– Я знаю, – с улыбкой перебил ее Робин.
– А где в это время был ты? Не в замке же? Почему я не увидела тебя? – засыпала его вопросами Марианна.
– Ты и не могла меня увидеть. Конечно, я был не в замке. Я стоял напротив и старался держаться в тени. Ворота замка были распахнуты настежь, и двор, и наружная лестница просматривались как на ладони.
Марианна лишь покачала головой и посмотрела на Робина с невыразимым упреком:
– Ты стоял возле замка, где полно ратников? Стоял на улице, где тебя мог узнать любой прохожий? Робин, разве можно так небрежно поступаться собственной безопасностью?!
– Но ведь ты отчасти как раз за это и любишь меня! – рассмеялся Робин. – Как и за многое другое.
– Неправда! – с жаром возразила Марианна, и ее брови крыльями ласточки сердито устремились к переносице. – Я не люблю, когда ты безоглядно рискуешь жизнью!
– Несомненно! – легко согласился с ней Робин, продолжая дразнить Марианну улыбкой, которая сводила на нет всю его видимую покладистость. – Ты любила бы меня куда сильнее, если бы я все дни и вечера просиживал у твоих ног, помогая тебе скручивать пряжу в клубки и продергивая для тебя нитки в иголку. Наверное, ты была бы особенно нежна со мной, когда мне удавался бы дельный совет в подборе цветов для твоего вышивания.
– Что ты говоришь?! Я ни разу не бралась за вышивание с тех пор, как пришла в Шервуд! – возмутилась Марианна.
– Правда? А почему? Разве мечом или ножом не с руки вышивать? – отозвался Робин и, выгнув бровь, выразительно посмотрел на Марианну.
Она, не выдержав, безудержно расхохоталась.
– То-то же! – воскликнул довольный Робин и, подхватив Марианну на руки, закружил ее, едва не сбив с ног проходившую мимо горожанку, которая шарахнулась в сторону и не удержала в руках корзину с овощами.
– Вы что, стыд потеряли?! Посреди улицы, да еще днем! – рассердилась она.
– Простите нас, любезная госпожа! – ответил Робин, принимаясь вместе с Марианной собирать рассыпавшиеся по мостовой овощи.
Вручив полную корзину сердито хмурившейся женщине, он улыбнулся ей так, что весь ее гнев растаял бесследно. Она заулыбалась в ответ, зачарованно глядя в синие глаза Робина, полные золотых искорок. Взяв корзину, она пошла своей дорогой, беспрестанно оглядываясь, пока не скрылась за поворотом.
– Ох, милый! Ты, когда захочешь, воздействуешь на женщин так, что они под твоим взглядом тают, словно снег под весенним солнцем! – покачала головой Марианна, стараясь скрыть улыбку.
– Правда? – Робин удивленно поднял брови, но в глазах его прыгали лукавые смешинки. – Я и не замечал до сих пор, пока ты не сказала! Теперь буду знать.
Марианна окинула его взглядом и рассмеялась:
– Знаешь, на кого ты сейчас похож? На леопарда, который удачно поохотился, сытно пообедал, а теперь вылизывает лапы и мурлычет, прикидываясь безобиднейшим домашним котом.
– Тогда поторопимся покормить меня, – смеясь, ответил Робин, увлекая Марианну вверх по улице, – а то я снова превращусь в разъяренного от голода леопарда.
Добравшись до площади, они пообедали пирожками, купленными у уличной торговки, выпили по кружке холодного молока и отправились бродить по шумной ярмарке. Марианна, отвыкнув от многолюдных городских площадей, с удовольствием рассматривала товары, выложенные на прилавки. Она давно уже довольствовалась в обиходе тремя простыми платьями, следя лишь за тем, чтобы они всегда были чистыми и опрятными и забыв, как постоянно чередовала богатые наряды во Фледстане. Но сейчас ее взгляд привычно подмечал изменения в моде по платьям и головным уборам горожанок.
Робин и Марианна полюбовались верховыми лошадьми, которых продавал торговец из Линкольна, и пришли к выводу, что равных по стати Воину и Колчану среди этих лошадей нет. Потом Марианна невольно остановилась возле лавки ювелира. Тот, вслух восхищаясь ее красотой, выкладывал перед Марианной на прилавок все новые и новые украшения, упрашивая ее примерить, а Робина полюбоваться, как оттеняют блеск ясных глаз Марианны, нежный цвет золотистой кожи и светлый шелк волос тонко сплетенные обручи, украшенные драгоценными камнями диадемы, как играют на тонких запястьях браслеты, как хороши становятся кольца, которыми ювелир унизал все пальцы Марианны. Но Робин лишь усмехался и скептично качал головой в ответ на каждый вопросительный взгляд ювелира.
Тогда тот тяжело вздохнул, немного помедлил и решительно снял с Марианны все украшения. Нырнув под прилавок, он достал шкатулку и поставил ее перед взыскательным спутником Марианны, понимая, что платить будет он, а значит, и угодить надо ему. Откинув крышку шкатулки, ювелир безмолвным жестом предложил Робину заглянуть внутрь. Робин посмотрел и, усмехнувшись уже с одобрением, достал из шкатулки два парных браслета, каждый шириной в половину ладони. Браслеты были сработаны из светлого золота, по которому рассыпались разной величины розово-красные турмалины, фиолетовые аметисты, желтые топазы и синие сапфиры. Браслеты были очень красивые и дорогие – явно не по карману даже зажиточным горожанам. Марианна примерила их, повертела руками, любуясь игрой разноцветных отблесков драгоценных камней и, вздохнув с сожалением, хотела снять и положить обратно в шкатулку. Но Робин, не сводивший с нее глаз, рассмеялся и остановил Марианну, щедро расплатившись с ювелиром.
Заметив, как она поежилась от внезапного порыва по-осеннему холодного ветра, Робин выбрал у суконщика шерстяной плащ, отороченный серым беличьим мехом, и набросил его на плечи Марианны.
– Ты слишком балуешь меня, милый! – сказала Марианна, до глубины души растроганная полученными подарками.
Она подняла руку, чтобы поправить волосы, и Робин перехватил ее и прижал тонкие пальцы Марианны к губам.
– Сердце мое! Я бы весь мир положил к твоим ногам, если бы он вдруг тебе понадобился! – признался Робин. – Мне доставляет бесконечное удовольствие баловать тебя! Никогда не лишай меня этой радости.
Устав от шума и толпы, Марианна увлекла Робину в собор, где было совершенно безлюдно: время обедни миновало, и прихожане поспешили покинуть храм и вернуться на праздничные улицы и площади. Робин и Марианна сели на дальнюю скамью ближе к дверям, и Марианна, молитвенно сложив руки, склонила голову.
– О чем ты молишься? – с улыбкой спросил Робин, залюбовавшись нежным лицом Марианны, которое стало таким трогательным в серьезной сосредоточенности.
Она обернулась к нему и, ничего не ответив, тихо рассмеялась. Не удержавшись, Робин привлек ее к себе.
– Если ты намерена причаститься, то вначале тебе надлежит исповедоваться, – прошептал он, дотрагиваясь поцелуями до ее лба. – Но ни один священник не выдержит твоих откровений, кроме отца Тука!
Марианна сцепила руки у него на шее, закрыла глаза и прошептала:
– Ты – мое причастие, ты – мой лорд, ты – мой исповедник!
Робин склонился к ее лицу, и Марианна замерла, тая в его объятиях от нежной ласки его теплых губ.
– Когда мы вернемся домой… – шепотом сказал Робин, на миг оторвавшись от губ Марианны.
– …ты уедешь проверять посты, – договорила она за него.
– Я попрошу Вилла или Джона! – улыбнулся Робин и снова прильнул к ее губам.
– Дети мои! – раздался за их спинами громкий голос, полный негодования и упрека. – Вы не забыли о том, что вы в храме Господнем?!
Они вскочили на ноги и обернулись. Перед ними, степенно сложив руки, стоял священник и смотрел на них строгим взглядом, неодобрительно покачивая головой. Марианна с испуганным возгласом спрятала лицо на груди Робина. Его руки сжали ее плечи, успокаивая Марианну, а в глазах Робина, устремленных на священника, зажегся настороженный огонек. Священник же молча смотрел на них, в душе уже не сердясь, а любуясь их красотой, молодостью и влюбленностью друг в друга и печалясь при мысли о времени, которое делает все земное преходящим, а значит, не минует и эту пару. Он даже улыбнулся, когда заметил, как из-под руки Робина появился уголок глаза Марианны – опасливого и любопытного. Священник поднял руку и благословил Робина и Марианну.
– Храни вас Бог, дети мои! Берегите друг друга и идите с миром!
Они вернулись на площадь, где началось представление бродячих артистов. В нем то и дело проскальзывали коротенькие сценки, изображавшие в карикатурном виде жизнь знати Ноттингемшира и доставлявшие зрителям особенное удовольствие.
Когда в представлении наступил перерыв, на помост поднялся певец в зеленом плаще с лютней в руках. Цвет плаща был воспринят зрителями как неслыханная смелость, и певца заранее наградили рукоплесканиями, догадавшись, что он собирается петь баллады о вольном Шервуде, запрещенные шерифом, но все равно не умолкавшие в народе, а то и в кружке знатной молодежи.
Для слуха простого и честного люда
Я песни сегодня пою!
О гордом и смелом лорде Шервуда
Послушайте песню мою!
Голос певца тут же заглушил радостный гомон: он оправдал ожидания слушателей, которые приветствовали упоминание о всеобщем герое и защитнике. А сам Робин сейчас стоял в плотном окружении своих почитателей, но неузнанный ими, обняв за плечи любимую и невольно усмехаясь. И певцу, и всем, кто его слушал, было хорошо известно, как сурово обходился шериф с теми, кто нарушал запрет на песни, восхвалявшие вольных стрелков, и особенно лорда Шервуда. Но всем было так же хорошо известно, как мало соблюдались эти запреты. Бродячий певец знал, что рискует свободой и даже самой жизнью, и все равно осмелился во всеуслышание произнести и восславить имя того, кто в Средних землях для всех олицетворял защиту от зла и справедливость. Одно только имя лорда Шервуда, облетая слушателей, оказывало на них чудесное воздействие. Плечи распрямлялись, мускулы наливались силой, глаза загорались дерзостью и отвагой.
Заслышав лишь имя, шериф побледнеет,
Но что с твоей злобы, барон?
Метки его стрелы, меча нет вернее,
Нет воина лучше, чем он!
– Идем отсюда! – внезапно сказал Робин, сжав Марианне руку. – Скоро здесь появится стража, а нам с тобой совершенно ни к чему встречаться с ней вдвоем.
Они выбрались из толпы и быстрым шагом пошли прочь, оставляя площадь позади. Вслед им летели уже едва различимые слова песни:
В стенах Ноттингем, а в Шервуде стен нет,
Там спрячут луга и туманы.
Там ветер прохладен и чист звездный свет,
Как свет ясных глаз Марианны!
Робин невольно замедлил шаг и с изумлением присвистнул:
– Вот это да! Быстро же разносится молва!
– Знаешь, мне сейчас вдруг показалось, что мы принадлежим не себе, а всем этим людям! И почему-то меня это печалит, – прошептала Марианна, с тревогой оглянувшись на площадь.
Робин ласково обнял ее и, коснувшись губами ее светлых волос, ответил:
– Не стоит печалиться! Всегда и везде мы с тобой будем принадлежать только друг другу. Этот певец и те, кто его слушал, знают не нас настоящих, а таких, которые рождены их собственным воображением и наделены нашими именами. Что поделаешь, раз уж мы с тобой оказались в героях, прославляемых молвой!
Она улыбнулась ему, перестав грустить, и они медленно пошли узкой безлюдной улочкой. Над городом поплыл звон соборного колокола, отбивавшего счет часам.
– Нам пора! – сказал Робин, сосчитав удары. – Через час в воротах удвоят число стражников. Зайдем на постоялый двор, заберем лошадей, выпьем горячего вина на дорогу. Тебе понравился праздник?
– Да, очень! – ответила Марианна и еле слышно вздохнула: – Жаль только, что день пролетел так быстро!
Услышав в ее голосе грусть, Робин повернул Марианну к себе лицом и улыбнулся ей:
– Не грусти, милая! У нас еще будет много, очень много праздничных дней! Ведь впереди у нас целая жизнь.
Марианна заглянула Робину в глаза, полные тепла, и поверила его словам всем сердцем, потому что верила ему во всем и потому что теперь, когда они снова вместе, ей хотелось верить, что впереди у них долгая череда дней и лет. Они оба привыкли к опасной игре со смертью, но были еще молоды, чтобы всерьез считать, что однажды победа может оказаться не на их стороне.
Миновав ворота, они добрались до постоялого двора. Хозяин вышел им навстречу и, радостно суетясь вокруг гостей, провел их в просторную комнату, уставленную грубо сколоченными столами, табуретами и скамьями вдоль стен.
– Что-то у тебя сегодня не слишком оживленно, Джек! – заметил Робин, оглядываясь по сторонам.
– Весь день было так же пусто, как сейчас, – без тени огорчения ответил хозяин. – Ничего! Как только на площади свернется ярмарка и закончится балаган, все пойдут искать, где бы промочить горло. Тогда успевай только кружки подавать! А пока и тебе и мне спокойнее, что никого нет. Садись за стол, усаживай свою подругу. Дай-ка я рассмотрю ее получше, а то столько слышал о ней, а видеть не доводилось! Даже утром, как ни вытягивал шею, все равно не разглядел толком.
Он окинул Марианну веселым бесцеремонным взглядом и с искренним восторгом поцокал языком.
– Марианна, если я не ошибаюсь? Славное имя, и девушка у тебя, Робин, славная! Недаром все девчонки графства, что сохли по тебе, заливаются слезами! Если бы моя Мэгги была хотя бы вполовину так же хороша, как твоя подруга, я бы тоже не сводил с нее глаз и думать забыл о других!
– Тише, Джек, тише! – посмеиваясь, урезонил его Робин и посмотрел на улыбавшуюся Марианну. – Она у меня ревнивица, а я обещал, что не дам ей повода для ревности.
Джек рассмеялся, встрепал Робину волосы так, что они упали лорду Шервуда на искрившиеся синевой глаза, и добродушно проворчал:
– Ты известный ветреник! Будь у меня дочка, я бы и близко не подпускал тебя к своему дому! Что вам принести? Хотите поужинать?
Робин подвел Марианну к столу в укромном углу рядом с окном.
– Поужинаем мы в Шервуде, а сейчас принеси нам горячего вина с корицей.
Джек кивнул и скрылся с неожиданным для его тучной фигуры проворством. Вскоре он как по волшебству появился возле стола, держа в руках два высоких серебряных кубка, до краев наполненных горячим вином, благоухавшим коричным ароматом.
– Откуда такая роскошь? – спросил Робин, проводя ладонью по стенке кубка, украшенной чеканными узорами.
– Только для тебя и твоих друзей! – довольно ухмыльнулся Джек и, утратив оживленность, понизил голос, хотя кроме Робина и Марианны его никто не мог слышать: – Что нового в Шервуде?
– Все по-старому, – улыбнулся Робин, поднося кубок к губам. – Сегодня спокойно, а завтра – оно и будет завтра.
– Да уж! Такой жизни, как у вас, не пожелаешь и злейшему врагу! – помрачнел Джек.
Он хотел еще поболтать с Робином, но, поймав его взгляд, поспешил оставить гостя наедине с подругой.
Робин накрыл ладонью руку Марианны и, перебирая ее пальцы, внезапно спросил:
– Как ты себя чувствуешь, родная?
Она подняла на него глаза, удивленная и вопросом, и внимательным взглядом Робина, провела ладонью по как-то вдруг побледневшему лицу и улыбнулась в ответ:
– Хорошо, только немного устала. Даже странно! Наверное, я отвыкла от городских улиц, площадей, обычных людей и шума. Голова чуточку кружится.
– Почему, как ты думаешь? – в уголках его губ появилась едва уловимая улыбка.
– Потому что мне хорошо рядом с тобой! – сказала Марианна, не сводя с него сияющих глаз.
Робин ласково усмехнулся и, отпуская руку Марианны, ответил, глядя на нее глазами цвета вечернего неба:
– А мне хорошо слышать это от тебя, Мэриан!
– Правда? – и Марианна лукаво улыбнулась: – А что это там Джек рассказывал про девушек, которые плачут, не смолкая?
Робин, откинувшись спиной на стену, рассмеялся и ничего не ответил. По-прежнему не сводя глаз с Марианны, он потянулся рукой к лежавшему рядом с ним на скамье мечу и сдвинул ножны так, чтобы в случае необходимости беспрепятственно выхватить Элбион. Удивленная его предосторожностью, Марианна хотела спросить Робина о причине, но в это время за дверью затопали, раздались веселые голоса, и внутрь гурьбой ввалились шервудские стрелки с Джоном во главе. Робин отпустил рукоять меча и насмешливо заметил:
– У тебя притупился слух, моя радость! Может быть, тебе и вправду стоит вернуться к ратной службе?
Марианна засмеялась и попыталась шлепнуть Робина по ладони. Он молниеносно убрал руку, и Марианна стукнула по пустому столу. Поморщившись, она подула на ушибленную ладонь, а Робин довольно ухмыльнулся:
– Это тебе за глупый вопрос о девушках! Я дал тебе слово, и ты не нарушай нашей договоренности!
На плечо Робина легла рука Вилла.
– Не тебе, братец, упрекать Саксонку в потере бдительности, – сказал Вилл, садясь рядом с Робином. – Ты сегодня едва не задел меня плечом, гуляя по ярмарке, но был так занят, что не заметил собственного брата.
– Чем занят? – неосторожно спросил Робин и тут же поморщился, догадавшись, что допустил оплошность, которой Вилл тут же воспользовался.
– Чем ты был занят? Чем обычно – обнимал Саксонку на глазах у всего честного люда и таращил на нее глаза, – насмешливо ответил Вилл и с той уже усмешкой поинтересовался: – Ты не забыл, что сегодня твоя очередь проверять дозоры?
– Нет, – улыбнулся в ответ Робин, – я как раз собирался поговорить об этом с тобой.
– И не подумаю! – фыркнул Вилл и поднес к губам кубок Робина. – Ты даже не соизволил сказать мне, что отправляешься в Рэтфорд. А я взамен должен ездить по Шервуду вместо тебя всю ночь до рассвета?
– О Робин! А что вы здесь делаете? – удивленно спросил Дикон, который искал взглядом Вилла, а нашел самого лорда Шервуда.
– Пью вино, болтаю с Марианной, а теперь еще и с Виллом, который пьет мое вино, – безмятежно сообщил Робин.
Стрелки, которым Джек раздал полные кубки, подсели за стол к своему лорду.
– Джон, ты и словом не обмолвился, что Робин и Марианна тоже поехали в Рэтфорд! – сказал Хьюберт.
– С каких пор я должен отчитываться в том, что делает Робин? – осведомился Джон. – Что же ты не рискнешь к нему самому лезть с вопросами, отчего он тебе не доложился?
– Кстати, Джон, я помню, что мы с тобой договаривались встретиться на окраине леса, а не здесь, – тихо сказал Робин, с неудовольствием посмотрев на Джона.
– Так безопаснее для вас обоих, – кратко ответил Джон.
К столу подошел Джек и что-то тихо шепнул Робину на ухо.
– Пора! – сказал Робин, поднимаясь из-за стола и тем самым прерывая рассказы стрелков о впечатлениях от праздничного дня. – Наговоритесь в Шервуде. Сюда идут первые посетители.
Осушив кубки, стрелки быстро вышли. Робин, задержавшись, подал Джеку несколько монет.
– Что ты, Робин! – с искренним возмущением воскликнул Джек, отталкивая его руку. – Чтобы я брал с вас деньги?!
Он проводил Робина и Марианну до конюшни, подождал, пока Робин выведет лошадей, и сказал:
– Храни вас Бог!
Обернувшись к Марианне, Джек улыбнулся и, поцеловав ее в щеку, добавил:
– Крепко люби его, малышка! И забудь обо всем, что я наболтал. Язык у меня не знает удержу – иначе никого и не зазову к себе. Побоятся умереть от скуки!
Робин подсадил Марианну в седло, взял коней под уздцы и хотел присоединиться к ожидавшим поодаль стрелкам, но Джек удержал его за локоть:
– Вот что, Робин, передай Мэту, чтобы он пока не приезжал домой. Соседи что-то заприметили. Не дай Бог, шепнут стражникам! И скажи ему, что мы с матерью гордимся им и любим его!
Голос Джека при этих словах сорвался и, бессильно махнув рукой, он быстро пошел обратно.
– Кто он? – спросила Марианна, провожая Джека взглядом.
– Помнишь Мэта – друга Гилберта? Джек – его отец, – ответил Робин.
Стрелки быстрым шагом пошли по дороге, которая лежала на равнине, простиравшейся от городских стен до леса. Мач на ходу протиснулся к Робину и с гордым видом зашагал рядом с ним, приноравливаясь к стремительному шагу лорда Шервуда.
– Легко вошли в город? – негромко спросил Робин Вилла.
– Да, – ответил Вилл, – как все честные люди – через ворота, без приключений и скандалов со стражей.
– А сколько было споров! – воскликнул Мач, который расслышал вопрос Робина и теперь радовался возможности привлечь к себе внимание обожаемого им лорда Шервуда. – Ворота были распахнуты настежь, а Джон едва не заставил нас искать какой-то забытый лаз в городской стене. Вот умора!
Слова Мача вызвали у стрелков сдержанный смех. Робин мельком бросил взгляд на юношу, и по его губам тоже пробежала улыбка.
– Эх ты, мудрец! – насмешливо сказал Клем и хлопнул Мача по спине так, что тот вылетел шага на три вперед. – Ты, кажется, решил, что Джон просто хотел заставить нас поупражняться в ловкости лишний раз? Когда ты наконец поумнеешь и поймешь, что все причуды Джона основаны исключительно на здравом смысле?
– Будет тебе, Клем! Оставь малыша в покое, – вступился Вилл, увидев, как Мач обиженно надул губы. – Это его первый выход из Шервуда. Что он еще понимает?!
– Я все понимаю, Вилл! Клем подразумевал опасность быть узнанными! – строптиво ответил Мач, пытаясь украдкой оттолкнуть Клема, но тот даже не пошатнулся, несмотря на все усилия Мача. – Но ведь листва уже пожелтела, и мы больше не носим зеленые куртки, тем более в городе! Значит, мы ничем по виду не отличаемся от других людей. Так не все ли равно, как входить в город?
– Не все равно, – ответил Робин и положил ладонь на плечо Мача. – Дело, малыш, не в зеленых куртках. Многие – и ратники, и простые люди – знают нас в лицо. Я сам был свидетелем тому, как в Сауфвэлле с Джоном раскланивалось пол-улицы.
– Вот как? – хмыкнул Джон. – А почему ты скромно умалчиваешь о том, как другая половина той же улицы в это время обменивалась с тобой рукопожатиями?
– Ты, Мач, человек в Шервуде новый, в стрелках недавно, – продолжал Робин, оставив без внимания укол Джона. – Ратники шерифа тебя еще не заприметили. Но и ты рискуешь встретить какого-нибудь знакомого из того же Ротервуда. Представь, как он примется во весь голос расспрашивать тебя о том, где ты, что с тобой приключилось и почему в твой дом приезжали посыльные шерифа.
– А они приезжали? – тихо спросил Мач, перебив Робина, и вздохнул: ему пока ни разу не удалось навестить родных.
Пальцы Робина с большей силой сжали плечо Мача, ободряя и успокаивая юношу.
– Приезжали, малыш, – негромко подтвердил Робин, – и объявили твоей семье, что ты вне закона. Позволь, я продолжу. Если подобная встреча произойдет в городе, то у тебя есть возможность ускользнуть. А в воротах стоит стража, которая, услышав такой разговор, заподозрит неладное. И нет ничего обиднее для вольного стрелка, как из-за собственной оплошности угодить в руки нашего милостивого шерифа.
– Я все понял, Робин! – покладисто ответил Мач и, помедлив, спросил: – Скажи, когда я смогу навестить родных и как мне это устроить?
По его голосу Робин понял, что этот вопрос мучает юношу больше всего. Доброе сердце Мача сжималось от чувства вины перед близкими, которые из-за его неосторожности остались без помощи старшего сына и брата. Робин хотел ответить, но вдруг его рука стремительно соскользнула с плеча юноши и легла на рукоять меча.
– Мэри, спешивайся! – приказал он.
Поперек дороги, которая уже шла по окраине леса, стояли десять ратников с гербами шерифа. Марианна, мгновенно исполнив приказ Робина, спрыгнула с коня, оглянулась и, побледнев, тронула Робина за руку. Позади стрелков на дорогу вышли еще десять ратников, укрывавшихся до этого за деревьями. Несколько мгновений, которые показались вечностью обеим враждующим сторонам, стрелки и ратники молча мерили друг друга взглядами, оценивая расстановку сил.
– Разбойник! – наконец нарушил молчание старший ратник, посмотрев в упор на лорда Шервуда. – Ты видишь, нас втрое больше, путь в лес вам отрезан. В город послано за подкреплением. Вели своим людям сложить оружие и не проливать кровь понапрасну.
Вместо ответа Робин выхватил меч. Стрелки последовали его примеру. Старший ратник пожал плечами и махнул рукой. Стрелки оказались атакованными с обеих сторон, и тишина, царившая в лесу, разлетелась от звона и скрежета стали.
Схватив Марианну за руку, Робин толкнул ее себе за спину. Первым же выпадом он покончил с одним из напавших на него и подхватил меч из руки убитого. После этого ратники уже не смели думать об атаках, а старались только увернуться от беспощадных и стремительных ударов лорда Шервуда. Вилл сражался рядом с Мачем, прикрывая его, но позволяя и самому Мачу участвовать в бою. Не давая своим противникам опомниться, Вилл следил краем глаза за Мачем, успевая помогать ему точными ударами. Мощный двуручный меч Джона вращался с такой стремительностью, что ратники после нескольких безуспешных попыток приблизиться отступили от него на безопасное расстояние. Хьюберт и Дикон бились спина к спине, и Хьюберт, верный своей натуре, успевал осыпать ратников язвительными насмешками.
Марианна спросила у Робина разрешение помочь и, получив согласие, подобрала два меча убитых ратников и вышла из-за спины лорда Шервуда. Атаковавшие ее двое ратников очень опрометчиво понадеялись справиться с ней, да еще одним-двумя ударами. Это против Робина или Вилла она не могла долго выстоять с двумя мечами, а ратники обнаружили в ней изощренного противника, и с этим откровением почти одновременно погибли от ударов Марианны.
Робин отбросил одного за другим двух ратников и сокрушительным ударом пронзил клинком Элбиона грудь старшего ратника. Последний из его противников, обнаружив, что остался один на один с самим лордом Шервуда, попятился. Встретив беспощадный взгляд Робина, он опустил меч и помчался в лес, петляя как заяц.
Получив передышку, Робин быстрым взглядом окинул поле боя.
– Джон! – крикнул он. – Помоги Клему!
Успев приказать Марианне держаться поодаль и больше не ввязываться в сражение, Робин сам бросился к Клему, которого теснили три ратника. Клем с трудом оборонялся: на его правом плече куртка взбухала кровавым пятном. Прежде чем друзья успели прийти ему на помощь, один из ратников, изловчившись, нанес Клему удар в бок, и стрелок рухнул на землю. Робин и Джон одновременно с разных сторон разорвали круг ратников, не дав им добить Клема. Через считаные секунды рядом с Клемом на земле лежали все три ратника. Отбросив оружие, Робин склонился над раненым другом и с помощью Джона приподнял его. Клем разлепил сведенные болью веки и попытался улыбнуться.
Поле боя осталось за шервудскими стрелками. Мач, выпустив из внезапно ослабевших пальцев меч, ухватился за вовремя подставленную руку Хьюберта и медленно опустился на землю, зажимая ладонью плечо. Сквозь его пальцы проступила кровь, Мач заметил ее, и его губы по-детски беспомощно запрыгали. Марианна поторопилась достать из седельной сумки свернутые узкие ленты полотна для перевязки.
– С боевым крещением! – воскликнул Дикон, садясь рядом с Мачем, и, обняв юношу, сочувственно спросил: – Сильно задели?
– Зато он теперь настоящий вольный стрелок, раз уложил хотя бы одного ратника шерифа! – сказал Вилл, сплевывая собравшуюся во рту пыль.
Его куртка была окровавлена в нескольких местах. Заметив встревоженный взгляд Марианны, Вилл пренебрежительно махнул рукой:
– Одна царапина, которую даже не стоит заматывать. Перевяжи поскорее нашего мальчика, пока он не скончался от вида собственной крови!
Стрелки невольно рассмеялись: Мач, действительно, страдал не столько от боли в раненом плече, сколько от созерцания своей окровавленной ладони.
– Мэриан! – раздался над головой Марианны полный беспокойства голос Робина. – Оставь Мача и ступай к Клему!
Выхватив из рук Марианны полосу льняного полотна, которой она начала перевязывать Мача, Робин кивком указал в сторону Клема, лежавшего ничком, и склонившегося над ним Джона. Быстро перетянув Мачу плечо, Робин ободряюще потрепал юношу по голове.
– Рана неглубокая, малыш! Потерпишь до дома?
Мач потерся лбом о куртку Робина.
– Да, Робин! – ответил он, приходя в себя от голоса лорда Шервуда.
Улыбнувшись, Робин помог ему встать на ноги и оставил Мача на попечение Хьюберта и Дикона.
– Ты убил старшего ратника? – негромко спросил Вилл, подойдя к Робину.
– Постарался не убить, – ответил Робин, убирая Элбион в ножны.
– Тогда пойдем и побеседуем с ним! – предложил Вилл.
Марианна опустилась на колени рядом с Клемом, которого бережно приподнял Джон. Куртка Клема за такое короткое время успела насквозь пропитаться кровью. Мельком взглянув на раненое плечо, Марианна осторожно дотронулась до правого бока Клема, и он заскрежетал зубами от боли.
– Дай нож, Джон! – попросила Марианна и улыбнулась Клему: – Потерпи немного!
Поймав брошенный Джоном нож, Марианна разрезала куртку и внимательно осмотрела рану. Джон с тревогой увидел, как помрачнело лицо Марианны. Не сказав ни единого слова, она перевязала Клема, потерявшего сознание, едва лишь пальцы Марианны прикоснулись к нему.
– Скорее, девочка, скорее! – торопил Джон, беспокойно оглядываясь в сторону города. – Вот-вот подоспеет подкрепление!
Марианна закончила перевязку, и Джон легко вскинул Клема на руки. Дикон поторопился помочь ему. Клем застонал при первом же шаге друзей, и Джон, сокрушенно покачав головой, вновь опустил его на землю.
– Придется нести его до лошадей на плащах!
Джон снял с плеч длинный плащ, расстелил его на земле и с помощью Хьюберта и Дикона осторожно устроил на нем Клема.
Дикон и Хьюберт, подхватив плащ с обеих сторон, понесли Клема к лошадям, стараясь не допускать резких рывков. Джон вытер о траву окровавленные ладони и вопросительно посмотрел на Робина и Вилла.
– Есть новости? – спросил он, внимательно оглядывая их сумрачные лица.
– Есть, – сказал Вилл голосом столь же мрачным, как и его лицо, – дома поделимся.
Он с Джоном поспешил следом за Хьюбертом и Диконом к укрытым в лесу лошадям. Робин, поймав волочившийся по земле повод иноходца, помог Марианне сесть в седло и сам вскочил на Воина.
– Робин, рана Клема очень тяжелая, – сказала Марианна.
– Я знаю, – ответил Робин и пришпорил Воина.
Они догнали остальных стрелков и, не мешкая, помчались вглубь Шервуда. Марианна не сводила глаз с Клема, которого поддерживал перед собой в седле Вилл. Лицо Клема стремительно заливала бледность, и Марианна тревожилась за раненого все больше и больше. Когда они добрались до лагеря, Робин и Джон остались отвечать на расспросы стрелков, а Вилл, позвав двоих, донес с их помощью Клема до постели. Марианна поспешила в аптечную комнату за всем, что ей было необходимо для перевязки, успев сказать Кэтрин, чтобы та принесла чистой воды.
Сев возле Клема, Марианна сняла повязку, осмотрела рану, и ее руки опустились. Она даже не заметила, как пришел Робин.
– Что скажешь? – спросил он, внимательно глядя на Клема поверх плеча Марианны.
– Ничего хорошего, – ответила Марианна. – Я не знаю, что делать! Может быть, у тебя получится?
Робин долго молчал, потом медленно покачал головой:
– Нет. Ничего невозможно сделать, Мэриан. Ничего.
Заметив, как по ресницам Клема пробежала дрожь, Робин выпрямился и тихо сказал: