Фараон

Глава IX

На левом берегу Нила, на окраине одного из северных предместий Мемфиса, находилась усадьба, которую наследник престола предоставил для жительства Сарре, дочери иудея Гедеона.

Это был участок земли приблизительно в тридцать пять моргов^[16] почти квадратной формы; с крыши жилого дома он весь был виден как на ладони. Приусадебные угодья на склоне холма были расположены в четыре яруса. Два самых больших нижних участка, всегда заливаемых Нилом, были предназначены под поля и огороды. На третьем ярусе, который заливался не всегда, росли пальмы, смоковницы и другие плодовые деревья. Четвертый, самый верхний, был засажен оливковыми деревьями, виноградом, орешником и каштанами. Среди них и стоял жилой дом.

Дом был деревянный, двухэтажный, как обычно – с террасой и полотняным шатром. Внизу жил черный невольник Рамсеса, наверху Сарра со своей родственницей и прислужницей Тафет. Дом был окружен оградой из необожженного кирпича; за оградой, в некотором отдалении, находились постройки для скота, рабочих и надсмотрщиков.

Комнаты Сарры были небольшие, но красиво убранные. Полы были устланы коврами, на дверях и окнах висели полосатые цветные драпировки. Здесь были резные кровати и стулья с инкрустацией, сундуки для одежды, столики на одной или на трех ножках, а на них горшки с цветами, стройные кувшины для вина, шкатулки с флаконами духов, золотые и серебряные кубки и бокалы, фаянсовые вазы и чаши, бронзовые светильники. Каждый, даже мельчайший предмет обихода – мебель, посуда – был украшен резьбой или разноцветными рисунками, каждое платье – шитьем и бахромой.

Уже десять дней жила Сарра в этом уютном уголке, от страха и стыда избегая людей, так что даже хуторские работники ее не видели. Она сидела в комнате с занавешенными окнами, шила, ткала полотно на небольшом станке или плела венки из живых цветов для Рамсеса. Иногда девушка выходила на террасу и, осторожно откинув полог шатра, любовалась Нилом, усеянным лодками, в которых гребцы распевали веселые песни, или смотрела с тревогой на серые пилоны царского дворца, который возвышался на другом берегу реки, молчаливый и угрюмый, – и снова возвращалась к своим занятиям.

– Посиди здесь, тетушка, – говорила она, подзывая к себе Тафет. – Что ты там делаешь внизу?…

– Садовник принес фрукты, а из города прислали хлеб, вино и дичь; надо было принять.

– Посиди тут и поговори со мной, а то мне страшно.

– Глупенькая ты девочка! – отвечала, смеясь, Тафет. – Я тоже в первый день боялась нос из дому высунуть. Но как только выглянула за ограду – все прошло. Кого здесь бояться, когда все падают передо мной на колени? А уж перед тобой, наверно, будут становиться на голову!.. Выйди в сад, там хорошо, как в раю. Загляни в поле, где убирают пшеницу… Сядь в расписную лодку – лодочники сохнут от тоски, хотят посмотреть на тебя и прокатить по Нилу.

– Я боюсь.

– Чего?

– Сама не понимаю. Пока я занята работой, мне кажется, что я дома, там, в нашей долине, и вот-вот придет отец… Но чуть только ветер распахнет занавеску и я увижу сверху эту огромную, беспредельную страну, мне чудится… знаешь что? – будто меня схватил ястреб и унес к себе в гнездо, на скалу, откуда мне уже не сойти.

– Ах, если б ты видела, какую ванну прислал царевич, – медную ванну!.. И какой треножник для костра, горшки, ухваты!.. А сегодня я посадила двух наседок, скоро у нас будут цыплятки…

После заката солнца, когда никто не мог ее видеть, Сарра бывала смелее: она выходила на террасу и смотрела на реку. Когда же вдали показывалась лодка, освещенная факелами, бросавшими на черную воду огненно-кровавые полосы, Сарра прижимала руки к груди, где бедное ее сердце трепыхалось, как пойманная птичка. Она знала, что это плывет к ней Рамсес, и сама не могла понять, что творится в ее душе: то ли это радость перед свиданием с красавцем, которого она встретила в родной долине, то ли страх, что снова увидит великого властелина и повелителя, перед которым она робела.

Однажды, в канун субботы, пришел на хутор отец, в первый раз с тех пор, как она поселилась в этом доме. Сарра со слезами бросилась к нему; сама омыла ему ноги и окропила голову благовониями, покрывая ее поцелуями. Гедеон был человек пожилой, с суровыми чертами лица. На нем была длинная, до щиколоток, рубаха, окаймленная внизу пестрым шитьем, а поверх нее желтый кафтан без рукавов, род накидки, ниспадающей на грудь и на спину. На голове была небольшая шапка, суживавшаяся кверху.

– Ты пришел?… пришел!.. – восклицала Сарра, снова принимаясь целовать его руки, лицо и волосы.

– Я и сам дивлюсь, как это я здесь! – грустно ответил Гедеон. – Я пробирался крадучись через сад, как вор; от самого Мемфиса мне казалось, что все встречные указывают на меня пальцами, а каждый проходящий еврей плюет мне вслед.

– Ведь ты же сам отдал меня царевичу, отец!.. – прошептала Сарра.

– Отдал… А что я мог сделать? Впрочем, мне только так кажется, что на меня указывают пальцами и плюют. Те из египтян, кто меня знает, кланяются мне тем ниже, чем они знатнее. За то время, что ты здесь, наш господин, Сезофрис, сказал, что надо будет расширить мой дом, господин Хайрес подарил мне бочонок великолепного вина, а достойнейший наш номарх присылал ко мне доверенного слугу справиться о твоем здоровье и спросить, не соглашусь ли я поступить к нему управляющим.

– А евреи? – спросила Сарра.

– Что евреи? Они знают, что я согласился не по доброй воле. Ну… и каждый не прочь бы, чтоб над ним учинили такое же насилие. Пусть нас рассудит господь бог. Лучше скажи, как ты поживаешь?

– И в раю ей не будет лучше, – вмешалась Тафет. – Целый день носят нам фрукты, вино, хлеб, мясо, чего только душа пожелает. А какая у нас ванна!.. Вся из меди. А какая кухонная посуда!..

– Три дня назад, – перебила ее Сарра, – был у меня финикиянин Дагон. Я не хотела его принять, но он так настаивал…

– Он подарил мне золотое колечко, – опять вмешалась Тафет.

– Он сказал мне, – продолжала Сарра, – что арендует землю у моего господина, подарил мне два ножных браслета, серьги с жемчугом и шкатулку благовоний из страны Пунш.

– За что он тебе это подарил?

– Ни за что. Просил только, чтоб я хорошо к нему относилась и когда-нибудь при случае замолвила за него словечко перед моим господином, сказав, что Дагон – первейший его слуга.

– У тебя скоро будет полный сундук браслетов и серег, – сказал, улыбаясь, Гедеон. – Эх, – прибавил он, помолчав, – собери побольше драгоценностей, и убежим в нашу землю! Здесь нам всегда будет горько. Горько, когда плохо, а еще горше – когда хорошо.

– А что скажет мой господин? – спросила Сарра печально.

Отец покачал головой.

– Не пройдет и года, как твой господин бросит тебя, и многие ему помогут в этом. Если бы ты была египтянкой, он взял бы тебя к себе в дом. Но еврейку…

– Бросит? – повторила Сарра, вздохнув.

– Зачем горевать о том, что будет; все в руках божьих! Я пришел провести с тобой субботу…

– А у меня как раз прекрасная рыба, мясо, лепешки и кошерное^[17] вино, – поспешила вставить Тафет. – Да, кстати, я купила в Мемфисе семисвечник и восковые свечи… У нас будет ужин лучше, чем у самого господина Хайреса.

Гедеон вышел с дочерью на террасу. Когда они остались вдвоем, он сказал:

– Тафет говорила мне, что ты все сидишь дома. Почему? Надо выходить хотя бы в сад.

Сарра вздрогнула.

– Я боюсь, – прошептала она.

– Чего тебе бояться в своем саду?… Ведь ты же здесь хозяйка, госпожа… большая госпожа…

– Я вышла как-то в сад днем, меня увидали какие-то люди и стали говорить между собой: «Смотрите, вот еврейка наследника престола, из-за которой запаздывает разлив Нила…»

– Дураки они, – сказал Гедеон, – разве в первый раз Нил запаздывает с разливом на целую неделю?… Ну что ж, выходи пока по вечерам…

– Нет… Нет!.. – воскликнула Сарра, снова вздрогнув. – В другой раз я пошла вечером туда, в оливковую рощу. Вдруг на боковой дорожке показались две женщины, словно тени… Я испугалась и хотела бежать… Тогда одна из них, помоложе, невысокого роста, схватила меня за руку и говорит: «Не убегай, мы хотим на тебя посмотреть». А другая, постарше, высокая, остановилась в нескольких шагах и заглянула мне в лицо… Ах, отец, я думала, что превращусь в камень… Что это была за женщина!.. Что за взгляд!..

– Кто бы это мог быть? – спросил Гедеон.

– Та, что постарше, похожа была на жрицу.

– И они ничего не сказали тебе?

– Ничего. Только когда, уходя уже, они скрылись за деревьями, я услышала слова, вероятно, старшей: «Воистину она прекрасна…»

Гедеон задумался.

– Может быть, это были, – сказал он, – какие-нибудь знатные женщины из дворца?…

Солнце заходило. На обоих берегах Нила собирались густые толпы людей, с нетерпением ожидавших сигнала о разливе, который действительно запаздывал. Уже два дня дул ветер с моря, и река позеленела. Уже солнце миновало звезду Сотис,^[18] а в жреческом колодце в Мемфисе вода не поднялась ни на одну пядь. Люди были встревожены, тем более что в Верхнем Египте, как сообщали, разлив шел нормально и даже обещал быть очень обильным.

– Что же удерживает его под Мемфисом? – спрашивали озабоченные земледельцы, с тоской ожидая сигнала.

Когда на небе показались звезды, Тафет накрыла в столовой белой скатертью стол, поставила светильник с семью зажженными свечами, придвинула три стула и возвестила, что сейчас подаст субботний ужин.

Гедеон покрыл голову, воздел над столом руки и, глядя молитвенно вверх, произнес:

– Боже Авраама, Исаака и Иакова, ты, который вывел народ наш из земли египетской, ты, давший отчизну рабам и изгнанникам, заключивший вечный союз с сынами Иуды… Бог Яхве, бог Адонаи, дозволь нам вкусить без греха от плодов вражьей земли, исторгни нас из печали и страха, в каких мы пребываем, и верни на берега Иордана, который мы покинули во славу тебе…

Вдруг из-за ограды послышался голос:

– Достойный Тутмос, вернейший слуга царя и наследника престола…

– Да живут они вечно!.. – откликнулось несколько голосов из сада.

– Благороднейший господин, – продолжал первый голос, – шлет приветствие прекраснейшей розе Ливана.

Когда он смолк, раздались звуки арфы и флейты.

– Музыка!.. – воскликнула Тафет, хлопая в ладоши. – Мы будем встречать субботу с музыкой!..

Сарра и ее отец, сперва встревоженные, улыбнулись и сели за стол.

– Пусть играют, – сказал Гедеон, – их музыка не испортит нам аппетита.

Флейта и арфа сыграли несколько вступительных аккордов, и вслед за ними раздался тенор:

– Ты прекрасней всех девушек, что глядят на себя в воды Нила. Волосы твои чернее воронова крыла, глаза нежнее глаз лани, тоскующей по своему козленку. Стан твой – словно ствол пальмы, а лотос завидует твоей прелести. Груди твои – как виноградные гроздья, соком которых упиваются цари…

Снова звуки флейты и арфы, а после песня:

– Выйди в сад отдохнуть… Слуги твои принесут бокалы и кувшины с разными напитками. Выйди, отпразднуем сегодняшнюю ночь и рассвет, что придет после нее. Под сенью моей, под сенью смоковницы, родящей сладкие плоды, твой любимый возляжет рядом с тобой; и ты утолишь его жажду и будешь покорна всем его желаниям…

И снова запели флейта и арфа, а после них тенор:

– Я молчаливого нрава, никогда не рассказываю о том, что вижу, и сладость плодов моих не отравляю пустой болтовней.^[19]

Глава X

Вдруг песня умолкла, заглушенная шумом и топотом бегущей толпы.

– Язычники!.. Враги Египта!.. – кричал кто-то. – Вы распеваете песни, когда все повергнуты в горе, и славите еврейку, которая своим колдовством остановила течение Нила.

– Горе вам! – кричал другой голос в ответ. – Вы попираете землю наследника престола!.. Смерть постигнет вас и детей ваших!..

– Мы уйдем, но пусть выйдет к нам еврейка, чтобы мы могли высказать ей свои обиды…

– Бежим!.. – закричала Тафет.

– Куда? – спросил Гедеон.

– Ни за что! – возмутилась Сарра; ее прекрасное лицо пылало от негодования. – Разве я не принадлежу наследнику престола, перед которым эти люди падают ниц!

И прежде чем отец и прислужница опомнились, она выбежала на террасу, вся в белом, и крикнула толпе, волновавшейся за оградой:

– Вот я!.. Чего вы хотите от меня?…

Шум на минуту утих, но вскоре послышались грозные голоса:

– Будь проклята, чужеземка, твой грех задерживает воды Нила!

В воздухе просвистело несколько камней, брошенных наугад. Один из них попал Сарре в лоб.

– Отец!.. – вскрикнула она, схватившись за голову.

Гедеон подхватил ее на руки и унес с террасы. В темноте видны были голые люди в белых чепцах и передниках, перелезшие через ограду.

Внизу кричала не своим голосом Тафет, а невольник-негр, вооружившись топором, встал в дверях дома, грозя размозжить голову всякому, кто осмелится войти.

– Давайте сюда камни! Прикончить этого нубийского пса! – кричали в толпу люди, сидевшие на заборе.

Но толпа вдруг утихла. Из глубины сада вышел человек с бритой головой, одетый в шкуру пантеры.

– Пророк!.. Святой отец!.. – пронесся шепот.

Сидевшие на заборе стали соскакивать вниз.

– Народ египетский, – раздался спокойный голос жреца, – как дерзаешь ты поднять руку на то, что принадлежит наследнику престола?

– Там живет нечистая еврейка, которая задерживает разлив Нила… Горе нам!.. Нищета и голод нависли над Нижним Египтом.

– Люди слабой веры или слабого разума! – продолжал жрец. – Слыханное ли дело, чтоб одна женщина могла остановить волю богов? Каждый год в месяце тот Нил начинает прибывать, и разлив его растет до месяца хойяк. Бывало ли когда-нибудь иначе, хотя в нашей стране всегда жило много чужеземцев и нередко в числе их пленные жрецы и князья; изнывая в неволе и тяжком труде, они могли в гневе и злобе призывать на нашу голову самые страшные проклятия, и не один из них отдал бы жизнь за то, чтобы солнце в утренний час не взошло над Египтом или Нил не разлился в начале года. Но какой был толк от их молитв? Или их не слушали в небесах, или чужие боги бессильны перед нашими. Каким же образом женщина, которой живется у нас хорошо, могла бы навлечь бедствие, какого не удалось навлечь даже могущественнейшим нашим врагам?…

– Святой отец говорит правду!.. Мудры слова пророка! – послышались голоса в толпе.

– А все-таки Моисей, еврейский вождь, наслал тьму и мор на Египет… – возразил чей-то одинокий голос.

– Кто это сказал, пусть выйдет вперед! – воскликнул жрец. – Пусть выйдет, если он не враг египетского народа.

Толпа зашумела, как ветер, несущийся издалека сквозь чащу деревьев, но никто не вышел из толпы.

– Истинно говорю вам, – продолжал жрец, – между вами бродят дурные люди, подобные гиене в овечьем стаде. Не о вашей нужде пекутся они, а хотят толкнуть вас на злое дело, чтоб вы разрушили дом наследника престола и подняли бунт против фараона. Если бы сбылось их подлое желание и грудь многих из вас обагрилась кровью, эти люди укрылись бы от копий, как сейчас от моего призыва.

– Слушайте пророка!.. Хвала тебе, человек божий!.. – кричали в толпе, склоняя головы. Наиболее благочестивые пали на землю.

– Внемли же, народ египетский… За то, что ты поверил слову жреца, за повиновение фараону и наследнику, за почет, что воздаешь слуге божьему, явлена будет тебе милость. Разойдитесь с миром по домам, и, может быть, не успеете вы спуститься с этого пригорка, как Нил начнет прибывать…

– Да исполнятся твои слова!

– Ступайте!.. Чем крепче будет ваша вера и благочестие, тем скорее узрите вы знамение благодати…

– Идем!.. Идем!.. Будь благословен, пророк, сын пророков!..

Толпа стала расходиться, многие целовали одежду жреца. Вдруг кто-то крикнул:

– Чудо!.. Чудо свершается!..

– На башне в Мемфисе зажгли огонь… Нил прибывает!.. Смотрите, все больше огней!.. Воистину с нами говорил великий святой… Да живешь ты вечно!..

Все повернулись к жрецу. Но его уже не было. Он исчез в ночной темноте.

Толпа, недавно возбужденная и за минуту до того охваченная изумлением и благодарностью, забыла о своем гневе и о жреце-чудотворце. Ею овладела безумная радость. Все бросились к берегу реки, где пылало уже множество костров и раздавалась громкая песнь собравшегося народа:

– Привет тебе, о Нил, святая река, явившаяся с миром на землю, чтобы дать жизнь Египту. О таинственный бог, разгоняющий тьму, ороситель лугов, приносящий корм бессловесным тварям! О путь, текущий с небес и напояющий землю, о покровитель хлебов, приносящий радость в хижины! О ты, повелитель рыб!.. Когда ты нисходишь на наши поля, ни одна птица не тронет на них урожая. Ты – творец пшеницы, родитель ячменя!.. Ты даешь отдых рукам миллионов несчастных и вечную нерушимость храмам.

В это время освещенная факелами лодка наследника приплыла с того берега; ее встретили песнями и радостными кликами. Те самые люди, что полчаса назад хотели ворваться в усадьбу царевича, сейчас падали перед ним ниц или бросались в воду, чтобы целовать весла и края лодки, в которой прибыл сын повелителя.

При свете факелов, оживленный и веселый, Рамсес в сопровождении Тутмоса вошел в дом Сарры. Завидя его, Гедеон тихо сказал Тафет:

– Я очень беспокоюсь за свою дочь, но мне не хочется встречаться с ее господином. Присмотри за ней.

Он перелез через ограду и в темноте через сад, а потом полями направился к Мемфису.

Во дворе усадьбы уже раздавался громкий голос Тутмоса:

– Здравствуй, красавица Сарра!.. Я надеюсь, ты хорошо примешь нас в благодарность за музыку, которую я тебе прислал…

На пороге появилась Сарра с повязанной головой, опираясь на негра и служанку.

– Что это значит? – спросил изумленный Рамсес.

– Ужас!.. Ужас!.. – воскликнула Тафет. – Язычники напали на твой дом. Один из них попал камнем в Сарру.

– Какие язычники?…

– Да вот эти… египтяне!..

Рамсес смерил ее презрительным взглядом, но, сообразив, в чем дело, пришел в бешенство.

– Кто ударил Сарру?… Кто бросил камень?… – крикнул он, схватив за плечо негра.

– Те… что на берегу… – ответил невольник.

– Эй, стража! – крикнул в ярости царевич. – Вооружить всех людей на хуторе и догнать эту шайку!..

Негр снова вытащил топор, сторожа стали вызывать рабочих из лачуг, а солдаты из свиты Рамсеса схватились за мечи.

– Ради бога, что ты хочешь делать?… – взмолилась шепотом Сарра, бросаясь на шею царевичу.

– Я хочу отомстить за тебя! – ответил он. – Кто бросил камень в то, что принадлежит мне, бросил его в меня!

Тутмос, весь бледный, покачал головой.

– Послушай, государь, – сказал он, – как же ты ночью, в толпе, узнаешь тех, кто совершил преступление?

– Мне все равно!.. Чернь это сделала, и чернь за это ответит…

– Так не скажет ни один судья. А ведь тебе предстоит быть верховным судьей, – попытался урезонить царевича Тутмос.

Рамсес задумался. Друг его продолжал:

– Подумай, что завтра скажет наш повелитель, фараон?… И какая радость воцарится среди врагов Египта на востоке и на западе, когда они услышат, что наследник престола чуть ли не у стен царского дворца нападает ночью на свой народ…

– О, если б отец дал мне хоть половину армии! Тогда умолкли бы навеки наши враги, где бы они ни были!.. – пробормотал царевич, топнув ногой.

– Наконец… вспомни того крестьянина, который повесился… Ты так жалел, что погиб невинный человек, а сейчас… Неужели ты сам захочешь губить невинных?…

– Довольно! – остановил его наследник. – Гнев мой, как сосуд, наполненный водой… Горе тому, на кого она прольется… Войдем в дом…

Тутмос в испуге отступил назад. Наследник взял Сарру за руку и поднялся с нею во второй этаж, посадил за стол, на котором стоял неоконченный ужин, и, поднеся светильник к ее голове, сорвал с девушки повязку.

– Да это даже не рана, – воскликнул он, – а только синяк!

Он долго и пристально смотрел на Сарру.

– Никогда не думал, что у тебя может быть синяк… – сказал он. – Это очень меняет лицо…

– Я тебе больше не нравлюсь?… – тихо спросила Сарра, поднимая на него большие, полные тревоги глаза.

– Ах, нет!.. К тому же ведь это пройдет…

Он позвал Тутмоса и негра и велел рассказать, что тут произошло.

– Он нас защитил, – сказала Сарра, – встал с топором в дверях…

– Это действительно так? – спросил царевич, пристально посмотрев на невольника.

– Разве мог я допустить, чтобы в твой дом, господин, ворвались чужие люди?

Рамсес погладил его курчавую голову.

– Это поступок мужественного человека, – сказал он. – Дарю тебе свободу. Завтра получишь плату и можешь возвращаться к своим.

Негр зашатался. Он протер глаза, белки их ослепительно сверкали; негр бросился на колени и, стукнувшись лбом об пол, воскликнул:

– Не гони меня от себя, господин!

– Хорошо, – ответил наследник, – оставайся со мной, но уже как свободный солдат. Вот какие люди нужны мне, – прибавил он, взглянув на Тутмоса. – Он не умеет говорить так красноречиво, как смотритель книгохранилища, но всегда готов сражаться…

И снова стал расспрашивать о подробностях нападения. Когда же негр рассказал ему о появлении жреца и совершенном им чуде, царевич схватился за голову и воскликнул:

– Я несчастнейший в Египте человек!.. Скоро я не скроюсь от жрецов даже у себя в постели… Откуда он?… Кто такой?

Этого негр не мог объяснить, но сказал, что жрец защищал Сарру, что нападением руководили не египтяне, а люди, которых жрец назвал врагами Египта и которых он тщетно призывал выйти вперед.

– Чудеса!.. Чудеса!.. – задумчиво повторил царевич, бросаясь на кровать. – Мой черный невольник поступает, как храбрый солдат и вполне разумный человек… Жрец защищает вдруг еврейку, потому что она принадлежит мне… Что это за странный жрец? Народ египетский, преклоняющий колени перед собаками фараона, нападает на дом наследника престола под предводительством каких-то врагов Египта… Я должен сам все это расследовать…