Больше чем желание. Разговоры с психологом о сокровенном

Услышав новости о проекте на совещании, Виктор резко высказался о Синг и о своих друзьях, издателях The Architectural Review, которые, по его мнению, могли бы придержать статью, зная, что в списке авторов проекта есть не только его имя. Босс напомнил Синг: цыплят по осени считают. Что это значит? Он собирается помешать публикации? Попытается так или иначе уничтожить ее как профессионала? Она переступила черту? Забыла о субординации, грубо нарушила неписаные правила?

В большинстве компаний благополучие работника во многом зависит от отношений с начальством. Отчасти поэтому Синг все-таки надеется увидеть свое имя под проектом, которым руководил Виктор. Никому другому в этой команде молодых архитекторов не доверяют так, как ей. Все, включая издателей The Architectural Review, знают: Виктор работает над проектами не в одиночку. Все эти годы Синг упорно трудилась, и теперь ее имя – первое в списке авторов. Было бы справедливо, если бы ей дали возможность сделать шаг на пути к тому, чтобы обрести вес и осознать себя как самостоятельную личность. На наших сеансах я побуждала ее думать о том, чего она хочет добиться в профессии, чего хочет для себя лично. И нате вам: оказывается, то, что Синг близка к успеху и признанию, очень беспокоит Виктора – а значит, и ее.

Синг говорит, что теперь босс смотрит на нее косо, с нехорошим блеском в глазах, без прежнего обожания. Ему неприятно ее видеть, она – угроза для него. И дело не только в том, какой он человек и чем платит за преданность. Дело еще и в том, что он – не тот, кем казался, в том, что он не оправдал ее надежд. Для Синг это эмоциональная катастрофа.

* * *

В течение следующих недель напряжение на работе нарастает. Виктор выдвигает дикие требования, дает Синг противоречивые указания. Он, кажется, жестоко ревнует, он следит за ней, явно видит опасность в известности, которую может приобрести его протеже. Обычный поток комплиментов ее работам иссяк.

Синг ведет себя тихо, старается не говорить о готовящейся публикации в Тhe Architectural Review, но новость уже разнеслась по компании. Виктор всячески блокирует обсуждение проекта и тормозит работу Синг над последними элементами декора. На совещании он сорвался, орал, что из-за стресса, вызванного поведением Синг, у него начались проблемы со здоровьем. По телефону он сначала кричит, что она не укладывается в сроки (которые были нарушены не по ее вине), а потом замолкает и начинает игнорировать ее.

В компании, где Синг столько лет ощущала себя собой, она теперь чувствует себя униженной, отверженной. Некоторые коллеги сочувствуют ей, потихоньку интересуются, как дела. Все плохо, но она говорит, что все хорошо. Некоторые коллеги заинтригованы ее явным разрывом с боссом, пристают с расспросами, но они слишком напуганы, чтобы раскачивать лодку. Подчиненные знаменитого Виктора Хилла по-прежнему ходят вокруг него на цыпочках.

Мы снова и снова обсуждаем случившееся. Это трудный момент в жизни Синг – трудный именно потому, что поворотный. Большинство сильных личностей страдают болезнями роста.

Я повторяю и уточняю:

– Думаю, долгие годы вы – о причинах этого мы говорили – раздували и без того огромное эго Виктора и закрывали глаза на его недостатки. Возможно, вы подавали себя как своего рода продолжение его, и ему не нужно было видеть в вас самостоятельную личность. Это играло на руку его самолюбию. Вы были частью его работы, его достижений, постоянно пополняли список последних. Это отвечало и вашему желанию – служить ему и ублажать его. Но теперь вы по праву обретаете самостоятельность, а это серьезная угроза для вашего босса, если он так самолюбив, как кажется.

Интересно, слышит ли Синг то, что я говорю. Похоже, она взяла паузу. Она делает вид, что слушает меня, но на самом деле это отключение от разговора.

– Мне это нравится! Боже, какая вы хорошая!

Синг говорит слишком горячо, и я предполагаю, что она хочет не только сказать мне что-то приятное, но и успокоить. Она такая – всегда готовая, прямо-таки жаждущая дарить радость. Она старается помогать окружающим, в том числе своему психотерапевту. Неудивительно, что Виктору нравилось, когда она работала на него и выполняла его поручения по первому требованию.

– Я была «золотой девочкой», – со вздохом говорит она.

– Да, – отвечаю я. – Заметьте, вы сказали – «девочкой». А теперь вы стали взрослой. Вы больше не новичок, не юный неопытный архитектор.

Мы говорим о смысле взросления: это сложный процесс для всех. В безопасном пространстве кабинета психотерапевта люди, возвращаясь к отправной точке и анализируя детские чувства, могут начать по-настоящему взрослеть. Психотерапевтический прием, который лучше всего помогал в этом мне самой, – позволение признать свою инфантильность.

– Взрослеть больно, – говорит Синг. – Стоит ли оно того?

В детстве у нее не было возможности быть ребенком, и отчасти поэтому она хочет быть ребенком сейчас. Когда-то ее родители вели себя как ревнивые дети, а она гордилась своей добросовестностью и чувством ответственности. Она почитала деда и заслужила его похвалу. Никто не давал ей почувствовать, что она имеет право быть бестолковой или навязчивой. Вживание в роль матери временами кажется невыносимым: дочь напоминает ей о ее неудовлетворенных потребностях. Она сама чувствует себя беспомощным ребенком, но ведь она сильная и взрослая.

В перерывах между сеансами я не перестаю думать о Синг. Я думаю о ней на мероприятии, где меня представляют как мать моего ребенка. Материнство – часть моей жизни, я очень люблю ее, но моя идентичность не сводится к материнству. Разрыв между профессиональным и родительским «я» работающей матери все еще очень велик. Некоторые из нас стремятся к признанию, но их надежды напрасны.

В случае Синг признание – плод работы, и разрыв в самосознании вынуждает ее искать убежища в профессии. Там она чувствует себя в большей безопасности, сильнее и лучше, чем в ипостаси матери. Разрыв в самосознании осложняется требованиями свекрови: та считает, что женщина должна сидеть дома и заниматься детьми, а не платить няням. Муж Синг отдалился от нее, встал на сторону своей матери. Синг чувствует, что ее осуждают, в том числе муж. Работа в архитектурной компании для нее как роман на стороне, как любовник, который ценит все лучшее в ней. На работе она чувствовала себя более успешной, а под обожающим взглядом Виктора Хилла была на седьмом небе от счастья. Теперь она будет бороться за то, чтобы остаться в компании. Разрушение привычных отношений с боссом ощущается как невыносимая потеря.

* * *

– Я посмотрела, что значит имя Синг, – говорю я на следующем сеансе. – Как интересно! Это значит «звезда». Что бы вы ни делали, я хочу, чтобы вы знали: вы очень умны, а ваше мнение – значимо.

Похоже, она тронута. Ей никто не говорил подобного раньше, – это столь же очевидно, как то, что я говорю так сейчас.

Мы долго и подробно обсуждаем эту тему – и на этом сеансе, и еще несколько недель. Мы говорим о том, что значит иметь собственное мнение, о том, что Синг становится взрослой. Мы говорим, что одни части ее «я» могут измениться со временем, а другие, базовые, останутся неизменными. Мы говорим о том, что взросление и перемены означают свободу самовыражения.

Если Синг готова меняться, ей придется от чего-то отказываться. Если она хочет, чтобы в списке авторов проекта Wyatt House ее имя стояло на первом месте, ей, скорее всего, придется отказаться от статуса протеже Виктора. Эта потеря – неизбежное следствие взросления, и это – прорыв.

– Я хочу понять себя, понять, кто я на самом деле, – объявляет Синг в начале очередного сеанса. – Но это так некомфортно. Я буду ощущать эту потерю всегда?

Я могла бы воздержаться от попытки успокоить Синг. Один психолог, лекцию которого я слушала во время учебы, настаивал, что попытки успокоить никогда никого не успокаивают. Неправда! На самом деле как раз теперь, может быть, подходящий момент для такой попытки.

– Нет, не будете, – говорю я. – Но расскажите, что вы чувствуете.

– Я нервничаю, у меня стресс… Я ощущаю это физически, прямо сейчас. Я подавлена и разбита… Сердце колотится. У меня, кажется, серьезная проблема.

– Какая проблема?

– Я боюсь торопить события, быть слишком самоуверенной, дерзкой. Я думаю: кто я? Что, если я, как Икар, взлетела слишком высоко и солнце вот-вот опалит мои крылья? – говорит она.

Она окидывает взглядом комнату.

Мы рассматриваем истоки ее самоуничижения, говорим о том, что серьезное отношение к собственным профессиональным успехам ужасает ее. Она стыдится своих амбиций – и мы ищем причины того, что желание жить своей жизнью и быть собой приводит ее в замешательство. Она чувствует себя не в своей тарелке. Теперь, когда она громко заявила о себе как архитектор, у нее начинается профессиональный кризис – беспрецедентный и неожиданный.

– Желая большего, признавая, что чего-то хочу, я становлюсь такой уязвимой. И теперь, когда я сказала это, мне будет что терять, если я потерплю неудачу, – говорит Синг.

– Да. Подумайте, чего вы хотите. Вы можете стремиться к тому, чего не сможете достичь. Такова реальность. Вы можете не получить того, что хотите.

Внезапно я осознаю, что подталкиваю Синг к дальнейшему развитию. Будет ли она считать, что я ее осуждаю, если она не бросит архитектуру? Я спрашиваю ее об этом, и мы констатируем: я не принимаю решения за нее. Я чувствую странный порыв радости оттого, что не указываю ей, что делать.

Мы говорим о том, что бы значило для Синг бросить архитектуру, а вместе с ней – и мечту об известности, и знаменитого босса.

– Ненавижу, когда что-то кончается, – говорит Синг, морщась, как если бы готовилась увидеть что-то неприятное. – Просто не могу представить себя где-то еще. На что была бы похожа моя неделя? Кем бы я была?

Мы анализируем проблему.

– Я как подросток: спрашиваю, что значит быть собой, – признает Синг.

– Этим вопросом задаются не только подростки, – отвечаю я.

Каким бы болезненным ни был кризис идентичности, стагнация личности может быть более страшной бедой.

– Я отдавала свою кровь, пот и слезы этой работе, – говорит она. – Я не из тех, кто просто клеит ярлыки на коробки. Я иду дальше и выше. В работе на Виктора Хилла. В работе над каждым проектом.

– Знаю. Одержимость добросовестностью, вы так это называете.

– Да! Это – качество, которым я могу похвастаться. Это скрытое хвастовство, – отвечает Синг.

Мы говорим о том, для чего она работала так добросовестно, почему была одержима работой. Сначала Синг не понимает. Она знает, что нельзя напиться из пустой чашки, но продолжает работать на износ, твердо уверенная, что ее способности безграничны. Что это? Отражение ее восхищения Виктором, который «стремится к невозможному»? Фрустрация, обида и напряжение нарастают.

– Я думаю о бессонных ночах, когда было столько всего… Куча дел и забот. Вот я укладываю Кэти спать. Кладу телефон под подушку, чтобы звонок не разбудил малышку. Бросаю на дочь быстрый взгляд. Вижу, что она еще не спит, вертится в кроватке. Быстро просматриваю электронную почту, читаю очередное письмо. Добавляю что-то к бесконечному списку дел. Кэти цепляется за меня и хватает мой телефон! «Просто будь там, где ты есть», – говорила я себе тысячу раз. Но, что бы я ни делала, я была с Виктором Хиллом. И даже не понимала, что это значит и к чему все идет. Даже не думала о своем будущем. Я не думаю о будущем, но при этом не живу в настоящем! Жизнь проходит мимо. Я жертвую временем, которое могла бы провести с дочкой, с мужем, со всеми, и ради чего? Не ради денег. Вы знаете, что мне платят гроши, что я заслуживаю большего. С какой стати я делаю это? Не просто работаю, а столько работаю на этого человека?

