Все твои совершенства

– Я еще даже не уехала, – говорит Ава.

Мама вздыхает и берет меню.

– Поверить не могу, что ты нас покидаешь. По крайней мере, у тебя нет детей. Не представляю, что бы я чувствовала, если бы ты утащила от меня внуков.

Я усмехаюсь про себя. Такой мастерицы устраивать спектакли, как мама, я в жизни не видела. Не уверена, что она так уж жаждала быть матерью, когда мы с Авой были маленькими, и точно знаю, что она не спешит становиться бабушкой. Хоть эта черта ее характера мне на руку. Она не пристает ко мне по поводу детей. Только молит Бога, чтобы я не вздумала кого-нибудь усыновить.

Два года назад на одном из наших совместных обедов Ава заговорила об усыновлении. Мама сразу встала на дыбы.

– Квинн, только не говори мне, что ты готова воспитывать чужого ребенка, – сказала она. – С ним ведь могут возникнуть… проблемы.

Ава просто посмотрела на меня и закатила глаза, а потом отправила мне сообщение под столом: «Да, ведь с родными детьми никогда не бывает проблем. Твоей матери надо бы посмотреться в зеркало».

Я буду ужасно скучать по ней.

Я пишу ей: «Уже по тебе скучаю».

«Я еще здесь».

– Послушайте, девочки, неужели вы так и не научились вести себя за столом?

Я поднимаю глаза: мама неодобрительно смотрит на наши телефоны. Я закрываю свой и засовываю в сумочку.

– Как поживает Грэм? – спрашивает мама. Спрашивает исключительно из вежливости. Хотя мы с Грэмом женаты уже больше семи лет, ей все еще хочется, чтобы это был кто-то другой. В ее глазах он недостаточно хорош для меня, но не потому, что она хочет для меня лучшего. Будь на то мамина воля, Грэм был бы Итаном, а я жила бы в таком же большом доме, как она сама, и она могла бы хвастаться всем знакомым, насколько ее дочь богаче Эвелин Брэдбери.

– Превосходно, – говорю я, не вдаваясь в подробности. Потому что, честно говоря, только предполагаю, что Грэм поживает превосходно. Я давно уже понятия не имею, что он чувствует или думает, поживает ли он превосходно, хорошо или отвратительно. – Просто великолепно.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Я чувствую себя прекрасно. А что?

– Не знаю, – говорит она, окидывая меня взглядом. – Просто у тебя усталый вид. Ты высыпаешься?

– Ну ты даешь, – бормочет Ава.

Я закатываю глаза и беру меню. Мама обладает склонностью говорить гадости в лицо. Меня это никогда особо не беспокоит, так как мне и Аве достается поровну. Наверное, потому, что мы так похожи. Ава всего на два года старше меня. У нас одинаковые прямые каштановые волосы чуть ниже плеч. Одинаковые глаза того же цвета, что волосы. И, как утверждает мама, у обеих очень усталый вид.

Мы делаем заказ и в ожидании еды болтаем о пустяках.

Мы почти заканчиваем обед, когда кто-то подходит к нашему столику.

– Аврил?

Мы с Авой поднимаем глаза. Элеонора Уоттс перекладывает свою нежно-голубую сумку «Эрме» с одного плеча на другое. Ей кажется, что это ужасно тонкий маневр, но с таким же успехом она могла бы дубасить нас этой сумкой по голове, крича: «Посмотрите на меня! Я могу позволить себе сумочку за пятнадцать тысяч долларов!»

– Элеонора! – восклицает мама. Она встает, и они делают вид, что целуются. Элеонора смотрит на нас. Я заставляю себя улыбнуться.

– Квинн и Ава! Дамы, вы прекрасны, как всегда! – Я едва удерживаюсь, чтобы не спросить ее, не выгляжу ли я усталой. Она садится на свободное место и обхватывает сумку обеими руками. – Как поживаешь, Аврил? Я не видела тебя с тех пор… – Она замолкает.

– С торжества по случаю помолвки Квинн с Итаном Ван Кемпом, – заканчивает мама.

Элеонора качает головой.

– Поверить не могу, что прошло столько времени. Посмотреть на нас, так мы уже бабушки! Как это вообще могло случиться?

Мама берет свой бокал и отпивает глоток мартини.

– Я еще не бабушка, – говорит она так, словно хвастается. – Ава с мужем переезжают в Европу. Дети помешали бы их охоте к перемене мест, – говорит она, легкомысленно махнув рукой в сторону Авы.

Элеонора поворачивается ко мне, ее взгляд изучает мое обручальное кольцо и наконец возвращается к лицу.

– Ну а ты, Квинн? Ты ведь уже давно замужем, – говорит она со смехом, свидетельствующим о неведении.

Мои щеки горят, хотя я уже должна бы привыкнуть к таким разговорам. Я знаю, что люди не хотят быть бестактными, но от этого их замечания не делаются менее болезненными.

– Когда вы с Грэмом заведете ребеночка?

– Ты не хочешь детей?

– Продолжай стараться, и все получится!

Я прокашливаюсь и беру стакан с водой.

– Мы работаем над этим, – говорю я, прежде чем сделать глоток.

Я хочу, чтобы на этом все закончилось, но уж мама-то постарается, чтобы такого не произошло. Она наклоняется к Элеоноре, словно меня вообще здесь нет.

– Квинн борется с бесплодием, – говорит мама, словно это касается кого-то, кроме меня и Грэма.

Элеонора наклоняет голову и смотрит на меня с жалостью.

– О, бедняжка, – говорит она, накрывая мою руку своей ладонью. – Как жаль это слышать. А вы не рассматривали возможность ЭКО? Моя племянница с мужем не смогли зачать естественным путем, а теперь со дня на день ожидают близнецов.

Рассматривали ли мы возможность ЭКО? Она всерьез? Наверное, следовало бы просто улыбнуться и сказать, какая это отличная идея, но я вдруг понимаю, что у моей выдержки есть предел и он только что достигнут.

– Да, Элеонора, – говорю я, выдергивая руку. – Вообще-то у нас уже были три неудачные попытки. Это истощило наш сберегательный счет, и нам пришлось во второй раз заложить дом.

Лицо Элеоноры краснеет, и я тут же смущаюсь своего ответа, то есть понимаю, что мама, наверное, в шоке. Но я не смотрю на нее, чтобы убедиться. Я вижу, как Ава делает глоток воды, пытаясь скрыть смех.

– О, – говорит Элеонора. – Это… Мне очень жаль.

– Ничего, – вмешивается мама. – Все, через что мы проходим, дается нам не без причины. Даже испытания.

Элеонора кивает.

– О, я верю в это всем сердцем, – говорит она. – Пути Господни неисповедимы.

Я тихонько смеюсь. Подобные замечания я много раз слышала от мамы. Трудно сыскать такую бесчувственную особу, как Аврил Доннелли, хотя я знаю, что она не нарочно.

Мы с Грэмом начали пытаться завести ребенка всего через год после свадьбы. Я наивно полагала, что это произойдет с первого же раза. После первых нескольких неудачных месяцев я забеспокоилась. И рассказала об этом Аве… а еще меня дернуло рассказать маме. Я поделилась с ними своими опасениями еще до того, как рассказала о них Грэму. И у мамы хватило хладнокровия заявить, что, возможно, Бог думает, что я еще не готова иметь ребенка.

Если Бог не дает детей людям, которые не готовы их иметь, он должен был бы многое объяснить. Потому что некоторые матери, которых он таки счел готовыми к зачатию, вызывают большие сомнения. Например, моя.

Грэм поддерживал меня во всех испытаниях, но иногда мне интересно, испытывает ли он то же чувство безнадежности, что и я, когда нам задают вопросы. Отвечать на них становится все труднее. Иногда, когда нас спрашивают, почему у нас до сих пор нет детей, Грэм сваливает все на себя. «Я бесплоден», – говорит он.

На самом деле он далеко не бесплоден. В самом начале эпопеи он делал анализ спермы, и все оказалось в порядке. Даже более чем просто «в порядке». Доктор употребил слово «обильный». «У вас обильная сперма, мистер Уэллс».

Мы с Грэмом вечно шутили по этому поводу. Но сколько бы мы ни пытались обратить все в шутку, это означало, что проблема только во мне. Какой бы обильной ни была его сперма, она не производила никакого воздействия на мою матку. Мы занимались сексом строго по графику овуляции. Я регулярно мерила температуру. Я ела и пила только «правильные» продукты.

И ничего. Мы собрали все свои средства и попробовали ВМС, потом ЭКО – все бесполезно. Мы задумывались и о суррогатном материнстве, но, во-первых, это так же дорого, как ЭКО, а во-вторых, по словам нашего врача, из-за эндометриоза, диагноза, который мне поставили в двадцать пять лет, мои яйцеклетки просто не очень надежны.

Все оказалось бесполезным, и мы не можем позволить себе повторять то, что уже пробовали, или даже испытывать новые способы. Я начала понимать, что этого может никогда не случиться.

Последний год стал для меня особенно трудным. Я теряю веру. Теряю интерес. Теряю надежду. Проигрываю, проигрываю, проигрываю…

– А вы не думали об усыновлении? – спрашивает Элеонора.

Я смотрю на нее, изо всех сил стараясь скрыть раздражение. Я открываю рот, чтобы ответить ей, но мама наклоняется ко мне.

– Ее муж против усыновления, – говорит она.

– Мама, – шипит Ава.

Она отмахивается от Авы.

– Я же не говорю об этом каждому встречному. Мы с Элеонорой практически лучшие подруги.

– Вы не виделись почти десять лет, – говорю я.

Мать сжимает руку Элеоноры.

– Ну, по-моему, это не так уж долго. Как Питер?

Элеонора смеется, обрадовавшись, как и я, смене темы. Она начинает рассказывать маме о новой машине мужа и кризисе среднего возраста, который ну никак не может быть кризисом среднего возраста, – ведь Питеру далеко за шестьдесят. Но я ее не поправляю. Я прошу извинения и направляюсь в туалет – пытаюсь хоть так убежать от постоянных напоминаний о моем бесплодии.

Поправить ее следовало, когда мама сказала, что Грэм против усыновления. Ничего он не против, просто нам не удалось получить одобрение агентства из-за прошлого Грэма. Не понимаю, как агентство по усыновлению не приняло во внимание, что, кроме этой ужасной подростковой истории, в его прошлом нет ничего хуже штрафа за парковку. Но когда вы всего лишь одна из многих тысяч пар, подающих заявки на усыновление, даже один неверный шаг может вам повредить.

Так что мама ошибается. Ни один из нас не против, но мы не получили одобрения и больше не можем себе позволить продолжать попытки. Лечение истощило наш банковский счет, а теперь, когда дом заложен по второму разу, у нас нет на это средств, даже если бы нас одобрили.

В общем, куда ни кинь, всюду клин, и хотя многие думают, что мы что-то упустили, на самом деле мы рассмотрели все возможные варианты, и не один раз.

Черт возьми, когда Ава вернулась из Мексики, куда уезжала на три года, она даже привезла мне куклу плодородия. Но ничто не пошло нам на пользу, даже суеверия. В начале прошлого года мы с Грэмом решили пустить дело на самотек, надеясь, что оно решится естественным путем. Не решилось. И, честно говоря, я устала выгребать против течения.

Единственное, что не дает мне бросить все, – это Грэм. В глубине души я знаю, что если откажусь от мечты о детях, то потеряю Грэма. Я не хочу лишить его возможности стать отцом.

Это ведь я бесплодна. Не Грэм. Должен ли он тоже быть наказан моим бесплодием? Он утверждает, что дети для него не так важны, как я, но я знаю, что он просто не хочет причинять мне боль. И у него все еще есть надежда. Но через десять-двадцать лет он меня возненавидит. Он же человек.

Когда у меня возникают такие мысли, я чувствую себя эгоисткой. Я чувствую себя эгоисткой каждый раз, когда мы с Грэмом занимаемся сексом, потому что знаю: я цепляюсь за надежду, которой нет, втаскиваю его все глубже в брак, который в конце концов опостылеет нам обоим. Поэтому каждый день я провожу долгие часы в интернете в поисках хоть какого-нибудь ответа. Любого. Я состою во всех тематических группах, я читаю все доски объявлений, все истории о «чудесных зачатиях», просматриваю закрытые группы по усыновлению. Я состою даже в нескольких родительских группах на случай, если у меня все же появится ребенок. И тогда я буду хорошо подготовлена.

Единственное, в чем я не участвую онлайн, – это социальные сети. В прошлом году я удалила все свои аккаунты. У меня просто нет времени на бесчувственных чурбанов. Хуже всего было первого апреля. Я уже потеряла счет подружкам, которые считают, что объявить, будто они якобы беременны, очень смешно. У них совершенно нет сочувствия к людям в моем положении. Если бы они знали, сколько женщин годами мечтают о положительном результате теста, им бы и в голову не пришло над этим потешаться.

А особенно меня бесят те, кто наполняет ленту жалобами на своих детей. «Эви всю ночь не спала и плакала! Тьфу! Когда уже, черт возьми, она начнет спать по-человечески!» Или «Жду не дождусь, когда уже начнется школа! С ума можно сойти от этих мальчишек!»

Если бы эти мамашки только знали.

Если бы я была матерью, я бы не воспринимала ни единого мгновения жизни своего ребенка как нечто само собой разумеющееся. Я была бы благодарна за каждую секунду, пусть бы они ныли, плакали, болели или дерзили мне. Я бы дорожила каждой секундой их летних каникул и скучала по ним каждую секунду, когда они в школе.

Вот я и ушла из социальных сетей. Потому что от каждого подобного поста мне становилось все более горько. Я знаю, что эти матери любят своих детей. И не считают их обузой. Но они не понимают, каково это – не иметь возможности испытать то, что так их напрягает. И чтобы не возненавидеть всех, на кого я подписана, скопом, я решила удалить свои аккаунты в надежде, что это меня хоть как-то успокоит. Но такого не случилось. Даже без всяких соцсетей дня не проходит без напоминания о том, что я, возможно, никогда не стану матерью. Каждый раз, когда я вижу ребенка. Каждый раз, когда вижу беременную женщину. Каждый раз, когда сталкиваюсь с такими людьми, как Элеонора. Почти каждый фильм, который я смотрю, каждая книга, которую читаю, каждая песня, которую слышу. И в последнее время… каждый раз, когда мой муж прикасается ко мне.

5
Прошлое

Я никогда не приводила домой парней, разве что Итана. Вообще-то Итан тоже редко приходил ко мне. Его квартира лучше и намного больше, поэтому обычно мы зависали там. Ну а теперь я в собственном доме собираюсь заняться сексом с совершенно незнакомым человеком всего через несколько часов после того, как застукала жениха за интрижкой.

А если Итан способен на интрижку, то я уж точно способна на секс в отместку с необычайно привлекательным парнем. Весь этот день – сплошная череда странных происшествий. Так пусть случится еще одно. Я открываю дверь и быстро осматриваю квартиру: вдруг что-нибудь нужно убрать с глаз долой? При этом я понимаю, что убрать с глаз долой нужно практически все, а как это сделать, если Грэм следует за мной по пятам? Я отступаю в сторону и впускаю его в квартиру.

– Заходи, – говорю я.

Грэм входит вслед за мной и окидывает квартиру своим грустным взглядом. Квартирка маленькая, с одной спальней, и кажется еще меньше из-за того, что повсюду натыканы мои фотографии с Итаном. Задохнуться можно.

Оставшиеся приглашения на свадьбу все еще разложены на обеденном столе. Свадебное платье, купленное две недели назад, висит на дверце шкафа в прихожей. При виде его я прихожу в ярость. Снимаю его, сую в свадебную сумку и запихиваю в шкаф. Очень надеюсь, что оно изомнется.

Грэм подходит к стойке и берет в руки нашу с Итаном фотографию. На ней запечатлен момент, когда Итан только что сделал мне предложение и я согласилась. Я демонстрирую камере свое кольцо. Теперь я стою рядом с Грэмом и вместе с ним рассматриваю фото. Он проводит большим пальцем по стеклу.

– Похоже, ты тут по-настоящему счастлива.

Я не отвечаю, потому что он прав. На фото я выгляжу счастливой, потому что и была счастлива. По-настоящему счастлива. В своем неведении.

Сколько раз Итан изменял мне? Случалось ли это еще до того, как он сделал мне предложение? У меня множество вопросов, но я не так уж рвусь получить на них ответы – во всяком случае, устраивать Итану допрос с пристрастием не собираюсь.

Грэм кладет фотографию на стойку лицом вниз. Потом прижимает к ней палец и толкает ее через стойку бара – в точности так же, как мы проделали с телефонами. Фото перелетает через край, падает на пол кухни, стекло разбивается вдребезги.

Так неосмотрительно и грубо вести себя в чужой квартире! Но я довольна.

На стойке еще две фотографии. Я беру очередное фото нас с Итаном и кладу лицевой стороной вниз. Толкаю его через стойку, стекло разбивается, я улыбаюсь. Грэм тоже.

Теперь мы оба смотрим на последнюю фотографию. Без Итана. Я с отцом всего за две недели до его смерти. Грэм поднимает ее и подносит к глазам, чтобы рассмотреть поближе.

– Твой отец?

– Да.

Он ставит фотографию обратно на стойку.

– Эта пусть остается.

Грэм направляется к столу, где разложены оставшиеся свадебные приглашения. Я не занималась ими, это взяли на себя наши матери – моя и Итана. Они даже прислали их нам по почте. А эти мама завезла мне две недели назад и велела поискать финтифлюшки, чтобы их украсить, на Pinterest. Но у меня не было никакого желания делать хоть что-либо.

Теперь я, конечно же, их выброшу. Не хочу ни единого сувенира на память об этой личной катастрофе.

Я иду вслед за Грэмом к столу и забираюсь на него с ногами. Я сижу, скрестив ноги, а Грэм берет одно из приглашений и начинает читать вслух.

– Просим почтить своим присутствием бракосочетание Квинн Дайанн Уитли, дочери Аврил Доннелли и покойного Кевина Уитли из Олд-Гринвича, штат Коннектикут, и Итана Самсона Ван Кемпа, сына доктора и миссис Самсон Ван Кемп, также из Олд-Гринвича. Мероприятие состоится в престижном отеле «Дуглас Уимберли Плаза» вечером…

Грэм перестает читать и смотрит на меня. Он тычет пальцем в приглашение.

– Тут так и написано – «престижном».

Я чувствую, что заливаюсь краской.

Ненавижу эти приглашения. Увидев их в первый раз, я закатила истерику из-за их претенциозности, но моя мама и претенциозность – близнецы-сестры.

– Мамины выходки. Иногда проще позволить ей настоять на своем, чем затевать ссору.

Грэм приподнимает бровь и бросает приглашение обратно в кучу.

– Так, значит, ты родом из Гринвича?

Я слышу в его голосе осуждение, но его можно понять. Олд-Гринвич недавно признали одним из самых богатых городов Америки. И если вы – часть этого богатства, то принято считать, что вы лучше тех, кто к ней не принадлежит. А если вы не часть этого богатства, то осуждаете тех, кто к ней принадлежит. Это тенденция, с которой я не желаю иметь ничего общего.

– Ты не похожа на уроженку Олд-Гринвича, – добавляет он.

Мама сочла бы это замечание оскорбительным, но я только улыбаюсь. Я воспринимаю его как комплимент; собственно, так и было задумано. И он прав… Моя микроскопическая квартира и ее обстановка меньше всего похожи на дом, в котором я выросла.

– Спасибо. Я очень стараюсь не уподобляться отбросам высшего общества.

– Тебе пришлось бы стараться еще больше, если бы ты хотела всех убедить, что принадлежишь к высшему обществу. Это я в хорошем смысле.

Еще одно замечание, которое оскорбило бы маму. Этот парень начинает мне нравиться все больше и больше.

– Ты не голоден? – Я заглядываю на кухню, гадая, есть ли у меня хоть какая-нибудь еда. К счастью, он качает головой.

– Нет. Я сыт по горло всей этой китайской едой и неверностью.

Я тихо смеюсь.

– Да. Я тоже.

Грэм еще раз осматривает квартиру, начиная с кухни, гостиной и заканчивая коридором, ведущим в спальню.

Затем его глаза останавливаются на мне. Его взгляд так пристален, что у меня перехватывает дыхание. Он рассматривает меня, потом мои ноги. Я наблюдаю за ним, пока его глаза изучают меня в деталях. Раньше на меня так смотрел только Итан, и мне странно, что это делает кто-то другой. Странно и то, что мне это нравится.

Интересно, о чем думает Грэм, так рассматривая меня? Может быть, он не меньше меня потрясен тем, что он сейчас в моей квартире пялится на меня, вместо того чтобы у себя дома, стоя у своего стола, так же пялиться на Сашу?

Грэм засовывает руку в карман пиджака и достает маленькую коробочку. Открывает и протягивает мне. Там кольцо. Явно помолвочное, но гораздо меньше, чем то, которое Итан купил мне. И, честно говоря, оно нравится мне больше. Мне хотелось чего-то поизящнее, но Итан выбрал самое дорогое, что только мог позволить себе его отец.

– Таскаю его с собой уже две недели, – говорит Грэм. Он прислоняется к столу рядом со мной и смотрит на кольцо, которое я держу в руке. – У меня не было возможности сделать предложение, потому что она то и дело от меня отмахивалась. Я уже давно что-то такое подозревал. Что-что, а врать она умеет.

Последние слова он произносит так, будто восхищен этим ее умением.

– Мне нравится. – Я достаю кольцо из коробочки и надеваю на правую руку.

– Можешь оставить его себе. Мне оно больше не нужно.

– Ты должен вернуть его. Наверное, оно дорогое.

– Я купил его на eBay. Возврату не подлежит.

Я вытягиваю перед собой руки и сравниваю кольца. Смотрю на свое и удивляюсь, почему мне ни разу не пришло в голову заранее сказать Итану, что я не хочу ничего кричащего. Словно я так отчаянно хотела выйти за него, что лишилась собственного голоса. Собственного мнения. Себя самой.

Я снимаю свое кольцо с левой руки и кладу в коробку вместо того, которое Грэм купил Саше. Протягиваю коробку Грэму, но он не берет.

– Возьми, – говорю я и сую ему коробочку, пытаясь поменяться кольцами.

Он прячет руки за спину и опирается на них, чтобы я не могла всучить ему кольцо.

– На это кольцо ты бы могла купить новую машину, Квинн.

– За мою машину уже заплачено.

– Тогда верни кольцо Итану. Он может отдать его Саше. Ей оно, наверное, понравится больше, чем то, что купил я.

Он не берет кольцо, и я кладу его на стол. Отправлю по почте матери Итана. Она придумает, что с ним делать.

Грэм встает и засовывает руки в карманы куртки.

Он определенно красивее Итана. Я и раньше упоминала об этом и ничуть ему не польстила. Привлекательность Итана – это в первую очередь уверенность в себе и деньги. Он всегда ухожен, хорошо одет и немного самонадеян. Если человек считает себя красивым, в это в конце концов начинают верить и все остальные.

Привлекательность Грэма более естественна. У него нет никаких эффектных черт, которые выделялись бы сами по себе. Волосы каштановые, самого обычного оттенка. Глаза темные, но не кажутся черными или бездонными. Обычные карие глаза, может быть, из-за цвета они кажутся более грустными, чем если бы были голубыми или зелеными. Губы гладкие и полные, но ничего выдающегося, не будь они сейчас передо мной, я бы вряд ли их вспомнила. И не так уж высок, чтобы на его рост можно было бы обратить внимание.

Футов шесть, наверное.

Его привлекательность – это сочетание всего вместе. Вроде бы непримечательные черты, соединившись в единое целое, почему-то вызывают у меня томление в груди. Мне нравится, что он смотрит на мир спокойными глазами, притом что его жизнь в полном беспорядке. Мне страшно нравится его кривая улыбка – только половиной рта. Когда он говорит, он время от времени замолкает и проводит большим пальцем по нижней губе.

Это сексуально, причем без всяких стараний с его стороны. По-моему, я никогда не чувствовала такой физической тяги к кому-то, кого я так мало знаю.

Грэм смотрит на дверь, и мне кажется, что он передумал. Я чем-то его оттолкнула? Или он все еще думает о Саше? Он выглядит так, словно собирается на этом закончить. Он отталкивается от стола, а я остаюсь сидеть, ожидая, что он объяснит мне все причины, по которым ему не нравится эта идея.

Он перемещается таким образом, что оказывается прямо передо мной. Словно не зная, куда деть руки, прежде чем попрощаться со мной, он просто засовывает их в карманы джинсов. Его взгляд падает на мою шею, потом возвращается к лицу. В первый раз глаза кажутся самой выразительной чертой его внешности.

– Где твоя спальня?

Я шокирована его прямотой.

Я пытаюсь скрыть, что меня раздирает внутренний конфликт: больше всего на свете мне хочется отомстить Итану, трахнувшись с горячим парнем его любовницы. Но я знаю, что и Грэм здесь именно поэтому, и совсем не уверена, хочется ли мне самой стать объектом секса в отместку.

Но сейчас это лучше, чем остаться одной.

Я соскальзываю со стола и встаю. Грэм не отступает, так что, прежде чем я прохожу мимо него, наши тела на мгновение соприкасаются. Я чувствую это всем своим существом, но в особенности легкими.

– Пойдем.

Я все еще нервничаю, но уже не так сильно, как в миг, когда вставляла ключ в замок входной двери. Голос Грэма успокаивает меня. Все его присутствие успокаивает. Такой печальный человек не может вселять опасения.

– Я никогда не застилаю постель, – признаюсь я, открывая дверь в свою захламленную спальню. Включаю лампу, и в дверном проеме появляется фигура Грэма.

– Почему? – Он делает два шага в спальню, и это очень странное зрелище. В моей спальне стоит парень, которого я совсем не знаю. В той самой спальне, где я в данный момент должна была бы валяться на кровати с разбитым сердцем.

Ну а что Грэм? Кажется ли это ему таким же странным? Я знаю, что он подозревал Сашу, иначе не отправился бы за ней в дом Итана с обручальным кольцом, прожигающим дыру в кармане.

Ищет ли Грэм выход из положения? А я? И только сейчас это понимаю? Потому что я сейчас нервничаю и волнуюсь, и вообще веду себя так, как не должна бы всего через несколько часов после того, как моя жизнь изменилась к худшему.

Я молча смотрю на Грэма, и тут до меня доходит, что не ответила, почему не убираю постель.

Я откашливаюсь.

– Чтобы правильно застелить постель, требуется примерно две минуты. Это означает, что средний человек тратит целых тридцать восемь дней жизни на то, чтобы застелить постель, которую все равно вечером разберет.

Кажется, Грэм удивлен. Он одаривает меня своей кривой улыбкой, потом смотрит на кровать. Глядя, как он изучает мою кровать, я чувствую, что не готова. Я готовилась к тому, что вечером встречусь с Итаном. А не к сексу с чужим парнем. Не знаю, хочу ли я, чтобы горел свет. Не знаю даже, хочу ли оставаться в том, что на мне надето. Мне не хочется, чтобы Грэм снимал с меня одежду, предназначенную для другого мужчины. Мне нужно время, чтобы собраться с мыслями. Пока для этого не было подходящего момента, и я в нем отчаянно нуждаюсь.

– Мне нужно… – я указываю на дверь ванной. – Мне нужна минутка.

Губы Грэма изгибаются в чуть более широкой улыбке, в этот момент я понимаю, что эти невероятные губы вот-вот коснутся моих, и вдруг чувствую, что недостойна этого. Очень странно, потому что я всегда уверена в себе. Но Грэм устанавливает планку уверенности, которая для меня слишком высока. Его уверенность заставляет меня чувствовать нечто вроде робости.

Я закрываюсь в ванной и смотрю на закрытую дверь.

На мгновение я забываю, что вообще здесь делаю, но потом вспоминаю, что впервые за четыре года собираюсь заняться сексом с кем-то, кроме Итана. Нужно быть на высоте. Я открываю дверцу шкафа и просматриваю свои шмотки, чтобы найти самую непритязательную. Таковой оказывается розовая ночная рубашка с тонкими бретельками. Она непрозрачная, но отсутствие лифчика, который я сейчас снимаю, будет очевидным. Накидываю халат и подхожу к раковине. Стягиваю волосы в свободный пучок, чтобы не лезли в лицо, и долго чищу зубы и язык, пока не убеждаюсь, что мой рот не будет напоминать ему об украденной нами китайской еде.

Осматриваю себя в зеркале несколько дольше, чем требуется.

Просто в голове не укладывается, что сегодняшний день заканчивается именно так. Я… предвкушаю секс с мужчиной, который не мой жених.

Делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, и выхожу из ванной.

Сама не знаю, чего я ожидала, но Грэм выглядит все так же.

Он по-прежнему стоит перед дверью ванной в джинсах и футболке. И в куртке. И в ботинках. Я смотрю на его ботинки, а он шепчет: «Вау».

Я снова смотрю на него. Он теперь ближе. Его лицо совсем рядом, и мне очень хочется протянуть руку и коснуться его челюсти. Обычно я не обращаю внимания, какие у парней челюсти, но у него волевой, покрытый щетиной подбородок, а рот кажется таким же печальным, как глаза.

Он, похоже, тоже замечает, насколько мы близко стоим друг к другу, сразу же делает шаг назад и машет рукой в сторону кровати. Все подушки выровнены, одеяло заправлено под матрас без единой морщинки. Уголок аккуратно откинут, под ним виднеется простыня.

– Ты застелил мне постель? – Я подхожу к кровати и сажусь на нее. Я совсем не так представляла себе начало, но за последние четыре года я слишком привыкла к повадкам Итана.

Грэм приподнимает одеяло, я подтягиваю ноги и забираюсь в кровать. Отодвигаюсь достаточно далеко к стене, чтобы он мог присоединиться ко мне, но не тут-то было. Он только накрывает меня одеялом и садится на кровать лицом ко мне.

– Хорошо, да?

Я поправляю подушку и переворачиваюсь на бок. Он засунул края одеяла под матрас, и из-под него так просто не выбраться. Оно уютно и плотно охватывает мои ступни и ноги. На самом деле мне это даже нравится. Кажется, что даже верхняя часть одеяла каким-то образом обволакивает меня.

– Я в восхищении.

Он протягивает руку и заправляет мне за ухо выбившуюся прядь волос. Очень милый жест. Я почти не знаю Грэма, но могу точно сказать, что он добрый. Мне было ясно, что он добрый, уже тогда, когда Итан открыл дверь, а Грэм не дал ему в морду. Нужно иметь немалую уверенность и самообладание, чтобы спокойно справиться с подобной ситуацией.

Рука Грэма ложится мне на плечо. Я не могу толком понять, что изменилось в нем с тех пор, как мы вышли из бара, или даже с тех пор, как вошли в спальню. Но чувствую, что его мысли уже не там, где были раньше. Его рука скользит по одеялу и останавливается на моем бедре. Всем своим видом он выражает нерешительность. Я пытаюсь немного разрядить напряженность.

– Все в порядке, – шепчу я. – Можешь идти.

От облегчения он тяжело вздыхает.

– Я думал, что смогу. Чтобы мы с тобой. Сегодня вечером.

– Я тоже думала, что смогу, но… еще слишком рано для мести.

Сквозь одеяло я чувствую тепло его руки. Он немного приподнимает ее и, обхватив меня за талию, наклоняется вперед.

Он нежно целует меня в щеку. Я закрываю глаза и с трудом сглатываю, чувствуя, как его губы приближаются к моему уху.

– Даже если бы было не слишком рано, я все равно не хотел бы стать для тебя орудием мести. – Я чувствую, как он отстраняется. – Спокойной ночи, Квинн.

Я лежу с закрытыми глазами, пока он поднимается с кровати. И открываю их, только когда он выключает свет и закрывает за собой дверь спальни.

Он не хотел бы быть для меня орудием мести?

Это комплимент? Или он просто дал понять, что ему неинтересно?

Секунду я размышляю над прощальными словами, но тут же задвигаю их на задворки сознания. О словах Грэма я подумаю завтра. А сейчас мне хочется думать лишь об одном: о том, что я потеряла за какие-то пару часов.

Сегодня для меня изменилось все. Итан должен был стать моей второй половиной на всю оставшуюся жизнь. Все, что я, как мне казалось, знаю о своем будущем, пошло прахом. Все, что, как мне казалось, я знала об Итане, оказалось ложью. Ненавижу его. Ненавижу, потому что теперь, что бы ни случилось, я никогда никому не смогу доверять так, как доверяла ему.