Рейдер «Атлантис». Самый результативный корабль германского ВМФ. 1939-1941

Глава 3
НОВАЯ МАСКИРОВКА

В целях экономии мы шли на одном двигателе, держа скорость 10 узлов, пробиваясь сквозь штормовые ветра и снежные бури и периодически меняя курс, чтобы избежать айсбергов и полей пакового льда. Конечно, мы строго соблюдали режим радиомолчания. Так проходил день за днем. Никого не было ни видно ни слышно; монотонность судовой рутины приятно умиротворяла.

По мере нашего продвижения на юг радисты перехватили поток радиограмм с проходящих судов – бельгийского танкера, направлявшегося домой, финской «Федры», норвежского «Рандерс-фьорда», а также британского военного корабля, проходившего, по всей вероятности, недалеко от нас, и американского транспорта с фруктами. Однажды вечером мы заметили по левому борту огни, совершили поворот и на малой скорости шли прямо на юг до тех пор, пока огни не скрылись из вида; в то время мы меньше всего желали схватки, хотя случайные встречи становились все более частыми. Как только вдали показывался корабль, я тотчас менял курс, уклоняясь от встречи с ним, и, едва корабль скрывался из вида, вновь набирал полный ход, стремясь как можно скорее покинуть этот участок главной трассы трансатлантического судоходства.

По мере продвижения вперед мы распрощались с меховыми куртками и шерстяным бельем, обычным для Арктики, экипаж оделся «по-домашнему», а на мостике впервые появились белые кители. Вскоре я вынужден был отдать приказ укоротить стеньги^[2] на одну перекладину и снять «вороньи гнезда»^[3]: в тех водах они слишком выделялись. Эфир теперь был полностью забит; однажды, 11 апреля, наша радиотелеграфная служба запеленговала не менее восьми передач с находившихся поблизости судов, включая американские, канадские, итальянские и бельгийские. Вечером и на рассвете каждого дня мы ложились на ложный курс в направлении Панамы, чтобы усыпить подозрения любого судна, на которое могли бы случайно наткнуться в условиях плохой видимости; мы держались западнее Азорских островов, так как лучше было дать крюк, чем позволить, чтобы нас засекли раньше времени. 16 апреля мы вошли в зону пассатов, дувших постоянно в одном направлении, как в учебнике. Тучи рассеялись, и на ясном небе ярко засияло солнце.

Два дня спустя пришло сообщение от Морского штаба: «1814/57 – «Атлантису» следует взять курс на Южную Атлантику и как можно скорее выйти на маршрут Кейптаун – Фритаун, чтобы отвлечь внимание противника от наших берегов». Прочитав этот приказ, я попытался припомнить все, что узнал за последние несколько дней из сообщений Морского штаба и различных радиопереговоров. Информации было немного, но все же достаточно, чтобы представить себе приблизительную картину той обстановки, которая сложилась в Северном море. Там скопилось большое количество войск противника, которые были эвакуированы с норвежского побережья после молниеносного броска германской армии, на считаные часы опередившей англо-французскую высадку в Норвегии. Морской штаб правильно рассчитал, что появление первых рейдеров – «Атлантиса» и «Ориона» – отвлечет флот противника в Северную и Южную Атлантику как раз в тот момент, когда им следует сосредоточить все усилия на том, чтобы атаковать германские силы вторжения в Норвегии. Если внезапное появление рейдеров и их ранние успешные операции смогут отвлечь на себя несколько крейсеров, а возможно, и авианосцев, это значительно облегчило бы все еще ненадежное положение германских войск в Норвегии.

Я принял решение взять курс на маршрут Кейптаун – Фритаун, занять свое место на этой трассе, а затем следовать в южном направлении, прочесывая маршрут по всей его ширине. Мы должны были появиться там предположительно в точке с координатами 12° южной широты и 2° западной долготы на полпути между островом Вознесения и островом Святой Елены.

Мы находились в середине зоны пассатов. Судовой врач сделал нам первую прививку от сыпного тифа. Вся зимняя одежда была давно убрана в рундуки, на повестке дня стояла «тропическая» форма, а корабельные плотники из толстых досок и парусины соорудили на палубе бассейн, пользовавшийся большой популярностью среди экипажа. Воспользовавшись спокойным морем, я спустил на воду катер, с тем чтобы тщательно проветрить камуфляж, в частности, у видоизмененной конструкции орудия номер 5. Замаскированное под палубный груз, под большой клетью с накинутым поверх брезентом, оно было еще менее заметно, чем прежде. Благодаря постоянным тренировкам мы теперь могли за две секунды сбросить маскировку и быть готовыми к бою.

Мы вошли в экваториальную штилевую полосу. Устойчивый северо-восточный ветер постепенно стих, и мерцающий блеск, характерный для зоны пассатов, потух в сгустившихся тучах; ночью полил дождь, в темноте на горизонте сверкнула молния. Днем 22 апреля «Атлантис» пересек линию экватора, но без традиционного ритуала, поскольку мы находились в самом узком месте Южной Атлантики между Фритауном в Западной Африке и Баией на побережье Южной Америки – и не годится смешивать Нептуна с Марсом. Начиная с предыдущего дня Морской штаб стал регулярно посылать нам и «Ориону» разведданные относительно расположения боевых кораблей противника, их перемещений и торгового судоходства. Таким образом стало возможно точно оценить ситуацию; было очевидно, что в Северном море сосредотачиваются мощные силы противника. Британские документы, захваченные в Норвегии, многое открыли по части организации и маршрутов вражеских конвоев – эти подробности представляли собой неизмеримую ценность для капитана рейдера. Я принял решение в течение трех дней продолжать идти на юг и только потом отпраздновать пересечение экватора, потому что, пока мы не достигли 8-й параллели Южного полушария, расслабляться было опасно.

Однажды ранним утром впереди нас прошел корабль с ярко горящими огнями, и его нейтральные опознавательные знаки на носу и корме были четко видны в свете мощных дуговых ламп. Мы изменили курс, чтобы разойтись с кораблем, и из перехваченных сигналов узнали, что это итальянский лайнер «Океания» водоизмещением 19 507 тонн, имеющий скорость 20 узлов, совершающий рейс из Генуи в Буэнос-Айрес. Появилось другое судно и моментально погасило свои ходовые огни, но мы продолжали идти своим курсом, словно ничего не случилось, и вскоре оно исчезло.

Утром мы заглушили двигатели. Казалось, мы одни в безбрежном океане. Палящее солнце зажигало миллионы искр в тяжелой ленивой океанской зыби. Лейтенант, старший помощник, поставил людей соскребать краску, поврежденную штормом. Старая краска, нанесенная в зимний холод и высохшая в неблагоприятных условиях, огромными хлопьями отлетала во время северных шквалов, и корабль стал похож на пятнистую саламандру. Забортная команда висела в отдельных люльках; полуобнаженные, перепачканные краской матросы перекидывались шутками, несмотря на жару. Свободные от вахты охотились на акул. Этот древний спорт требовал особенного умения и сноровки. На большие крючки насаживали огромные куски мяса или солонины. Голодные хищники были тут как тут; они постоянно следовали за судном – треугольный плавник в кильватере, мелькающее время от времени белое брюхо и молниеносный бросок, следующий всякий раз, когда из камбуза за борт выкидывали ведра объедков. Теперь всех их ожидал тот же конец, что и их предков в течение множества веков – отрыв от родной стихии, нож в горло и топор корабельного плотника, с ударом которого заканчивался их жизненный путь.

В среду, 24 апреля, наконец-то отпраздновали пересечение экватора. Предыдущим вечером на борт пожаловал Тритон^[4] в традиционном облачении вместе со свитой, чтобы возвестить о прибытии его величества Нептуна, повелителя всех морей, озер, прудов, рек, ручьев, болот и луж, в сопровождении очаровательной и доброй супруги Тефии. Затем появился морской бог собственной персоной вместе со своей богиней и свитой – секретарем, парикмахером, астрономом, полицейскими и двумя десятками матросов, переодетых неграми, чтобы отпраздновать крещение 250 новичков, которых должны были несколько раз окунуть в океан, тем самым смыв с них пыль Северного полушария. В полдень чинили одежду, пили кофе с булочками, все получили добавочную порцию пива.

Пока в кубриках продолжалось празднество, я сложил с себя высокие полномочия морского бога, которыми меня наделила команда, и сел поразмышлять о ближайшем будущем. Через несколько дней нам предстояло выйти на трассу Кейптаун – Фритаун и заняться поисками судов. Но прежде «Атлантису» следовало сменить маскировку, потому что в этих водах русский вспомогательный крейсер выглядел бы анахронизмом. Тогда как прими мы более подходящее обличье, у врага не будет причин подозревать нас, даже в том случае, если мы атакуем и захватим несколько кораблей, при том условии, что экипажи этих судов не успеют подать сигнал бедствия установленного образца ККК, что означало «заметили подозрительное судно», или РРР, что означало «рейдер». Все зависело от того, удастся ли нам усыпить подозрения проходящих нейтралов. В этом заключался успех не только данной операции, но и нашего плана минирования акватории у мыса Игольный на южной оконечности Африки.

Первоначально я намеревался закамуфлировать свой корабль под скандинавское судно, но кампания в Норвегии помешала этому. Так что мы пролистали весь морской справочник Ллойда в поисках теплоходов постройки не ранее 1930 года с кормой как у крейсера и водоизмещением от 5 тысяч до 10 тысяч тонн, отдавая предпочтение тем судам, которые хоть немного напоминали своими очертаниями «Атлантис». В конце концов из всех торговых флотов мира было выбрано 26 кораблей – пять американских, два итальянских, два французских, один бельгийский, два датских, четыре греческих и восемь японских. Американские суда пришлось исключить, поскольку нам не были известны их позывные сигналы; французские, бельгийские и датские тоже казались неподходящими, так как британские агенты, по всей видимости, передавали всю информацию об их передвижении; от греческих тоже пришлось отказаться, потому что их характерная окраска слишком выделялась бы в Южной Атлантике. На выбор оставались только японские транспортные компании, и, хотя мы очень мало знали об окраске их кораблей, нам по крайней мере было известно, что суда компании «Кокусаи» не имеют, подобно другим кораблям, белых полос по бортам, и наш выбор пал на судно «Касил-мару» водоизмещением 8408 тонн, построенное в 1936 году, позывной JHOJ. Корпус «Атлантиса» был должным образом выкрашен в черный цвет, мачты – в желтый, вентиляционные отверстия были желтыми снаружи и красными внутри, а труба – черной с красной верхушкой и белой буквой «К». Работы на высоте не представляли никакой трудности, но, когда судно встало на стоянку для покраски борта на уровне ватерлинии, выяснилось, что старая краска, сильно пропитанная солью, толком так и не высохла; вследствие этого новый слой краски, нанесенный поверх старого влажного, вскоре был смыт. В течение всего нашего рейса проблема покраски борта на уровне ватерлинии так до конца и не была решена. Тем не менее, обозрев с борта катера изменения в маскировке, я остался доволен результатом.

28 апреля 1940 года, в воскресенье, обсудив все вопросы и прослушав богослужение, я обратился к моей команде. Я в точности помню свои слова:

– Через несколько дней, считая с сегодняшнего, мы больше не станем избегать столкновения с каким бы то ни было кораблем – мы сблизимся и атакуем. Тогда вы сами сможете оценить все трудности, которые нам пришлось преодолеть.

Я напомнил им, что наша задача состоит не в том, чтобы топить каждое замеченное нами судно, но в том, чтобы заставить противника утратить веру в свои силы, вселить в него страх, заставить его отправлять свои суда с эскортом из вооруженных конвоев и тем самым подорвать экономику их колоний и доминионов.

– Мы должны использовать каждую хитрость и уловку, которая придет нам в голову, – предупредил я экипаж. – Если у кого-либо возникнет какое-то предложение, он не должен хранить его при себе; сообщив его мне, он тем самым поможет нам приблизить общую победу.

При этом я добавил, что продолжительность времени, в течение которого мы смогли бы действовать на открытом пространстве, зависит исключительно от качества нашей маскировки. Как только нас засекут, нам придется исчезнуть в какой-нибудь мало посещаемой зоне океана вне досягаемости патрульных кораблей противника. Возможно, нам пришлось бы на долгое время затаиться, и это было бы к лучшему, потому что противник, оставаясь в неведении относительно нашего местоположения, вынужден был бы тратить драгоценные силы и время в бесплодных поисках.

– И последнее, – заключил я. – Отныне мы ни при каких обстоятельствах не станем вступать в сражение с боевыми кораблями противника или с эскортом конвоев. Будем использовать нашу маскировку до последней возможности, но, если ситуация станет безвыходной, попытаемся уничтожить противника внезапной атакой. Также мы не станем нападать на транспортные конвои и пассажирские суда, поскольку те, как правило, превосходят нас в скорости и вооружении; и даже если нам удастся одержать над ними верх, их пассажиры и экипажи несомненно доставят нам затруднения.

На следующий день наша японская маскировка была полностью завершена. Темноволосые матросы, без очков, с белыми головными повязками и в форменных рубашках, выпущенных поверх брюк, драили палубу. Какая-то женщина возила по борту судна детскую коляску; на шлюпочной палубе шестеро «японцев» развалились в шезлонгах. Все было готово для нашей первой победы. Но в последующие дни с юго-востока дул сильный вере и бурное море заливало мостик, а корабль качало от носа до кормы. Вряд ли это была подходящая погода для поиска и атаки судов. Более того, шторм набирал силу.

Вечером 1 мая немецкие и итальянские радиостанции передали сообщение, что Британия решила увести свой флот из Средиземного моря. Насколько можно было верить этим вестям? Не исходили ли они из британского министерства иностранных дел? Могло ли выражение «уход кораблей» означать что-либо еще, кроме того, что суда покидали Средиземное море и пускались в путь вокруг мыса Доброй Надежды? Если дело обстояло именно так, то было бы разумнее прежде всего заминировать участок у мыса Агульяс, как я и предлагал с самого начала, прежде чем получил приказ Морского штаба выйти на трассу Кейптаун – Фритаун. Но теперь было поздно менять наши планы, и в любом случае – приказ есть приказ.

Глава 4
КРЕЩЕНИЕ ОГНЕМ

Три дня мы курсировали по маршруту Кейптаун-Фритаун. Наконец в четверг 2 мая 1940 года наш впередсмотрящий с топа мачты заметил по левому борту дым. Я немедленно взял курс на 40° влево, чтобы сблизиться с незнакомцем; «японцы» заняли свои места на палубе, а остальные скрылись из вида. Из радиорубки доложили, что неподалеку активно посылает сообщения бельгийское судно под названием «Тисвилл». Как только впередсмотрящий прокричал «Вижу дым из пароходной трубы противника!», «Тисвилл» прервал передачи посередине предложения.

Спустя несколько минут на горизонте показался незнакомый корабль. Его серый корпус и черная труба, похоже, свидетельствовали о том, что это действительно «Тисвилл» и принадлежит он страховой компании Ллойда, но плавает под бельгийским флагом. Когда судно шло мимо нас на расстоянии 15 километров, мы определили, что это большой пассажирский лайнер. Мы постепенно изменили курс, потому что атаковать пассажирские суда было неблагодарной задачей, но в любом случае появление этого корабля утвердило нас в мысли, что мы вышли на верную судоходную трассу. Однако когда судно миновало нас, мы поняли, что это никак не может быть «Тисвилл». У него на корме на орудийной платформе было установлено орудие калибра 4,5 дюйма, а на надпалубных надстройках стояли легкие зенитные пулеметы. Может быть, это вспомогательный крейсер? Судно находилось от нас на расстоянии 11 километров, и, судя по числу шлюпок – по три с каждого борта и одна на корме – и по общему виду шлюпочной палубы, пассажиров на борту было немало. И в случае приближения экипаж судна был готов послать сигнал SOS. Я принял решение не атаковать корабль. Он шел на высокой скорости курсом северо-северо-запад, не поднимая флага, и экипаж не занимал мест у орудий. Своими стройными очертаниями и крейсерской кормой судно напоминало один из лайнеров компании Эллермана типа «Эксетера» или «Венеции» водоизмещением около 8000 тонн, берущий на борт от 170 до 200 пассажиров.

На следующий день появился другой корабль. Мой рулевой первоначально заметил на горизонте слабый дым, напоминающий слой тумана. Дул свежий ветер, на море было сильное волнение, видимость менялась от ясной до туманной, иногда море просматривалось до самого горизонта. Как только поймал в окуляры бинокля струю дыма, я объявил боевую тревогу и приказал дать полный ход. Экипаж с грохотом и топотом занял места согласно боевому расписанию. Воцарилась тишина, прерываемая только голосом офицера-артиллериста, корректировавшего показания дальномера.

Трубу противника мы заметили в 14.07, и я резко повернул влево; вражеский корабль следовал курсом, который неминуемо должен был пересечься с нашим на уровне бушприта по направлению с правого борта к левому. Дистанция составляла около 17 тысяч метров; по-прежнему было слишком рано, чтобы точно распознать противника. Но когда в поле зрения появился корпус корабля, мы смогли рассмотреть, что на трубе у него красная полоса, флаг не поднят, но на корме стоит орудие. Радиорубка находилась позади трубы. За полчаса дистанция сократилась до 10 тысяч метров, но до поры до времени ни один из нас не подал виду, что заметил другого. Наша мишень безусловно не осознавала, что за 11 минут мы трижды меняли скорость, чтобы сохранить наше сближение постоянным и равномерным. Это следовало из того, что судно противника ни разу не меняло курс.

Лейтенант Кэш регулярно передавал данные с дальномера, который был замаскирован под бак для воды. Десять минут тянулись очень медленно, но в конце концов они истекли, и мы подняли на нок-рее сигнал «лечь в дрейф», а на гафеле подняли германский флаг. И в первый раз я отдал приказ, которого все мы долго ждали: «Орудия к бою!»

37-миллиметровое орудие нельзя было сразу пустить в ход, поэтому мы намеренно дали предупредительный выстрел мимо цели из 75-миллиметровой пушки. Противник спокойно застопорил машину и поднял флаг в полуприспущенном состоянии, что нам ни о чем не говорило. Я приказал открыть огонь с правого борта из 150-миллиметровых орудий, но по-прежнему мимо цели, и их снаряды вспенили белые буруны прямо перед носом корабля. Противник в ответ просто поднял вымпел, продолжил идти своим курсом, но увеличил скорость настолько, что расстояние между нами стало быстро расти. Нам пришлось лечь на другой галс с целью продолжить боевые действия. Противник спустил пар, пытаясь убедить нас, что останавливается, но круто повернул на правый борт и вновь увеличил скорость.

На все эти маневры ушло около 30 секунд. В 15.03 мы быстро вернулись на старый курс и старались держаться так, чтобы солнце было у нас за спиной. Я отдал приказ с правого борта открыть огонь из 150-миллиметровых орудий прямо по цели. Первый залп накрыл корму противника, но корабль не застопорил ход, второй залп угодил в левый борт позади капитанского мостика. Над «Атлантисом» заклубилось ядовитое желтое облако кордита, а в корпусе судна противника взвились серые облачка от прямых попаданий. Я приказал прекратить огонь и оценить результат нашей стрельбы; я не хотел, чтобы погибло больше людей, чем необходимо. Ни к чему было и понапрасну тратить боеприпасы. Но как только мы прекратили огонь, радист доложил, что противник вышел на связь. Наши орудия вновь открыли огонь. Очередные четыре залпа в цель не попали из-за выхода из строя дальномера – прибор, который безупречно работал в течение двух месяцев, именно в этот момент отказал. И скорее благодаря удаче, нежели меткой стрельбе, один из наших залпов оторвал антенну у британского корабля после того, как он восемь раз передал сигнал бедствия ККК. В бинокли мы могли видеть провода, болтающиеся над радиорубкой. Наш четвертый залп накрыл цель, и один из снарядов угодил в середину корпуса судна противника.

Я приказал открыть по левому борту откидные борта у 150-миллиметровых орудий; в случае затянувшейся схватки нам, возможно, пришлось бы открыть огонь с левого борта. Но когда мы сделали «право руля», противник переложил штурвал влево и застопорил ход; корма судна была объята пламенем, а экипаж спешно грузился в шлюпки. Мы прекратили огонь. Прошло несколько минут, и наш моторный катер был спущен на воду и направился к противнику. Катер шел на высокой скорости, и вскоре абордажная команда поднялась по сходням, чтобы встретиться с капитаном и первым помощником вражеского судна; они оставались единственными людьми на борту, поскольку остальные сидели в шлюпках, направляясь к «Атлантису».

Английский шкипер любезно приветствовал моего офицера Мора и ответил на его вопросы вежливо и корректно. Его корабль назывался «Сайентист», имел водоизмещение 6200 тонн и принадлежал компании «Гаррисон и К°», из Ливерпуля. Шло судно из Дурбана в Ливерпуль с грузом меди, хромистой руды, асбеста, маиса, кожи и пищевых концентратов. Пока его допрашивали, призовая партия^[5] рассеялась по отсекам корабля и произвела быстрый обыск. Крышка люка трюма номер 5 была сорвана, а сам трюм горел, но был ли пожар следствием нашего артиллерийского огня или результатом намеренного поджога, трудно было сказать наверняка. Потушить пожар было совершенно невозможно – все содержимое трюма представляло собой сплошную горящую массу.

Уцелело кормовое орудие – 125-миллиметровая пушка образца 1918 года со скользящим затвором и подсветкой прицела для стрельбы ночью. Рядом с ней разорвался снаряд, и наши моряки с гордостью рассматривали дыру с рваными краями, оставленную 150-миллиметровым снарядом. Позади мостика, где находилась радиорубка, обнаружили только груду обломков и беспорядочную груду мешков с песком, полностью заваливших рубку. Мор тщетно искал секретные документы; ящики в каюте шкипера были пусты, и он с готовностью признал, что выбросил их содержимое за борт. Тем не менее кое-что ценное осталось: книги, карты, различные бумаги, содержимое мусорных корзин в штурманской рубке, – все это отправлялось в раскрытую пасть боцманского мешка, чтобы позже подвергнуться оценке на борту «Атлантиса». Офицер, возглавлявший команду подрывников, доложил, что заряды для затопления судна заложены. Призовая партия покинула борт и отбуксировала спасательные шлюпки прежде, чем подожгли запальные шнуры. Однако «Сайентист» затонул не сразу. Пришлось дать по нему несколько залпов 150-миллиметровыми снарядами и выпустить одну торпеду.

В лодках находилось 19 моряков, 1 белый пассажир и 57 ласкаров^[6]. Двое были ранены. Радист был ранен в голову и руки деревянными осколками, которые пришлось удалять под наркозом; один ласкар, раненный в живот, умер прежде, чем мы смогли сделать ему операцию.

В сгущающихся сумерках мы шли на юг со скоростью 12 узлов, возвращаясь по курсу, которым следовал наш противник. При этом мы двигались небольшими зигзагами. В этот вечер в кубриках было неспокойно; всех сильно взволновали дневные события, и одиннадцать членов абордажной команды вновь и вновь описывали в деталях все, что видели на борту вражеского корабля. Со всех сторон на них посыпались вопросы. Хорошо ли было оснащено судно? Много ли оказалось разрушений от нашего артиллерийского обстрела? Можно ли было потушить пожар? Имелась ли на борту какая-нибудь добыча? Не испытывали ли они чувство страха, когда лазили по трюмам незнакомого судна, хотя могли предполагать, что уже, возможно, горят запальные шнуры? Заметил ли кто-нибудь, как разместили экипаж потопленного судна? Обосновались ли белые и цветные в одних и тех же помещениях?

В операционной доктор Шпрунг и ассистирующий ему доктор Рель извлекали деревянные занозы и щепки из головы и рук радиста. Раны имели ужасный вид – деревянные осколки увечили тело сильнее, чем стальные. Вместе с Мором, Каменцем и офицером связи я изучил документы, найденные на борту. Допрос пленных конечно же представлял достаточный интерес, но в тех бумагах содержалось множество ценных сведений. Первым важным для нас открытием было то, что все британские торговые суда имеют черный или серый корпус, а надстройки выкрашены в коричнево-желтый цвет. Пользуясь этими сведениями, мы могли теперь превратить рейдер в британский корабль – огромное преимущество на таком маршруте, как этот, где преобладали британские суда.

Не менее интересным для нас стал тот факт, что британские корабли шли ночью при полном затемнении, даже без навигационных огней. Ко всему прочему стало ясно, что англичане и не подозревали о присутствии германских военных кораблей в этих водах, поэтому на маршруте между Дурбаном и Сьерра-Леоне не было никакой эффективной охраны со стороны Королевского военно-морского флота. Система конвоев действовала только на трассе от Фритауна до Соединенного Королевства; «Сайентист» должен был выйти оттуда в составе конвоя вскоре после своего прибытия 10 мая. В своем последнем рейсе они не встретили ни одного судна до столкновения с нами.

Среди документов, найденных в радиорубке, были записи свободного радиопоиска других кораблей и шифровальная таблица; мы узнали, что в море британские корабли соблюдали полное радиомолчание и не пользовались иностранными позывными, а только теми секретными позывными, которые были указаны в «Наставлении по связи для вооруженных торговых кораблей во время войны», датированном ноябрем 1938 года. Это руководство представляло для нас огромную ценность. Мор также обнаружил руководство по ведению огня и инструкции относительно того, как действовать в случае, если тебя атакуют в условиях самостоятельного плавания или в составе конвоя.

Белых и цветных пленников расселили по разным помещениям. Задача оказалась нелегкой, поскольку при ограниченном пространстве на борту корабля было важно сохранить принцип разделения белых и цветных. Цветным достались достаточно просторные помещения, тогда как белым было тесновато до тех пор, пока не освободился минный отсек. Я распорядился, чтобы белые пленники питались так же, как и мой экипаж, а повар-индиец получил приказ готовить рис, сардины в масле и прочие азиатские деликатесы для ласкаров. Я сам очень люблю хорошее кэрри, и вскоре добился того, что этот индиец научил нашего повара правильно готовить рис. Мне нравится, когда вареный рис сухой и рассыпчатый, но, несмотря на протесты, до сих пор мне всегда подавали влажную размазню. Вскоре все изменилось! Едва в первый раз мой экипаж попробовал рис, приготовленный в индийской манере, как все облизнулись, даже много лет спустя по-прежнему заказывали рис а-ля «Атлантис» в качестве главного блюда на своих ежегодных встречах.

В письменной аналитической записке о бое я отметил, что наша методика завязывания боевых действий сработала безукоризненно, камуфляжные устройства и приспособления функционировали без сучка и задоринки. Британский вахтенный офицер сказал, что у него не зародилось никаких подозрений; однако шкипер корабля заявил, что если бы его заблаговременно предупредили, он на расстоянии 8 – 9 километров понял бы, что «Атлантис» не имеет никакого отношения к Японии. Он не стал раскрывать своих секретов, но, вероятно, принял «Атлантис» за корабль немецкой постройки, плавающий на южноамериканских линиях. Я также записал в своем судовом журнале, что в результате недоразумения абордажная команда взяла с собой только 18 килограммов взрывчатки, и это стало причиной того, что понадобилось много времени, чтобы потопить «Сайентист»; я пометил, что в дальнейшем им следует брать с собой 90 килограммов. Я добавил, что мы сохранили одну из шлюпок «Сайентиста», а остальные затопили огнем из орудий, предварительно сняв с них все, что нужно.

Итак, мы прошли крещение огнем. Что дальше? Наши мины до сих пор были на борту. «Сайентист» до 10 мая во Фритауне не ждали, значит, у противника день-другой не должно было зародиться никаких подозрений. Так что теперь настало как раз самое подходящее время для установки мин.

Стараясь держаться подальше от всех прибрежных маршрутов и ни с кем не сближаться, мы обогнули мыс Доброй Надежды и отклонились далеко на юго-восток, прежде чем подойти к мысу Игольный. Никто никогда не подумает о корабле, плывущем на запад из Малайи или Австралии, что это минный заградитель.