– Вопрос к вам, – говорю я. – Это положительное подкрепление^[16]? Оно вас мотивирует? Действительно ли вам нужно подобное от Виктора?

– Это больше, чем положительное подкрепление… Думаю, я втайне надеялась, что, восхищаясь им, я когда-нибудь стану таким же великим архитектором. Даже звучит глупо, если говорить об этом вслух, – отвечает Синг.

Тем более стоит сказать это вслух и понять. У обсессии, то есть навязчивого состояния, всегда есть секретный план. Он не стратегический, но мы можем понять его и выяснить, куда он нас ведет. Синг втайне мечтает стать великим архитектором. Бесконечное восхищение Виктором – не решение проблемы, но это материал, с которым можно работать.

– Когда он хвалил меня, хотя бы в коротком электронном письме, я воспринимала это как благословение, – говорит Синг с придыханием.

Вот он, наркотик, на котором она сидела все эти годы!

– Мне просто необходимо знать, что я достаточно хороша, – продолжает она.

– Понимаю. Что вам нужно, чтобы запомнить это раз и навсегда?

– Все. Шучу. Нет, на самом деле это не шутка.

– Что ж, давайте рассмотрим ту часть вашего «я», которая не шутит. Ваши противоречивые требования и ожидания сводят вас с ума и заставляют бесконечно делать что-нибудь, чтобы повысить самооценку. Никакие похвалы и признания не дают вам убедительных доказательств вашей значимости. Вот вы сидите передо мной – необыкновенно умная и успешная сорокалетняя женщина. Ваши слабости и трудности – тоже часть вашего «я». Может, вы понимаете, что вы уже достаточно хороши?

– Возможно. Мне нравится так думать, хотя признавать это и неловко, – говорит она.

– Допустим, вы достаточно хороши. Что из этого следует? – спрашиваю я.

– Не знаю… Ничего не приходит в голову. Только то, что я хочу признания. Возможно, я и вправду хочу чего-то, но не позволяла себе заглядывать далеко вперед… Возможно, я хочу бамбуковый потолок… Не уверена.

– Мы говорили о вашем желании стать великим архитектором, а теперь вы не хотите представить, что это значит. Важно понять, чего вы хотите на самом деле – от Виктора Хилла, от профессии, от жизни.

– Я настолько же мало думала об этом, насколько много работала…

Такие моменты требуют от Синг сильного эмоционального напряжения. До этого кризиса навязанные воспитанием убеждения и власть Виктора не давали ее эго раскрыться.

– То, о чем так трудно думать, – может быть, самое важное, что нужно понять. Мне кажется, вы уходите от этого вопроса, снова пытаетесь стать маленькой, незаметной сотрудницей.

– Просто Виктор, видимо, не ценит то, что я делаю, и не ценит меня. И я себя не ценю.

– Вы наконец сказали просто «Виктор», а не «Виктор Хилл», – говорю я.

Мы обдумываем это, обсуждаем легенды о шефе, беседуем о его славе, о проектах, о ее былом и сегодняшнем ощущении своей неполноценности.

– Я так долго и сильно почитала его, – рассказывает Синг. – Наверное, в каком-то смысле я думала, что бесконечная преданность, безупречная работа без подлинного признания так или иначе помогли бы мне продвинуться и когда-нибудь я оказалась бы в каком-нибудь прекрасном, спокойном месте.

Вот она, ее мечта! Вот к чему она стремится!

* * *

– Знаете ли вы, что Виктор до сих пор произносит мое имя неправильно? – говорит Синг на следующем сеансе. – Он называет меня Сайинг. Как он может? Почему так делает?

– Это вас надо спросить почему, – говорю я. – Когда мы встретились в первый раз, я спросила, как произносится ваше имя, и вы сказали, что вам неважно, как его произносят. Вы когда-нибудь говорили Виктору, как надо?

– Не помню. Наверное, нет. Кажется, я думала, что он сам спросит. Но он не спросил.

Мы долго анализируем их отношения с начальником. Синг не хотела поднимать шум, когда коверкали ее имя. Отчасти это объяснялось ее стремлением быть удобной и не подчеркивать свою индивидуальность. Она думает, что была послушна и услужлива, но на самом деле ставила ловушки себе и окружающим, принимала маленькие экзамены, которые люди проваливали, а она – варилась в бульоне жгучей обиды.

Мы рассматриваем ее профессиональный рост вместе с ее путешествием в материнство. Размышляем о ее имени и фамилии. Почему Синг никогда не говорит людям, как правильно произносится ее имя? Ей это и в самом деле неважно? Почему она взяла фамилию мужа, когда вышла замуж, – ей ведь нравилась родительская, и она предпочла бы оставить ее? Почему она так легко мирилась с тем, что ее не включали в список авторов проектов, над которыми она работала все эти годы? Иногда она сама этому способствовала. Никто не вынуждал ее делать это. Она часто преуменьшала трудности, связанные с рождением ребенка, цепляясь за своего рода профессиональную гордость, требующую отказаться от признания огромного, всеохватывающего изменения в ее жизни. Она упорно отказывалась быть стесненной своим материнским «я», отрицала реальность этой стороны своей личности, уходила в работу. Отказываясь от иллюзий, связанных с профессией, она начинает принимать другие аспекты своей жизни, которые раньше отвергала.

Несколько месяцев моя клиентка терзается сомнениями: работать на Виктора Хилла дальше или уйти из компании? Напряженность в компании спадает, но босс больше не смотрит на Синг с обожанием. Ее искренняя преданность Виктору испарилась, как и желание угождать ему.

Мы пытаемся понять, что для Синг означает быть самостоятельной личностью, совершать ошибки, сознавать свою значимость, которая зависит не только от отношения окружающих. Естественно, она хочет, чтобы ее любили, уважали и поддерживали, но это не все, к чему она стремится. Когда люди разочаровывают ее или разочаровываются в ней, она ощущает своего рода разлад с собой – и это стоит ей немалых переживаний.

Кто она без Виктора? Мать? Архитектор? Жена? Родственница? Подруга? Дочь? Да, конечно, все это – она, и не только это.

Постепенно Синг собирается с силами. Это не всегда легко. К тому же она лишилась поддержки системы, которая казалась простой, и команды, которая могла помогать ей и продвигать ее. Но она находит свой путь, лучше знает, куда идти. Это – процесс.

– Сильная потребность в одобрении окружающих мешает вам видеть мир, в который вы вступаете, – говорю я. – Вы так отчаянно хотели работать, проектировать потрясающие здания с Виктором – вернее, для Виктора. Вы годами не обращали внимания на строительство собственного здания – здания вашего благополучия. Вы занимались внутренними конструкциями зданий, которые проектировали, а теперь – проектируете себя.

Мы говорим о том, что Синг соглашалась закрывать глаза на явно неприятное поведение Виктора, потому что считала более безопасным идеализировать его, купаясь в лучах отраженной славы. Расставаться с идеалом – больно. Мы говорим о том, как больно узнавать правду о начальнике и о себе.

– Это похоже на то, что я чувствовала, когда в первый раз надела очки. Я помню, как расстроилась, когда, надев их, отчетливо увидела пыль и грязь, которых раньше не замечала. Я просто плохо видела. Думаю, мне нравилось быть «золотой девочкой». Это мешало откровенности, – признается Синг. – Я на все соглашалась, говорила Виктору то, что он хотел слышать, и делала то, что он хотел. До тех пор, пока не перестала. Это я изменила наши отношения.

Она берет на себя ответственность за свой выбор, не обвиняя себя, не чувствуя себя ответственной за поведение шефа.

Публикация о Wyatt House так и не вышла. Виктор Хилл использовал все свое влияние и связи, чтобы не дать ей ход. Синг узнала это от одного из редакторов – тот лепетал, что ничего не мог поделать. Синг пришла в ярость, но это был рубежный момент в ее отношениях с боссом. Теперь она знает, что хочет уйти из его компании.

– Он пытается уничтожить меня, – говорит она – в гневе, в слезах. – Пусть и не физически. Я знаю, что не имею права жалеть себя – в мире каждый день творится столько жестокости! Но я в бешенстве.

– Уничтожение и есть жестокость.

– Я – это прежде всего моя работа. Я столько трудилась без устали, но никогда не чувствовала, что мне позволено хотеть стать известным архитектором. Я думала, это нарциссизм – стараться, чтобы меня заметили. Почему я так долго преуменьшала свою значимость?

Ее страдания, ее внезапный ужас от пережитого высекают искру понимания того, что ее личность необоснованно недооценивали.

В течение нашей совместной работы мотивация Синг меняется: она больше не хочет угождать Виктору. Она хочет сама создать свой проект.

– Я росла в семье, где не верили в Бога, – говорит она, – поэтому я верила в людей. Верила в Виктора.

Больше она не верит в босса. Теперь она хочет верить в себя, а это трудно.

Когда люди будут спрашивать ее о работе, ей придется искать новые ответы.

– Я больше не могу оставаться в тени его имени. Он использовал меня, а я – его. Я тоже не ангел.

Ее открытия – часть индивидуации^[17], формирования уникальной личности. Это – ее профессиональная юность, время великой амбивалентности, самоутверждения и осознания своей значимости.

Грубая попытка закрыть Синг путь к самостоятельности дает внутренний толчок ее зарождающемуся осознанию себя как личности. То, что ее пытаются уничтожить как профессионала, помогает ей осознать свое желание стать известным архитектором. Синг хочется кричать Виктору в лицо, сделать что-то, что причинило бы ему боль, наказать его. Но она понимает: следует вести себя сдержанно, дипломатично. Она отправляет ему тщательно продуманное, вежливое заявление об увольнении. Просто уведомляет его, что уходит из компании.

Пока Синг не решила, где будет работать. У нее есть основания считать, что возможностей и вариантов будет множество – даже если пока непонятно, каких и когда. Как писал Теннесси Уильямс, «настало время уходить, даже если идти пока некуда». Она знает: сейчас это время настало для нее. Пора покинуть замкнутый мир Victor Hill Architect, Ltd. Ясность дает ей чувство облегчения. Это – кульминация кризиса идентичности.

* * *

Иногда на Синг накатывают сомнения в своей правоте. Это неудивительно.

– В каком-то смысле я чувствую, что мне никто не верит, – говорит она на очередном сеансе.

– Никто не верит чему?

– Тому, что я говорю о Викторе Хилле, о его эго, о соперничестве со мной.

– Думаю, речь идет о признании вашей значимости. Вы развиваете чувство собственной важности, переосмысливаете свой опыт. Большинство людей, выслушав вашу историю, поверило бы вам, – говорю я. – От вас зависит, что вы решите рассказывать и кому. Фанатам вашего босса трудно будет признать, что их кумир просто мелочный эгоист, но суть дела от этого не меняется. Многие слышали эту историю в искаженном виде. Кому действительно трудно поверить в нее – так это вам самой, Синг.

– Так и есть. И еще, наверное, Виктору.

– Виктор был огромным авторитетом для вас, поэтому вам особенно трудно увидеть его в новом свете. И себя – без его позволения. Над этим мы и работаем.

Снова и снова мы обсуждаем все, что произошло и происходит. И наконец, после долгих бесед и обсуждений, после того, как мы пересказываем эту историю много раз, как сказку ребенку на ночь, она становится хорошо знакомой. Теперь ее легко принять, легко в нее поверить. Со временем она даже становится менее навязчивой. Повторение пройденного, необходимое для понимания, похоже на мои занятия французским: мы писали одно и то же предложение по многу раз, исписывая страницу за страницей. Изучение нового материала требует практики и повторения. Только после этого можно перевернуть страницу.

– Я понимаю, что произошло на самом деле, и чувствую себя более спокойно, – говорит Синг. – Теперь я знаю не только историю Виктора, который все-таки давал мне что-то, хотя и скупо, но и свою историю. Я начинаю понимать себя. Осознавать, чего стою. Я – больше, чем прислужница.

Несомненно, ей нужно будет напоминать об этом. Мы прошли еще не весь путь. Но теперь она прокладывает свой. Она не совсем одна. Она обрела нескольких сторонников и защитников, и я рада, что тоже поддерживаю ее. Но проект, над которым она работает, – ее проект.

К концу отработки перед увольнением ей предложили работу в известной архитектурной компании, и она приняла предложение, пообещав себе, что не будет зацикливаться на работе и угождать руководству, как раньше. Не думаю, что ей это грозит. У нее, рождающейся личности, есть ощущение новых возможностей и открытий – она находит и обустраивает свое личное пространство, где ей будет удобно и приятно строить и осознавать свое «я». В эмоциональном смысле мы пакуем вещи, чтобы забрать с собой то, что она получила за 15 лет работы в Victor Hill Architect, Ltd.

Синг все еще разгневана на Виктора. Она хочет что-то сказать ему, даже если это будет означать полный разрыв. Хочет иметь возможность время от времени напоминать себе, что высказала ему все.

В день увольнения она говорит ему при всех:

– Виктор! Спасибо, что вы пятнадцать лет позволяли мне угождать вам и работать над такими потрясающими проектами. Ваши идеи о необходимости поиска индивидуальной сущности здания применимы и к людям.

Босс выглядит потрясенным. Кажется, он затаил на нее зло. Но это не имеет значения. Она сказала ему то, что хотела, – и так, как сочла нужным.

Синг рассказывает мне о красной квадратной плитке – фирменном знаке Фрэнка Ллойда Райта^[18]. Какие бы здания он ни проектировал, на них всегда можно обнаружить красную квадратную плитку с его подписью. Так он показывал, что это – его здание.

– Он полностью подмял под себя нескольких женщин, которые работали над проектами его зданий, так что и он отнюдь не образчик корректности, – говорит Синг. – Но я хочу, чтобы у меня тоже был свой фирменный знак. К какой бы области ни относился мой проект, насколько бы один ни отличался от другого, в них есть что-то общее, самое главное. Я могу меняться – в том числе потому, что могу опереться на осознание своей уникальности. Когда я забираю Кэти из школы, проектирую веранду, провожу время с родственниками, разговариваю с другом, я проявляю разные части своего «я». Но где бы я ни была, что бы ни делала, я все та же Синг. Я хочу, чтобы мой фирменный знак стоял не только на том, что я показываю миру, но и на том, чем я напоминаю себе, что такое быть собой.

Это – посттравматический рост, время, когда можно осознать значимость потерь и кризиса. Боль, связанная с Виктором Хиллом, со временем пройдет. Синг знает и понимает это. Ее история – об отношениях с боссом и самостоятельности, осознании своей значимости и борьбе самолюбий, о конфликте между внутренним человекоугодником и эго, между стремлением нравиться и стремлением добиваться известности. Синг обретает себя – и начинает понимать, чего хочет для себя.

Синг понимает, что происходит, осознает свои проблемы. Свою историю она может взять с полки и положить на место, как прочитанную книгу. Она всегда может найти ее, когда захочет, – но прошлое не засосет ее, не поглотит весь ее мир. Синг создала себе пространство для более масштабного, более плодотворного бытия, где отдельные события, части ее «я», черты и особенности личности образуют композицию, отражающую, кто Синг сегодня и кем она может стать. Иногда она – маленькая девочка с тонким голоском, полная сомнений и задающая вопросы, а иногда – взрослая, уверенная в себе, ответственная женщина.

Материнство по-прежнему дается ей с трудом, но бывают и моменты радости и нежности. Пожалуй, больше всего ей все-таки нравится быть архитектором. Она признает некоторые свои недостатки и слабости, потаенные мотивы и страхи. Она удивилась, когда поняла, что на самом деле не знала настоящего Виктора Хилла, хотя и думала, что раскусила его. Она не понимала и себя. А теперь – начинает понимать.