Миссия России. В поисках русской идеи

Указ о веротерпимости

В 1773 году Екатерина выпускает указ о широкой веротерпимости: «Как Всевышний Бог терпит на земле все веры, то и Ее Величество из тех же правил, сходствуя Его святой воле, в сем поступать изволит, желая только, чтобы между ее подданными всегда любовь и согласие царили».

Указ абсолютно понятный в логике развития империи. Нужна была мирная ассимиляция новых народов – в первую очередь мусульманских, новые инструменты влияния на кочевые народы, входящие в орбиту империи при Екатерине.

Но по традиции времени эти свободы другим исповеданиям даровались в ущерб свободам и даже святым обязанностям православной церкви.

За особое покровительство ламам буддисты считали императрицу божеством – воплощением богини Белой Тары. Таким же воплощением они считали и Елизавету Петровну, которая первой разрешила буддизм на территории России. Особым покровительством при Екатерине стали пользоваться родные ей лютеране – Россия активнее прежнего при ней заполняется протестантами и вообще немцами.

Сильно смягчилось – правда, только на время – и отношение к старообрядцам. Екатерина запретила и вывела из употребления слово «раскольник», легализовала старую веру, разрешила староверам селиться в новых указанных местах, но спустя время гонения на них возобновились. Сенат постановил, что староверам не разрешается строить храмы – и были снесены уже построенные церкви, разгромлен старообрядческий город Ветка. Дело было скорее политическое, чем религиозное, потому что часть старообрядцев считали Екатерину II, как и Петра I, царем-антихристом.

Даже официально запрещенный во всех странах Европы католический орден иезуитов при Екатерине прочно осел в России – здесь была открыта его штаб-квартира. А за разрешение строить мечети и медресе (духовные школы), за назначенное муллам жалованье из казны, за создание органов управления мусульманами империи (Духовное собрание) и за многие дарованные блага и свободы, которые позволили мусульманскому населению развивать свои культуру, религию и образование, за издание Академией наук Корана, татары называли императрицу «Эби пашта» («Бабушка-царица»)^[26].

Но при этом «бабушка» запретила православным проповедникам проповедовать среди мусульман^[27]. Впервые в истории страны, которая создавалась Церковью и укреплялась православной миссией, миссия стала запрещена! Кончилось тем, что в 1790 году вышел указ о полном упразднении в епархиях должности проповедника.

Но Церковь, которая не проповедует, неизбежно умирает. Екатерина этого не понимала, а связанные по рукам и ногам иерархи и члены Синода, видимо, не могли повлиять на императрицу или также не видели рисков – наступало время не только немоты, но и слепоты.

Считается, что Екатерина в этом указе была вдохновлена идеями эпохи Просвещения. Вольтер в «Трактате о веротерпимости» писал: «Старайтесь не совершать насилия над сердцами людей, и все сердца будут ваши».

О влиянии главных имен этой эпохи стоит сказать особо.

Новые кумиры: Вольтер и Руссо

Сама Екатерина, вероятнее всего, тоже была деисткой или тяготела к деизму. Выше мы пояснили суть этого религиозного лжеучения, отстраняющего Бога от дел этого мира, отводящего Ему роль только Создателя, но не Вседержителя. Но если мыслишь Бога непричастным к делам в своей жизни, то трудно остановиться и не изгнать Его вообще из этого мира. Атеизм логично вытекает из деизма.

Нынешний век, и особенно в пору Екатерины, утверждает в России идеи воинственного безбожия с неслыханным прежде масштабом. Эти идеи текут в дома все более праздных, пресыщенных дарованными льготами русских элит словно бы прямо из французского Фернея, где стояло поместье Вольтера.

«Раздавить гадину» – так призывал философ поступить с Церковью. Влияние нового учителя безбожной эпохи на некоторых русских дворян было колоссальным: с ним мечтали познакомиться, те, кто мог, ехали для этого во Францию. Сочинения Вольтера становились настольными у части дворянства – эта и без того отделенная от остальной России среда еще сильнее отделялась под влиянием пренебрежения к религии. Отсюда вырастали кощунственные выходки, в том числе и тон разговора о верующих как о недалеких, непросвещенных ханжах, которых можно либо пожалеть, либо посрамить, либо – в лучшем случае – иронично и сочувствующе окинуть холодным взглядом.

Пушкин так сказал о Вольтере и его «Орлеанской деве»: «…Весь его разрушительный гений со всею свободою излился в цинической поэме, где все высокие чувства, драгоценные человечеству, были принесены в жертву демону смеха и иронии, греческая древность осмеяна, святыня обоих Заветов поругана…»

Второй кумир эпохи, Жан-Жак Руссо, проповедовал, в общем, в той же богоборческой логике. Он провозгласил такой соблазнительный принцип «доверяй своим чувствам» и учил, что наше первое впечатление всегда правильно, а трезвение, рассуждение, оценки – излишни. Это, конечно, абсолютная ложь о человеческой природе, которая спорит со всем тем, чему учили поколения святых отцов.

Портрет Руссо вместо крестика на груди носил писатель Лев Толстой, который в будущем столетии уведет десятки тысяч людей в секту. Да и все нынешнее гедонистическое потребительское западное мировоззрение питается в своих корнях все теми же идеями Руссо – пусть и забыт массами их автор.

Под впечатлением учения о праве развязывать свои чувства, а значит, и страсти (вместо борьбы с ними), некоторые дворяне проматывали целые состояния, гоняясь за роскошью; легко и обоснованно теперь не хранили супружескую верность, даже насмехались над ней; не уважали родителей, заявляя, как сын фонвизиновского Бригадира: «Все животные не имеют такого правила, и щенок не респектует того пса, который некогда был его отцом». Это называлось «естественной моралью», хотя любой искренне православный человек увидит здесь банальное и такое укоренившееся теперь расчеловечивание.

Новая философия тесно переплеталась с идеями прогресса. «Как можно верить в Бога в XXI веке» началось уже сейчас, в XVIII столетии, и сочеталось с идеей «общей пользы» – то есть рациональности. Типично екатерининская политика: «все должно служить на пользу стране», со слепой, почти религиозной верой в науку и природу вместо Бога^[28], с таким же слепым внешним, чаще карикатурным, подражанием Западу – в костюмах, модах, в манерах, в этике.

Вольтер говорил: «Бог всех помилует, у него такая работа», – но, когда просветитель умирал, жители обходили его дом стороной, не в силах слышать адские крики: он мучился от рака предстательной железы и был вынужден принимать опий, который притуплял боль. На смертном одре, в ответ на предложение отречься от дьявола, Вольтер сказал: «Теперь не время наживать себе новых врагов».

Святитель Николай Велимирович в XX веке напишет: «Если бы историю XVIII–XIX веков назвать одним словом, то это звучало бы так: «Протокол суда между Европой и Христом».

На родине Вольтера и Руссо это закончится «великой» кровавой, безбожной и чудовищной по своим зверствам Французской революцией, но в России для революции еще не подошла «мера беззакония» (Быт. 15:16). Напротив, для нас эти французские события станут отрезвляющим душем. Екатерина отреагирует на них жестко, и пыл вольнодумия будет сильно охлажден в государстве «закручиванием гаек» цензуры, усилением спецслужб и разными запретами.

Рождение нового этикета, портреты и нарышкинское барокко

В 1764 году Екатерина создает Смольный институт для благородных девиц, чтобы воспитывать в нем «нового человека», новую дворянскую элиту. Но в итоге Смольный, из которого девицы выходили с умениями, чаще непригодными для жизни, только усугубит раскол между простым народом и все более паразитирующим слоем дворян.

Символично, что именно этот институт станет базой большевиков через полтора века! Здесь продекларируются все принципы действительно «нового», светского, а радикально – советского человека. Все вызревало в элитах, которые становились все более оторванными от своих корней и остального народа.

Коррупция в верхах расцветет именно в этом «светском» веке. Офицеры запросто воруют солдатское жалованье. Дворяне записывают в гвардию своих еще не родившихся детей, чтобы к 16–18 годам те уже имели чин! Это про нынешнее состояние общества скажет его современник Карамзин одним словом: «Воруют!» А документ эпохи – комедия Капниста «Ябеда», где есть такие слова:

 
Бери, большой тут нет натуги,
Бери, что только можно взять.
На что ж привешены нам руки,
Как не на то, чтоб брать?
Брать, брать, брать?!
 

