсеченная его часть была на это не способна.

При желании Сегмент мог бы перехватить управление дроном, если бы озадачился подобным, но пока не видел нужды. Осколок созерцателя заинтересовало то, что вело нескладного пришельца, медленно ковылявшего за летающим роботом. Чужаком никто не управлял, что могло свидетельствовать о свободе воле и наличии независимого источника сознания. Явление требовало осмысления больше всего остального, но для понимания не хватало данных.

В поиске возможных ответов Сегмент заглянул в память носителя. Брезгливо поковырявшись в куцых воспоминаниях и блеклых мыслеобразах, он обнаружил, что командир поисковой группы хоть и относился к тому же паразитирующему виду, был в их среде пришлым и воспринимался как представитель примитивного, неразвитого сообщества. Выявленный алогизм поставил осколок созерцателя в тупик. Как отстающий в развитии поднялся выше тех, кем был презираем? Явное несоответствие нелепой интерпретации твердым фактам заставило Сегмента бросить предпринятую затею. Лу-3 или Трес, кем бы паразит не называл себя, видимо не имел ни малейшего представления о смысле происходящего.

Это дремучее существо, как и сотни ему подобных в распоряжении созерцателя, руководствовалось простейшими эмоциями и инстинктами. Оно уничтожало нейросети созерцателя, чтобы чаще питаться и искать соития, и превосходило последнего только в скорости обмена сигналами между командными цепями. В тесной органической оболочке Сегмент буквально ощущал стремительное и необратимое течение времени. Он объяснил себе это тем, что энергию для внутренних процессов паразит черпал из химических реакций, протекающих в строгой последовательности. Так чем же отличался от серой массы тот, что воспротивился поглощению?

Тоннель постепенно светлел, придавая контуру чужака впереди четкость. Рецепторы, в устройстве которых Сегмент разобрался, набив в темноте несколько болезненных шишек, улавливали движение воздуха с присутствием органических соединений, растущее тепло и отраженные от стен и свода звуки. Источником большинства из них были сородичи носителя, и вскоре он столкнулся с ними воочию.

Его ждали. Едва Сегмент покинул тоннель, ему заломили руки и бесцеремонно уложили лицом вниз, позволив увидеть только свет костров и чужака в лохмотьях, подле одного из них. Командир уничтоженной поисковой группы сидел прямо на земле, безучастно глядя на пламя. Подле пришельца суетилась пара разнополых существ с приметными красными отметинами на рукавах комбинезонов. На языке пришельцев эта суматоха называлась «оказанием первой помощи». Чуть в отдалении стоял рослый охранник, не спускавший с потрепанного офицера глаз.

– А это кто у нас? – прозвучал над Сегментом звонкий голос. – Ну-ка, поднимите урода, я хочу посмотреть ему в лицо.

Бесцеремонно перевернув, Сегмента поставили на ноги, удерживая в локтях. Обладателем звонкого голоса оказалась невысокая и стройная по меркам колонистов особь неопределенного пола. Носитель идентифицировал бы ее как привлекательного трутня и удивился тому, как подобный субъект попал в ополчение. Причем, не рядовым, а командиром целой группы мобилизованных колонистов. Кроме того, судя по всему особь была носителю знакома. Сон-четыре или, как ее называли близкие, Сони. Семья Лу обитала с ней по соседству. Сегмент отмел детали, как несущественные. Имена и связи людей были пока непонятны.

– Ба, – воскликнул трутень в легком замешательстве и провел рукой по роскошной гриве волос. – Да это же любимчик нашей соседки Луизы!

– Вот так сюрприз, – воскликнул кто-то из группы, скрытый за спинами остальных.

– Б-больно, – прошептал непослушными губами Сегмент. – Руки. Отпустите.

– Он владеет речью, – Сони удивленно вкинул тонкими бровями, оглядел остальных и натянул на лицо сочувственную маску. – А мы думали, обращенные – полные деграданты!

– Я владею речью, – сказал Сегмент уже четче, с каждым произнесенным звуком все лучше осваивая речевой аппарат. Обмен информацией акустическим способом казался неудобным, а фонетические конструкции громоздкими и лишенными четкости. В то же время Сегмент помнил, что речь может быть очень эффективным инструментом в случаях, если требуется скрыть истинные помыслы или ощущения, однако этот навык требовалось отточить на практике. Памяти и рефлексов носителя ему казалось недостаточно.

– Разве Рой не стирает слугам память? – Улыбка трутня погасла, а глаза загорелись нехорошим огнем.

– Нет, – ответил Сегмент, и это было истинной правдой. Созерцатель не порабощал, а сливался с обращенными.

– Мы обязательно проверим, – заверил трутень и тон сказанного не сулил ничего приятного. Сони полуобернулся к сопровождавшим и сказал: – Это лазутчик. Думаю, в туннеле есть и другие. Нам следует быть осторожней! Они связаны друг с другом.

– Неверно, – поправил Сегмент. Он перестал чувствовать присутствие созерцателя еще в тоннеле – почти у самого выхода в Юго-Западную, и не обладал способностью самостоятельно установить телепатический контакт с другими осколками, если таковые и существовали.

– Под охрану его, – распорядился Сони, приободряясь. – Пусть консы допрашивают. С пристрастием, как они могут.

– Надо бы сообщить Луизе, – произнес кто-то со стороны. Сегмент повертел головой, но лица вокруг казались незнакомыми и даже в чем-то одинаковыми. Наверняка, кто-то из них работал под руководством партнера носителя. Луиза, как утверждала память Лу-3, занимала одну из важных позиций в местной иерархии.

– Я извещу ее лично, – мрачно пообещал Сони, не сводя глаз с «лазутчика». – По-соседски.

Носителя эти слова больно ранили, и Сегмент решил, что в этом стоит разобраться. Но позже, когда придет время смаковать детали.

10. Чужак

Земля под ногами дрожала, а воздух гудел громовыми раскатами. Ополченцы заложили заряды в тоннель, пробитый Роем от соседнего поселения, и теперь обрушивали тонны породы, закрывая ходы. Противник, как им казалось, был надежно заперт внутри отвоеванного им пространства, но люди еще не понимали, что толща камня не защитит их от телепатического воздействия. Меры, ограничившие расширение Роя, были временными, и остановить его не могли ни заслоны, ни взрывчатка.

Перед тем, как тоннель засыпало камнем, группа вооруженных бойцов во главе с уже знакомым трутнем выволокла из тоннеля еще нескольких крепко связанных пленных. Обращенных оттащили к стене и приковали цепью к монтажным крюкам, на которых висели ошметки старого кабеля. Эти несчастные, думалось осколку, тоже сумели выбраться из заваленной пещеры и пошли к выходу на Юго-Западную, не ожидая, что окажутся в кандалах.

Несчастные вели себя так, словно полностью утеряли рассудок и дар устной речи, но не волю к сопротивлению. Пленные рычали и скалились, и ни один из них не был слепком созерцателя. Осколок подозревал, что в момент разрушения нейроцентра в черепных коробках бедняг хранились разрозненные данные, из которых оказалось невозможно собрать автономную структуру, а способностью к телепатическому обмену информацией они не обладали.

Один из обращенных, крепкий и рослый экземпляр, натянул струной свою цепь, безуспешно пытаясь дотянуться до стоявшего перед ним андрогина. Пленник бешено вращал глазами и щелкал челюстью, брызгая слюной. Сони наблюдал за ним с мрачным молчанием. Воспоминания носителя сообщили Сегменту о близкой связь между трутнем и пленным. Тот приходился Сони бета-супругом. Полностью еще не разобравшись в хитросплетениях контактов, называемых пришельцами родственными, осколок все же пришел к выводу: трутень еще недавно пребывал в зависимом положении от обращенного, а теперь испытывал психологический шок.

– Животное! – вдруг завизжал Сони, подтверждая выводы Сегмента, и вытащил пистолет. Прежде чем стоящие рядом поняли, что происходит, он выстрелил в голову пленника. – Не человек! Больше не человек!

Возникла короткая свалка. Трутня скрутили, он страшно закричал, но кто-то тут же заткнул ему рот. В суматохе о Сегменте будто бы и забыли, однако он не успел сделать и шага в сторону, как рядом возник ополченец, ткнул кулаком в живот, и тело носителя согнуло пополам. Рот непроизвольно открылся, чтобы вдохнуть воздух, выбитый ударом.

– Одевайся! – К ногам Сегмента швырнули ворох одежды. Он наклонился и потянул на себя кусок ткани, оказавшийся штаниной. Осколок просунул в нее руку, потом попытался втиснуть туда же вторую, чем вызвал смешки и ядовитые комментарии ополченцев. Не понимая, что делать дальше, Сегмент отпустил ментальную узду, и тело, неожиданно получившее свободу, обратилось к рефлекторной памяти. Носитель споро оделся, чем огорчил охранников. Тычок в спину направил его к костру, у которого уже поджидали конвоиры, готовые сопроводить «лазутчика» наверх в компании командира разгромленной группы. Офицер по-прежнему хранил безучастный вид, явно не осознавая происходящего вокруг.

– При попытке к бегству разрешаю открыть огонь на поражение. Без предупреждения, – просипел старший конвоя, смерив пленных нарочито свирепым взглядом. Слова были обращены не столько к охранникам, сколько к тем, кого предстояло вести, но Сегмент посчитал их лишними. Перед тем, как тронуться в путь, пленников приковали друг к другу тяжелой цепью.

Конвой двинулся по опустошенным Роем горизонтам колонии. По примеру офицера, осколок сегмента шел молча, не задавая вопросов, но жадно хватаясь глазами за все, что проплывало вокруг. Сегмент определенно находил удовольствие в новом способе получения информации. «Визуальной информации», – уточняла человеческая память, делясь с новым владельцем тем, что постепенно всплывало из ее глубин.

Мозг носителя ассоциировал сцены разорения с трепетом, оценивая произошедшее вокруг едва ли не как личную драму. Он подмечал черные следы подпалин на стенах, зевы растерзанных обиталищ, разбитые лавки в общественных галереях и сметенные в кучи ошметки того, что еще совсем недавно было чьими-то вещами или предметами обихода, вперемешку с осколками стеклопластика. Сегмент же рассматривал картину под другим ракурсом, подмечая, сколько еще ресурсов обращенные могли, но не успели забрать с собой в тоннель, и как нерационально пользовались доступными активами пришельцы. То, что посчиталось испорченным, безжалостно выбрасывалось или уничтожалось на месте без должной переработки. Паразит, думалось ему, не мог изжить в себе хищную природу, и был обречен ею выискивать новое жизненное пространство. Искать все время, отпущенное жалкому, ущербному виду.

Покинув безлюдные места, группа вынырнула в оживленную выработку. Вниз и вверх, насколько хватало взгляда, сновали озабоченные колонисты и бездушные механизмы, перемещались разные грузы и пустые контейнеры, перетекала неупорядоченно броуновская энергия разворошенного муравейника. Поселение чужаков жужжало, лязгало, гудело и стучало, как плохо подогнанные детали примитивного, хоть и диковинного механизма.

Нейроустройство, досель почти не подававшее заметных признаков активности, проснулось и подкрасило поверхности, сглаживая неровности, но дополненная реальность не могла скрыть трещин на стенах и жалкого состояния тюбингов. Искусственная сеть, с которой мозг носителя связывал имплантант, была богатейшим кладом для пытливого ума. Ее широкими возможностями Сегмент научился пользоваться раньше – в поглощенных колониях, но прежние базы данных стали недоступными, едва он утратил связь с созерцателем, и поэтому теперь поглощал новый массив информации, едва ли не мысленно урча от удовлетворения.

Симбиотическая система услужливо подсказывала названия и назначения предметов, идентифицировала проходивших мимо чужаков, потчевала разнообразной информацией – от сплетен на анонимных площадках, до данных о мироустройстве. Сегмент довольно скоро обнаружил, что пришельцы не догадываются о природе созерцателя, и вообще не представляют, с чем или кем столкнулись. Местная сеть кишела, в основном, слухами о заражении неизвестным вирусом, мутациях и биологическом оружии, примененном конкурирующими поселениями. Самым же близким к истине был вывод, не набравший и сотой доли внимания колонистов. Кто-то предположил, что обращение сродни наркомании, поскольку есть следствие длительного воздействия чистого нейробита. Но автора этой версии быстро забросали негативными комментариями, и он не рискнул продолжить тему.

Выделив часть сознания для тщательного исследования сети и ее возможностей, Сегмент погрузился в мир чувств и осязания, невольно удивляясь, что не прикоснулся к нему раньше. Созерцатель контролировал тысячи незваных пришельцев и не концентрировался на деталях, ошибочно считая их незначимыми. Познав одиночество, Сегмент понял, насколько заблуждался в природе инопланетных гостей, пребывая в прежней ипостаси. Людское восприятие таило в себе много удивительных открытий, и познание новых возможностей теперь служило усладой.

Носитель, к пущему разочарованию Сегмента, практически не обращал внимание на запахи – внешние химические сигналы. Он реагировал только на сильные раздражители. Воздух лабиринта в это самое время говорил больше любимых людьми слов. В нем витал душок страха и разложения, кислина ржавых труб, пота и всемерного отчаяния, обильно сдобренного прахом другого созерцателя. Розоватая взвесь нейробита пропитала все, включая колонистов, наивно полагавшихся на фильтры респираторов. Но кое-кто из обитателей рукотворного лабиринта обходился без бесполезной защиты. Сегмент заметил нескольких чужаков, затаившихся от глаз сородичей в темноте боковых штолен. Похоже, вдыхание взвеси действительно приносило двуногим пришельцам удовольствие.

На полпути к центральному уровню конвой вдруг остановился, и пленников поставили лицом к стене. Холодно лязгнул затвор и тело носителя судорожно втянуло в легкие воздух, пропитанный узнаваемым запахом сырости и плесени, расплодившейся в тоннелях. Сегмент отстраненно задумался над реакцией водянистого организма на внешние раздражители. Еще недавно он чувствовал тепло – в ответ на безмерный восторг познания, а теперь кожа покрылась мурашками, словно температура вокруг внезапно опустилась, хотя рецепторы утверждали обратно.

– Покажите, – вдруг произнес за спиной приятный, но полный сожаления голос и Сегмента окатило неожиданно мощной волной ярких и сильных эмоций. Память двуного отреагировала на бархатные обертоны чередой образов, вызвавших учащение дыхания. Голос принадлежал одному из подвидов пришельцев – женщине, и носителю она была слишком хорошо знакома. Сегмент уловил четкий намек на близкую связь, отчасти подобную той, что существовала между ним и созерцателем, оставшимся за завалом, но в большей степени иной, физиологической и эмоциональной природы.

– Я бы не рекомендовал, – почтительно предупредил старший конвоя. Сипатого Сегмент идентифицировал без труда. – Это не тот человек, которого вы знали. Боюсь…

– Не забывайтесь, – в женском голосе проявилась неожиданная для мягкого тембра властная жесткость. – Я не домохозяйка, а действительный член правления колонии!

– Как скажете, – сдался конвоир, словно и не пытался предостеречь, и дал отмашку, чтобы Сегмента грубо развернули. Потом конвоиры отступили, пропуская вперед стройную женщину в тонком воздушном комбинезоне. По человеческим меркам действительного члена правления колонии можно было назвать привлекательной. Мягкие черты лица под прозрачной маской респиратора новейшей модели оставляли обманчивое впечатление беззащитности, но горчинка складок у уголков красиво очерченного рта и хмурая морщинка между тонких бровей говорили о том, что их хозяйке не требуется чужое заступничество. Скорее – наоборот: перед осколком созерцателя предстала хищница, давно привыкшая к положению хозяйки.

Женщина несколько мгновений жадно рассматривала обращенного, словно пытаясь разглядеть что-то потаенное. Дама благоухала тонким, дразнящим, возбуждающим ароматом. «Луиза», – подсказала память носителя, и выдала ряд не связанных на первый взгляд ассоциаций: «любимая», «заботливая», «чувственная», «чистая». До поглощения созерцателем двуногий приходился властной даме партнером в запутанном матримониальном союзе. Чужаки проявляли большую фантазию в отношениях друг с другом, устанавливая между собой довольно причудливые связи. Что общего могла найти управленец и ничем не выдающийся рудокоп?

– Луи, – позвала Луиза, заглянув в глаза носителю. Осколок созерцателя благоразумно промолчал, с трудом сдержав инстинктивное желание тела податься навстречу. Он с удивлением обнаружил, что насос, перекачивающий жидкость, питавшую организм, внезапно ускорил работу. «Сердце забилось быстрее», – подсказали чужие воспоминания. Из глубин подсознания проступило чувство, которому Фрагмент не успел найти понятного ему определения. В нем смешались тихая боль, затаенное восхищение, пылкое желание и ощущение близости.

– Проснись, – прошептала Луиза и провела ладонью по грязной щеке пленного. – Вернись домой, мой мальчик.

Нежное, ласковое прикосновение едва не выбило Сегмента из седла. То самое пограничное чувство, что тихонько таилось на задворках разума и насыщало осколок созерцателя непривычными эмоциями, буквально захлестнуло сознание, наполняя сцену новым смыслом и жутким пониманием, что ему, возможно, не удастся удержать поводья, и тогда он, поменявшись местами с призрачным Луи-Тресом, окажется заточен в бездне чужого беспамятства.

– Нет! – Сегмент взвыл, неосознанно поддавшись ужасу, еще не отдавая себе отчета, что безнадежно отравлен человеческими эмоциями. – Прочь! Уйди!

Луиза отпрянула. Ее побелевшее лицо исказила гримаса боли. Сегмент, лязгнув цепью, шагнул к ней, но тут же получил встречный удар прикладом, а затем еще и еще, пока не упал. Охранники окружили его, и он инстинктивно поджал ноги, принимая позу человеческого эмбриона. Старший конвоя занес ногу над головой пленного: – Ублюдок! Раздавлю!

– Остановитесь, – прокричала Луиза. – Отставить! Немедленно!

Подошва конвоира с силой опустилась рядом с лицом носителя Сегмента, подняв облачко розоватой пыли. Офицер из тоннеля, все это время смирно стоявший у стены, потянул к себе ослабевшую цепь, не глядя на товарища, корчившегося у ног. В его глазах темнела безразличная пустота.

11. Палиндром

– Тот, что был у них офицером, теперь полный кисель, – караульный – коренастый мужчина средних лет с ежиком седеющих волос – сдвинул маску респиратора, уперся спиной в металлическую дверь, вход через которую охранял, и жадно затянулся. Второй страж – совсем еще юноша – кивнул, завороженно глядя на тлеющий кончик сигареты, зажатой в узловатых пальцах сослуживца. До пришествия консов табачные изделия в колонии были под запретом, и если и попадали в руки рудокопов, то только через контрабандистов. Правление считало курение крайне вредным для здоровья и строго-настрого его берегло. Но теперь Юго-Западная жила по другим правилам. Индивидуализм, установленный пришлыми, провозглашал свободу выбора. Хочешь травиться? Травись! Никто больше и слова не скажет, но коситься еще будут долго.

– Рой ему основательно мозги промыл, – лениво продолжил первый караульный и выпустил сизый дымок поверх головы товарища. – Глаза у офицера теперь как твои стекляшки. Сам мычит и слюни пускает.

– Беднягу уже к медикам определили, – напомнил второй, приспустил респиратор, неосторожно втянул ноздрями витающий вокруг дымок и чихнул.

– Считай, повезло, – вальяжно согласился первый и сбил пепел с сигареты. – Второму – тому, что из наших, – госпиталь не светит.

– Ему и незачем, – ответил юнец. – Он же адекват. Балакает осмысленно. На супругу свою авторитетную наорал. При всех, не постеснялся.

– Врешь, небось? – оживился старший товарищ.

– Ребята рассказывали, – пожал плечами второй.

– Шпион он, – авторитетно поднял указательный палец первый. – Лазутчик! Поэтому и держат тут, за этой самой дверкой, под нашей строгой охраной. Головой как филин вертит, словно что-то высматривает, вынюхивает. Чисто агентура. Ну, как тот конс, что теперь у нас в первых советниках ходит. Между прочим, они как две капли друг на друга похожи. Дознаватели, конечно, это недоразумение, постарались исправить, но уродовать шпика пока не решились. Так что не перепутай, а то подстрелишь не шпиона, а самого советника нашего Геба, долгие ему лета!

Юноша смущенно покраснел. Караульный с сигаретой захохотал и покровительственно хлопнул его по плечу: – Не дрейфь, поросль! Слушай старших, не попадешь впросак.

В следующее мгновенье он забыл о панибратстве и раздавил сигарету каблуком ботинка. Оба караульных вытянулись в струнку и взяли под ружье, выказывая почтение советнику, внезапно вынырнувшему из-за угла. Геб остановился перед ними на мгновенье, неодобрительно принюхался к воздуху, словно мог что-то почуять сквозь фильтры маски, наградил охранников уничтожающим взглядом, отчего те словно уменьшились ростом, и открыл дверь, позволив караульным на миг увидеть то, что скрывалось за нею.

Комната для допросов не оставляла места для фантазии. В ней не было ничего, кроме простого обшарпанного стола и нескольких стульев, на одном из которых смиренно сидел «шпион». Воздух в помещении фильтровался, и поэтому лицо пленного не скрывалось за намордником респиратора. Юный караульный заметил, что обращенный действительно очень похож на советника, и, если бы не знаки отличия на комбинезоне важного конса и кровоподтеки на физиономии «шпика», их можно было б легко перепутать.

Пленник сосредоточенно смотрел в воображаемую точку перед собой и внешне никак не отреагировал на звук открывающейся двери, будто действительно занимался чем-то чрезвычайно важным. Знать бы, чем… Геб медленно прошел к столу, невольно размышляя над иронией ситуации. Мысль о том, что он поменялся местами с Лу-3, могла бы даже позабавить, если б не обстоятельства. Если Рой сумел создать лазутчиков, какой кошмар появится за ними?

Заняв место напротив обращенного, Геб привлек, наконец, его внимание, и несколько долгих секунд изучал лицо визави. Физиономия пленного, в бурых разводах, бездвижная, неподконтрольная власти эмоций и выдающей их мимики, неприятно напоминала посмертный слепок. Исключением служили лишь глаза, блестевшие легким интересом, но одновременно отливающие чем-то глубоким и очень чуждым. Геб вздохнул. Он не разглядел в этом взгляде и следа Треса-Луи.

– С кем честь имею? – с осторожным любопытством спросил советник и скрестил руки, подозревая, что самому представляться нет нужды. Дознаватели утверждали, что обращенный помнил тех, с кем сталкивался до перехода на сторону Роя.

Простой вопрос привел пленника в легкое замешательство, стороннему наблюдателю, впрочем, совсем незаметное. Осколок созерцателя вдруг понял, что ранее никогда не задумывался, может ли претендовать на собственное имя. «Но разве нет?», – подумалось тут же ему. Разве он, сегмент, не получил уникальный опыт? Разве, сохранив рассудок и получив доступ к новым данным, он, отделившись от основной, родительской структуры, не стал целостной, самостоятельной полноценной личностью? А если так, то как назваться? Одним из имен носителя? Но они казались осколку созерцателя слишком короткими, куцыми, неопределенными и не отражающими его истинную сущность.

– Ты знаешь меня, – произнес Сегмент после недолгой паузы, с разочарованием осознав, что не может подобрать себе подходящее имя в человеческом языке. Советник, впрочем, с сомнением покачал головой. Голос клона обрел новые обертоны, свидетельствуя, что пленный перестал быть тем, кого еще недавно знал Геб.