Sie sind für uns wertlos. Wir haben alle ernsthaften Partisanen getötet. Das sind nur Kinder. (Они не представляют нам никакой ценности. Всех серьёзных партизан мы перебили. Эти просто дети).

– Sie wissen, wie man schießt. (Они стрелять умеют).

– Und wer von ihnen kann das nicht? Okay, lass uns von hier verschwinden. Wir müssen dem Hauptmann noch alles melden und die Soldaten wegschicken. (А кто из них не умеет? Ладно, пошли отсюда. Нам нужно ещё капитану всё доложить и солдат отослать).

– Wenn Sie natürlich Helmut wollen, gehen Sie zu den Leichen. Aber wir werden dir nicht helfen. (Если ты, конечно хочешь Хелмут – спускайся к трупам. Но мы тебе помогать не будем).

Двоящееся эхо голосов стало затихать, пока совсем не исчезло. Катя приоткрыла глаз и увидела размытый крутой склон с торчащими из снега корнями и корягами. Она снова закрыла веки и уже хотела продолжить лежать в этом уютном мягком снегу, как вдруг вспомнила, что с ними произошло. «Где та старуха?» – подумала девочка и резко приподнялась. – «А Гриша где?!» Она с большим трудом села на колени. Голова кружилась невыносимо, затылок болел, из носа мелкой струёй текла кровь, появившаяся из-за высокого давления. Всё тело ломило, особенно спина, которой Катя билась о все коряги и камни. Но главной проблемой было невыносимое чувство тошноты. Всё-таки кувыркания и биение головой, дало о себе знать.

Но девочке сейчас было не до этого. Что с Гришей? – это был единственный вопрос, который сейчас её мучал. Катя оглянулась и увидела своего товарища, лежащего на спине с закрытыми глазами. Он прокатился меньше её: мальчик зацепился ногой за корягу и остановился, шапки на голове не было, она где-то валялась, мешок с картошкой перекрутился и теперь лежал сбоку.

– Гриша, – прошептала девочка и, встала на ноги.

Всё вокруг опять поплыло. Катя покачнулась, но всё же устояла. Она, спотыкаясь и пошатываясь, подошла к товарищу. Девочка упала на колени и схватила мальчика за телогрейку:

– Гриша! – встряхнула напарника она. – Гриша, ты живой?! – Катя разжала пальцы и всхлипнула. – Или тебя та бабка забрала вместо меня?!

Но её товарищ не отзывался. Он продолжал лежать не шевелясь. Катя взглянула на кровавое пятно на рукаве его ватника. Оно стало ещё больше. Паника и отчаянье захлестнули девочку. Она очень беспокоилась за товарища, но чего ещё боялась Катя, так это остаться одной. Снова. Выжить единственной для неё было настоящим кошмаром. Лучше уж погибнуть вместе, чем так выжить!

– Не смей! – встряхнула вновь мальчика она. – Не смей умирать!– Катя уткнулась лбом в свои ладони и помотала головой. – Я устала от смерти! Я не хочу!

– Да жив я, – послышался тихий хриплый голос.

Катя резко оторвала голову от рук и с надеждой посмотрела на товарища:

– Ты живой? – с этими словами она схватила его за плечи.

– Не трогай! – стиснул зубы Гриша и взялся за больную руку.

Девочка резко отпустила его и испуганно прижала ладони и губам:

– Прости, пожалуйста! – прошептала она. – Прости!

– Ты сама как? – сел мальчик и взялся за голову. Тут он перевёл неясный взгляд на напарницу и прищурился. – Ты что нос сломала?

– Нет, – ответила та и попыталась вытереть лицо рукавом. Но от этого сделалось только хуже – кровь размазалась теперь и по щеке. – Просто, наверное, после кувырков так пошло.

– Понятно, – огляделся Гриша. – Куда немцы делись?

– Судя по всему, они решили, что мы погибли, – выпрямилась Катя и взглянула наверх. – Их слова я толком не смогла разобрать.

– Это очень хорошо, – трепал мокрые волосы мальчик. – Охота за нами прекратилась. Нужно выбираться и идти дальше.

Он встал и тоже пошатнулся. Он провёл ладонью по лицу и шмыгнул носом.

– Дай сначала руку перебинтовать, – поднялась за ним девочка. – Ты и так много крови потерял. Нельзя так оставлять.

– Времени нет, скоро светлеть будет, – взглянул на небо тот.

– Ну, хотя бы перетянуть! Ты хочешь кровью изойти?

Мальчик остановился и задумался, глядя на склон:

– Ладно, – наконец сказал он, – только быстро.

– Как смогу, – стала расстёгивать свою телогрейку Катя.

Она съёжилась от холода и взялась за край рубахи. Девочка с трудом оторвала длинный кусок ткани красными, слабыми пальцами. Убедившись, что он хороший, она поспешно застегнула ватник и кивнула напарнику:

– Давай сюда.

Гриша нехотя расстегнул куртку и вытащил больную руку. Было видно, что ему это давалось нелегко. Да, подстрелили его, конечно хорошо: на рубашку было смотреть страшнее, чем на телогрейку. Катя обвела ткань выше ранения, как это делали медсёстры в медпункте и взялась за концы:

– Готов?

– Давай, – отвернулся тот.

Девочка резко натянула концы что было силы. Мальчик дёрнулся, но не издал ни звука. Катя перевязала и натянула ещё раз и так, пока жгут не показался ей более-менее надёжным:

– Ну вот, – выдохнула она и сделала шаг назад. – Зато кровь больше не пойдёт.

– Спасибо, – стал засовывать руку назад Гриша. – Ты хоть умойся.

Катя кивнула и почувствовала, как при этом кровь хлынула с новой силой. «Да что же это?» – подумала она и отошла на несколько шагов. Она зачерпнула снег ладонью и, не думая, растёрла его по лицу. Лучше бы она этого не делала. Лицо настолько обожгло и онемело, что девочке пришла необычная мысль о том, что лучше, наверное, жить без носа вообще. А что? Нет носа – нет проблем. Катя зачерпнула ещё горсть и в нерешительности взглянула на неё. Второй раз было труднее, зная какие ощущения приносит всё это дело. Снег уже почти растаял у неё в ладони. Девочка выдохнула и, зажмурившись, снова стала растирать воду по лицу. Тем временем Гриша ходил и собирал их вещи, которые успело раскидать по всему склону. Катя вытерла дрожащими руками горячие слёзы и, не оборачиваясь на товарища, сказала:

– Ты мне мешок оставь, хоть, – она шмыгнула. – С картошкой который. Я понесу, – не услышав ответа, Катя обернулась. – Ты меня слышишь?

Но мальчик уже натягивал на себя сумку:

– Слышу, – ответил он, – несу я.

– С тобой бесполезно спорить, – прижала ладонь к носу девочка. – Делай, что хочешь.

Маленькие разведчики стали думать, как выбраться отсюда. Боль и тошнота потихоньку стихали. Оглядевшись, они поняли, что это не просто канава. Здесь когда-то было болото. Где-то даже остался лёд и коряги, торчащие из него, только дети до них не сумели докатиться. Это и объясняло откуда здесь столько корней, ям, коряг, острых палок и камней. Понятно, почему немцы не захотели сюда спускаться – это место сведёт тебя в могилу, а точнее само ей и станет. Гриша подошёл к погнутому бревну, из-под которого торчало что-то чёрное. Он взял непонятный предмет и с силой выдернул оттуда так, что бревно чуть не покатилось ему на ноги, как будто желая вернуть своё сокровище назад, но лёд не дал этого сделать. Это оказался большой, старый ботинок с «зевающим» носом. Видно было, что лежит он уже давно, до войны точно. Но как он здесь оказался. А главное – чей он? Мальчик бросил обувь и вытер руку о ватник:

– Да, – протянул он, – гиблое место. Нам повезло уцелеть.

– Подожди, у нас ещё обратный путь впереди, – вздохнула Катя, внимательно рассматривая склон, с которого они скатились. – Я лезу первая, потом тебе помогу.

– Не нужно мне помогать, – сказал тот, – сам вылезу.

«Какой же ты упёртый!» – подумала девочка и вместе с товарищем направилась к подъёму. Да… Глядя на этот крутой склон, дети поняли, что та канава, в которой они прятались от немцев была сущим пустяком и что из неё можно было выходить вообще с любой стороны, даже самой трудной и всё равно эта сторона будет легче, чем весь этот подъём, через который придётся пройти маленьким разведчикам. Катя вздохнула и взялась за один из торчащих гибких, как змея корней и подтянулась. Поскольку варежки она уже где-то успела потерять, онемевшие на холоде пальцы тут же заболели, слабые руки задрожали. Тут корень оборвался, и девочка упала на спину.

– Аккуратней, – помог подняться ей здоровой рукой Гриша, – не сверни себе ничего. Давай я первым пойду.

Катя взглянула на трясущуюся, содранную ладонь, на которой до сих пор лежал проклятый корень:

– Нет, я первая пойду.

С этими словами она ухватилась за другой корень и снова подтянулась. Сколько раз девочка соскальзывала сказать трудно. Руки у неё давно содрались до кровавых мозолей, а земля и ледяной снег действовали, как соль на рану. Сил уже не оставалось, девочку трясло от усталости и боли. Уже хотелось просто всё отпустить и покатиться назад. Но дети понимали, что, если не выбраться сейчас, они умрут. И тогда это место и правда станет для них могилой. Катя обернулась назад и взглянула на болото. В голове вспыхнули воспоминания о том, как она вместе с солдатами хоронила товарищей, как кидала землю в яму на мёртвые тела. А им сюда никто, ведь, даже горсти не бросит, никто не перекрестится. И товарищи никогда не узнают где они пропали. Нет, сдаваться нельзя! Девочка перевела взор на Гришу, который потихоньку пытался пробираться вслед за ней, а затем наверх, докуда оставалось уже совсем немного:

– Я сейчас заберусь и тебя подтяну, – сказала она и полезла с новой силой.

Наконец, руки её достали до края и Катя, сделав последний рывок, выбралась наружу. Она упала лицом в снег и поднялась на колени, тяжело дыша, убрала большим пальцем волосы с горячего, мокрого лба. Сипя, Катя подползла к краю и взглянула вниз:

– Сейчас, – прохрипела она.

– Сиди там! – поднял взгляд на напарницу тот. – Свалишься опять и назад точно не выберешься!

– Ты один отсюда не вылезешь, – оглядывалась девочка, ища способ вытащить товарища.

Тут она заметила большой корень, торчащий из земли. «Опять эти корни!» – с отвращением отвернулась Катя. За то время, пока она выкарабкивалась, девочка возненавидела их всей своей душой. Её уже тошнило при виде вылезающей веточки из земли. Но Катя всё-таки присела к нему и стряхнула снег вокруг. Это был другой корень, не эти тоненькие веточки. Он был твёрдым и слегка изогнутым дугой. Девочка коснулась его и тут ей в голову пришла идея. Она взглянула вниз на Гришу, который до сих пор стоял на месте, держась одной рукой и не зная, как хвататься и двигаться дальше:

– Я придумала, как тебе помочь! – произнесла она и вытерла снова подступающую кровь. Она опять сейчас хлынет фонтаном.

– Я сказал меня не трогать! – нахмурился мальчик.

– Ты сказал, я не послушаю, – села девочка.

Она засунула ногу под корень и потянула её на себя. «Вроде крепко», – сказала Катя, развернувшись, легла на живот и стала аккуратно сползать вниз по спуску.

– Ты что делаешь?! – с непониманием смотрел на неё Гриша. – Ты за что там держишься?!

– Держусь крепко, – поморщилась та и протянула руки к товарищу. – Давай, цепляйся, пока мне плохо не стало!

Кому она врала – ей уже было плохо. Плохо ещё с того момента, как очнулась, но сейчас с перевёрнутой вниз головой, ей стало ещё хуже. Кровь из носа уже тонкой струйкой потекла по лбу, снова замутило. «Хоть бы не стошнило», – мысленно молилась девочка. Она взглянула на напарника, который до сих пор медлил:

– Быстрее!

Гриша, наконец взялся за руку напарницы и сделал рывок. У девочки в этот момент чуть искры из глаз не посыпались. Нога заболела так сильно, что ей казалось, она скоро просто оторвётся от тела. Она второй рукой схватилась за мешок с картошкой и потащила мальчика на себя. Вскоре ему удалось выбраться наверх. Он быстро помог подтянуться Кате, у которой уже сил на это не осталось. Маленькие разведчики упали в снег, переводя дух.

– Вылезли, – выдохнул со свистом Гриша, – даже не верится. Спасибо тебе большое. Правда.

Девочка ничего не ответила. Она сейчас боролась со своим желудком, который после таких акробатических номеров сходил с ума. Всё тело невыносимо болело, ладони горели огнём и даже снег им не помогал, лицо слипалось от крови, а ногу, которую освободили от корня до сих пор тянуло. Поняв, что больше терпеть невозможно, Катя встала и, хромая добежала до ближайшего дерева. Её, наконец, вырвало. Девочка сделала несколько шагов назад и села в снег, вытирая лицо рукавом:

– Господи, как же тяжко, – наконец выдавила из себя она. – Что же это такое?

– Ты как вообще? –обеспокоенно спросил Гриша.

– Нормально, – соврала Катя и легла на спину, чтобы хоть как-нибудь перевести дух.

– Рассвет уже, – задумчиво проговорил мальчик.

Девочка открыла глаза и увидела бледнеющее небо. Звёзды потихоньку пропадали, но луна пока господствовала на своём месте. «Неужели эта ночь закончилась?» – спросила про себя она.

– До тыла фрицев совсем недалеко, – продолжал тот, – добираться несколько минут.

– Ага, – закрыла лицо рукой Катя. – Сейчас быстренько до них доберёмся.

«Мамочки родные, какой там быстро?» – подумала она. – «Тут не дойти, тут доползти хотя бы».

– Я так понимаю, ты здесь не останешься, да? – неожиданно задал вопрос мальчик.

– Ты верно понимаешь, – попыталась встать как можно увереннее та.

– Тогда пошли, пока совсем не рассвело.

* * *

Опять ноги проваливаются по колено в снег, опять заросли не дают проходу, мороз щипает щёки и руки, вокруг снова царила подозрительная тишина. Маленькие разведчики аккуратно пробирались к селу, где и был расположен тыл врага. Несмотря на то, что поселение становилось всё ближе и ближе, они не чувствовали такой сильной тревоги, как некоторое время назад. Все нервы уже были исчерпаны, остались только боль и сильная усталость. Но дети всё равно держали оружие в руках. Гриша, как обычно, шёл впереди, прокладывая путь:

– Знаешь, – усмехнулся криво он, – а ты не такая слабая, как кажется на первый взгляд.

– Это была сейчас похвала или ты издеваешься? – смотрела под ноги девочка.

– Я не издеваюсь. Ты просто такая мелкая. Думал, с тобой тяжело будет.

Катя задумалась. «И всё-таки, это было сказано в хорошем смысле или нет?» – проговорила про себя она. – «И что на это ответить?» Немного помолчав, девочка выдала:

– Знаешь, ты тоже не такой несносный, каким кажешься, – копировала его тон она. – Стратегии строишь, по плану действуешь. Я думала, умру с тобой в первую же ночь.

Теперь пришла очередь молчать Гриши. Но пауза длилась недолго. Тут, девочка услышала, как он усмехнулся.

– Я тебя понял, – сказал мальчик.

Катя тоже улыбнулась. Впервые за столько времени, настроение поднялось хоть на чуточку. Дальше их оставшийся путь прошёл в тишине так, как тыл врага был уже совсем близко. Вот они и добрались до того, ради чего был проделан столь опасный и тяжёлый путь. Дети спрятались за ближайшие заросли и выглянули из укрытия. Перед ними стояло несколько стареньких, но ухоженных, деревенских домов с деревянным, покосившимся забором. Если избы ещё держались без мужчин, то он уже долго протянуть не мог. Местных не было видно, да они и не появятся в такой ранний час, а может, их здесь уже и нет. Для детей уже не было секретом, что здесь вытворяли немцы. Но первыми на глаза попались совершенно не сельские постройки, а вражеские громадные танки. Катя видела их впервые так близко: большие длинные гусеницы, башня, длинная пушка. Издалека они кажутся не такими пугающими, как вблизи. И главное, за что зацепился взгляд – свастика. Проклятая, облитая кровью стольких невинных людей символика, вызывала гнев и ненависть у всего советского народа. Сердце, при виде такой машины, снова ускорило свой темп:

– Ну и махина, – прошептала девочка. – Никогда такой не видела.

– Смотри, Катюх, – не отводил взгляд от техники Гриша, – смотри и запоминай, – в глазах его сверкнула искра. – Чтобы все эти махины до единой больше и метра не проехали!