Из среднепоместных дворян выйдет новый русский слой – интеллигенция. Окончательно оформится он только через 100 лет, после отмены крепостного права, обеднения тысяч дворян по всей стране, появления прессы и горожан-разночинцев. Тогда же, в 1860-х, родится и само название «интеллигенция», но первые апостолы нового слоя появляются уже сейчас. Потому что дворянство свободно, полно неги, никому ничего не должно и имеет много времени на размышления.

В живописи начинается эпоха портретов. Ими заполнены все первые залы Третьяковки, но в русском портрете еще легко разглядеть первоисточник – икону^[29]. Живописцы пока сохраняли главную задачу: возводить от внешнего мира к внутреннему. С другой стороны, и сами иконы начинают писаться более светскими, чувственными, вроде икон Симона Ушакова, а новая Строгановская икона и вовсе вводит исторические светские сюжеты в иконопись. Это – тоже от Запада, от католичества. Там сюжеты вроде того, что написан в Сикстинской капелле – «Святой Фома Аквинский прерывает Благовещение, чтобы представить Мадонне монсеньора Оливьеро Карафу», – уже давно в ходу.

Что-то буйное отображается и в совершенно новом русском стиле архитектуры – нервном нарышкинском барокко. Церковь Покрова в Филях, церковь Спаса в селе Уборы, церковь в селе Троице-Лыкове, Строгановский дворец в Петербурге – шедевры этого стиля. Да, он очень красив, но трудно не заметить в нем потерю тихого, наполненного смыслами и отражением Духа Божия строя древнерусской архитектуры.

Кодекс нового светского мира фиксируется в своде этических правил «Юности честное зерцало»: прикладных инструкциях, регламентирующих разные ситуации общения с людьми. При этом книга насквозь пронизана идеей, что не обязательно внутренне быть тем, кем себя представляешь окружающим. Это, конечно, отражает общее перефокусирование жизни общества с внутреннего на внешнее, с духовного – на мирское. Или обмирщенное. Книга учит, например, членов семьи беседовать друг с другом на иностранном языке, чтобы слуги ни о чем не догадались.

Дуэли и вся будущая абсолютизация понятия чести выйдут тоже из этого нового этикета!

Как поменялась страна всего за век

Чтобы понять, как изменилась страна за одно столетие, нужно вглядеться в жизнь самой царицы и ее двора и сравнить ее с распорядком жизни русского царя в недалеком прошлом. Хроники сохранили нам подробную опись.

Вот как складывался день царя Алексея Михайловича:

«Он вставал обыкновенно часа в четыре утра. Выходил в Крестовую палату. Духовник или крестовый священник благословлял Государя крестом, начиналась утренняя молитва, духовник окроплял царя святою водою… Читались поучения дня. Потом царь посылал за царицей, и они вместе слушали в одной из верховых церквей заутреню, а иногда и раннюю обедню.

Потом – царская Дума. Заседали. Потом Государь в сопровождении всего собравшегося боярства шествовал, в часу девятом, к поздней обедне в одну из придворных церквей. Обедня продолжалась часа два.

После в комнате в обыкновенные дни Государь слушал доклады, челобитные и вообще занимался текущими делами. Заседание и слушание дел в комнате оканчивалось около двенадцати часов утра. Далее – обед.

После обеда Государь ложился спать и обыкновенно почивал до вечерни часа три. В вечерню снова собирались во дворец бояре и прочие чины, в сопровождении которых царь выходил в верховую церковь к вечерне.

После вечерни иногда тоже случались дела, и собиралась Дума. Но обыкновенно все время после вечерни до ужина Государь проводил уже в семействе или с самыми близкими людьми. Во время этого отдыха любимейшим занятием Государя было чтение церковных книг: поучений, житий святых, летописей…

Оканчивая день после вечернего кушания, Государь снова шел в Крестовую и точно так же, как и утром, молился около четверти часа»^[30].

И при таком молитвенном строе жизни Алексея Михайловича Россия вышла из тяжелейшего кризиса и стала, по сути, великой империей! Спустя всего век у новой императрицы ничего не осталось от этого одновременно неспешного и сурово-аскетического ритма жизни.

Екатерина вставала рано. Долгий утренний туалет, следом – крепкий кофе, который ей подавали в кабинете. После она традиционно кормила сахаром и гренками своих собак. После слушала доклад обер-полицмейстера о происшествиях в столице. Затем являлись генерал-прокуроры, президенты коллегий, петербургский губернатор. Покончив с делами, она переходила в комнату, где ее ждали слуги и ближайшие вельможи.

В один-два часа дня царице подавали обед. Она любила жирные кушанья, например, мясо с соленым огурцом, а также вишни, яблоки, смородиновый напиток. С ней обычно обедали человек восемь-девять: статс-дамы и несколько знатных вельмож – князь Потемкин, фельдмаршал Разумовский, граф Строганов, князь Юсупов, дежурный генерал-адъютант.

После Екатерина уходила в кабинет, где занималась вязаньем, пока кто-то из придворных читал ей книгу.

Около шести вечера во дворец съезжались приближенные играть в карты. Один из камер-пажей сидел около императрицы с кошельком и оплачивал ее проигрыши.

Обычно в 10 вечера, выпив стакан кипяченой воды, она ложилась спать.

Бога в этом распорядке жизни не было вовсе, а свято место пусто не бывает. На место, оставленное Богом, приходит дьявол. Слухи о развращенности двора и нравственной подвижности самой императрицы едва ли были только слухами.

Распущенный и разнузданный фаворитизм екатерининского двора метастазами распространялся на всю элиту. Дворяне искали выгод через лесть новому фавориту, пытались провести в фавориты «своего человека», да и в быту подражали дворцовым нравам.

Любовь к ближнему без любви к Богу – романтическая и сентиментальная. Поэтому в русской литературе этого времени расцветает сентиментализм. Карамзин, устроивший самоубийство своей «бедной Лизы» в пруду, к которому потом стекались почитатели его таланта, тоже был верным последователем Руссо. Певец чувствительности, он проповедовал, что счастье состоит в том, чтобы слушаться своих первых побуждений; в доверии своим чувствам, ибо они натуральны, а «натура добра». Это, конечно, все тот же принципиальный разворот от православного мировоззрения, которое, напротив, знает о том, что наша природа порчена грехом, зовет к борьбе с этой порченностью и предлагает лекарства от духовных болезней. Только в этой победе над грехом верующий находит подлинную свободу и подлинное счастье. Карамзин же призывает перед грехом капитулировать, что кончается еще более страшным грехом. История самоубийства соблазненной девушки, которую покинул любовник, – любимый сюжет эпохи сентиментализма.

Другой популярный жанр эпохи – юмор. В моде разные шутихи, потешные полки, утехи, балы и даже фальш-фрукты в вазах. В литературе расцветают пародия и сатира: тот же Антиох Кантемир вовсю высмеивает охранительные тенденции. Стоит задуматься, почему в России юмор всегда расцветает на сломе эпох – что в революцию, что в перестройку, что в пору потрясений… «Человечество смеясь расстается со своим прошлым»^[31]?

Отпадавшие от веры элиты увлекались эзотерическими учениями и мистиками-лжеучителями вроде графа Алессандро Калиостро – международного плута. Он был этаким Кашпировским XVIII века – очаровал петербургскую знать сеансами «животного магнетизма», как называли тогда гипноз. Сеансы проводил чаще всего с внушаемыми – с детьми. Он «изгнал дьявола» из юродивого Василия Желугина, «вернул к жизни» новорожденного сына графа Строганова, предложил Потемкину утроить его золотую наличность с тем условием, что одну треть золота возьмет себе. Поначалу все получалось. Но в «оживленном ребенке» обнаружили подмену, вскоре разоблачили и другие магические фокусы и погнали шарлатана из империи.

Увлечение эзотерикой всегда вытекает из безбожия и гордыни – потому что эзотерика использует флер «тайного знания», к которому причастны могут быть лишь избранные. Вот и при Екатерине наступает расцвет мистических тайных обществ, прежде всего – масонских. Это потом масоны станут синонимом богоборцев и даже сатанистов, а первые масоны на планете ставили веру во главу угла.

История этих лож началась недавно, в прошлом, XVII веке, в Англии. Поначалу это был обыкновенный очередной закрытый клуб, которые англичане очень любят. Старейшая на земле лондонская масонская ложа существует до сих пор, называется она «Объединенная великая ложа Англии». Интересно, что провозглашена она была в День святого Иоанна Крестителя во дворе церкви Святого Павла в Лондоне, и первый пункт ее конституции звучал так: «Вольный каменщик никогда не станет неразумным атеистом или неверующим вольнодумцем, он обязан подчиняться нравственному закону».

Когда во второй половине этого, XVIII века английские масоны оказались в России, митрополиту Московскому Платону (Левшину) было поручено допросить их лидера Николая Ивановича Новикова. Поразительно, но отзыв московского митрополита был просто восторженным. Екатерине Великой он написал: «Молю всещедрого Бога, чтобы не только в пастве… мне вверенной, но и во всем мире были христиане такие, как Новиков». Святитель, конечно, не поддержал философские умствования русских масонов, но их просветительским трудам был рад.

То есть в России конца XVIII века, как и в Англии, в масонском движении видели обыкновенное просвещенчество и филантропию, этакий модный интеллектуальный клуб. Отсюда масонская символика на стенах православных храмов этой поры – тогда она никого не смущала: антихристианского духа в масонстве не было.

Но в этом же веке возникает другая тайная организация – масонская ложа «Великий восток Франции». В отличие от своих коллег-британцев франкмасоны в 1877 году вычеркнули из своей масонской конституции требование веры в Бога и следование библейским нравственным принципам. Вот это уже была откровенно антицерковная организация, которая все больше втягивала своих адептов в мистические культы сатанинского содержания, а за красивыми лозунгами «свобода, равенство, братство» скрывались амбициозные планы по переустройству христианской Европы^[32]. Все это с годами разовьется в масонский оккультный мистицизм, замешанный на иудейской каббале и древней иудейской мистической идее восстановления третьего храма Соломона (отсюда и название «вольные каменщики»).

В ряды русских «каменщиков» устремляется почти вся знать, высшие и средние чиновники, военные, нарождающаяся интеллигенция. Мотивы были самыми разнообразными: мода, честолюбивые помыслы, корыстное стремление найти высоких покровителей, иногда – искренняя вера в эти учения, надежда получить импульс к самосовершенствованию, стремление использовать ложи для распространения идей просвещения в России, желание организовать благотворительную деятельность, виды на использование масонских связей для политических интриг.

Влияние их стремительно растет. Замысел проникнуть в элиты стран, подчинять их своему контролю и достигать этим своих целей в полной мере раскроется в ужасах безбожной Великой французской революции.

Но пока еще деистка (или атеистка) Екатерина не чувствует угрозы от этого учения. В середине 1782 года четыре русские ложи («Трех знамен», «Озириса», «Латоны» и «Сфинкса») получили от иноземных масонских руководителей право самостоятельного учреждения лож.

Мы уже вывели закон – благополучие страны зависит от благочестия народа. За падением нравов неизбежно следовали потрясения для России. Почему же время Екатерины возвеличено историками?

Екатерина точно Великая?

Да, страна при ней стала сильно больше. Мы раздвинулись на запад (разделы Речи Посполитой) и на юг (присоединили Новороссию, Причерноморье, Кубань, Крым, Калмыкию, Грузия попросилась под протекторат). По численности населения мы стали самой крупной европейской страной, на которую приходилось 20 % населения Европы.

Мы дважды разобрались с Турцией и осадили шведов – сожгли их флот, когда они захотели вернуть себе часть бывшей территории.

В июне 1770 года, в ходе русско-турецкой войны, состоялась Чесменская битва. Самая славная победа нашего флота в истории – мы до сих пор ее празднуем каждый год 7 июля. Российская средиземноморская эскадра тогда уничтожила корабли турок.

Благодаря этим победам, принесенным талантом наших выдающихся полководцев и адмиралов (часто – людей святой жизни), Екатерина и прозвана Великой. Велика Екатерина и в своих замыслах и масштабах мышления: ей принадлежит идея громадного и очень амбициозного «греческого проекта». Она хотела поделить руины Османской империи между крупнейшими мировыми державами, а в Константинополе возродить Византию. Памятник этой задумке – огромный Софийский собор в бывшем городе София, а ныне районе города Пушкин. Этот величественный храм и город вокруг него строили не только как памятник в честь побед в русско-турецких войнах, но и как некое зеркало Софийского собора в Константинополе.

Почему замысел не удался? Возможно, потому что мессианской, православной эта идея была лишь в своей обертке, а внутри – исключительно геополитической. Пророчеству о том, что Константинополь когда-нибудь освободят русские войска, еще не пришло время сбыться. «Греческий проект» остался лишь «великой идеей», знаком внешней мощи России и памятью о неспособности осуществлять действительно большие духовные идеи. Проще говоря – духу не хватило и «не заслужили» в глазах Бога.

Разглядеть логику Божию в этих столетиях нашего отрыва от Него непросто. Казалось, по железным духовным законам, которые мы пытаемся рассмотреть в этой книге, страну следом за отступлением от Христа должны были ждать потрясения и потери, но история сохранила образ екатерининского времени как поры чрезвычайной крепости. Выходит, что это только полуправда?

Потрясения в Екатерининскую эпоху все-таки были, очень сильные и отрезвляющие. Господь явно стучался в сердце теряющего Его народа, и на оскудение веры Он отвечал среди прочего и хроническими неурожаями. Начались они с первых же лет царствования Екатерины: голод в деревне, массовые разорения крестьян. Особенный размах голод приобрел в 1780-е гг., когда им были охвачены большие регионы страны.

Россию потрясали и тотальные крестьянские войны. Одна из них стала по-настоящему гражданской катастрофой: после семи лже-Петров появился восьмой – Емельян Пугачев. А в 1774–1775 годах к этому списку добавилось еще «дело княжны Таракановой», выдававшей себя за дочь Елизаветы Петровны.

В 1771 году в Москве произошла крупная эпидемия чумы. Закончилась она взбешенной толпой – Чумным бунтом. Главнокомандующий Москвы сбежал, восставшие разгромили Чудов монастырь в Кремле, взяли приступом Донской монастырь, убили скрывавшегося в нем архиепископа Амвросия, громили карантинные заставы и дома знати.

Весь государственный механизм при Екатерине оказался расшатан, несмазан и негоден: в наследство от этой царицы нам остались катастрофическая коррупция и колоссальный внешний долг (а до нее такого вообще не было). Рубль был обесценен, инфляция зашкаливала. Впервые за всю историю страны беспокоили подвешенные и обострившиеся национальные вопросы, например еврейский. Да, введенная Екатериной – «просвещенной», как считали, императрицей – «черта оседлости» для евреев, вошедших в состав империи с бывшими польскими территориями, была не такой уж драконовской мерой, как ее представляли позже большевики и либеральные интеллигенты. Но в целом решение явно было не идеальное и недодуманное – ни сейчас, ни в будущем.

Бюрократический аппарат распух при Екатерине до неслыханных размеров. При ней вообще многое существовало только на бумаге: например, публикуемая статистика роста промышленности в ее царствование была откровенно завышена. Екатерине приписывают создание многих городов, но большинство из них – это просто переименованные в города бывшие деревни вроде Подольска. Словом, когда центр человеческой жизни перемещается от внутреннего (как было раньше в России) к внешнему, материальному, то начинается одна сплошная «потемкинская деревня» – тоже ведь явление этой эпохи. Жить внешним – это жить по лжи, а если врать уже начал, то врешь во всем.

Именно в те века впервые стало таким явным все, что в современности цветет бурным цветом: когда желаемое выдают за действительное, когда на обертку, а не на внутреннюю суть, работают целые пропагандистские аппараты и пиар-службы. То были столетия фокуса на внешнем и его сурового, кричащего несоответствия с внутренним, время лжи и нестыковок. Скажите, как можно было прослыть «просвещенной» императрицей и светочем свобод, но погрузить страну в тотальное рабство? При Екатерине (хоть и не без помощи ее предшественников) оказались закрепощены окончательно более 90 % населения страны. Это еще одна мина, которая разорвется в будущем.

Чуть отрезвит царицу то, что похожий взрыв произойдет на ее глазах в столь любимой российскими придворными «просвещенной» Франции.