Букет из шоколадных роз

Глава 4

– Угощайся, – заботливо произнесла Беренис, поставив передо мной тарелку со свежими маффинами.

Я кивнула и сделала глоток горячего шоколада, который она приготовила специально для меня (сама она не пила ничего, кроме ромашкового чая, что совершенно не свойственно парижанкам в десятом поколении, каковой она являлась).

– Так что же твой Бернар? – продолжала Беренис, раскладывая у себя на коленях клетчатую салфетку. – Вот так взял и исчез? И даже не объяснил, что случилось.

Я предпочла не рассказывать ей то, о чем сама узнала несколько часов назад. Пусть Беренис считает, что меня бросили. Если я сообщу ей, что Бернар – путешественник во времени, боюсь, она сочтет меня сумасшедшей.

– Да, – печально ответила я, – просто взял и исчез. А ведь мы собирались пожениться. Думаю, у него были веские причины, чтобы так поступить.

– О, милая, – протянула Беренис, – ты слишком великодушна. Знаю, это прозвучит странно, но я немного завидую твоему благородству. Если бы меня бросили за несколько месяцев до свадьбы, я бы рвала и метала.

Я смущенно пожала плечами. Беренис никогда не отличалась тактичностью, и я к этому привыкла. Но когда она говорила мне откровенно унизительные вещи, мне становилось немного не по себе. У меня в голове не укладывается, как можно сказать женщине, которую недавно бросили: А знаешь, я тебе завидую. Но в этом вся Беренис. Она просто не может деликатно промолчать, сочувственно покачать головой или заботливо приобнять за плечи. Ей непременно нужно высказать все, что она думает.

– Я не держу на Бернара зла, – решительно произнесла я.

– Похвально, – сказала Беренис и сделала глоток ромашкового чая.

Я обвела взглядом ее гостиную, обустройство которой было продумано вплоть до мельчайших деталей. Здесь все было на своем месте: тумбочки, вазочки, хрустальная посуда, аккуратно расставленная на полках старинного буфета. Каждый раз, приходя в дом Фарнье, я ощущала себя героиней волшебной сказки. Жизнь Бенедикта и Беренис была идеальной. Они никогда не ссорились, каждый их день был расписан по секундам, а их дочь походила на маленького ангелочка. Что удивительно, они относились друг к другу с искренней привязанностью и заботой. Я восхищалась мудростью и открытостью Беренис. Однако каждый раз, когда я смотрела ей в глаза, у меня возникало ощущение, будто какая-то часть ее семейной жизни остается за пределами людского внимания. Она была счастлива и несчастна одновременно. Счастлива – потому что у нее было все, о чем только может мечтать женщина. Несчастна – потому что для полной идиллии ей недоставало важной детали. Я бы не хотела оказаться на ее месте. Пусть лучше я буду несчастной, но в моей жизни все будет определенно.

– Когда думаешь приступить к работе? – любезно поинтересовалась Беренис.

Я не знала, что ей ответить. У меня был шанс изменить свою жизнь, но я не была к этому голова. Поначалу я думала посоветоваться с папой, но потом решила, что не стоит так сильно его травмировать. Если я скажу ему, что собираюсь пожить в другом времени, потому что надеюсь разыскать парня, за которого собиралась замуж, я разобью ему сердце. С другой стороны, если я просто исчезну и даже с ним не попрощаюсь, это нанесет ему еще больший вред и до конца своей жизни он будет пребывать в неведении. Он этого не заслуживал. Беренис поставила меня своим вопросом в тупик.

– Думаю, через пару дней, – сказала я и на всякий случай отвела взгляд.

– Отлично! – радостно произнесла Беренис. – Тогда мы ждем тебя во вторник?

– Да, – бодро закивала я, стараясь скрыть свое смятение.

В этот момент в комнату вошла Эмма. Она была одета в розовое платье, ее волосы были заплетены в пышные косы. Увидев меня, она радостно улыбнулась.

– Мадам Ламбер! – восхищенно пролепетала она. – Как здорово, что вы пришли. Пока вас не было, мы с мамой собрали три цветочные композиции.

– Серьезно? – удивленно спросила я и перевела взгляд на Беренис.

Она закивала. В отличие от меня Мадам Фарнье терпеть не могла возиться с цветами, и делала это исключительно ради дочери, которой всеми возможными способами старалась привить любовь ко всему прекрасному.

– Эмма делает успехи, – гордо произнесла Беренис.

Я посмотрела на Эмму и одобрительно ей подмигнула. Я всегда общалась с ней как со взрослым человеком. Для меня она была маленькая женщина, у которой есть свои собственные суждения, увлечения и взгляды на жизнь.

На часах пробило три. У меня оставалось ровно четыре часа на принятие решения. Я не знала, что мне делать и чувствовала себя самым потерянным человеком на свете.

– Я, пожалуй, пойду, – сообщила я Беренис.

– Конечно, – закивала она. – Возьмешь с собой маффин?

– Пожалуй.

У Беренис была потрясающая кухарка по имени Лоретт. Она готовила изумительные шоколадные маффины, которым не было равных во всем Париже. Каждый раз, приходя в дом Фарнье, я тайно надеялась прихватить с собой кусочек шоколадного удовольствия и почти каждый раз у меня это получалось.

Беренис выдала мне маффин, салфетку, слегка погладила меня по плечу и посмотрела на меня взглядом, который говорил: У тебя все будет хорошо, милая.

Я встала из-за стола, поцеловала Эмму в щечку. Беренис вышла со мной в коридор, чтобы меня проводить.

– Спасибо тебе за все, Беренис, – задумчиво произнесла я.

У меня вдруг возникло ощущение, будто я больше никогда ее не увижу, и мне стало немного грустно. Она посмотрела на меня с недоумением. Она не понимала, почему и за что я вдруг решила ее отблагодарить.

Я вышла из дома, где жили Фарнье, и вдохнула насыщенный парижский воздух, пропитанный ароматом свежей выпечки. Я не знала, смогу ли когда-нибудь подобрать слова, чтобы выразить всю свою любовь к этому городу. Стоило мне выйти из дома, как мое тело наполнялась сладостными вибрациями и я замирала в блаженном созерцании таинственных улочек, по которым можно бродить часами, неспешных людей, стоящих на в остановках и в очередях за багетами, и машин, проносящихся мимо меня словно слайды на кинопленке. Я бы ни за что не смогла жить в другом городе. На всем белом свете нет места лучше Парижа. Надеюсь, через шестьдесят лет он будет так же прекрасен, как и в тот момент, когда я стояла в самом сердце Латинского квартала и не могла пошевелиться, потому что каждая клеточка моего тела была пронизана благостью и любовью, а перед моими глазами пролетал сверкающий туман, наполняющий мою душу едва уловимым ощущением счастья.

– Мадемуазель! – обратился ко мне премилый старичок в синем пальто и красном берете. – Вы заблудились?

Мне часто задавали этот вопрос, когда я гуляла по Парижу. Незнакомые здания, узкие улочки, старушки, одетые в шикарные платья, – все это каждый раз производило на меня такое впечатление, что я невольно становилась похожей на потерянную туристку.

– Все хорошо, – заверила я старичка и отправила себе в рот кусочек маффина.

Старичок улыбнулся и приветливо помахал мне рукой. Я обожаю наблюдать за парижанами – особенно за теми из них, которые влюблены в Париж так же сильно, как и я. По взгляду старика я сразу поняла, что он прожил в Париже всю жизнь. Наверняка, он тоже нередко замирал в созерцании любимого города.

Старичок пошел свой дорогой. Я простояла еще несколько секунд, затем сделала глубокий вдох и направилась в сторону шоколадницы. Мне нужно было срочно увидеть папу. Я решила, что не расскажу ему о своём разговоре с Камиллой и не стану спрашивать его совета. Я просто посмотрю в его глаза и мне сразу станет понятно, как лучше поступить.

Когда я вошла в шоколадницу, папа заботливо выкладывал на витрину куски свежего грильяжа. Он не сразу заметил, как я вошла. Когда он занимался шоколадом, его было трудно отвлечь. Он полностью погружался в процесс темперирования, глазирования и конширования.

– Привет, пап, – сказала я, закрыв за собой дверь.

– О, здравствуй, милая! – поприветствовал меня папа, вернувшись к реальности. – Как ты?

Я многозначительно кивнула.

Он вышел из-за прилавка и мы присели за столик у окна. В обеденное время в шоколаднице практически на было посетителей. Большинство клиентов приходило в утреннее и вечернее время. Если я заходила к папе с двух до трех, у нас было минимум полчаса, чтобы посидеть, поболтать и выпить по чашечке горячего шоколада.

– Бернар так и не объявился? – отчаянно спросил отец.

В ответ я лишь пожала плечами. Мне безумно хотелось рассказать ему о том, что мне выпал шанс круто изменить свою жизнь, но я боялась разбередить раны на его сердце. С тех пор как ушла мама, он стал вести замкнутый, почти аскетичный образ жизни и воспринимал любой выход из зоны комфорта как страшную трагедию. Я обращалась с ним словно с фарфоровой статуэткой, стараясь не говорить лишнего. Информация о том, что я собираюсь совершить путешествие во времени могла окончательно выбить его из колеи.

– Думаю, мне пора забыть его имя, – томно произнесла я и крепко сжала папину руку.

– Правильно! – бодро закивал папа.

Я задумалась и осознала одну очень важную вещь. Папа по-прежнему считал Бернара редким негодяем. Но он вовсе таковым не являлся. Он был прекрасным благородным мужчиной, умеющим путешествовать во времени. Во всяком случае мне хотелось в это верить.

– Знаешь, пап, – радостно произнесла я, – я думаю, что Бернар бросил меня не по своей воле.

Папа удивленно приподнял брови и откинулся на спинку стула. Он явно был настроен скептично. Ни ничего. Со временем он все поймет.

– Что ж, надеюсь, так оно и есть, – сказал папа и загадочно мне улыбнулся.

Думаю, он просто хотел мне верить. Так же, как я хотела верить Камилле. То, что она мне рассказала, было полным бредом, но полностью оправдывало Бернара и к тому же давало мне шанс начать новую жизнь.

Я просидела у папы почти два часа. За это время в лавку зашло порядка пяти клиентов. Папа обслуживал их с такой скоростью, что я едва успевала сделать глоток горячего шоколада, как он уже снова сидел напротив меня. Мне хотелось наговориться с ним на несколько десятилетий вперед, но я понимала, что это невозможно – ведь если я окажусь в другом времени, он будет первым, по кому я соскучусь и каждую минуту моей новой жизни, которая, вполне вероятно, начнется через час с лишним, мне будет его немного не хватать.

Папа дал мне с собой упаковку трюфелей и кокосовую плитку. Неплохой набор для путешествия. Выходя из кондитерской, я в последний раз посмотрела в его сторону и нежно произнесла:

– Я люблю тебя, папочка.

С тех пор как мама ушла, я была единственным человеком, который признавался ему в любви. В тот день, когда моя жизнь должна была в корне измениться, я сделала это с особой теплотой – ведь мне стоило обеспечить его своей любовью на всю оставшуюся жизнь.

– И я тебя люблю, милая, – сказал папа мне в ответ.

Я смущенно кивнула и вышла из шоколадницы. Мои глаза были полны слез. Мне хотелось кричать от боли, которая сковала мое сердце тяжелыми цепями. Я знала, что будет тяжело, но не думала, что до такой степени. Каждый раз, покидая папину шоколадницу, я испытывала легкую грусть. Но в день, когда я покидала ее навсегда, мне было не просто грустно – я была абсолютно раздавлена. Я шла не оборачиваясь. Я знала, что если обернусь, то больше не смогу сдерживать эмоции, которые накатывали на меня словно штормовые волны.

Я дошла до Сен-Сюльпис за десять минут. На часах было без пятнадцати семь. Какие-то пятнадцать минут отделяли меня от новой жизни. Я по-прежнему не могла осознать, что со мной происходило. Казалось, я просто смотрю фильм, в котором играл главную роль.

Пятнадцать минут пролетели незаметно. Кажется, за это время я едва успела закрыть и открыть глаза. Камилла не пришла. Я начала волноваться. За несколько секунд я построила пару предположений о том, что могло с ней произойти, как вдруг осознала, что было крайне глупо верить в сказку о путешествиях во времени. Я снова почувствовала себя бестолочью – прямо как в тот день, когда ждала Бернара в кафе, а он не пришел. Я взялась за голову. Как я могла быть такой наивной? Вся моя жизнь была одним большим уроком, который я никак не могла усвоить. Наверно, проблема в том, что я слишком упряма. Мне все время хотелось того, что не было положено мне по судьбе. А может, я вовсе этого не хотела и просто вела себя как малое неразумное дитя? С чего я вообще решила, что мне стоит стремиться к идеальной жизни? Я не такая, как Беренис. Я не смогу достойно исполнять роль смиренной домохозяйки. Пожалуй, я похожа на свою мать. Мы обе плывем против течения и никогда не будем знать, чего, на самом деле, хотим.

Из моих глаз хлынули слезы. Я стояла прямо у входа в Сен-Сюльпис и думала о том, как достучаться до Бога. Или если я не хожу в церковь каждое воскресенье, он не захочет со мной разговаривать? Кстати говоря, если человек каждое воскресенье ходит в церковь, это еще ни о чем не говорит. Взять, например, мою маму. Она ярая католичка, может цитировать отрывки из Библии, но однажды совершила ужасный, непростительной поступок: разбила сердце моему отцу.

Я медленно прихожу в себя. Мне не удалось поплакать, но думаю, я вполне смогу сделать это дома, где меня никто не будет видеть. Я делаю глубокий вдох, бросаю досадливый взгляд на Сен-Сюльпис и иду в сторону бульвара. Сейчас я приду домой, сварю себе кофе, съем кусочек кокосового шоколада, который мне дал папа (он говорит, что кокос вдохновляет на смелые поступки) и подумаю о том, что мне делать со своей жизнью.

Внезапно поднялся сильнейший ветер. Я шла в сторону Сен-Жермен, а он дул прямо мне в лицо, словно предупреждая об опасности.

– Вивьен! – вдруг услышала я знакомый голос.

Я обернулась и увидела Камиллу. Она стояла у Сен-Сюльпис, а над ее головой висело облако ослепительного света. Я стояла буквально в двух шагах от нее и нас разделял огромный вакуум, наполненный бушующим ветром, который не давал мне продвинуться к Камилле.

– Иди ко мне! – кричала Камилла.

Ветер обдувал ее со всех сторон. Она пыталась устоять на месте. Тщетно. Ветер буквально сбивал ее с ног. Она встала на колени и прикрыла лицо руками. Я попыталась сделать шаг. Ветер склонил меня к земле и я не заметила, как оказалась лежащей навзничь. Я с трудом встала на колени, сделала отчаянный рывок и приблизилась к Камилле.

– Еще немного! – продолжала кричать она.

Я сделала его одно движение, как вдруг ощутила мощнейший удар сзади и снова оказалась лежащей навзничь, после чего в мою голову ударил густейший туман и на какое-то мгновение я перестала ощущать реальность. Я не знаю, что было потом. Я просто лежала у подножия Сен-Сюльпис, мимо меня проходили люди и печально качали головами? Или все это был глубокий сон и на самом деле я была у себя дома: печальная, покинутая, отчаявшаяся? Или я придумала эту историю, потому что моя жизнь была слишком скучной? Я не знаю, что произошло со мной ровно в семь часов по парижскому времени, но на всякий случай буду обходить Сен-Сюльпис стороной.

Глава 5

Я открыла глаза и обнаружила себя стоящей на коленях у подножия Сен-Сюльпис. Что со мной произошло? Как я здесь оказалась? Я решила посетить божественную мессу? Вряд ли. Это совсем на меня не похоже. И почему, черт возьми, я стою на коленях? Я внимательно огляделась по сторонам. Люди приходили мимо меня и даже не думали смотреть в мою сторону.