Тут из-за танка вышел высокий, молодой немец, держа оружие в руках. Он оставил свой автомат и прислонил руки к красному лицу. Было видно, что русские морозы не доставляли ему никакого удовольствия. Солдат проговорил что-то сквозь зубы, взял винтовку и поспешно направился вдоль забора, поправляя каску.

– Немец-перец, – наблюдал за оккупантом Гриша. – Замёрз, бедняжечка.

– Часовой? – подняла одну бровь девочка.

– Конечно, часовой. Надо же тыл кому-то под присмотром держать. А где артиллерия у них?

– Может в глубине села? – предположила та.

– Может, – встал мальчик и пригнулся. – Пойдём, с другой стороны глянем.

И чем дальше они пробирались, тем страшнее становилось Кате. Страшно не за себя, а за мирное население. Когда оккупанты пришли к ним в Лесково, никаких танков и артиллерии, у них не было. И в Малиновке было тоже самое. А здесь? Это уже совсем не походило на место, где живут люди. Девочка следовала за своим товарищем и старательно запоминала, где что стоит и сколько. «Интересно, а остались ли тут гражданские? Как тут живут?» – задавалась периодически вопросом она. Но как бы то ни было, Катя надеялась на лучшее и мысленно обращалась к жителям села, будто они могли услышать её: «Ничего, родные! Осталось совсем немного! Мы донесём сведенья до полковника и вас освободят».

Глава 12

«Разговоры»

Рубцов отложил погнутую поварёшку в сторону и вытер руки об запачканный фартук. Скоро нужно было звать бойцов на обед. Неподалёку на поваленном дереве сидел Васазде. Он гладил Пулю, бережно обвив её мокрую от снега мордочку крепкими мужскими руками:

– Ты ж наша хорошая! – приговаривал с акцентом боец. – Ты наша маленькая! Ты наша девочка такая красивая!

Собака даже не шевелилась. Она стояла, уложив морду на большие руки солдата и внимательно слушала ласковые слова, посвящённые ей. Всегда заострённые уши её были опущены, в чёрных глазах чётко была видна печаль. Только иногда животное облизывало пальцы грузина и зажмуривалось, прося не бросать её и продолжать жалеть. В последнее время она много ластилась к солдатам в батальоне, не бегала, не лаяла, стала вялой и унылой. Ни разу не издала Пуля свой привычный для всех звонкий лай. В последний раз собака так себя вела, когда Катя была на задании в Малиновке. И сейчас происходит тоже самое. Лукиан задумчиво насупил брови и повернулся к Рубцову:

– Да, Максим, – протянул он, – Пулька без нашей Катюхи совсем расклеилась.

– Ничего удивительного, – пожал плечами тот, – это ведь собака. Они животные верные, всё чувствуют, – он задумался. – Интересно, как там Катя? Им хоть поесть что дали?

– Должны были, но вряд ли что-то дельное, – подошёл к ним Сонтынков. – Я сам разведчик – знаю о чём говорю.

* * *

Неподалёку рубили дрова Мастреев Николай и Сороченко Евгений. Они стояли, замерев на одном месте и вслушиваясь в разговор товарищей. Евгений задумчиво смотрел на густой пар, исходящий от полевой кухни и сжимал окоченевшими от холода пальцами ветку. Наконец, он опомнился и поставил её на широкий, уже много раз повидавший удары топора пень. Мастреев замахнулся и разрубил дерево пополам. Две части ветки упали вниз в разные стороны. Сороченко подобрал их и отложил в сторону к остальным.

– В батальоне такая атмосфера напряжённая, – тихо сказал Николай, – все волнуются.

Сороченко молча кивнул и взял новую ветку.

– А ты? – продолжал тот.

Евгений вздохнул:

– Есть немного, – ответил он. – Катюха маленькая у нас. Как тут не волноваться?

– С ней, слышал, мальчишку какого-то отправили. Лет тринадцать – четырнадцать ему.

– Надеюсь, они уже скоро вернутся, – поставил ветку на пень тот.

– Я хоть в батальоне недавно, но без Кати как-то не так, – пожал плечами Мастреев.

– Так, «как-то не так»! – послышался сзади строгий голос Олега Дымова. – Работать собираемся? Или будем дальше резину тянуть?

– Работаем-работаем, – поспешно разрубил ветку топором Николай.

– Ну вот и работайте, – кивнул тот, – есть все хотят.

С этими словами солдат направился к Васазде:

– Лукиан! – крикнул он. – У меня для тебя поручение от товарища командира…

Мастреев и Сороченко проводили его взглядом:

– Потом поговорим, – нахмурился Евгений, – сейчас нужно всё закончить. А то огребём по шее.

С этими словами он собрал заготовленные дрова и направился к Максиму Рубцову, у которого уже стало затихать пламя.

* * *

В землянке командира было трое: Сорокин, Шевченко, ну и, конечно же, сам Александр. Все они склонились над картой, разложенной на столе. Посередине на ней стояла керосиновая лампа, освещающая все мелкие пометки и направления войск. Стояла полная тишина, все ждали слов Резанцева. Он же, не моргая, смотрел в одну точку на бумаге и думал. Потом нахмурился и, убрав кулак от лица, подвинул лампу в сторону и ткнул пальцем в карту:

– Нам нужно прижать их здесь и здесь, – наконец произнёс Александр. – Они прут на север. Туда их пускать категорически нельзя.

– У нас не хватает сил, – покачал Антон.

Сорокин тем временем, перестал трогать свои усы и взглянул боковым зрением на Резанцева:

– Думаешь, четвёртый задействовать? – спросил он.

– Какой четвёртый? – хмуро посмотрел на друга командир. – Первый нужен. Я свяжусь с полковником.

– У них положение невыгодное, чтобы ослаблять позиции, – указал на карту Шевченко.

– А у кого оно сейчас выгодное? – повернулся к нему Иван. – Мы подкрепление тоже посылали Фырову, когда тогда надо было. Все силы основные готовим на это наступление, – он снова повернулся к Александру. – Что думаешь?

Командир внимательно смотрел на карту, как будто там можно было что-то ещё разглядеть. И как будто это «что-то» поможет в этой ситуации. Думать сейчас было нелегко. Война вообще трудная вещь – жизнь меняется и меняется колоссально. Каждый день может быть совсем непохожий на другой. Да какой день? Иногда каждый час может преподносить сюрпризы. Попробуй после этого сохранить здравый и трезвый рассудок. Но сейчас было вдвойне тяжко. Пока они – взрослые солдаты, сидели в тёплой землянке, прямо сейчас, в нескольких километрах отсюда, по морозу пробираются дети. Ладно, если бы ещё лето было, или хотя бы весна. Как они там? Закончили? А может, что-то случилось? Но Резанцев, как и все сейчас в батальоне, старался не возвращаться к этим мыслям и максимально уйти в работу, благо, её было много. Но мысль о том, что Катю нужно было ещё давно отправить в тыл, кружила над ним, словно ворон и иногда садилась к нему в мысли, напоминая о себе. Он взял со стола сложенный пополам тетрадный лист и протянул Шевченко:

– Держи, передай связистам, пусть посмотрят.

– Будет сделано, товарищ коман… – взял бумагу тот.

– Погоди, – остановил бойца Александр. – Пусть свяжутся с первым насчёт подкрепления. А я свяжусь с полковником.

– Будет сделано, товарищ командир! – отдал честь Антон и вышел на улицу.

Дверь глухо захлопнулась, пустив внутрь неприятный морозный воздух. Сорокин вздрогнул и помотал головой:

– Да, – вздохнул он, – тяжко, однако, – солдат опёрся на стол. – Ничего, сейчас ребята их разобьют и заживём. Недолго им осталось гулять. Сейчас только Катю дождёмся с Гришкой.

– Это точно, – кивнул Александр, не отвлекаясь от карты.

– В любом случае, в этот раз легче ей будет, – сказал Сорокин. – Она не одна туда пошла.

– Не начинай эту тему, Вань, – поправил лампу командир, – вот вообще не начинай. В тот раз сколько говорили об этом. На деле всё не так оказалось. Давай просто к работе вернёмся.

Сорокин немного помолчал, трогая свои густые усы. Потом он вздохнул и, наконец, произнёс:

– Я с тобой полностью согласен, Сань. Давай работать.

* * *

Огонь в буржуйке ещё не успел набрать силу. Пока он тихо взбирался на не совсем сухие ветки и медленно поглощал кору. Рядом с печкой лежало ещё несколько веток, которые были собраны наскоро в лесу. Но маленьким разведчикам было достаточно хоть какого-то пламени, пусть и маленького. Они сидели на грязном полу перед буржуйкой, морщась и съёживаясь от холода. Это была та самая землянка партизан, которую они нашли некоторое время назад. Им очень повезло встретить ту самую канаву снова. Эта маленькая земляночка сейчас была единственным укрытием, где можно было спокойно спрятаться от врага и отогреться после тяжёлой морозной ночи. Сколько дети пробирались назад точно сказать невозможно. Даже они толком не помнили, как им это удалось. Конечно, без постоянного преследования было гораздо легче и быстрее двигаться по лесу. Но, несмотря на это, добрались они до землянки, когда солнце давно взошло на небо, а луна, сопровождающая их в эту страшную ночь, скрылась за горизонтом. Катя сидела и отвинчивала крышку от немецкой фляги трясущимися руками. Ладони невыносимо болели. Девочка, пока лазала по этому склону, опять содрала руки. Наконец, крышка отошла и в землянку сразу ворвался резкий запах спирта. Вдруг снаружи послышался шум. Дети встрепенулись и обернулись. Рука Кати тоже дрогнула, и водка плеснула из горла и, стекая, попала ей на руку. Девочка дёрнулась и зашипела от боли, чуть не опрокинув флягу полностью. Гриша поспешно забрал у неё ценный сейчас антисептик:

– Ты прям до мяса, – поморщился он, взглянув на её руки.

– А у тебя, думаешь, лучше? – согнулась пополам та, прижимая ладонь.

Она стянула с нар заготовленную тряпку и снова взяла флягу. Катя подошла к товарищу и с сочувствием взглянула на его руку, с которой был содран рукав. Кровь уже не текла, но рана была всё равно пугающей. Как оказалось, пуля не осталась внутри тела. Она вошла в руку в одном месте и вышла в другом. Мальчик выглядел не очень хорошо. На обратном пути у него усилилась слабость, поднялась температура. Ранение давало о себе знать. До землянки Гриша дошёл с трудом, а сейчас ему совсем стало дурно. Сидел не жив, не мёртв. Но, несмотря на всё это, он старался не показывать своё состояние и даже пытался улыбаться, но получалось у него как-то криво и неправдоподобно. Катя очень волновалась за товарища. Он ей напоминал бойцов, лежащих в медпункте. Тоже бодрился и хорохорился. Но самое главное, что беспокоило девочку, так это то, что она почти ничем не могла помочь. Благо у них была хотя бы водка, которая может хотя бы продезинфицировать, но больше ничего. А сейчас очень нужны были медикаменты. «Боже, как мы будем выбираться-то отсюда? Как он пойдёт?» – думала Катя. Она взглянула на спирт, который бился о железное горлышко посуды, а потом перевела взор на мальчика:

– Готов? – спросила она.

Гриша не отвечал и смотрел, сосредоточившись, на растущее пламя. Он прикусил нижнюю губу и прерывисто вздохнув, задержал в груди воздух. Наконец мальчик резко кивнул и отвернулся. Катя тоже неосознанно перестала дышать и наклонила флягу. Спирт полился на рану. Гриша дёрнулся и согнулся пополам. Если бы он сидел чуть ближе, то точно бы ещё шваркнулся головой об печку, но хоть тут ему повезло. Девочка взяла товарища за локоть и брызнула водку туда, куда она не достала. Тот снова вздрогнул и вцепился здоровой рукой в волосы. Катя поспешно завинтила крышку назад и отложила флягу на нары:

– Всё! Всё! Не лью больше! – вытянула ладони перед собой она, как будто показывая, что у неё нет оружия. – Всё!

Мальчик, тяжело дыша, выпрямился и поспешно вытер слезившиеся глаза. За всю процедуру он не издал ни единого звука, всё сдерживал внутри. Катя аккуратно развернула тряпку, тоже промоченную водкой. На этот раз в жертву пошла рубаха Гриши. Она осторожно, будто боясь спугнуть его, стала перевязывать руку:

– Да, – сказала девочка, – видно, что ты племянник командира.

– А раньше что? – опустил голову на здоровую руку тот и фальшиво усмехнулся. – Раньше не видно было?

– Хватит уже улыбаться, – вздохнула Катя, – я же вижу, что тебе плохо. Можешь на это силы не тратить. А что насчёт твоего вопроса – я с самого начала поняла, что он твой родстенник. Похожи вы очень, да и бойцы об этом говорили.

