Моя жизнь в красно-белом

Мы играли на улице.

Мы играли без формы, без тренера, без судьи. Отсутствие манишек было полезно, потому что заставляло держать голову поднятой и развивать периферическое зрение, а также умение различать своих вдалеке. Игра без тренера в молодости полезна тем, что позволяет развивать инициативную манеру. Не впадаем ли мы сегодня в дурную противоположность?

Команды формировались случайным образом или по желанию двух капитанов, выбранных на данный матч. Чаще всего ими становились два лучших игрока. Я играл с ровесниками, многие из которых остались близкими друзьями, – Жозефом Метцем, братьями Бурели, Гайстели, Югом Шалем. Мы были похожи, ходили в одну школу, говорили на одном языке. Но я играл и с ребятами постарше, ровесниками своего брата или даже старше его. Когда мы играли с ними, то приходилось быть отважным, хитрым, бесстрашным. Я очень быстро понял, что умею находить общий язык и быть принятым как в компании ровесников, так и среди старших.

Мы инстинктивно чувствовали, кто хорошо, удачно сыграл, на кого можно рассчитывать.

Мы играл ради удовольствия, и это ценилось не меньше победы.

Матчи нередко заканчивались оскорблениями, стычками и даже травмами. Травмированного менять было некем, он становился левым нападающим и доигрывал, стиснув зубы.

С братом мы постоянно тренировались: в комнате, на улице перед домом, в саду за бистро. Но при этом не разговаривали. Он считал меня маленьким. Лучшим средством оставаться рядом с ним было играть в футбол, и играть хорошо.

Мы шли пешком до того места, которое у нас считалось стадионом, а если мы играли против команды из другой деревни, то шли пешком туда, переходя из одного мира в другой. Это был футбол скромных любителей – великолепный, свободный, радостный, страстный. Матчи иногда прерывались, когда кому-то из нас надо было идти по своим делам, обедать или на церковную службу, что меня особенно бесило. Это была школа смекалки, упорства, духа инициативы, страсти и физического напряжения. Я ей многим обязан.

В конце сезона мы организовали турнир между четырьмя командами. Священник благословил команды, игроки переоделись в бистро моих родителей и пошли по деревне. Это был наш чемпионат мира. Было так много радостного, что этот эпизод остался в моей памяти навсегда. Вспоминая те годы, я думаю, до какой степени страсть, увлечение поощряются лишениями и чувством неудовлетворенности. На протяжении своей карьеры я встречал многих игроков, выброшенных из системы, для кого футбол стал несбыточной мечтой, но затем они вернулись в него через парадную дверь: Жиру, Косьельны, Канте, Рибери и т. д.

Я вспоминаю историю, рассказанную одним сербским игроком, которого я очень люблю. Ему довелось жить в такой же деревне, как и мне, только еще беднее, вдалеке от всех, в югославской глуши. Когда он был маленьким, дядя подарил ему мяч – новый, белый, восхитительный. Боясь его испортить, они с братом решили, что не будут позволять ему падать на землю, а играть будут только головой. Мяч был один, его надо было беречь, его надо было хранить. Во время одного из матчей его приметил тренер из белградской «Црвены Звезды». Его выбрали благодаря качествам, рожденным в этой необычной игре головой. Каким игроком он стал бы, если бы у него в распоряжении было двадцать мячей?

Не испортить подаренный мяч, постоянно играть и упорной тренировкой развивать свои сильные стороны – вот что мне нравится в этой истории. Для меня белый мяч также всегда оставался священным.

Это мой родной футбол. Каким бы игроком и тренером я стал, если бы у меня были увлеченные, подбадривающие меня родители, если бы с пяти лет я занимался в футбольных школах с тренером и четкими инструкциями, если бы я прочитал все учебники и посмотрел все возможные матчи по телевизору? Я не смотрел футбол по телевизору, потому что у нас не было телевизора. Только иногда в школе. Каждый ребенок приносил по одному франку, и мы смотрели матчи по черно-белому телевизору. Вероятно, именно там, в школе, в 11 лет^[1] я увидел финал Кубка европейских чемпионов 1960 года, когда мадридский «Реал» обыграл франкфуртский «Айнтрахт» со счетом 7:3. В те времена главной командой для меня были «Расинг» из Страсбурга и команда из немецкого Мёнхенгладбаха. Но «Реал» меня покорил. Я решил, что он самый сильный, самый красивый, самый впечатляющий из всех клубов. Все игроки были в великолепной белой форме. Они выиграли Кубок европейских чемпионов пять раз подряд. У «Реала» были игроки, которыми я восхищался, – Копа и Ди Стефано. Он был настоящим клубом мечты. Многие годы спустя мне дважды предлагали стать тренером «Реала». Отказывать клубу своей детской мечты – это ужасно. Но у меня была своя миссия в «Арсенале», данное мной слово и подписанный контракт. Думаю, я был тренером, чаще других говорившим «нет» – «Пари-Сен-Жермен», «Ювентусу», сборным Франции и Японии. Каждый раз это было сложно, но у меня были обязательства, а уважение к данному слову, я уверен, осталось у меня из глубокого детства.

Футбол был далеким, недостижимым миром, и никто из близких и знакомых не мог представить, что когда-нибудь этот мир станет моим, станет моей жизнью. Когда я раскрывал упаковку жвачки, там были фотографии игроков. Они были моими звездами, моими кумирами, и в глубине души я надеялся с ними познакомиться. Я надеялся, что футбол займет главное место в моей жизни, потому что без этой мечты я, безусловно, остался бы несчастен. В отличие от других, я хотел выбраться из своей деревни, выйти на настоящий газон, познать настоящие битвы.

Это были счастливые годы.

Когда я беседую с игроками, приехавшими издалека, особенно из Африки, я всегда помню о том капитальном значении, которое имеет детство игрока. Я выясняю, где он рос, как эти условия сформировали его тело и характер. Детство в Эльзасе снабдило меня определенными правилами, определенной моралью и выдержкой. И точно так же оно повлияло на меня и в физическом плане. Некоторые следы сохранились до сих пор. Например, у меня есть впадина в верхней части позвоночника, и, глядя на нее, некоторые врачи говорили, что в сорок лет я окажусь в инвалидном кресле. Считалось, что она появилась от того, что я таскал очень тяжелые мешки с углем. Впадина сохранилась, но она не помешала моей карьере игрока, и я до сих пор хожу на своих двоих.

Разумеется, чтобы стать хорошим футболистом, необходима высокая техника, а она приобретается в детстве, между 7 и 12 годами. Но одной техники недостаточно. Не бояться, уметь брать инициативу на себя, быть выносливым, стойким, командным, немного сумасшедшим, иметь адскую страсть к игре – уверен, что все это также приобретается в юности.

Уже в детстве я обладал сильной жаждой к самопознанию, определению и преодолению своих границ. И футбол стал инструментом такого преодоления. Я не хотел мириться со своими физическими и ментальными недостатками, я хотел их осознать и преодолеть. Когда я приехал из деревни, то говорил только по-эльзасски, мало что понимал в школе и совсем не работал. Родители были очень заняты, я получил свободу и в школе вел себя как «турист». Но к счастью, в пятнадцать лет я взялся за ум и самостоятельно освоил всю программу. Я понял, что, работая, могу стать лучше. Я сдал экзамен на бакалавра^[2] и затем получил диплом экономиста в университете Страсбурга. Это образование помогло мне впоследствии лучше понимать, как устроена жизнь клубов, оценивать бюджет, инвестиции, возможности покупки игроков. Позднее, в 29 лет, я отправился в Кембридж, чтобы бегло говорить по-английски. Я был уверен, что мне это пригодится в футбольном мире.

14 лет, время первого причастия. Знаменитый момент, когда для жителей деревни ты становишься мужчиной, оправляешься на завод или в поля, получаешь часы и сигарету. Но все изменилось. Я не отправился на завод, но получил часы. Закурил я позднее, в «Канне», где мы с моим другом Жан-Марком Гийу часами каждую ночь обсуждали футбольные темы. Мои родители продали бистро. Мама перестала работать, а отец полностью погрузился в дела созданной им фирмы.

Мы переехали в большой сельский дом, построенный отцом. Незыблемыми остались матчи молодежной команды Дюттленхайма, воспоминания о бистро, годы, прожитые там, выученные уроки, собрания членов футбольного клуба. Эти воспоминания живы во мне до сих пор.

Глава 2. Юноша, играющий в футбол

В 1960-е годы мы с братом играли за футбольную команду Дюттленхайма. Возможно, мы играли неплохо, но мне казалось, что главные дела еще впереди. Клуб говорил нам, что мы способные, что мы даже из лучших футболистов деревни, но это мало значило для меня. Клуб выступал в низшем дивизионе департамента и часто проигрывал. Я помню, что, работая над организацией и вкладывая всю возможную страсть, мы одерживали красивые победы. Я вспоминаю чудесную взаимопомощь, мощные подбадривающие крики. Это была отличная школа смекалки и инициативности, потому что у нас не было тренера.

Играли мы в красно-белой форме. Случайно получилось так, что именно в таких цветах играют все команды, которые я буду тренировать позднее.

Мы не тренировались. Перед воскресным матчем играли между собой в среду вечером, совершенно анархично. Существовал комитет, определявший состав на следующий матч – и все. В деревне все началось с установки электрического освещения, которое позволяло тренироваться поздно вечером. Многие годы спустя, пройдя через другие клубы, дивизионы, лучше подготовленные и более управляемые команды, я осознал все те преимущества и недостатки, которые вынес из Дюттленхайма. Во-первых, я заплатил недостаточным физическим развитием. Откровенно говоря, никто из деревенских ребят – а команда состояла исключительно из местных, за исключением пары игроков, потому что клуб и деревня потихоньку приоткрывались, – не провел ни одной тренировки на физику, не пробежал ни одного кросса.

Думаю, я компенсировал недостаток подготовки, серьезной базы упорной работой, помноженной на страсть. Я играл ради победы, а не только забавы ради или потому, что это было единственное развлечение в деревне наряду с народными танцами, где я тоже был очень хорош. Насколько я помню, никто не учил меня танцевать: мы учились, приглашая девочек, бросаясь в танец, забывая о страхе. Как с плаванием. У нас никогда не было учителей плавания, как сегодня. Вас просто бросали в воду, и надо было как-то справиться.

Каждый воскресный матч мне казалось, что на кону стоит моя жизнь. Я нервничал накануне, мне бывало очень плохо после поражений, но во время матча наступало освобождение. Я наполнялся исключительной энергией и постепенно осознал, что мне нравится и то предельное напряжение, которое возникает перед каждой встречей, и 90 минут на футбольном поле. Меня полностью поглощала атмосфера игры, ничто не могло меня отвлечь. Бывало так, что дождь я замечал только после окончания игры, когда насквозь промокший приходил в раздевалку. Мне нравилось совершать усилие, преодолевать боль. Бежать еще быстрее, чувствовать боль, напряжение – даже в Дюттленхайме это были важные составляющие игры. Я стремился соревноваться с самим собой. Это мне очень помогло, когда пришлось доказывать свою состоятельность в других командах и как-то компенсировать недостатки техники: например, в приеме мяча или искусстве первого касания, в котором мне никогда не удавалось добиться желаемой тонкости. Мои физические кондиции также были недостаточными. Но ключевое значение имели другие факторы, и это я осознал с самых первых шагов в нашей скромной команде. Мне нравилось играть, самовыражаться, преодолевать себя, выкладываться на поле. Мне нравились дуэли один на один. Я был упорным и выносливым. Вместе с тем я быстро осознал, что хорошо умею анализировать тактику игры.

За несколько лет мы с ребятами, многие из которых остались моими друзьями, одержали несколько побед, давших повод для гордости всей деревне.

Но жизнь мою изменили не эти победы, а одно поражение. Один разгром, со счетом 1:7.

Я играл в центре поля за команду Дюттленхайма против клуба «Мютциг», который тренировал Макс Хильд. «Мютциг» был командой другого уровня по сравнению с «Дюттленхаймом». С тренером, подготовкой, настроем, которого не было у нас. Мы играли в третьем дивизионе департамента, а они – в третьем национальном.

Матч обернулся для нас катастрофой, и я был зол на себя, разочарован. Я знал нескольких игроков в команде противника, в первую очередь полузащитника Жана-Мари Дютона. Он стал моим другом и рассказал впоследствии историю. Макс Хильд зашел в раздевалку, поздравил игроков с победой и добавил: «Но главное, я сегодня увидел великого игрока, экстра-полузащитника». Жан-Мари Дютон встал, решив что Хильд воздает ему хвалу. Но тот говорил обо мне, полузащитнике из команды проигравшего противника. Жан-Мари всегда немного обижался на меня за это, что не помешало нашей прекрасной дружбе. Он утешал себя тем, как любил рассказывать, не без доли шутки, что отомстил мне, женившись на моей первой подруге.

Таков был футбол той поры: команды сталкивались на поле, но уважали друг друга, а в жизни дружили.

После этого матча все изменилось. В 1969 году я перешел в «Мютциг»: узнал, что такое тренировки, новый уровень, новые ставки, новые вызовы. Но главное – тренер, который стал для меня образцом и кем-то вроде футбольного отца.

Макс Хильд^[3] родился в 1932 году. Это был эльзасец, выросший и выкованный в Эльзасе. Очень большой фанат футбола. Он начинал играть в Вайерсхайме, своем родном городе. Затем он прошел через великолепный «Расинг» из Страсбурга и первый дивизион. Он также играл в Бишвиллере, Виттисхайме и Мютциге, где и стал тренером. Он учился на практике. Он был хорошим игроком, распасовщиком, выступал под шестым номером. А в Мютциге, в клубе, спонсируемом пивоварней Вагнера, он стал в 1966 году тренером-тактиком. Он обладал любовью к игре, своим видением, уникальным умением распознать талант и способностью заставлять их прогрессировать.

Невысокий мужчина, ростом всего метр шестьдесят семь, говоривший с сильным эльзасским акцентом. Его доброта, благожелательность, любопытство и страсть к футболу пробудили и развили эту же страсть во мне. Он чувствовал мое нетерпение, мою жажду идти вперед, играть, учиться. И он дал мне этот уникальный шанс. Говорил он мало. Например, он никогда мне так и не признался, почему он меня заметил и выделил среди других в том самом матче. Его ответ, его похвала и одобрение – все выражалось в игре.

Именно благодаря Хильду и своему внутреннему настрою я стал хорошим игроком и думаю, что благодаря им я стал тренером. После Мютцига я отправился играть в Мюлуз, в Вобан, и наконец в Страсбург – за «Расинг». Я познакомился с замечательными тренерами – Полем Франтцем, тренировавшим «Мюлуз», Жильбером Грессом, который тренировал чемпионский «Страсбург» 1979 года, а сменил его в клубе именно Макс Хильд. Они все были без ума от игры, воплощением эльзасского футбола с его суровостью, чувством преодоления себя, жаждой борьбы. Они были знакомы и высоко ценили друг друга. Жильбер Гресс играл в Страсбурге у Поля Франтца, Макс Хильд играл против Гресса на уровне любителей, Гресс пригласил Хильда тренером в центр подготовки футболистов «Страсбурга», а Макс привел с собой меня. Мне нравятся эти связи, пересечения, взаимопомощь. То была эпоха, когда ценились верность и дружба. После «Мютцига» я повсюду следовал за Максом. Куда бы он меня ни позвал, я ехал за ним. Именно он оказал на меня самое большое влияние. Он умер в 2014 году. Мы с несколькими игроками той поры приехали к нему на могилу и молча отдали ему должное.

В «Мютциге» ему удалось собрать отличных парней и создать уникальную атмосферу. Этот космос, дружба между игроками и с тренером остались навсегда. Мы играли, тренировались и питались вместе и везде обсуждали футбол. Мы почти всегда были вместе, и я многому научился. Однако первое время все было не так безоблачно.

Мне пришлось адаптироваться к изменению ритма жизни. Внезапно начались тренировки дважды в неделю, и поскольку я никогда раньше так не занимался, то выкладывался на тренировках, а к субботе был трупом.

Я был полон сомнений, смогу ли я соответствовать требованиям. На тренировках другие игроки проверяли меня. Они били меня по ногам и смотрели, как я буду реагировать. Упаду ли я, буду возмущаться, сдрейфлю. Именно там я научился, что в раздевалке надо уметь сразу сказать другим игрокам: «На меня можно рассчитывать». Я научился ставить себя. Сражаться.

Я научился превращать сомнения в силу. Я не хотел, чтобы страх – страх перед мнением других и последствиями каких-то действий – сковывал меня на поле, мешал мне двигаться вперед.

Роль Макса в этом была велика. Первое время в «Мютциге» я ничем не выделялся, не мог найти свое место, но у Макса хватило сил настаивать на своем. Он оставил меня в команде, выпускал на поле. Это стало уроком: игрокам надо давать время. Сегодня это недостаток: игроки лучше готовы, но у них меньше времени.

В каждом новом клубе мне пришлось учиться заново, сдавать экзамен, преодолевать свои недостатки. Я был эмоционален. И быстро понял: в «Мютциге», «Мюлузе», «Вобане», «Страсбурге», во всех клубах, где я играл, а потом и во всех клубах, которые тренировал, что жизнь – это тропа, исполненная страданий, которые заставляют нас прогрессировать, несмотря на страхи и внутренние сомнения.

После «Мютцига» в 1973 году меня позвал к себе клуб «Мюлуз». Именно там я познакомился с Полем Франтцем. Как и в «Мютциге», первое время было сложно. Первый год был самым тяжелым. Я с трудом находил себе место, получил травму. Я потерял уверенность в своих силах, веру в удачу и в окружение, которые у меня были в «Мютциге». Но на второй год я полностью обрел себя. Все это время я постоянно тренировался и упорно прогрессировал. Это принесло плоды и дало мне такое место в команде, о котором я даже не подозревал. Когда клуб столкнулся с финансовыми трудностями, то игроки выбрали меня наряду с двумя другими партнерами в качестве переговорщиков с президентом на тему зарплаты и премиальных. Возможно, впервые в своей жизни я обсуждал денежный вопрос, думая одновременно и об интересах клуба, и об интересах игроков. Мы пришли к согласию. Нам сократили на 50 % зарплаты в течение сезона, но если мы сохраняли место в дивизионе, то получали остальное. Я полагал, что мы нашли приемлемый для всех компромисс, справедливый, взвешенный. Но позднее я обнаружил, что игроки разбились на группы, ходили обсуждать к президенту свои личные условия и некоторые сохранили свои зарплаты на уровне 100 %. А поскольку в конце сезона я отправился в «Вобан» вслед за Максом Хильдом, то причитавшиеся мне 50 % зарплаты так никогда и не получил.

«Мюлуз» стал отличной школой, подготовившей меня к дальнейшей карьере. Мне понравилось вести переговоры, думать о коллективе, служить мостиком между игроками и руководителями. Мне нравилось идти на жертвы, обретать ощущение заслуженности нашей зарплаты. И я усвоил, что иногда мне придется сталкиваться с ложью, предательством, подлостью.

В 1978 году, после нескольких сезонов в «Вобане», я, снова усилиями Макса Хильда, стал игроком «Страсбурга». Мечта сбылась. Это был клуб нашего детства. Он казался нам недостижимым, мы грезили о нем. И я тут же захотел отдать ему все. Я первым приходил на тренировки, и, если бы потребовалось, я тренировался бы четырежды в день. Всю жизнь я проводил на стадионе. Я не считал время, а жил на Римской улице, в десяти минутах ходьбы. Но у меня не было ощущения, что я чем-то жертвую. Мне это казалось очевидным: именно такой жизни я и хотел.

В «Страсбурге» я одновременно был игроком, отвечал за клубную академию и возглавлял молодежную команду. Именно благодаря Максу Хильду я стал вести параллельную жизнь игрока и молодого тренера. Мы с Максом подолгу беседовали. Мы ездили вместе смотреть тренировки, матчи клубов и сборных, чаще всего в Германию. Из этих поездок мы возвращались в 4–5 часов утра, но это было исключительно полезно для образования. Думаю, именно он первым почувствовал, что я стану тренером. Он предоставил мне место тренера в Академии, а когда мог его себе вернуть после отстранения от главной команды, то не стал этого делать.

– Теперь твоя очередь, – сказал он.

Работа в Академии доставляла мне наслаждение. Я учился всему по ходу дела. Я массировал игроков, наматывал тейпы, встречался с родителями, организовывал выезды. Смотрел все доступные тренировки. Читал методические труды, например «1000 упражнений для лучшей подготовки», чтобы приобрести базовые знания, которых у меня еще не было до учебы в CREPS^[4] и до поступления в Национальную академию футбола в Виши^[5].

«Страсбург» стал для меня лабораторией, где я осваивал все, чем мне предстояло впоследствии заниматься в роли тренера. Мне повезло, что в Академии мне доверяли, выдали своего рода карт-бланш. Я хотел искать и находить новые методики, которые позволяли бы дать игрокам то, в чем они нуждаются. У меня было много сомнений. Мне едва исполнилось 30 лет, а тренировал я 18–19-летних. Чему их учить? Необходимо было попробовать все. Например, я впервые пригласил в клуб психолога. Каждую неделю он беседовал с игроками один на один, помогая им оценивать себя и бороться со страхами. Это было неслыханно, не уверен, что и сегодня во многих командах есть такая практика.