Я медленно поднялась на ноги. Меня обдувал приятный ветерок. Такое чувство, что я была в отключке минимум несколько часов. Думаю, я просто потеряла сознание. Я ведь сегодня почти ничего не ела (не считая маффина, который дала мне Беренис). Надо бы пойти домой и приготовить киш с ветчиной – я ведь мечтала о нем еще утром.

Внезапно в моей памяти стали всплывать картины, которые показались мне совершенно безумными: Камилла стоит на коленях прямо перед церковью и что-то мне кричит. Я смутно припоминаю, как она рассказывала мне небывалые истории о том, что они с Бернаром путешествуют во времени. А ведь я ей поверила. Как я могла быть такой наивной? Все-таки жизнь меня ничему не учит. Я поверила в сказку просто потому, что мне стало скучно. Ужасно. Надеюсь, завтра я проснусь и ничего не вспомню. Пора бы мне начать новую жизнь. И в этом мне поможет папин шоколад, обладающий магическим действием. Как утверждает папа, настоящий шоколад порой творит чудеса с человеческими душами. Я ему верю.

Я выхожу к Сен-Жермен и медленно бреду в сторону дома. Кажется, на меня налетел ураган и полностью лишил меня сил. Я едва перемещала ноги, а перед моими глазами был густой туман – такой густой, что я даже не узнавала здания, мимо которых проходила каждый день.

Я вдруг почувствовала, что Париж немного изменился. Я постоянно открывала его с новой стороны, но внезапно он показался мне чужим и незнакомым. Это было довольно странно, ведь я знала его как свои пять пальцев и любила больше всего на свете. Парижане тоже изменились. Они стали более динамичным и уверенными, а лица милых бабушек обрели совершенно другие черты. У меня возникло ощущение, будто я впервые иду по бульвару Сен-Жермен. И что удивительно, никто даже не думал спрашивать, не потерялась ли я, хотя я, наверняка, выглядела как заблудившаяся туристка.

Когда я дошла до дома, меня ждал большой сюрприз. На двери подъезда висела какая-то странная штука с кнопками. Я не понимала, что это и кому пришло в голову чинить препятствия жителям моего дома. Дверь не открывалась. Внутри меня зародилось семя негодования. Я была крайне возмущена. Где это видано, чтобы человек не мог попасть в собственный подъезд?

Я оглянулась вокруг. На улице не было ни одного знакомого лица. Странно. Я ведь знаю практически всех жителей своего дома, а также большинство работников ближайших булочных и магазинов.

Внезапно раздался странный звук, похожий на сигнал тревоги, и дверь открылась. Из подъезда вышел совершенно незнакомый мне мужчина.

– Слава Богу! – воскликнула я, скрестив руки на груди.

Мужчина посмотрел на меня словно на сумасшедшую. Раньше я никогда его не видела. Видимо, он пришел к кому-то в гости. Он не сказал мне ни слова: просто прошел мимо, обдав меня непередаваемым холодом. Мне стало немного не по себе. Я крепко держала дверь за ручку и недоуменно смотрела ему вслед. Когда он скрылся из виду, я вошла в подъезд. Здесь тоже многое изменилось. Лестница выглядела так, будто ей было минимум семьдесят лет. Когда я начала подниматься, мне в голову ударил запах старины. Мой дом вовсе не был старым, но у меня складывалось впечатление, будто с сегодняшнего утра прошло лет пятьдесят. Может, Камилла все же говорила правду и я, в самом деле, переместилась в будущее, а именно в две тысячи двадцатый год? Чтобы прогнать бредовые мысли я резко закрыла и открыла глаза. Я не могла оказаться в другом веке. Это физически невозможно. А Камилла сочинила историю про путешествия во времени просто ради того, чтобы меня утешить.

Я поднялась на третий этаж и вместо привычной двери обнаружила совсем другую: металлическую, с выгравированным номером квартиры и маленьким глазком. Надежда попасть домой с каждой секундой становилась все более эфемерной. Сюрпризы поджидали меня повсюду. Поняв, что мне не суждено провести вечер перед телевизором и с коробкой шоколада, я едва не потеряла сознание. Если мне все же удалось совершить путешествие во времени, это значит, что в Париже – городе, в котором я родилась и прожила большую часть своей жизни, у меня нет ни друзей, ни родственников, ни просто знакомых и мне оставалось лишь надеяться, что Бернар, подобно благородному рыцарю, гарцующему на белом коне по Парижу двадцатого века, отыщет меня, когда я буду на грани отчаяния, и, припав передо мной на одно колено, торжественно объявит, что больше никогда не сбежит от меня в другое время.

Я ощутила, как по моей спине пробежали мурашки. Перед моими глазами по-прежнему стоял густой туман, который не позволял в полной мере осознать, что со мной произошло. Я попыталась собраться с мыслями. Чтобы удостовериться в том, что я, в самом деле, оказалась в две тысячи двадцатом году, мне нужно было совершить одно незамысловатое движение: позвонить в звонок, висящий слева от двери, которая когда-то вела в мою квартиру. Казалось бы, это просто. Однако все мое тело было сковано парализующим страхом. Я стояла у двери и не могла пошевелиться. Пожалуй, это был худший момент в моей жизни. Стоя в подъезде дома, который еще утром был моим, я успела подумать обо всех и обо всем на свете: о папе и его шоколаднице, о маме, которая исчезла из моей жизни, когда мне было шесть лет и чей образ постепенно стирался из моей памяти, о Бернаре, встреча с которым была запланирована где-то на небесах задолго до моего рождения, о прекрасной розе, наполняющей мою квартиру дивными ароматами и о кокосе, оказывающем магическое действие на человеческие души и организмы. Я не знала, что буду делать, если мне никто не откроет или откроют посторонние люди, чьи лица покажутся мне чужими и незнакомыми. Я вступала на путь, полный неизвестности и препятствий, и меня это совершенно не радовало – я не привыкла к сюрпризам, черт возьми.

Я сделала над собой усилие и нажала на звонок. Внутри меня все обледенело. Я словно стояла на краю пропасти, а мне в спину дул сильнейший ветер и любое необдуманное движение могло подтолкнуть меня к бездне. Я услышала звуки по ту сторону двери и затаила дыхание. Кто-то посмотрел на меня через глазок и недовольно фыркнул. Видимо, те, кто жили в моей квартире, не любили незваных гостей. Ключ повернулся. Дверь открылась. На пороге появилась высокая стройная женщина, одетая в некое подобие домашней пижамы. Ее волосы были собраны в небрежный пучок. На лице практически не было косметики. Несколько секунд мы безмолвно смотрели друг на друга. Я не знала, как начать разговор с незнакомкой, которая жила в моей квартире. С одной стороны, я была крайне раздосадована тем, что не могу попасть к себе домой, с другой – прекрасно понимала, что в данной ситуации абсолютно никто не виноват, ведь я сама отказалась от жизни, которая была у меня в настоящем, ради того, что попытать счастье в будущем.

– Добрый день, – робко поприветствовала я незнакомую женщину.

Женщина недовольно кивнула головой. Я задумалась: с какой стати она смотрит на меня с таким возмущением? Она ведь не знает, что я жила в ее квартире шестьдесят лет назад. Такое ощущение, что она уже видела меня до этого и я успела наговорить ей кучу гадостей.

– Я устала объяснять, – тяжело вздохнула женщина, слегка закатив глаза, – мне не нужна ваша помощь.

– Простите? – опешила я.

Я не представляла, за кого меня приняла новая жительница моей квартиры, но она говорила так раздосадованно и подавленно, что я сразу поняла: она находится на грани отчаяния и, что бы она ни говорила, ей требовалась помощь. В ее взгляде было столько боли: словно недавно она пережила серьезное эмоциональное потрясение. Мне хотелось помочь несчастной женщине, однако внезапно я вспомнила, что сама находилась в такой ситуации, когда о помощи другим не приходится даже думать.

– Передайте моей матери, – продолжала женщина, томно отводя взгляд, – что я как-нибудь сама справлюсь. Я никогда не прибегала к помощи психотерапевта и не собираюсь этого делать.

Женщина сделала шаг назад, явно намереваясь закрыть дверь.

– Я не знаю, о чем вы говорите, – отчаянно произнесла, схватив женщину за руку. – Я не психотерапевт. Я просто хотела…

В этот момент женщина приподняла брови. В ее взгляде промелькнула тень заинтересованности. Но я не знала, что ей сказать. Не могла же я признаться незнакомому человеку, что прилетела из прошлого века после того, как меня бросил парень. Не понимаю, зачем я пришла туда, где меня уже и след простыл? Неужели я надеялась, что новые жильцы моей квартиры предоставят мне отдельную комнату для проживания? Все же я невероятно наивна.

– Простите, – сказала я женщине и сделала пару шагов назад. – Я просто ошиблась номером квартиры.

Женщина понимающе кивнула головой.

Я развернулась и начала спускаться по лестнице. Я чувствовала, как новая жительница моей квартиры пристально смотрит мне вслед. Она догадалась, что со мной что-то не так, но, будучи чересчур увлеченной собственной печалью, предпочла не задавать мне вопросов.

Я услышала, как она закрыла дверь. Я больше никогда не вернусь в свою квартиру. Теперь она принадлежит совершенно другому человеку, а мне предстоит обрести новый дом.

Чтобы выйти из подъезда, мне пришлось нажать на странную кнопочку слева от двери. Я практически сразу поняла, что она здесь именно для того, чтобы можно было открыть дверь. Я не знала, что это за странная система, но постепенно начинала к ней привыкать.

Когда я вышла на улицу, то ощутила острую боль где-то в районе груди. Она пронзила меня в самое сердце словно острые молниеносные стрелы, выпущенные из лука. Я начинала осознавать, что потеряла абсолютно все. У меня не было ни квартиры, ни семьи, ни друзей, ни работы.

Мои глаза наполнились слезами, но я не могла плакать. Если бы я разревелась, то совершенно точно не сумела бы выработать план действий. Я должна была сохранять спокойствие, как бы тяжело мне ни было. Я в очередной раз замерла на месте и сделала глубокий вдох. Вокруг меня разворачивалась самая настоящая катастрофа, однако я не могла в полной мере осознать ее масштабы. Я лишь догадывалась о том, в каком страшном положении оказалась. Я ненавидела всех: себя, Камиллу, Бернара. Казалось, мир решил испытать меня на прочность. А впрочем, дело было не в мире, а во мне. Я сама обрекла себя на верную погибель. Я никогда не смогу выжить там, где мне было не суждено родиться. С тех пор как я оказалась в другом времени, я успела многажды пожалеть о том, что согласилась на безумную авантюру, предложенную Камиллой.

Я делала глубокие вдохи и выдохи, стараясь успокоить свой бушующий разум. Париж был залит ярким весенним солнцем, но оно меня совершенно не радовало. Впервые в жизни я не узнавала свой родной город. Он по-прежнему был прекрасен, мистичен и романтичен, но в нем не было той теплоты, к которой я привыкла.

Внезапно поднялся ветер. Мне стало холодно, и я засунула руки в карманы вельветовой куртки, которая, наверняка, вышла из моды, как вдруг обнаружила в одном из карманов сложенную вчетверо бумажку. В этот самый момент в моей памяти всплыло воспоминание о том, как Камилла, будучи у меня дома и рассказывая, что они с Бернаром совершили путешествие во времени, дала мне адрес своих родителей – на случай, если что-то пойдет не так. Я развернула бумажку, в которой было написано: дом тринадцать, улица Эколь, Месье и Мадам Дюбуа. Это буквально в нескольких шагах от меня. Мне стало немного легче. Я направилась в сторону дома тринадцать, который, наверняка, успел измениться.

Справа от двери подъезда, где должны были проживать родители Бернара и Камиллы, располагались длинные клавиши с именами жильцов. Я нашла нужную мне фамилию и нажала на клавишу.

– Да, – раздался уверенный женский голос.

Я снова была в замешательстве. Камилла осталась в шестидесятых. Это значило, что у нее не было возможности предупредить родителей обо мне. Оставалось надеяться, что Бернар успел вернуться домой и рассказать родителям, как во время своего путешествия он встретил прекрасную девушку, с которой бы хотел провести остаток дней.

– Здравствуйте, – растерянно произнесла я.

Возникла пауза. Должно быть, я говорила с матерью Бернара. Как я должна была ей представиться? Знает ли она, что больше никогда не увидит Камиллу? Как она отнесется к тому, что ради ее сына я практически пожертвовала собственной жизнью?

– Я могу вам помочь? – спросила меня мать Бернара.

В ее нежном, мелодичном голосе я услышала искреннюю озабоченность. Видимо, она была очень доброй женщиной и была готова помогать всем, кто встречался на ее пути.

– Я…, – неуверенно начала я, перебирая в голове все возможные фразы, которые я могла сказать матери Бернара. – Я подруга вашего сына! – наконец, выдала я.

– Подруга? – удивленно переспросила меня мама Бернара.

Представляю, насколько она была изумлена. Бернар говорил, что не знакомил ни одну из своих подруг с родителями. А вот мне пришлось явиться к гости к его матери без него.

– Меня зовут Вивьен, – отчаянно произнесла я. – Я из…, – я снова запнулась, не зная, как сообщить матери Бернара, что я прибыла из другого времени.

В этот момент мать Бернара издала довольно странный звук, явно выражающий изумление с легкой примесью радости.

– Проходи, – любезно произнесла она. – Поднимайся на второй этаж. Первая дверь справа.

Раздался гудок. Я дернула за ручку и дверь открылась. Я поднялась на второй этаж. Мать Бернара ждала меня на пороге. Она была одета в джинсы и белую рубашку. На вид ей было лет шестьдесят. Ее волосы были аккуратно уложены, губы – слегка подкрашены помадой бежевого оттенка, а глаза излучали непередаваемый блеск, от которого мне сразу стало тепло. Она была похожа на добрую фею, ей лишь не хватало волшебной палочки, которая могла бы исполнить любое мое желание.

– Здравствуйте, Вивьен, – официально поприветствовала меня мама Бернара. – Меня зовут Ивонн.

Я вошла в квартиру, в которой когда-то жил Бернар. Коридор был обставлен странной мебелью. Прямо у входа висело огромное зеркало, в котором я увидела совершенно незнакомую мне женщину: испуганную, потерянную, напрочь лишенную жизненной энергии. Казалось, в моей внешности ничего изменилось. Однако я никогда не видела в своих глазах такого жуткого страха.

Ивонн помогла мне снять куртку. Она смотрела на меня с таким нетерпением и отчаянием – словно над моей головой светился нимб. Мне было крайне трудно двигаться – все мое тело пронизывала жутчайшая, невыносимая дрожь. Я надеялась, что как только перешагну через порог дома Бернара, он тут же выбежит мне навстречу. Но этого не случилось. Мне было не по себе. Я чувствовала, как маленькое зерно волнения, зародившееся где-то внутри меня, постепенно превращается в огромное дерево. Я старалась казаться спокойной, но у меня это получалось не очень убедительно. Ивонн тоже волновалась, но, в отличие от меня, умела держать себя в руках. Она выглядела так спокойно, что мне хотелось прижаться к ней и позаимствовать у нее хотя бы немного умиротворяющей энергии.

– Проходи на кухню, – сказала Ивонн абсолютно спокойным тоном.

Кухня располагалась в конце коридора. Я села за стол и внимательно осмотрелась по сторонам. У меня было такое чувство, что я попала в голливудский фильм. Здесь все было такое модное, красивое и блестящее, что мне просто на верилось, что в этой квартире живут обычные люди.