Улыбка сразу же сошла с лица Гриши. Он закрыл глаза и опёрся лбом на кулак. Девочка стала завязывать узел. Тут он снова вздрогнул и стиснул зубы.

– Тихо! – удержала концы тряпки Катя и повторила чуть спокойнее. – Тихо. Потерпи, казак – атаманом будешь.

– Я до темноты не оклемаюсь, – сказал тот, – я это чувствую.

– Оклемаешься, – пыталась подбодрить его девочка. – Сейчас отдохнёшь и оклемаешься…

– Кать, – прервал её Гриша, – если ты меня просишь не улыбаться, то я тебя попрошу не врать. Ты сама знаешь, что мне не станет легче. Я обуза для тебя! Мы не доберёмся так до наших. Я тебя очень прошу: уходи! Бери карту, вещи и уходи, пока есть возможность.

Девочка встала на ноги и возмущённо посмотрела на мальчика. «Уйти?!» – проговорила про себя она. – «Да он издевается!» Желание товарища жертвовать собой и разделяться, её уже изрядно бесило:

– Ты опять за своё?! – спросила Катя. – Я тебе уже объясняла ни один раз, что без тебя я никуда не пойду! Не смей даже думать об этом! Мы дойдём вместе!

– Ты хоть понимаешь, что ты сама тут сгинешь?! – тоже повысил голос мальчик. – На мне крест уже можно поставить!

– Нет, это ты его поставил! И ставишь постоянно! – не отступала от своего та. – Мы в те разы как-то выбирались же! Вместе!

– В те разы я не был в таком состоянии! Мне уже тогда было плохо, а сейчас так вообще! Ты подумай сама, как…

Тут на улице опять послышался шум. Дети замолчали и со страхом взглянули в сторону выхода. Катя, не отводя взгляда, нащупала холодный пистолет. Они долго вслушивались в тишину, но ничего не происходило. Опять ветер пугает их, а может быть это зверёк какой-нибудь пробежал по веткам. Кто знает?

– Ты подумай сама, как мы вдвоём пойдём? – тихо прервал их молчание Гриша.

– Как-нибудь подумаю, – сказала девочка. – Выход всегда найти можно.

Мальчик уже хотел что-то ответить на это, но резко передумал и покачал головой:

– Какая же ты упёртая!

– Прям, как и ты, – кивнула Катя. – Как я могу уйти? Бросить своего товарища! Как я потом с этим жить буду? Как в глаза бойцам посмотрю? Как дяде твоему всё объясню? Лучше я здесь погибну, чем так вернусь!

– Ты не заслужила смерти, – сжал кулак тот.

Девочка скрестила руки на груди и нахмурилась ещё больше:

– А ты заслужил? Ты боец Красной армии! Ты борешься против фашистов! В чём ты заслужил гибель? В могилу должны отправиться гниды, которые пришли на нашу землю! Они виноваты в смерти друзей, родных, наших близких! Не ты!

– Я ТОЖЕ ВИНОВАТ! – выпалил Гриша, и добавил чуть тише, не глядя на притихшую Катю, – это я погубил свою семью.

Глава 13

«Не заслужил»

Катя, не сводя глаз с товарища, села на нары. «Погубил семью?!» – не укладывалось у неё в голове. – «Что это значит?» Девочка ничего не могла понять. Огонь в печи тоже притих и уже меньше потрескивал. Может он подслушал их разговор, а может, ветки просто уже стали догорать. Наступила тишина, в землянке повисла напряжённая атмосфера. Что-то вот-вот должно было произойти. Она пробирала до костей, заставляла застывать лучше, чем любой холод. Казалось, всё вокруг остановилось. Гриша снова закрыл глаза и тяжело вздохнул. Он отвернулся, всё ещё опираясь на здоровую руку. Катя ещё долго наблюдала за ним, пытаясь понять, в чём здесь дело сама, но в голове ничего дельного не вертелось. Наконец, она осторожно встала и мелкими шагами подошла к напарнику, словно кошка, подбирающаяся к зазевавшему воробью. Девочка подкинула голодному огню ещё веток и аккуратно села на пол рядом с товарищем. Катя молчала, подбирая слова. Понимая, что ничего на ум не приходит, она задала самый банальный и простой вопрос в этой ситуации: