С тех пор она стала бояться сына.
Его бывшие коллеги давно уже нашли себе новые места. Тот же самый Максим, который, в отличие от Сережи сделал карьеру еще на старом месте – стал сначала старшим официантом, потом метрдотелем, от увольнения не только не проиграл, но даже выиграл – устроился в один из центральных ресторанов администратором. Но Сережу почему-то звать к себе не спешил, хотя Сережа очень на это рассчитывал – армейские друзья, все-таки.
Так и не дождавшись предложения, Сережа попросил Максима взять его к себе. Тот неопределенно пообещал, дескать, обустроюсь на новом месте, разузнаю – что к чему, тогда и о тебе, старик, позабочусь. Сережа решил, что ему дали надежду и надо просто подождать. И ждал – месяц, другой, третий. Когда мать робко заикалась о том, чтобы сын попробовал найти себе место где-то еще, зло обрывал ее – будет у меня место, не лезь. Периодически он звонил Максиму и напоминал о себе. Потом обнаружил, что поговорить с другом становится все труднее – тот либо занят, либо дома нет, а когда будет – неизвестно (Максим уже давно обзавелся семьей, и трубку все чаще брала жена).
В конце-концов, у Сережи возникло запоздалое подозрение, что Максим вовсе не собирается его брать, а от общения прячется. Закипевшая обида стала поводом для очередного запоя. Стимула к скорейшему трудоустройству у Сережи не было – семью кормить не надо ввиду ее отсутствия, а материнская пенсия и сделанные ею приличные накопления позволяли существовать вполне безбедно в течение сколь угодно долгого времени. Однако очередной полученный от Ирины пинок и угроза расставания с любовницей, которая и так приходить стала редко, заставили Сережу проявить некоторую активность и заняться поисками работы.
Помыкавшись по разным ресторанам, Сережа места так и не нашел. На тот момент он уже полностью утратил обаяние молодости, превратившись в невзрачного мужичка, мрачного и потрепанного. Прогрессирующая замкнутость и завышенная самооценка Сережи читались потенциальными работодателями сходу и сильно мешали успешному трудоустройству – официанты должны уметь располагать к себе клиента с первого взгляда, а тут что? Ведет себя, как разорившийся дворянин, вынужденный зарабатывать на хлеб, но глубоко презирающий простолюдинов, его окружающих. А сам – облезлый, неопрятный. Вдобавок, на Сережином лице уже проступали черты пьющего человека. Конечно, его бы взяли в какую-нибудь забегаловку, но в Сережином сознании существовала определенная планка, ниже которой он опускаться не собирался. Поэтому, если его не берут в приличное место, он не пойдет никуда.
Ситуация казалась безвыходной, но тут на помощь пришла Ирина. Она давно работала в дорогом супермаркете, была на хорошем счету у начальства. И вот однажды она заявилась к Фирсовым днем, оборвав на полуслове Сережины попытки спровадить мать на улицу, приняла Валино предложение попить чайку и, завела серьезный разговор. Сережа стоит на краю. Еще немного – и он превратится в алкаша подзаборного. Надо что-то срочно делать. Пусть у него не вышло найти работу официанта. Ну и что. Есть масса других вариантов.
Предложение Ирины было в том, чтобы прийти на работу в ее супермаркет на загадочную должность мерчандайзера. Протекцию она гарантировала. Магазин очень приличный, абы кто туда не ходит, только обеспеченные люди. Зарплата хорошая, стабильная, вдобавок соцпакет. Желающих там работать – пруд-пруди.
Сережа попался на удочку, на которую в свое время его подцепил Максим – обслуживание богатых и успешных людей, к которым, хотя бы таким образом, отчаянно хотелось приобщиться Сереже. Да еще и боязнь совсем потерять Ирину в случае отказа от работы… Естественно, он сразу же согласился. Неделю Сережа не пил, приходил в себя, отмывался, отчищался. А потом – помолодевший, опрятный, с просветленным взором пошел с Ириной к ее руководству. И был принят.
Валя была счастлива – у сына появился стимул к жизни. Сережа снова стал веселым и общительным. Перестал выпивать. От прежней злобы не осталось и следа. Вечерами он взахлеб рассказывал, какие дорогие продукты продаются в супермаркете – и ведь не залеживаются, какие покупатели туда ходят – и за один раз влёгкую набирают в тележку покупок на сумму, равную месячной зарплате обычного человека. Много иностранцев – есть повод вспомнить немецкий. Вдобавок он снова был рядом с Ириной, к которой Валя испытывала горячую благодарность за то, что ей удалось вытащить Сережу из омута.
***
Так прошло еще несколько лет. Не стало моего отца. Наши с Сережей матери продолжали общаться, однако моя мама всё чаще сетовала, что ей труднее и труднее найти с Валей общие темы, что Валя становится какая-то категоричная, озлобленная.
Наша семья развивалась – моя мама уже воспитывала внучку, общалась с подругами, мы с мужем работали, встречались с друзьями, путешествовали. Летом все дружно занимались дачей.
В семье Фирсовых было как в болоте – одно и то же вне зависимости от времени года и дня недели – Валя сидела дома и обслуживала Сережу, а тот ходил на работу в супермаркет. Вот и всё. Никакого движения никуда. Никаких перспектив нигде.
Маме стало казаться, что рассказы о наших успехах вызывают в Вале скрытую зависть и раздражение, поэтому тщательно подбирала нейтральные темы для разговоров – про соседей, например. Соседи-то у всех есть и плохие, и хорошие. Или о том, как всё дорожает – тоже вполне подходит. Или о выгодных покупках – вообще тема замечательная. Мама рассказывала, где какие продукты она покупает недорого, а Валя ей – про свой опыт в этой области. Вот так на получасовую беседу и наскребалось. В гости друг к другу они уже почти не ходили – у нас в квартире было слишком много народу, в том числе маленький ребенок, у Вали же явно пропал интерес принимать гостей.
Единственная новость у Вали за несколько лет – она завела кошку, которую обожала безмерно. Кошка заменила ей и друзей и внуков, давала недостающее тепло и общение. Валя могла бесконечно рассказывать про свою Маруську – что та ест, как играет. Но и здесь Вале не повезло – кошка прожила всего несколько лет, а потом чем-то заболела и умерла, несмотря на Валины отчаянные попытки ее вылечить и потраченные на ветеринаров большие деньги.
Больше никакую живность она заводить не стала – наверное, решила, что разочарований в ее жизни и так достаточно.
Потом у Сережи что-то не заладилось на работе – то ли с начальством повздорил, то ли сокращения, то ли график перестал устраивать. Он уволился, но дома на этот раз просидел недолго. Устроился в другой супермаркет – попроще и подешевле, зато на должность мелкого администратора.
По Валиным словам, он был не особенно доволен магазином – не такой шикарный, как прежде, а всего-навсего эконом класса, народу много простого, бабки ходят бестолковые, с глупыми вопросами пристают. Но сам участок работы его устраивал. Правда, задерживаться там особенно долго Сережа не собирался, вот поработает до лета, говорила Валя, потом отдохнет и подыщет себе чего-нибудь поприличнее.
Самое забавное, этот супермаркет оказался рядом с нашей новой квартирой, в которую мы с мужем переехали незадолго до этого. Поэтому мы периодически там отоваривались. Магазин, и правда, был без претензий, но все что нужно есть и недорого.
Вот тут-то я и увидела Сережу после пятнадцатилетнего перерыва. Я была в курсе, естественно, что он там работает, но была уверена, что не узнаю старого приятеля. Однако в первый же визит наткнувшись на мелкого мужичка с гордой осанкой и неприступным выражением лица, сразу поняла, что это он.
Сережа стоял за стойкой, на которой проверяют мелкую бытовую технику и оформляют гарантии. Еще у него там был компьютер, в который он что-то заносил. Сережа мало изменился внешне – не располнел, не облысел. Однако внутренне это был совсем другой человек. Вместо дружелюбия – высокомерие, вместо открытости – замкнутость. Нужно, наверное, очень долго тренироваться, чтобы так виртуозно научиться, находясь среди людей, смотреть в никуда, не встречаясь ни с кем глазами.
В тот день мы с мужем как раз купили приемник на дачу. Когда я поставила коробку на стойку, Сережа, нехотя отвлекшись от компьютера, деловито достал аппарат, включил в розетку, понажимал кнопки, проверил, все ли функции работают. А я, с интересом его разглядывая, в это время размышляла, что будет, если вдруг сказать ему – привет Сереж, помнишь меня, это ведь я, Катя, наши родители раньше дружили, да и мы тоже в детстве дружили… Впрочем, в ответной реакции можно было не сомневаться. Никакого восторга появление благополучной тетеньки, непрошено вторгающейся в детские воспоминания, у Сережи бы не вызвало. Скорее всего, был бы неприятно удивлен. И я промолчала. А он, заполнив гарантийный талон, мельком взглянул на меня и попросил расписаться. Я не ждала, что он меня узнает. Он и не узнал. В паре фраз дав объяснения по гарантии, Сережа упаковал приемник в коробку и отпустил меня восвояси.
***
Иногда я бываю в том магазине, изредка вижу деловито снующую по торговому залу поджарую мужскую фигурку. Единственный ребенок, рожденный в дружной и трудолюбивой семье, которая освещала мое детство добрым волшебным светом недостижимого идеала. И которая так нелепо погибла. И вспоминаю коробочку с попугаичьими перышками, которые в течение многих лет казались мне сказочно великолепными, а потом вдруг превратились в бесполезный тусклый мусор.