Глава 8
Ночь прошла спокойно.
Утром за кофе хозяин обратился к капитану Райту, к которому, видимо, чувствовал симпатию, и спросил смеясь:
– Ну что, милый капитан, как ты почивал, не беспокоила тебя хозяйка комнаты?
Капитан Райт угрюмо сосал свою сигару и не сказал еще никому ни слова.
– Что же, ты полагаешь, что и я верю всем этим бредням… и боюсь, – пробурчал он сердито.
– Не волнуйся, никто не заподозрит тебя ни в суеверии, ни в трусости, – поспешил успокоить его Гарри.
– Ну а я бы не решился лечь в той комнате, – с дрожью в голосе заговорил Жорж К., молодой мальчик, тот самый, что один раз уже видел привидение.
– Лечь на ее постель, под ее занавесы, – продолжал он, – а вдруг ночью она вздумает их открыть! Бр… благодарю…
– Что вы за чушь городите! – вскричал Райт, с треском отодвигая стул.
Все изумленно на него взглянули: спокойный, холодный Райт так сердится на безобидную болтовню мальчика. Это что-то новое.
Наступило неловкое молчание.
– Господа, – поспешил на помощь хозяин, – охоты сегодня нет, и я предлагаю отправиться в замок. Ввода во владение еще нет, но местные власти в лице деревенского старосты, нашего милого гостя, – говорил Гарри, кланяясь в сторону старосты, – ничего не имеют против осмотра. Конечно, ни один камень не будет оттуда взят.
От любезного поклона будущего владельца замка лицо старосты засияло, и он предложил себя в проводники.
– Итак, после завтрака, – решил Гарри. – А вы, Карл Иванович, займитесь бумагами и постарайтесь найти нам что-нибудь для вечернего чтения.
Осмотр замка
За завтраком ни Карла Ивановича, ни старосты не было. Они оба ушли в деревню. Один разбирать архив, а другой взять ключи от замковых ворот из церковной ризницы.
Место встречи было назначено у ворот замка, куда общество из Охотничьего дома, а староста из деревни должны были прийти разными дорогами.
Замок стоял недалеко от Охотничьего дома, он как бы царил над долиной, но подняться на скалу с той стороны долины было невозможно. Прямая и отвесная скала не привлекала пешехода.
Пришлось идти через лес с противоположной стороны от деревни. Подъем был не крут и почти незаметен. Выйдя из кустов, которыми кончался вековой лес, компания тотчас же очутилась под стенами замка. Серые, мрачные, без украшений, без бойниц, они производили тяжелое впечатление.
Обогнув угол, дошли до ворот. Здесь пришлось немного обождать.
Ворота были массивные, дубовые, обитые железными полосами. Как на них, так и на маленькой калитке висели замки и печати.
Вскоре на дороге, ведущей из деревни в замок, показался староста. Он быстро шел.
Дорога эта была короче, но много круче и сильно запущена.
По знаку Гарри староста, сняв печати, толкнул калитку; с тяжелым скрипом она открылась.
Все вошли во двор.
Когда-то этот двор был мощен, но теперь зарос бурьяном; всюду по углам валялся мусор, снесенный туда ветром; стояли лужи ночного дождя – одним словом, картина запустения была полная.
Сад тоже заглох. Здесь рука времени сказалась еще сильнее: все перемешалось, перепуталось, дорожки исчезли. О цветочных куртинах не было и помину, бассейны являлись в виде заглохших мусорных ям. Площадки сохранились лучше. Так, с одной из них, с самого обрыва, открывался чудный вид на долину. В глубине виднелось голубое озеро, а справа вдали белела деревенская колокольня. В ясном воздухе слышались удары вечернего колокола.
– А эта площадка походит на ту, что описана в письмах к Альфу, – заявил молодой охотник Джемс, приехавший с Гарри из Америки. Несмотря на свойственную ему подвижность и впечатлительность, он был серьезен не по годам, любил до всего додуматься и все знать. Это был самый внимательный слушатель Карла Ивановича.
– Вот и обрыв с камнями по краю, здесь, вероятно, была стена из хмеля – ведь это западная сторона, отсюда виден заход солнца, – продолжал он, – тут же недалеко найдем и сторожку американца.
– А ты, Джемми, пожалуй, и прав! – вскричал Гарри. – Если сторожка найдется, то и место действия определено. Ура, наш Шерлок Холмс!
Все начали оглядываться, а потом и искать; думали, что разросшиеся деревья скрывают сторожку. Но все было тщетно – нигде ни признака постройки.
– Господа, пожалуйста, подъезд открыт! – крикнул торжественно староста.
Он до сих пор возился с замком, в чем помогал ему его рабочий.
Прекрасные двери из темного дуба были открыты, и ветер, врываясь в мрачную и холодную переднюю, поднял такую пыль, что ничего не было видно, особенно после яркого дневного света.
Поэтому общество поспешило в соседнюю залу. По знаку Гарри открыли окна. Повторилась та же история: с солнечным лучом ворвался и ветер, пыль поднялась как туман, охватывая всех и каждого.
– Точно серое покрывало привидения! – уверял Жорж К.
Окно поспешили закрыть и второй раз решили не открывать.
Пришлось осматривать в полутьме.
Окна были до того запылены и загрязнены, что пропускали только сероватый свет, а иные при этом были еще сделаны из цветных стекол.
Все же можно было разглядеть, что комнаты полны мебели, картин и всего прочего. Большинство вещей было закрыто чехлами. Ни книг, ни других мелких предметов обихода не валялось. Все было прибрано. Видимо, жильцы ушли спокойно, а не бежали, как из Охотничьего дома.
Комнат было много, и, судя по мебели, тут были спальни, гостиные и прочее, но при столь тусклом освещении они ничем не привлекали внимания общества.
Поднялись во второй этаж. Здесь сохранилась обстановка более жилая; этот этаж был покинут позднее, чем нижний. Можно было наткнуться на много неубранных, обыденных вещей. Вот лежит забытый хлыст и пара перчаток, вот на полу роскошный голубой бант: несомненно, от дамского туалета, а вот и раскрытая книга.
Джемс не преминул в нее заглянуть:
– Латынь. «Сказание о ламниях и выходцах с того света», – объявил он.
– Гарри, когда ты получишь замок, позволь мне прочесть эту книгу.
– Конечно, Джемми, тогда ты можешь взять ее совсем.
– Что это, разбитое зеркало?
И правда, гладкая черная рама была пуста.
Прошли еще несколько комнат. Вот большая зала, стены которой сплошь увешаны портретами: семейная галерея.
Гарри и Джемс, отделившись от общества, были в соседней комнате.
– Смотри, Гарри, эта дверь определенно ведет на балкон. Значит, выходя отсюда, хозяйка дома увидела тот страшный портрет. Теперь его место, должно быть, пусто.
– Да будет тебе, сыщик, – смеялся все слышавший доктор. – Как ты ни смотри, а пустого места на стенах нет. Не эту ли красавицу ты называешь «страшный портрет»? Да и рассуди логично: если место действия здешний замок, то письма писал его владелец, каким же образом они попали обратно сюда, не писал же он их сам себе. А раз они здесь, то значит, он их не писал, а получал.
– Но замок стоит на горе, и в народе рассказывают о нем разные чудеса, – не унимался Джемс.
– Замков на горах много, а легенд про них еще больше! – отрезал доктор.
Говоря так, они подошли к портрету. Высокая, стройная, с чудным цветом лица и лучистыми черными глазами, она заслуживала вполне название красавицы. Черные волосы был и высоко подобраны под жемчужную сетку, и красивый большой гребень удерживал их на макушке. Его резной край, тоже с жемчугом, выглядел как корона над волнами волос. Белое шелковое, затканное серебром платье фасона Екатерины Медичи выказывало стройность фигуры, а большой воротник из настоящих кружев, с драгоценными камнями, подчеркивал изящество белой шеи. В руках ее были розы.
Напротив висел портрет мужчины. Белокурый, прекрасно одетый, он, казалось, даже с портрета любовался своей соседкой и обожал ее.
– Какая прекрасная пара, – восхищался доктор, – но поспешим, нас ждут.
Все общество остановилось у запертых дверей.
Массивные, чугунные двери были покрыты золоченым орнаментом такого тонкого и изящного рисунка, что казались легкими. Главным украшением были кресты на обеих половинках.
Это украшение прямо указывало, что двери ведут в капеллу.
Попробовали их открыть и убедились, что они не просто замкнуты, а заделаны. Как щели, так и замочная скважина были залиты каким-то металлом.
На ручке дверей висел венок из цветов, но что за цветы составляли этот венок, сказать было нельзя, до того он истлел. От одного прикосновения венок разлетелся прахом.
Глава 9
Компания отправилась дальше.
В третьем этаже были помещения для прислуги. Из них на наружной веранде можно было спуститься прямо в сад, что и сделали.
Восточная сторона сада представляла ту же картину запустения, что и западная.
Прошли в самый конец.
Оказалось, что общий массив скалы здесь еще приподнимается и образует высокий красивый выступ, по гребню которого и проходит замковая стена.
Скала под стеной, видимо, была отделана рукой человека. Оставив красивую площадку у подножья, она отвесно опускалась в сад и вся сплошь была закрыта вьющимися растениями, точно завешана дорогой портьерой.
Скоро между растениями рассмотрели две пары колонн: они были из темного порфира и поддерживали небольшой фриз. Когда отодвинули лишние ветки, то образовался как бы вход в маленький храм. К нему вели несколько совершенно расшатанных ступеней. Двери не оказалось, а была ниша и в ней недюжинной работы мраморная статуя.
Доктор, поклонник искусства, рискуя свернуть себе шею, взобрался по шатким ступеням и принялся осматривать статую.
– Великолепный мрамор, итальянская работа, – сообщал он.
– Постойте, да тут что-то написано: «Покойся твое тело, а мятежный дух…» – читал доктор.
Вдруг он вскрикнул и полетел со ступеней. Желая лучше разобрать полустертую надпись, он оперся о статую, а та, точно только того и ждала – рухнула с пьедестала и, падая, ударила Смита по голове, да так сильно, что и он упал, а статуя разбилась на куски. Только мраморная чудной работы голова отлетела на мох и не очень пострадала. С крепким ругательством поднялся Смит и грубо толкнул ногой прекрасную голову богини.
Гарри остался недоволен и приказал ему отнести голову в Охотничий дом.
Незаметно Смит передал это распоряжение рабочему.
На доктора посыпались насмешки и шутки. Раздосадованный падением и зная по опыту, что не так-то скоро отделается от насмешек, он решил до известной степени восстановить свое реноме и прочесть надпись, которая стоила ему синяков.
Снова взобравшись на ступени, он наклонился к пьедесталу и через минуту торжественно объявил:
– Не смейтесь, я открыл тайну. Пьедестал пуст, а в нем плита с кольцом. Ясно, подъемная дверь. Смотри же, Гарри, третья часть найденного клада моя. Посмотрю, засмеетесь ли вы, господа, когда я получу мешок золота или пригоршню бриллиантов, – шутил доктор.
Двое рабочих довольно легко подняли плиту.
– Конечно, ход в подземелье, – сообщал доктор стоявшим внизу. – Дайте веревку, я спущу сначала Джо, он посмотрит, крепка ли лестница.
– А, да вы, доктор, боитесь синяков! – кричали голоса снизу, но веревку все-таки подали.
Джо, молодой и ловкий слуга и помощник доктора, обвязался веревкой и охотно начал спускаться.
– Лестница превосходная, – сообщал Джо, – здесь целая комната, только темно, плохо видно. Подождите, у меня есть спички, – продолжал он.
Через мгновение раздался крик ужаса, и Джо одним прыжком не только очутился наверху лестницы, но и выскочил в сад.
Он был бледен, и губы его дрожали.
– Что, что такое, что там? – засыпали его вопросами.
– Там… я не пойду туда больше! Там сидит мертвец.
– Какой мертвец, что ты мелешь, трус, говори толком.
– Господин доктор, я и говорю толком, там сидит мертвец. Мне ли не узнать человеческого черепа, – прибавил он.
– Так я и думал, – проворчал доктор, – скелет, а не мертвец. Дурья ты голова. Скажи-ка лучше – ступени крепкие?
– Да, господин доктор, такие крепкие, что не только вас, а целого слона выдержат.
– Ну, помолчи, – и доктор, кряхтя и охая, полез по узкой лесенке.
Наступило молчание. Было жутко.
Гарри не выдержал и, поднявшись на ступени, крикнул в отверстие:
– Жив ли ты, доктор?
– Ну конечно жив. Сейчас вернусь и расскажу. – Немного погодя он и сам показался из люка, и Гарри помог ему выбраться.
– Прикажите закрыть люк, ничего особенного там нет, то есть я хочу сказать, там нет ни золота, ни бриллиантов, и от своей трети находки я отказываюсь в пользу деревенского кладбища.
Потом доктор, не торопясь, принялся готовить себе сигару.
– Да говорите, что там? Правда ли есть скелет? Где он лежит? – спрашивала любопытная молодежь.
– Подождете, вам бы только смеяться над пожилыми людьми, а небось к мертвецу никто не пошел, струсили поди, – бурчал доктор.
– Не будем больше, не будем, вы доказали свою храбрость, падайте теперь вверх тормашками, не будем смеяться, – уверяли молодые люди.
– Ну то-то! – сказал наконец удовлетворенный доктор. – Слушайте же. Там небольшая комната, ну, скажем, сажень в квадрате, пустая. На стене, что упирается в гору, мраморная плита с надписью: «Здесь покоятся Фредерик и Мария, из древнего и знаменитого рода графов Дракула».
– Ну а где же мертвец? – не унимались любопытные.
– Погодите, будет и мертвец! – отвечал доктор.
– С той стороны, что, по моему расчету, выходит на озеро, на обрыв, есть в стене щель; через нее проникает свет. Щель или расщелина настолько широка, что через нее может протиснуться человек, конечно, не такой, как я или капитан Райт. Вот возле этой-то щели на полу и сидит мертвец – точнее, скелет, приложив голову к выступу скалы. Кожа на лице почти не сохранилась, а судя по зубам, покойник был не стар. Волос на голове тоже нет, они или обриты, или же их съела какая-нибудь порода моли. Одежда настолько истлела, что определить материал или покрой невозможно. Какой-то плащ или халат.
– Вот и все, – закончил доктор, затягиваясь приготовленной сигарой.
– Но как он туда попал? – спросил Жорж К.
– Это вопрос трудный. Быть может, добровольно, быть может, и нет. Мог сойти через люк, и тот ожиданно или неожиданно закрылся. Наконец, мог прийти через расщелину и не имел сил выйти обратно, но последнее предположение сомнительно. Расщелина должна пройти как раз посередине утеса, на котором стоит замок. Так что добраться до нее нелегко. Но если даже представить, что кто-либо ради любопытства и проник в нее, то почему он не пошел обратно и уже на дороге не завяз и не умер, а остался ждать смерти у входа, на пороге спасения, так сказать. Все это очень темная история.
– Одно несомненно: расщелина образовалась уже после постройки склепа, не мог же строитель оставить незаделанной такую огромную щель. Какой был смысл? – закончил свой рассказ доктор.
Предположения, догадки сыпались градом. Но ни одна не выдерживала логических возражений.
– Странно, что склеп сделан не под капеллой, как принято, а в стороне, – заметил Джемс.
– Да это скорее не склеп, а одиночная могила, так как других надписей нет, – добавил доктор.
Находка скелета удручающе подействовала на общество, и было решено дальнейший осмотр прекратить.
Через хозяйственный двор прошли мимо конюшен, людских, кухонь прямо к воротам.
Староста аккуратно запер калитку и повесил новую печать.
До заката оставалось еще часа два, а потому решили идти по новой дороге в деревню, навестить Карла Ивановича в его архиве.
Дорога была крутая и очень испорчена временем. Шли молча.
Никто не заметил, что староста исчез.
При входе в деревню он встретил Гарри низкими поклонами, прося удостоить чести его дом.
– У меня в саду приготовлено пиво, его варили мои дочери, – говорил он.
Ничего не оставалось, как зайти, да и после жаркой и пыльной дороги глоток пива казался им не лишним.
Когда общество разместилось под тенью цветущей липы да холодное вкусное пиво принесли две хорошенькие дочери хозяина, то стаканы начали быстро пустеть и вновь наполняться.
Только доктор отказался от пива и попросил стакан колодезной воды.
А на насмешки товарищей ответил:
– Не люблю я деревенского пива, в нем всегда есть примесь дурмана. Вы, Жорж, не налегайте, вам и без дурмана снятся красавицы.
Жорж К. в ответ выпил огромную кружку пива.
– За здоровье здешних красавиц! – воскликнул он задорно, кланяясь дочкам старосты.
– За здоровье наших милых хозяек! – подхватила молодежь, весело смеясь.
Дочки старосты даже вспыхнули от удовольствия и стыдливости.
Это были девушки шестнадцати-восемнадцати лет, здоровые, свежие, а при опрятности костюма и роскошных косах даже привлекательные и не для таких скучающих шалопаев, как наши охотники. Так что когда Гарри в сопровождении доктора и старосты вышел из сада, компания и не сдвинулась с места.
– Оставьте их! – сказал Гарри доктор.
Пошли к церкви.
Ризница была открыта, и сторож беспрекословно пропустил старосту и его спутников.
В ризнице хранилось запасное облачение священника, хоругви, кресты и прочая утварь.
Гарри обратил внимание на большой крест, будто бы сделанный из мозаики.
– Что это за дерево? – обратился он к сторожу.
– Это омела, – отвечал сторож. – Крест сделал один из моих предшественников. Мне бабушка говорила, что этот сторож был древний старик и имел много странностей, – добавил староста. – Он целыми днями делал кресты разных размеров и дарил их всем жителям деревни. У меня в доме тоже есть. В сторожке, где он жил, было полно крестов, но главное то, что он делал их только из омелы. Летом старик разводил чеснок, до которого был большой охотник, и остролист. Когда его спрашивали, почему он не сделает креста из дуба или березы, а все из омелы, он хитро улыбался и шамкал: «Не любит, боится», – рассказывал сторож, польщенный вниманием Гарри.
Вошли в архив. На полу небольшой полутемной комнаты с крошечным пыльным окном сидел Карл Иванович. Кругом лежали целые вороха бумаг. Карл Иванович только тогда заметил гостей, когда его окликнули.
Увидав Гарри, он быстро вскочил, точно ему было не шестьдесят пять, а двадцать пять лет, и с сияющим лицом подал ему церковную выписку.
Там значилось, что родоначальник линии графов Дракула-Карди был привезен в гробу и спущен в семейный склеп такого-то числа и года. В чем и свидетельствуют такие-то.
– Теперь вас можно поздравить – владелец замка, сказал Карл Иванович, увидев, что Гарри кончил чтение.
Посыпались поздравления. Гарри снял дорогой перстень и, подавая Карлу Ивановичу, сказал:
– В память сегодняшнего дня!
Когда кончились поздравления и пожелания и случайный свидетель, церковный сторож, получил золотой на чай, Гарри спросил Карла Ивановича, не нашел ли он что-либо об учителе.
– Дневника я еще не нашел, но не теряю надежды, – ответил старик, – вот все эти связки еще мною не просмотрены, – и он указал на целые кипы бумаг.
Затем, подавая Гарри толстую синюю тетрадь, он добавил:
– Посмотрите, это так называемые «скорбные листы» из больницы. Тут есть записи о больном, вернее сумасшедшем, записанном как Петр Дорич, сельский учитель. У меня есть предположение, что автор дневника и Петр Дорич одно и то же лицо. На эту мысль наводят много раз встречающиеся в дневнике монограммы из букв П и Д. Затем звание сельского учителя, да и другие мелочи.
Гарри отошел к окну и прочел «скорбные листы из больницы».
Такого-то числа и месяца, по приказу доктора, открывается запись для сельского учителя Петра Дорича, несмотря на то, что в больницу он не поступал.
Третьего дня доктор Брасе и я были приглашены госпожой Дорич, сестрой учителя, для осмотра ее брата Петра, которого она считает сумасшедшим.
По ее словам, она уже давно замечала странности в поведении брата, но не придавала им значения. Тем более что порядок дня ничем не нарушается, и только к заходу солнца и по вечерам, в особенности, когда светит луна, он становится беспокойным, не слышит, что ему говорят, и запирается в своей комнате.
Она также заметила, что он стал часто уходить гулять вечерами, чего прежде никогда не делал.
За последние дни странности усилились, но все же большей частью они проявляются по ночам.
При закате солнца учитель запирается в своей комнате и не выходит до следующего утра.
Сестра пробовала подглядывать в замочную скважину и видела, что он ходит по комнате, раскинув руки, точно летит; на голове что-то вроде короны, а на плечах дамская шаль.
Затем все смолкает, точно его нет больше в комнате.
Часто сапоги его бывают в грязи, но когда именно он выходит, она не может уследить.
Дверь все время закрыта.
Ее больше всего заботит то, что брат худеет и бледнеет не по дням, а по часам. Ничего не ест и превратился в скелет.
Все это она сообщила доктору в больнице и просила его зайти к ним как бы случайно, посмотреть и поговорить с братом.
По приказу доктора я сопровождал его в этом визите и должен вести «скорбный листок».
27-го
Мы зашли к Доричу перед вечером. Учитель был дома и принял нас радушно, он правда исхудал, а главное, как-то истощен, внутренне.
Нас угощали чаем в саду. Все было мило.
К закату солнца хозяин стал беспокоен: вставал, ходил, не отвечал на вопросы, точно их и не слышал, глаза как-то бегали по сторонам.
Наконец, схватил шляпу и палку и, что-то пробормотав, ушел из сада.
Доктор прописал бром и посоветовал выследить, куда ходит больной.
28-го
Бром больной пьет беспрекословно, не спрашивая, что и зачем ему дают.
Он день ото дня становится все апатичнее. Где он бывает, узнать не удалось, но установлено, что он вылезает из окна.
3-го
Сегодня его доставили в больницу. Сестра хотела его задержать при выходе из сада, но он набросился на нее в исступлении и Бог знает, чем бы это кончилось, но, к счастью, больной запутался в распущенной шали, накинутой на его плечи, и упал.
Его связали и привезли к нам. Дан морфий.
Днем состояние спокойное, полное отсутствие аппетита и слабый пульс.
Вечером припадок бешенства и опять морфий.
4-го
Утром – спокойно. Стащил чернила и бумагу, что-то пишет и прячет. Приказано не трогать. Вечером заблаговременно морфий. Спит.
Неделя по тому же режиму.
Прибавил в весе.
12-го
Начал становиться беспокойнее. Доктор предполагает влияние наступающего полнолуния, хотя окна хорошо закрыты. Приемы морфия увеличены.
Беспокойство усиливается, и морфий уже действует не сразу, а через некоторое время.
18-го
Начинается бурный период. Обрили голову и надели смирительную рубашку.
При борьбе нечаянно оцарапали шею, не знаю только чем; ранка небольшая, но сочится кровь. Приказано мазать цинковой мазью. Больной дает, не сопротивляясь, но при этом хитро улыбается.
Припадки по-прежнему приходятся на вечер и первую половину ночи.
Днем спокоен.
Кормим почти силой.
Сестра и доктор хлопочут о перевозке больного в город. Здесь нет никаких приспособлений, даже удобной комнаты. А на действие морфия все меньше и меньше надежды.
20-го
Полнолуние.
Ночной прием морфия.
Спит.
21-го
Наутро больной исчез. Окно открыто, а железный крест, наколоченный на него по приказу доктора, отогнут с одной стороны. Гвозди вытащены.
Поиски всей деревней ни к чему не привели.
Следы, которые видны благодаря выпавшему с вечера дождю, ведут к озеру.
Озеро обыскали.
Оно мелко, и трупа нет.
С восходом солнца начнут поиски в лесу.
22-го
Ничего, ни малейших признаков.
Дали знать по окрестностям.
При очистке палаты нашли в печной трубе листки, писанные рукой учителя.
От сажи и небрежного письма многое прочесть нельзя; вот, нижеследующее, можно было восстановить:
Записки учителя
…Темные силы на меня ополчаются… бороться… дракон силою своих чар опутал меня, и я упал… Но, будь покойна, я приду. Приду… говорят мне: вы в больнице, вот это господин доктор: ладно, я понимаю отлично – обман… Это твой муж заключил меня, он думает, можно заключить дух! Ха-ха-ха, ведь я дух, дух… и… я чувствую, наступает час, золотые нити тянутся ко мне, впиваются в голову, в сердце… тяжело. Боже, как тяжело… Приду, при…
Место на шее, куда ты любишь меня целовать, горит, а они мажут его мазью, думают обмануть меня!.. Твой принц, твой милый скоро придет…
46-е
Я был прав, что сижу в тюрьме. Теперь это больше не скрывают, приколотили железную решетку на окно… Ха-ха… я все понял… это не твой муж, а Вельзевул. Он колет меня жалом, а потом уносит мой ум и сердце. И я их должен всюду искать…
70-е
…Сегодня нашел в трубе.
…Ну, да ладно, все рыцари страдали за своих дам…
…Меня хотят купить. Надели тогу римского императора и остригли волосы для короны.
…Глупые, не видят, что гвозди уже вынуты… Ни корона, ни порфира меня не удержат… Я знаю путь к тебе и приду…
20-го
…Вчера он опять воровал мое сердце. Но я догадался и спрячу его сегодня под подушку, а сам прикинусь спящим!.. Жди.
…Близко счастье… Тихо… все спят…
Конец.
Учителя не нашли. Доктор предполагает, что он зашел далеко в лес и под влиянием морфия уснул. А затем погиб от волков или лисиц.
Одежды тоже не нашли.
Сегодня панихида. Мир его праху.
Фельдшер Фриц руку приложил.
– Странно, все очень странно, – пробормотал Гарри, передавая книгу доктору.
Когда доктор кончил чтение, Карл Иванович сказал:
– В церковной книге тоже есть запись о смерти сельского учителя Петра Дорича с пометкой: «Причина неизвестна». – Вообще некоторые здешние церковные книги в своем роде раритет, – продолжал Карл Иванович. – Вот в том году, когда был похоронен ваш родственник, значится много умерших, все больше молодежь и все с пометкой «причина неизвестна» или «от сердца», что, собственно, то же, что причина неизвестна. Видимо, была эпидемия, но так и не определено – какая. Через пятнадцать лет эта эпидемия повторилась и опять не была определена, – закончил Карл Иванович, снимая очки.