Мне совершенно не хотелось раздеваться в чужом доме и еще больше не хотелось менять постельное белье, поэтому я лег на покрывало. Только оказавшись в горизонтальном положении, я понял насколько устал. Еще несколько минут назад я думал, что ложиться спать – глупая мысль, теперь же я готов был наброситься на любого, кто бы осмелился меня потревожить. Уснул я почти сразу, рассчитывая, что вечером придумаю что-то, что заставит хозяина квартиры оставить меня у себя еще на какое-то время.
6
Придумать так ничего и не удалось, как и не удалось проснуться вечером.
Когда я открыл глаза, было все так же темно, из-за плотных штор было совершенно не разобрать времени суток. Пришлось тянуться за телефоном, который перед сном я предусмотрительно положил на тумбочку возле кровати. Увидев время, я подскочил от вплеснувшегося в кровь адреналина. Было половина десятого утра. Я все проспал. Мне нужно было срочно что-то придумать. Что-то, что позволило бы мне тут задержаться. Второго шанса может и не представиться. Моя жизнь и так сплошной второй шанс. Я обреченно поплелся на кухню, стараясь вспомнить болезнь, при которой не повышается температура.
– Доброе утро, соня,– весело встретил меня хозяин квартиры – ну ты и спать, я уже третий раз разогреваю твой завтрак.
– Доброе утро – вяло сказал я, меня слегка разозлило его хорошее настроение, – случилось что-то хорошее?
Я не разделял его веселья, к тому же эта ситуация была до боли знакома. Я словно испытывал дежавю.
– Ну, как? Я посмотрел расписание. Есть поезд на двенадцать часов, так что завтра утром ты уже можешь проснуться в своей родной постели, – продолжая наслаждаться жизнью, ответил он. Но тут же продолжил, сменив тему, – чай, кофе, яичницу?
– Чай, – неохотно сказал я, есть мне совершенно не хотелось.
– Вижу, ты не очень-то счастлив от таких новостей, – сказал он, наливая чай.
– Вижу, вы очень наблюдательны, – с сарказмом ответил я.
– Знаешь, я тут вчера очень многое узнал и даже уже кое-что сделал, – весело продолжал он.
– Да, и что же? – без энтузиазма спросил я.
– Я разложил карты, потом встретился с наставником, и к моему удивлению, все твои слова подтвердились. Даже наставник был весьма удивлен твоим феноменом, – продолжал он, никак не реагируя на мою раздражительность.
– И что это меняет? – с малозаметным интересом спросил я.
– Зависит от тебя. Мне кажется, что будет правильным, если ты останешься под моим присмотром до выяснения обстоятельств. Но решение принимать тебе. В любом случае хорошо, что ты пришел ко мне, а не отправился искать себя же. Боюсь, вам не дадут встретиться. Никто не знает, к чему это может привести, – уже серьезно глядя на меня, сказал он.
– У меня есть время подумать? – не скрывая своей улыбки, спросил я.
– Если решил остаться, то есть много времени, а если решил вернуться домой, то пора уже собираться, ты же знаешь, что поезд в двенадцать, – снова начав улыбаться, сказал он.
– Подержу интригу, пока завтракаю, – почти смеясь, сказал я. – Кстати, я, пожалуй, не отказался бы и от яичницы.
– Уже готова, – сказал он, направляясь к плите.
– Раз вы теперь все знаете, может, тогда сможете мне объяснить, почему я ничего не помню в интервале между моей смертью и рождением? – спросил я.
– Когда ты умираешь, связь души с телом обрывается, когда ты рождаешься – появляется. Так же и связь души с мозгом. Весь наш мир не такой, каким мы его видим, он становиться таким лишь после того, как мозг обработает информацию. Обработанная информация и откладывается в твоей памяти. Пока душа была не привязана к мозгу, она воспринимала чистую информацию, в ее истинном виде. Информацию, которую мозг не обрабатывал, и именно поэтому он сейчас не в состоянии ее восстановить, – он старательно ответил на мой вопрос.
– Получается, мы заложники своего мозга и способны увидеть только то, что он нам позволяет видеть, – предположил я.
– Именно так и получается, наша душа видит гораздо больше, чем мы, в итоге, воспринимаем после обработки информации мозгом, – подтвердил он мое суждение. И подумав, добавил: – если нашу жизнь сравнить с полосой препятствий, то тогда восприятие души можно представить, как зрение, она видит, куда надо идти, чтоб избежать ловушки. Но при попадании в эту комнату, тебе завязывают глаза, и тебе приходится идти на ощупь, постоянно на что-то натыкаясь и получая новый опыт. Как тугая повязка в этом примере блокирует зрение, так же и мозг в нашей жизни блокирует все чувства души, и мы идем на ощупь, не видя своего будущего, и лишь изредка испытывая интуитивные волнения, что куда-то лучше не соваться – это душа нас пытается отвести от очередной ловушки.
– Ага, или направляет прямиком на нее, – саркастически продолжил я.
– Или направляет на нее, если нам суждено пройти через это препятствие, – с грустью добавил он.
Мы какое-то время молчали. Я ел яичницу, думая о том, что не всегда нужно прислушиваться к интуиции. Он просто сидел, облокотившись на стол, думая о чем-то своем. Все-таки было в нем что-то особенное, что я не разглядел в прошлой жизни. Какая-то детская наивность, вера в то, что у судьбы самый лучший и справедливый план. Только сейчас я увидел, как ему нравиться то, чем он занимается. Даже то, что судьбой нам предначертано попадаться в ловушки, вызывало у него жалость не к людям, которым суждено обжечься, а к судьбе, которая будто вынуждена придумывать для нас все новые и новые испытания. Еще недавно я бы посчитал это глупостью, но сейчас глядя на его умное и спокойное лицо, мне казалось, что, возможно, так и выглядит мудрость.
– Хватит на сегодня философских тем, – прервал он молчание, когда я доел яичницу. – У меня для тебя есть две новости, как говориться, хорошая и плохая.
– Думаю, хорошую я уже знаю, – совершенно расслабившись, ответил я.
– Не совсем. У меня много клиентов, желающих узнать свое будущее. Есть даже один директор школы, и я вчера с ним созванивался по поводу тебя. Если твоя мама поможет собрать все необходимые документы, то с тобой проблем не возникнет…
– Думаю, с мамой тоже проблем не возникнет, она понимающая женщина, – сказал я, даже не заметив, что перебил его.
Мое настроение повышалось с каждой минутой.
– Я могу продолжать? – спросил он, укоризненно посмотрев на меня.
– Да, конечно…простите – ответил я.
– Есть еще и плохая новость… – произнес он, театрально сделав паузу.
Мне, казалось, что сейчас не одна плохая новость не сможет затмить ту, что была озвучена первой.
– Но, пожалуй, плохая она больше для меня… – задумчиво продолжил он. – Эта квартира слишком мала для нас двоих… нам необходимо переехать во что-то более просторное. Да и школа далековато отсюда. Так что нам бы не помешало найти трехкомнатную квартиру рядом со школой.
– Не вижу в этом ничего плохого, и, возможно, даже знаю один подходящий вариант, – улыбаясь, сказал я.
– Тогда, чтоб не пришлось страдать мне одному, попрошу грузчиков, чтобы они взяли тебя в помощники, – сказал он, подмигнув мне.
– Я готов и один тут все перетаскать, – смеясь, сказал я.
– Пока у тебя такой боевой настрой, позвони маме и попытайся ей как-то все это объяснить, чтоб она не сочла тебя сумасшедшим, – прервал он мое веселье.
Действительно, пришлось хорошенько подумать, прежде чем поговорить с мамой. Эти размышления заняли в три раза больше времени, чем сам разговор. Мама изначально очень хотела приехать и сама сходить в школу, но на работе ее не отпустили, поэтому ей пришлось отправить все необходимые бумаги заказным письмом.
Спустя неделю все документы были уже у меня. А мой новый опекун нашел подходящую квартиру. Для меня она не стала сюрпризом, именно возле ее подъезда я провел первую ночь в этом городе. Единственное, что меня удивило, так это то, что если б я не приехал, то и мой опекун никогда бы в ней не поселился, и тогда, скорее всего, вся его жизнь сложилась бы по-другому.
7
Так я оказался в новом для себя городе, в новом для себя доме и в новой для себя школе. Если б я не знал своего будущего, то думал бы, что кардинально переписал свою судьбу, и все же, все эти изменения стали возможными лишь потому, что я ей следовал. Я не собирался менять свою судьбу, для меня было важнее исправить ошибки, которые я совершил в прежней жизни, но до них надо было еще дожить. Я хорошо помнил день, в который майор сбил человека, а инженер получил ножевое ранение. До него оставалось еще пять лет.
Жизнь моих родителей тоже сильно изменилась. Я разговаривал с мамой по телефону дважды в неделю. Она мне и рассказала, что отец после моего отъезда совсем перестал выпивать, и сейчас их отношения словно начинаются заново. Он снова устроился на работу и снова дарит ей цветы. Иногда вечерами они выбираются в кафе, как будто они снова студенты и у них нет за плечами двадцати лет брака. Отец постоянно интересуется у нее, как мои дела, и все же при этом сам позвонить не решается. Как сказала мама: «Ума не приложу, что с ним случилось, но мне кажется, что я снова влюблена в него. Главное теперь не сглазить».
Я не стал говорить маме, что мы с отцом разговаривали в день отъезда. Возможно, он и сам об этом не помнит или же решил, что ему это приснилось. Отцу я сам тоже не звонил, за почти четырнадцать лет совместной жизни у нас так и не сложились дружеские отношения. Да и мама мне обо всем рассказывала, так что в дополнительной информации я не нуждался. И все же я был рад, что он смог сделать над собой усилие и побороть свой недуг. Я знал, что маме суждено было стать счастливой в новых отношениях, но я и представить себе не мог, что эти новые отношения будут со своим же супругом.
Интересно все-таки иногда получается, пока мой отец ненавидел себя, он не мог любить никого вокруг. Но он поборол в себе ненависть и сразу обрел любовь. Видимо, наши души сдерживает не только мозг, но и сердце, в котором не могут одновременно ужиться несколько чувств. Ведь так и получается, что если человек любит кого-то, то он любит всех, а если он кого-то ненавидит, то ненавидит так же всех. Я не встречал людей, которые бы страстно любили кого-то одного и яростно ненавидели кого-то другого. Если такие и попадаются, то они и любви полностью не отдаются, и ненавидят тоже с ноткой сожаления. Это как кислотно щелочной баланс. Либо кислота, либо щелочь. Вот и ненависть с любовью не могут существовать в одном сердце точно так же, как кислота и щелочь не могут существовать в одном сосуде. Они нейтрализуют друг друга.
Вот так и выходить, что жизнь моих родителей после моего отъезда кардинально изменилась, а я в новой школе все также старался не выделяться. Только теперь это была не только моя инициатива, но и мой опекун перед первым моим днем в школе просил быть как можно менее заметным.
К моему огорчению, в новой школе газета не издавалась. Что бы хоть как-то удовлетворить свое желание писать, я начал вести дневник. Иногда я писал рассказы и отправлял их в местные газеты, после чего жадно перелистывал их все в надежде найти свое творение. Как-то, просматривая газету в очередной раз, я наткнулся на одно очень любопытное объявление молодого хироманта. Я сразу понял, кому оно принадлежит, и показал его своему опекуну, гордо намекая на то, что все мною рассказанное правда. Почему-то, сперва, он не хотел звонить по этому объявлению, мне пришлось его даже уговаривать. В итоге, ему пришлось согласиться со мной и позвонить по указанному номеру.
На следующий день мой опекун уехал в другой город на встречу с хиромантом, а вернувшись поздним вечером, подтвердил, что все прошло так, как я и говорил. Меня радовали факты, подтверждающие мои воспоминания из прошлой жизни. Скоро должна была состояться моя первая встреча с клиентом по корректировке судьбы. Для меня в прошлой жизни это была значимая дата, так что её я тоже хорошо помнил. А также я помнил, что в тот самый день я, прежний, приехал к своему земному наставнику и задержался почти на неделю, так что мне, нынешнему, необходимо было скрыться куда-то. Я поделился этими мыслями со своим опекуном.
– Могу на неделю договориться с кем-нибудь из наших, я тебя еще ни с кем не знакомил, но они все про тебя знают и с удовольствием примут, – уверенно заявил он мне.
– А есть кто-то, кто живет в… – мне очень хотелось увидеть, как мои первые клиенты из прошлой жизни выйдут счастливыми после сеанса, но я стеснялся признаться в этом наставнику.
– Я понимаю, о чем ты хочешь спросить, – улыбнувшись, сказал он, – там живет врач, ты о нем слышал, – гений анализа крови. Но ты пропустишь школу.
– Я все наверстаю, обещаю, – обрадованно произнес я. – Я бы и сейчас мог сдать программу за весь учебный год, но тогда это будет выглядеть подозрительно.
– И помни, никаких контактов с самим собой, хоть ты и утверждал, что вы пересекались, все же лучше лишний раз судьбу не злить, – сказал он с отцовской интонацией.
Так мы и решили, и я отправился в город, в котором прожил всю свою предыдущую жизнь.
8
С восьми утра я уже дежурил возле дома, в котором когда-то давно снимал квартиру, да и сейчас снимаю, только совсем другой я – я из прошлой жизни. Я видел, как женщина с подростком вошла в подъезд. Видел, какой у нее был измученный вид. Это была ее последняя надежда на спасение сына, и она держалась за эту надежду так же крепко, как держалась за руку сына, приходя в этот дом.
Прошло полчаса, сейчас они уже должны выйти. Я представлял, как только что зажатая исхудавшая женщина выйдет из подъезда с высокоподнятой головой, расправив плечи, со взглядом человека, победившего злой недуг и снова увидевшего все краски мира. Но из подъезда вышла все та же сутулая фигура, только теперь казалось, что у нее не осталось и надежды. Видно, не было у нее и сил, так как она присела на лавку возле подъезда. Сын остался стоять рядом, она уже не держала его за руку. Он что-то ей говорил, она молча слушала, прикрыв лицо руками. Скорее всего, она не могла сдержать слез, и все же не хотела показывать это сыну. Я стоял метрах в пятидесяти и не мог разглядеть всех подробностей, как и не мог услышать сути разговора.
Сын ушел, оставив женщину одну.
«Как же так?» – не понимал я, полагая, что сейчас они вместе пойдут домой.
Я вспомнил, как они тогда уходили от меня. Действительно, в моих прощальных словах не было особого оптимизма. Но ведь парень тогда излечился. Куда же он отправился сейчас, оставив мать сидеть на скамейке в одиночестве? Я двинулся за ним. Опыт слежки, полученный когда-то, сейчас был очень кстати.
В моих воспоминаниях подросток был скромным и зажатым, сейчас же он уверенно шел по тротуару вдоль улицы, словно точно знал, куда ему нужно. По дороге я наткнулся на киоск с газетами. Мой взгляд на секунду остановился на мыльных пузырях, расположенных на витрине. В моей голове мгновенно мелькнула мысль, что они мне могут пригодиться, если вдруг придется общаться, с удаляющимся от меня пареньком. Моя единственная ассоциация с наркоманами состояла в том, что у них блестят глаза, и сейчас мне казалось, что с помощью мыльной воды будет очень легко заставить глаза слезиться, ну и, соответственно, блестеть.
Купив мыльные пузыри, я прибавил ходу, все-таки я потерял ценное время, и теперь парень от меня отдалился. Я почти догнал его как раз в тот момент, когда он свернул во двор. Я направился за ним. Двор на вид оказался довольно заброшенным, за домами, которые тянулись вдоль улицы, были расположены ряды гаражей.
«Вот же гад, все же деньги у меня он взял на новую дозу, а не на еду» – яростно подумал я.
Необходимо было что-то предпринимать, времени совсем не оставалось. В любой момент он мог пропасть из моего поля зрения, растворившись в бесчисленном количестве гаражей. Я окликнул его по имени. Он обернулся, было видно, что он напуган моим появлением.
– Привет дружище, так и знал, что это ты, – продолжил я, стараясь растягивать фразы и глупо улыбаться.
Именно так я всегда представлял людей, находящихся под психотропными веществами. Моя улыбка на него не подействовала, он по-прежнему стоял, не шевелясь и глядя в мою сторону. У меня создалось впечатление, что он готовиться к побегу.
– Ты что меня не узнал? Мы же как-то с тобой уже пересекались. Ты еще с девушкой был. Весело тогда время провели. Как, кстати, она поживает? – продолжил я.
– Ее больше нет… – неуверенно, произнес он.
– Да, друг. Такое теперь часто происходит. Общаешься, общаешься с человеком, а потом вдруг узнаешь, что его больше нет. Крепись. Это суровая правда жизни. Я четверых за год похоронил. Все молодые, веселые были, – потихоньку приближаясь к нему, говорил я.
Он молчал и продолжал стоять, практически не шевелясь. По его лицу было видно, что сейчас в голове он прокручивает все вечеринки, на которых побывал, пытаясь вспомнить, кто же я.
– А ты, похоже, сюда не просто так заглянул? – продолжал я разговор.
– Нет, просто так, – все так же неуверенно сказал он.
– Да, ладно. Меня-то можешь и не обманывать. Все-таки свои люди, – продолжал я.
Он по-прежнему выглядел напуганным. Возможно, я плохо пародировал лексику, употребляемую в кругах его общения. Но я ничего не мог с этим поделать, в его кругах я никогда не бывал и пытался говорить так, как это представлял.
– Пойдем, я тебя проведу к одному очень хорошему человеку, я сегодня у него уже был. Товар отменного качества. Ты же со мной поделишься? – продолжал я, не выходя из роли.
– Нет, я же сказал, я тут просто так, – нервно, произнес он, повысив голос.
Я уже знал, чем закончу всю эту драму, только что написанную в моей голове. Но для эффектной концовки мне нужно было место поукромнее, чтоб никто из случайных прохожих не увидел моего сольного представления.
– Да не переживай ты, все будет хорошо, пойдем за мной, – говорил я, уже поравнявшись с ним и слегка беря его за руку.
Он отдернул руку. Надо было хотя бы на десять метров его отвести вглубь гаражей, и уже было бы подходящее место для моего фееричного финала. Но он стоял как вкопанный.
– Да не трясись ты так, – подбадривал я его, пытаясь незаметно встряхнуть в кармане баночку с мыльными пузырями. – Не первый же день мы с тобой знакомы.
Он не двигался, с опаской глядя на меня. Ну что же, я мог отыграть всю драму и без его участия, хотя мне и казалось, что чем ближе он будет к гуще событий, тем сильнее будет эффект.
– Ну и стой себе тут, раз так хочешь, я и один могу сходить, – сказал я, сделав обиженный вид.
Я направился к выбранному месту для финальной сцены, по пути откручивая крышку с мыльных пузырей. Я чувствовал, как по карману потекла жидкость. Меня это ни капли не смутило, даже если пятно не отстирается, что поделать – искусство требует жертв. Дойдя до намеченного места и нащупав рукой в кармане мыльную пену, я был готов к завершению своего сольного концерта.
Еще раз осмотревшись по сторонам – нет ли нежелательных зрителей, я начал трястись и, схватившись за лицо, упал на землю. Набрав пены в рот, я перевернулся на спину и продолжил трястись, выпуская тонкую струйку из рта. Именно так я запомнил из фильмов подобные сцены, где герои погибают от передозировки. Меня пугало только одно, что сейчас этот человек, наблюдающий за моей «агонией», проявит несвойственное ему мужество и начнет звать на помощь или же сам кинется ее оказывать.
И он кинулся, но только не за помощью, а подальше от этих гаражей. Перед этим я успел заметить, как его взгляд наполнился ужасом. Я смотрел ему вслед, уже перестав трястись, и думал, что только-что я подкинул ему еще одну сцену для его будущего шедевра.
И все же моя радость продлилась не долго, спустя всего лишь несколько минут она сменилась тревогой. Я вмешался, вмешался туда, куда, как я полагал, не должен был вмешиваться. Что теперь с ним будет? Начнет ли он писать книги или же побежит к другому торговцу смертью? Я позвонил своему опекуну, но не стал ему ничего рассказывать, а лишь уточнил, звонил ли ему тот другой я, который сейчас сидел в своей квартире и винил себя за беспомощность, точно так же, как я сейчас винил себя за вмешательство. Получив утвердительный ответ, я отправился в квартиру врача. Мне бы не помешала сейчас медитация, чтоб успокоить свое волнение, ну и, пожалуй, сладкий чай, так как послевкусие от мыльной пены оказалось не самым приятным.
9
Вечером я вновь позвонил своему опекуну и попросил разложить карты на парня, с которым сегодня мне пришлось встретиться. Я не стал рассказывать ему причины своей тревоги, а напомнил, что в прошлой жизни видел, как он гадает, а значит, и сейчас это надо сделать, чтоб не менять будущее. Он со мной согласился.
Я даже не представлял, что мои чувства и чувства меня прежнего так взаимосвязаны. Я помнил, как в прошлой жизни всю неделю, проведенную у своего земного наставника, я прожил в ужасных муках, каждую минуту упрекая себя за то, что все испортил. Сейчас же у меня были очень похожие чувства, пожалуй, я даже сильнее упрекал себя. Мое вмешательство могло изменить будущее, и тогда будущее майора и инженера тоже могло бы измениться, могут измениться все даты в их судьбе. И как тогда мне изменить самые судьбоносные моменты в их жизни, если я теперь не буду знать, когда они произойдут? Я не должен был вмешиваться, меня там вообще не должно было быть. Сейчас я прекрасно это понимал, но тогда, стоя у подъезда и глядя в след одиноко уходящего подростка, я думал совершенно по-другому.
Всю неделю я провел в этих муках, я каждый день звонил своему опекуну и просил его заставить своего гостя позвонить и узнать, что происходит с его первым клиентом, пишет ли он что-то, или его вообще нет дома? Он мне, конечно, отвечал, что карты ему сказали о том, что все в порядке, но сейчас я не верил картам. Меня мог успокоить только голос его матери, говорящий в телефонную трубку, что ее сын не выходит из своей комнаты и все время что-то пишет.
В один из дней я даже не выдержал.
– Что значит, он не хочет звонить? – крича в телефон, говорил я опекуну. – Как можно быть таким трусом? Я бы на его месте уже давно позвонил.
– Ты был на его месте, – спокойно ответил он. – Помнишь, чем всё в итоге закончилось?
– Да… помню, – обреченно произнес я, – простите, что поднял на вас голос.
После этих слов я сбросил вызов. Теперь за свою прежнюю трусость я презирал себя еще сильнее, и больше ему не звонил.
Кстати, я совсем обделил вниманием врача, у которого гостил. Он оказался очень приятным человеком, постоянно пытался меня подбодрить, звал на вечерние прогулки, рассказывал мне много интересных случаев из своей практики. В общем, старался развлекать меня как мог. Я старался скрывать от него свои переживания и не говорил о них, и все же, уверен, они не остались им не замеченными.
Всю неделю я оставался в квартире, выходя только на балкон, чтоб вдохнуть глоток свежего воздуха, когда начинала болеть голова. Пытался медитировать, чтоб расслабиться, но было очень сложно сконцентрироваться и ни о чем не думать. Я ждал только одного – звонка своего опекуна. И вот этот момент наступил, мой телефон зазвонил, на экране высветился его номер. Поколебавшись некоторое время, боясь плохих новостей, я вдруг вспомнил, как всю неделю презирал себя за необоснованный страх, и ответил на звонок.
– Добрый вечер, – услышал я голос своего опекуна.
– Надеюсь, что добрый, – осторожно ответил я.
– Добрый, добрый, – спокойно ответил он, и я почувствовал, как он улыбается, держа телефон в руке. – Я только что читал сообщение на его телефоне от его первой клиентки. Оно очень оптимистичное. Сейчас ты…, то есть он, его читает на кухне. Я его там оставил одного и ушел в спальню, чтоб тебе позвонить.
– Я рад, – с облегчением, сказал я, до конца не понимая, как же вышло так, что мое вмешательство, никак не отразилось на результате.
– Ну, всё тогда, жду тебя завтра домой, он уже стучит в дверь… Заходи… – услышал я в телефоне, после чего связь оборвалась.
Хоть новость и была хорошая, меня она не сильно обрадовала, а лишь добавила новых сомнений. И все же не могу отрицать, что мне стало полегче, я даже в тот вечер вышел на прогулку и первый раз за неделю позвонил маме. До этого я боялся, что она почувствует мою тревогу и сама начнет переживать.
Вечером следующего дня я уже был в квартире своего опекуна. Он был явно чем-то озабочен. Как будто какая-то неожиданно появившаяся проблема не давала ему покоя. Хоть он и делал вид, что очень рад меня снова видеть и при любом удобном случае старался улыбаться, его напряжение было хорошо мне заметно. Но даже оно не испортило мне чувства того, что я наконец-то вернулся домой. За год, прожитый в этой квартире, все в ней мне стало родным. Даже трещина на раковине в ванной меня радовала, потому что сейчас она мне, словно, говорила: «Добро пожаловать домой».
10
– Что-то случилось? – спросил я у своего опекуна, когда мы ужинали. – Вы выглядите встревоженным.
– Ничего особенного, – слегка удивившись, ответил он, видимо, полагая до этого, что у него хорошо получается скрывать свои эмоции.
– Ну, раз ничего особенного, тогда я не вижу никаких причин для того, чтобы вы не могли мне это рассказать, – улыбнувшись, сказал я.
– Ты слишком хитрый для своих пятнадцати лет, – немного расслабившись, ответил он. – До сих пор не могу привыкнуть к тому, что ты не ребенок. Действительно, от тебя мне скрывать нечего. Сегодня я гадал на картах своему гостю, и карты сказали, что вы должны встретиться, и что ты сильно повлияешь на его судьбу. Вот теперь я и раздумываю над этим, потому что в моей голове это никак не укладывается. Мне даже проще думать, что я неправильно их понял. Так что мысленно перебираю варианты того, что еще карты могли иметь в виду.
– Да я же вам рассказывал, что мы встречались! И я хорошо помню эти встречи, потому что каждый раз вопросов после них становилось больше чем ответов, – весело сказал я, полагая, что теперь он еще больше будет мне верить.
– И всё же я всё время полагал, что ты меня обманываешь на этот счет, да и сейчас всё ещё так считаю, – задумчиво произнес он.
– Бог вам судья, верьте, во что хотите – расстроившись, сказал я. – Между прочим, на нашу последнюю встречу вы сами меня приведёте.
– Тут уж, как говориться, поживем-увидим. До вашей последней встречи, как я помню, еще лет десять. К тому времени, мое мнение уже сотню раз может поменяться, я ведь только сегодня стал всерьез над этим задумываться.
Мы продолжили ужин в тишине, но она продлилась не долго.
– Меня вот уже почти неделю интересует еще один вопрос, – задумчиво, произнес он.
– Какой же? – спокойно произнёс я, продолжая есть и совершенно не думая, что я причастен к его вопросу.
– Ты, ведь, знаешь всё про будущее себя прежнего? – отложив вилку, спросил он.
– Да, – не отрываясь от еды, ответил я.
– Почему же ты тогда так переживал по поводу его первого клиента, если сам мне до этого всё в подробностях описывал? – пристально глядя на меня, спросил он.
Я занервничал и тоже отложил вилку. Сейчас, явно, было не до еды. Я, конечно, собирался ему всё рассказать, надеясь, что он сможет понять, почему после моего вмешательства ничего не поменялось. И все же я полагал, что я сам начну этот разговор. Поэтому сейчас его вопрос застал меня врасплох. Он молчал, пристально глядя на меня. Понимая, что от ответа мне теперь никуда не деться, я собрался с мыслями и выложил ему все, как было: как я стоял возле дома, наблюдая за ними; как подросток потом ушёл, оставив мать, сидящую на скамейке; как я пошёл за ним; как догнал его возле гаражей; как прикинулся падающим замертво; как он убегал, и как я после этого осознал свою ошибку.
– Когда я направился вслед за ним, я был уверен, что поступаю правильно. И лишь после того как он в панике убежал от умирающего меня, мне стало очевидно, что я вмешался туда, куда не должен был вмешиваться… – с грустной улыбкой на лице закончил я.
– А почему ты решил, что ты не должен был вмешиваться? – спросил меня мой опекун.
– Меня там вообще не должно было быть, я был там лишь только по тому, что я знал, что там будут мои первые клиенты, и мне хотелось посмотреть на то, как они счастливые выйдут из подъезда, – не понимая смысла его вопроса, ответил я.
– И они вышли счастливыми?
– Нет, – печально ответил я.
– А ты помнишь, как они уходили от тебя в твоей прошлой жизни? Они тогда выглядели счастливыми? – продолжал он задавать бессмысленные, на мой взгляд, вопросы.
– Нет, не выглядели.
– Так почему ты решил, что сейчас они должны были выйти счастливыми?
– Ну, я же их тогда исцелил, – раздраженно ответил я, все еще не понимая, к чему все эти вопросы.
– То, что они исцелились, его мать признала только на шестой день, так что вышли от тебя они такими же какими и вошли. Тебе это не кажется логичным?
С каждым его вопросом, мое раздражение нарастало. Если у него есть какая-то мысль, почему бы сразу ее не высказать? Зачем мучать собеседника вопросами, в которых он не видит смысла?
– Нет, не кажется. Ее сын бросил принимать наркотики, а значит, она должна быть довольна. Вот это мне кажется логичным.
– Ты вообще меня не слушаешь. С тобой невозможно разговаривать. Тебе словно действительно пятнадцать лет, – раздосадовано высказался опекун.
Его слова вернули меня в реальность, я, и правда, полностью ушел в свои негативные мысли, совершенно упуская его логическую цепочку, содержащуюся в вопросах.
– Простите, просто ваши вопросы меня раздражают. Вы можете сразу сказать то, что думаете по этому поводу или так и будете пытаться подтолкнуть меня к вашим выводам? – успокоившись, спросил я.
– Я тебе все скажу, но для подтверждения моих выводов мне нужно узнать еще некоторые моменты. Ты готов ответить еще на пару вопросов или же разойдемся по комнатам? – уже спокойно произнес он.
– Хорошо, задавайте. Надеюсь, их действительно будет пара, а не пара десятков, – ответил я, стараясь больше не нервничать.
– Ты в прошлой жизни наблюдал за тем, как они вышли из подъезда твоего дома после консультации?
– Нет, – кратко ответил я.
– Ну, тогда я полагаю, что и в прошлой твоей жизни было чье-то вмешательство, – добродушно улыбнувшись, высказался он.
Я вопросительно посмотрел на него. Он явно понял смысл моего взгляда, так как сразу постарался все объяснить:
– В прошлой жизни они вышли от тебя печальными, в этой ты их встретил в том же настроении. Тогда ты не наблюдал за тем, как они выходят, значит, ты не можешь утверждать, что они сразу вместе направились домой. Вчера на телефон пришла точно такое же сообщение, которое ты и описывал, а значит и эти шесть дней были такими же, как и те, что были в твоей прошлой жизни, соответственно и вмешательство тоже было.