– Ладно… Ладно. Почему же всё так не складно? – обратился Фредди к канарейке, снимая её вечером с козырька, но птичка щебетала о чём-то своём, не заботясь о проблемах чудаковатого человека. Так и не дождавшись вразумительного ответа от птицы, Фредди отправился в дом.
– Фред! Старый ты Ностра-как-его-там-дамус! – Гарри орал во всю силу своих старческих продымленных лёгких и очень настойчиво барабанил в дверь. – Вылезай из-под того хлама, что ты зовёшь своим одеялом, и открой мне, наконец!
Надежда хозяина дома на то, что буян уйдет не дождавшись ответа, таяла с каждым последующим ударом в ни в чём неповинную дверь. Фредди тяжело поднялся из кресла и побрёл отворять.
– Пожар? – уныло осведомился он, приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы можно было просунуть нос.
– Какой там! – Гарри бесцеремонно распахнул дверь, схватил друга за руку и выволок наружу.
«Дежа вю, – подумалось старику, и он помотал головой в надежде избавиться от видения, – или я все еще сплю».
Его соседи стояли в центре улицы, окружив Джимми, переминаясь с ноги на ногу, покрякивая, покашливая, ожидая. Фред украдкой ущипнул себя за руку, но представшая перед ним картина не исчезла. Все смотрели то на мальчика, то на небо, пока взгляды не остановились окончательно на безоблачной безбрежной синеве. Стало очень-очень тихо. И только солнце ласково одаривало людей последними лучами уходящего дня. Прошел час. Кто-то играл в карты, сидя на тротуаре, другие читали книги, третьи просто слонялись взад и вперёд, но никто так и не заговорил. Даже дама непомерно внушительного и убийственно грозного вида не проронила ни слова. Она лишь взглянула на часы – шесть сорок пять, раздражённо ударила зонтом о свою ладонь, затем недвусмысленно ткнула им в сторону Фредди и направилась домой.
Последовав её примеру, все начали расходиться.
– Спасибо тебе, сынок, – Фредди погладил Джимми по голове. – Ты верил до конца. Видимо, это действительно глупо. Но кто сказал, что вера всегда рациональна и умна?
Джимми опустил голову.
– Пойдём. Я угощу тебя чаем.
– Ромашковым?
– Ромашковым.
Вечером следующего дня Фредди увидел мальчика, сидящего на тротуаре неподалеку от его дома.
– Ты что здесь делаешь, парень?
– Я решил подождать его здесь.
– Джимми…
– Сейчас только без пяти пять. Ещё есть время. Он просто опаздывает, как всегда, – мальчик с надеждой посмотрел наверх.
Небо оставалось чистым и дерзко синим.
Прошёл день, два, неделя привычным размеренным ходом ползла к концу. А Джимми всё приходил в назначенный час, садился на тротуар и ждал. Другие мальчишки дразнили его, проезжая мимо на велосипедах, а жители Обычной улицы старались не встречаться с ним взглядом и обходили стороной, пока в один из вечеров к Джимми не подсел-таки Фредди.
– Вот, держи, – он бережно протянул мальчику чашку с душистым чаем.
– Когда пью этот чай, представляю, как гуляю по поляне, сплошь усеянной ромашками!
– Почему бы и нет, – Фредди отхлебнул из своей кружки и прикрыл глаза. Ароматом ромашкового чая наполнились воспоминания: вот он, уютный родной дом, вот отец, мастерящий что-то на крыльце, мать возится с цветами, мурлыча под нос привязавшуюся мелодию, а вот и поляна… белая-белая…
– Спасибо, мистер…
– За чай? Да не за что. Иду я себе, вижу, ты здесь, как бельмо на глазу торчишь, дай думаю, хоть угощу бедолагу, чем бог послал.
Джимми улыбнулся: все понял этот чудаковатый старик, просто не показывает вида, что и он ждал все это время. И до сих пор ждёт.
– Тебе спасибо… Послушай, сынок, в нашем мире действительно много чудес: маленьких, как улыбка солнечного луча, и больших, как твое сердце, и все приятное, что происходит с нами время от времени, просто надо научиться это видеть.
И старик повел мальчика к своему дому. У крыльца ютились два кресла: одно большое, другое поменьше.
Во все последующие вечера в руках Фредди и Джимми дымились кружки с чудесным напоминанием о ромашковой поляне: и после экскурсии по звёздному небу сквозь торчащий из красной крыши телескоп, и после словно невзначай подаренного галстука-бабочки, и во время неторопливых бесед о жизни, о людях, о чудесах. О тех, что побольше, и тех, что поменьше, однако идеального размера, чтобы уместиться в подаренную красивую банку из цветного стекла с надписью: «Для чудес».
На смену беззаботному, сверкающей рыбешкой плещущемуся в озерцах и речушках июлю, пришел теплый, укутанный пледом из чуть желтеющих листьев, тягучий и пряный медовый август.
– Умерли… – опустившись на колени перед клумбой, мама Джимми провела руками по засохшим цветам, – но вы не должны были умирать…
Услышав расстроенный голос матери, Джимми подошёл ближе, чтобы утешить, хоть и не знал как.
– Они не должны были умирать! Не должны! – женщина с остервенением стала вырывать засохшие цветы, ощутив руку сына на своём плече.
Испугавшись, Джимми отстранился, и мать взглянула на него, словно очнувшись от внезапного кошмара, но увидев на сыне подаренную Фредди галстук-бабочку, она разозлилась ещё больше.