Как живые: Двуногие змеи, акулы-зомби и другие исчезнувшие животные

Рис. 6.1. Плитка со скелетом аспидоринха в окружении нескольких скелетов фолидофоров и других рыб; Knorr G. W. Lapides, ex celeberrimorum virorum fententia diluvii universalis testes, quos in ordines ac species distribuit, suis coluribus exprimit, ariq incifos in lucem mittit et alia naturae miranda addit. – Nürnberg: Andreas Bieling, 1755

В 1833 г. по всей науке «щиторыла» описал и придумал ему название Луи Агассис – крупный палеонтолог и ихтиолог своего времени и один из разработчиков метода поиска древних ледниковых отложений, свидетельствовавших о глобальных оледенениях. Ледниковыми валунами он увлекся, когда работал в Университете Невшателя среди гор Юры (собранные им образцы хранятся в Эдинбургском университете, а надгробием стала глыба из ледниковой морены глетчера Аар). Но прежде Агассис учился в университетах Германии, стажировался в научных центрах Франции и Англии, а наиболее успешную часть научной карьеры сделал в Гарварде, где создал всемирно известный теперь Музей сравнительной анатомии. На шестом десятке лет Агассис решил, что размеренная университетская жизнь ведет к болезням, и предпринял несколько многомесячных путешествий в Саргассово море, Магелланов пролив и почти неизученную Бразилию, интересуясь в первую очередь современной ихтиофауной. Лучшей биографией ученого, наверное, стал двухтомник, заботливо собранный и изданный его вдовой Элизабет Кэри Агассис. В него она включила и письма ученого, адресованные таким выдающимся умам XIX в., как Жорж Кювье, Александр фон Гумбольдт, Чарльз Лайель, Адам Седжвик, а также полученные от них^[7].

Агассис считал, что аспидоринх, покрытый мощной чешуей, и древние ганоиды в целом обладали смесью рыбьих и рептильных признаков, характерных для ранних геологических эпох. Одним из имен, которым он позднее нарек это существо, не случайно стало «завропсис» (Sauropsis, от греч. σαυρα – «ящерица» и όψη – «облик»). Отдельные его черты затем стали свойственными лишь определенным группам и никогда не воссоединились вновь. Несмотря на свои заявления, сторонником эволюционной теории в изложении Дарвина – Уоллеса Агассис не был и считал дарвиновское учение опасным, даже фатальным для развития естественной истории. Все систематические единицы от видов до типов он полагал реальными именно постольку, поскольку они созданы божественным разумом как категории его мысли. «Более пятисот видов ископаемых рыб, которые мне известны, говорят мне, что виды не переходят незаметно один в другой, но что они появляются и исчезают, вне прямого родства со своими предшественниками; поэтому я считаю, что никто всерьез не станет воображать, что многочисленные циклоиды и ктеноиды (две ранее выделявшихся по типу чешуи группы костистых рыб. – Прим. авт.), которые почти все являются современниками друг другу, произошли от плакоидов (хрящевые. – Прим. авт.) и ганоидов. Также мог бы кто-то утверждать, что млекопитающие и человек вместе с ними произошли напрямую от рыб»^[8], – писал Агассис в первом томе своего самого объемного труда, издававшегося 11 лет и посвященного любимым рыбам.

Конечно, как мы уже видим, разные современные рыбы не происходили друг от друга, но все они имели общих предков. И именно Луи Агассис положил начало описанию переходных форм между ними. Аспидоринховые, например, были непосредственными предшественниками костистых рыб, но, в отличие от них, все еще носили похожую на щитки чешую, связывающую их с ганоидами, подобными каймановым рыбам (рис. 6.2). Не было у них и подвижного сочленения предчелюстной кости с верхнечелюстной, что позволяет настоящим костистым рыбам особенно широко разевать пасть. Наоборот, предчелюстная кость была вытянута в трубочку.

Рис. 6.2. Скелет рыбы аспидоринха (Aspidorhynchus sanzenbacheri), плотно покрытой ганоидными чешуями, передняя кромка хвостовой лопасти укреплена фулькрами, предчелюстная кость вытянута в трубчатое рыло, вид сбоку; длина 1 м; позднеюрская эпоха (157–146 млн лет); Франконский Альб, Германия (Музей юры, Айхштетт)

Вероятно, что в сердце аспидоринха важную роль играл многоклапанный артериальный конус с мощной поперечнополосатой мускулатурой в стенках (миокард). Ведь все ганоиды и даже некоторые продвинутые, но вымершие рыбы обладают тремя и более клапанами в этом органе, перегоняющем кровь в главную артерию. Карманообразные клапаны нужны, чтобы кровоток шел в одном направлении и чтобы снизить давление в тонких жаберных сосудах. У костистых рыб роль главного запирающего устройства и амортизатора перешла к более эластичной и прочной луковице аорты, и от конуса остались лишь один или пара едва заметных венчиков. Кровеносная система ильных рыб и осетровых независимо эволюционировала в том же направлении. К сожалению, известна всего одна ископаемая рыба, у которой можно рассмотреть устройство сердца.

Однако кишечник аспидоринха был лишен спирального клапана – как у настоящих костистых рыб. Не было и межмышечных косточек, из-за которых самых распространенных современных рыб называют костистыми (из-за чего далеко не все любят рыбные блюда, кроме осетрины во всех видах). А раз не имелось дополнительных элементов, придававших телу жесткость без потери упругости, нельзя было отказываться от крепкой (бронебойной) чешуи. Чешуя имела необычное строение. По виду ганоидная – прямоугольной формы, но ганоина либо очень мало, либо нет совсем. Дентина тоже не было, но был тонкослоистый эласмодин и, конечно, клеточная кость, пронизанная коллагеновыми волокнами, которые скрепляли чешуи с кожей и друг с другом. Присутствие клеточной кости – еще одно важное отличие аспидоринхов от большинства костистых рыб.

Итак, в мезозойскую эру океан принадлежал акулам и ганоидам, в том числе аспидоринхам.

Можно сказать, что изучающим их палеоихтиологам несказанно повезло: остатки этих рыб попали во все примечательные лагерштетты, формировавшиеся во времена, когда существовала группа, – со среднеюрской по палеоценовую эпоху (168–56 млн лет назад). Среди этих отложений особо выделяются верхнеюрский Зольнхофен на юге Франконского Альба и верхнемеловые Крато на северо-востоке Бразилии, Кем-Кем в Марокко и Хакель в Ливане. В Бразилии таких красивых, переливающихся перламутром рыб добывают на продажу. И вечерняя авенида Атлантика в Рио-де-Жанейро напоминает ювелирный магазин, где неожиданно разгрузился рыболовный сейнер: окаменевшие меловые рыбы, незатейливые чучела пираний и множество самоцветов. (Но остерегайтесь подделок, причем не только полудрагоценных: фоссилии там тоже мастерски умеют имитировать.)

Поэтому и сведений о строении и жизни необычных рыб накопилось немало. Из распределения находок следует, что аспидоринховые населяли в основном нарождавшийся между Северной Америкой и Европой Атлантический океан и западную часть океана Тетис, отделявшую Европу и Азию от Африки и Индии.

Аспидоринх – достаточно крупный, более метра длиной хищник. Вытянутое рыло, в два ряда усаженное острейшими, но прочными коническими зубами, – это первое, что бросается в глаза, когда смотришь на его скелет (см. рис. 6.2). Внутренний ряд покрывал нёбо. Разновеликие зубы сидели даже на предзубной кости, чего нет у костистых рыб. Нижняя челюсть укорочена по сравнению с верхней: подобная форма рыла усиливала эффект вакуумной помпы при резком раскрытии пасти. О том, что это был свирепый хищник, свидетельствуют не только зубы. Обтекаемость туловищу придавали плотно его облекающие и выложенные шевроном ромбические пластинки. А покрывающие их тонкие волнистые ребра и бороздки, направленные вдоль оси тела, уменьшали лобовое сопротивление водной массы. (Так что эти скелетные элементы служили далеко не только для защиты.) Чешуи стыковались подвижными шарнирными креплениями. На черепе выделялись крупные глазницы, сдвинутые к рылу, так что зрение рыбы было острым и почти бинокулярным: так проще фокусироваться на вожделенной добыче.

Уподобившийся стреле аспидоринх с крупными грудными плавниками, спинным, противопоставленным анальному, и резко раздвоенной хвостовой лопастью более всего походил на современную барракуду, которой профессиональные дайверы остерегаются не меньше акулы (рис. 6.3). Сам хвостовой плавник гомоцеркальный (от греч. οµοιοζ – «равный» и κερκοζ – «хвост»), с почти равновеликими симметричными лопастями. Скелет хвоста – со слитными невральными дугами – у аспидоринха, кстати, почти такой же, как у быстро плавающих костистых рыб. Форма плавниковой лопасти косвенно указывает на присутствие плавательного пузыря, который не развился у ганоидов с асимметричным хвостовым плавником. Этот отросток кишечника облегчает вес, поэтому эпицеркальный плавник – с удлиненной верхней лопастью, способствующей созданию подъемной силы, – становится не нужен. Его место занимает гомоцеркальный, колебания которого обеспечивают движение вперед. Для усиления колебаний как раз и требуется крепкая основа – слитный хвостовой скелет и жесткая передняя кромка лопасти. У аспидоринхов, в отличие от костистых рыб, переднюю кромку укрепляли удлиненные костные элементы – фулькры, которые, сцепившись крючковатыми вершинками, сидели вплотную друг к другу под острым углом к кромке.

Рис. 6.3. Скелет барракуды (Sphyraena bolcensis), вид сбоку; длина 30 см; эоценовая эпоха (50 млн лет); Монте-Болька, Италия (EU)

В окаменевших кишках и копролитах аспидоринха обнаружены скелеты разных рыб (до 10 см длиной, иногда хвост последней трапезы торчал из пасти). В основном это были первые тарпоны – анеталионы (Anaethalion) и древние костистые – фолидофоры (Pholidophorus). Подобно многим засадным хищникам, аспидоринх заглатывал жертву с головы.

Легко можно вообразить такую картину: у поверхности воды, там, где мелководье резко обрывалось в глубину, стая аспидоринхов недвижно зависла, устремив взгляды в сторону берега. Оттуда быстро надвигались буруны, над которыми то и дело поблескивали бока мелких рыбок. Их гнала стая летучих существ с перепончатыми крыльями, кривозубой пастью и длинным хвостом, оканчивающимся ромбиком. Стая быстро шла на бреющем полете над самым зеркалом лагуны. Аспидоринх почти с места выскочил из своей засады и… вместо рыбки, на которую он нацелился, впился в крыло преследователя, который успел схватить ее мгновением раньше. Не имея возможности проглотить слишком большую и рвавшуюся на волю добычу и не в состоянии разжать зубы, аспидоринх крутился на месте. Но все его усилия были тщетны: зубы прочно застряли в вязких волокнах перепонки. Рыба вместе с нежданной тяжелой ношей, задыхаясь, ушла на дно, где попала в илистую бескислородную ловушку и навсегда замерла в ней. «И сия пучина поглотила ея в один момент. В общем, все умерли…»

Рис. 6.4. Скелет птерозавра рамфоринха (Rhamphorhynchus muensteri) с размахом крыльев 0,9 м, погибшего в зубах аспидоринха (Aspidorhynchus acutirostris); позднеюрская эпоха (152–150 млн лет); Зольнхофен, Франконский Альб, Германия; снимок в ультрафиолетовом диапазоне (H. Tishlinger, Центр динозавров Вайоминга)

Слишком надуманно? Ничуть! В дельте Волги сомы – тоже засадные хищники – именно так поджидают в омутах добычу, которая может выпасть из клюва слишком неосторожного и жадного баклана из налетевшей на рыбу стаи. По ошибке могут цапнуть и самого баклана… (Можно еще вспомнить щуку, утащившую на дно скопу, но эта история проходит по разряду рыбацких апокрифов времен писателя-рыбака Леонида Сабанеева: плывущую птицу утопить щука может, но летящую – вряд ли)

А главное, в Зольнхофене найдено несколько плиток, где аспидоринх (Aspidorhynchus acutirostris) и птерозавр (Rhamphorhynchus muensteri) оказались рядом. И на одной из них – та самая рыба, которая упокоилась вместе с небольшим летающим ящером рамфоринхом в зубах, а в глотке рамфоринха застряла маленькая рыбка (рис. 6.4). Чтобы убедиться в неслучайности совпадения (например, из-за наложения скелетов в процессе захоронения), на образец направили пучок ультрафиолетового света, который усиливает контраст между флюоресцирующим фосфатным скелетом и темной вмещающей известковой породой. Левый летательный палец ящера действительно крепко зажат в челюстях рыбы. Поскольку пасть аспидоринха широко не раскрывалась, проглотить рамфоринха он не мог. Даже полуметровым рыбинам трудно было справляться с добычей свыше 5 см в поперечнике – фолидофоры такой величины тоже застревали в горле, оставив хвост наружи. О последних усилиях аспидоринха избавиться от нежеланной добычи можно судить по тому, что птерозавровая кость, зажатая в зубах, оказалась сломана.

Глава 7
Всамделишная рыба-кит. Лидсихт

Чтобы стать китом, нужно много есть. А поскольку погоня за ускользающей добычей – процесс весьма энергозатратный, в какой-то момент эволюции крупным животным приходится переходить с индивидуального питания (т. е. питания отдельными индивидами) на общепит – пищу мелкую, но обильную. Так случилось в истории китов, превратившихся из стремительных зубатых хищников в неспешные усатые ковши для отцеживания планктона. Но киты были далеко не первыми.

Тот же путь (и размерный порог в 1 м) 520–480 млн лет назад преодолели крупнейшие хищники кембрийских морей – глазастые, с огромными шипастыми хватательными конечностями аномалокаридиды (Anomalocaridida). Правда, у них «китовый ус» оказался не во рту, а снаружи (где усам и положено быть): шипы на предротовых конечностях преобразовались в тонкое сито. Акулы в течение палеогенового периода проделывали этот «фокус» неоднократно: большеротые, гигантские и, конечно, китовые. Последние достигли длины 18 м. И не будем забывать о скатах – гигантских мантах, тоже планктоноядных рыбах. Первыми среди хрящевых на этом поприще преуспели акулы, внешне совершенно уподобившиеся мантам. Aquilolamna (от лат. aquila – «орел» и lamna – «акула»), пока что единственный известный представитель вымершего семейства Aquilolamnidae, парила в океане на метровых в размахе плавниках около 90 млн лет назад (позднемеловая эпоха). Скорее всего, это существо являлось родственником сельдевых акул. Усатые киты, пусть и превзошли размерами хрящевых рыб, сделали это позже – в олигоценовую и миоценовую эпохи (35–5 млн лет назад). Гиганты, подобные синему киту (длина 33,5 м), вероятно, появились в холодном четвертичном периоде. В самом конце девонского периода (372–359 млн лет назад) существовала 2,5-метровая артродира титанихт (Titanichthys). В отличие от своих хищных родственников, таких как дунклеостей, она была совсем беззубой и со сравнительно тонкими челюстями, но детали цедильного аппарата у нее пока не выявлены.

И получается, что первыми «китами» среди позвоночных стали костные рыбы, но особой группы – пахикормные (Pachycormiformes, от греч. παχυζ – «толстый» и κορµοζ – «весло»), населявшие раннеюрские – позднемеловые моря (180–66 млн лет назад). Они тоже сначала превратились в крупных активных хищников 2–3-метровой длины, но затем им пришлось перевоплощаться в «китов» (рис. 7.1). Получилась самая большая костная рыба за всю историю этой группы – лидсихт загадочный (Leedsichthys problematicus). Хотя остатки рыбы найдены в Англии, ее имя к известному городу Лидс отношения не имеет.

Назвали ископаемое в честь первооткрывателя – палеонтолога-любителя и джентльмена-фермера (дворянина, занимающегося сельским хозяйством) Альфреда Николсона Лидса. В 1887 г. он обнаружил необычные окаменелости в оксфордской глине возрастом около 165 млн лет (среднеюрская эпоха) в графстве Кембридж. Глина разрабатывалась для изготовления кирпича и черепицы, но в ямы спускались и коллекционеры в поисках окаменелостей. Чтобы аккуратно, косточка за косточкой их извлечь, в ход шел широкий кухонный нож. Первая коллекция, собранная Альфредом Лидсом и его старшим братом Чарльзом в 1867–1890 гг., оптом была приобретена Британским музеем естественной истории. Весила коллекция 5000 кг и послужила основой для 80 научных публикаций. В нее входила и похожая на две вязанки хвороста хвостовая лопасть лидсихта (2,75 м высотой), старательно смонтированная из сотен фрагментов (рис. 7.2). Среди описанных из собрания братьев выдающихся находок достаточно назвать хотя бы самого глазастого рыбоящера (Ophthalmosaurus), полностью сохранившиеся с естественным расположением всех костей ласты плезиозавров и ихтиозавров, кольца дыхательной трахеи морского крокодила и выборку разновозрастных плезиозавров, видимо, представлявших единую популяцию (Cryptoclidus). Зарисовки и фотографии этих находок до сих пор служат наглядными иллюстрациями в учебниках и сводках по палеонтологии. Сам Лидс в соавторы никогда не навязывался: он испытывал интерес только к поиску новых диковин.

Рис. 7.1. Скелет пахикорма (Pachycormus) с серповидными грудными плавниками (невральные дуги окостенели, тела позвонков – нет, и поэтому на их месте образовалось продольное зияние), вид сбоку; длина 0,4 м; раннеюрская эпоха (182–175 млн лет); земля Баден-Вюртемберг, Германия (Зенкенбергский музей, Франкфурт-на-Майне)

Название рыбе придумал Артур Смит Вудворд из того самого музея, куда попала коллекция Лидсов. Даже опытного палеоихтиолога весьма озадачили полутораметровые жаберные дуги (с частыми тычинками) и плавниковые лучи, кроме которых почти ничего, принадлежавшего той же рыбе, найдено не было. К сожалению, вне научных кругов имя сэра Смит Вудворда в основном известно благодаря пилтдаунской афере – фрагментам черепа «самого первого англичанина»^[9] (так сказано в посмертной книге ученого). Они оказались сфабрикованы из подпиленных и окрашенных останков средневековых людей, челюсти и зуба современного орангутана. Из причастных к «открытию» светил того времени – коллекционера Чарльза Доусона, иезуита-эволюциониста Пьера Тейяра де Шардена, писателя Артура Конан Дойла, антрополога Элиота Смита, самого Смита Вудворда и других – в авторстве можно было подозревать каждого. Если же использовать метод дедукции, разработанный Конан Дойлом, то большинство улик указывает на Чарльза Доусона. Он имел доступ к богатейшим коллекциям Британского музея, создал более 30 других фальшивок и за несколько лет до «открытия» обещал всем великую находку…

Рис. 7.2. Реконструкция хвостовой лопасти лидсихта (Leedsichthys problematicus), состоящей из множества плавниковых лучей, вид сбоку; высота 2,75 м; среднеюрская эпоха (165 млн лет); графство Кембридж, Англия (Музей естественной истории, Лондон)

Вклад Смита Вудворда в науку все равно перевешивает его чрезмерно смелые суждения о человеке из Пилтдауна. Только научных статей и книг он опубликовал более 650 (на всякий случай: о компьютерах и принтерах тогда никто и не мечтал). В основном, конечно, он писал об ископаемых рыбах и бесчелюстных всех геологических возрастов и со всего мира: от России и Эстонии до Бразилии и Аргентины (везде побывал лично), а также Ливана (где при его участии был открыт верхнемеловой лагерштетт Хаджула). Но всерьез Смит Вудворд интересовался и плейстоценовыми сайгаками с реки Темзы, и меловыми птерозаврами Бразилии (одна из первых работ о лагерштетте Крато), и происхождением ихтиозавров, и зарождением жизни на Земле, и много еще чем.

Лидсихта он отнес к костным ганоидам и прикинул длину рыбы: примерно 9 м. Другие исследователи того времени не исключали, что это вообще стегозавр. (Отдельные фрагменты принимали за остатки ихтиозавров, птеродактилей, змей, гигантских водорослей или древесных стволов, поскольку на срезе огромные кости с гаверсовыми каналами напоминали спил древесины с сосудистой системой.) Динозавровую природу остатков опроверг «ветеран костяных войн» Отниел Чарльз Марш, но прихватил часть имевшегося материала за океан – в Йельский университет. Хотя костей рыбы в последующие годы прибавилось, в основном стараниями Лидса, почти все они уходили в частные руки и расплывались по всему свету. Лишь в начале этого века палеонтологи решили наконец добыть ископаемые остатки лидсихта, чтобы понять, как он устроен. Для этого они при поддержке десятков добровольцев (и одного экскаватора) снесли 20-метровый борт глиняной ямы недалеко от города Питерборо – в тех же местах, где задолго до них разыскивал окаменелости Лидс. На столь титаническое усилие и последующую расчистку найденных остатков на участке площадью 72 м² ушло 443 дня. В итоге удалось извлечь 2300 костей от 8-метрового скелета, в том числе оба практически целых грудных плавника неимоверной длины – 1,36 м каждый.

Грандиозная во всех смыслах находка позволила установить, что лидсихт и вправду был первым «усатым китом» среди позвоночных, т. е. плавающим гигантом-фильтратором. Понятно, что для передвижения ему требовался мощный и широкий серповидный хвостовой плавник. Лопасти состояли из множества длинных, плотно уложенных плавниковых лучей, усиленных по передней кромке фулькрами, и в препарированном виде напоминали фигурную бамбуковую занавеску. А вот серповидные грудные плавники такой же конструкции из-за их размеров животному повернуть было сложно, и они служили единым несущим крылом. Уцелела у экземпляра из Питерборо и часть спинного плавника – подобного тому, что имелся у всех более мелких и потому лучше сохранившихся пахикормных родственников. Двигалась рыба медленно и плавно.

Процеживание больших объемов воды при отсутствии китового уса – роговых (кератиновых) выростов нёба – осуществлялось жабрами. Поэтому жаберные дуги и были по переднему краю покрыты, словно частоколом, жаберными тычинками – длинными костяными выростами, на которые обратил внимание Смит Вудворд. Изначальное предназначение этих подвижных элементов – предохранять нежные жаберные лепестки от повреждений. Но, как мы видим, у некоторых рыб жаберные тычинки стали важной частью цедильного аппарата. У лидсихта они превышали в длину 10 см, и каждая несла продольный желобок, вдоль которого протягивалась пара зубчатых гребней. Вся эта конструкция служила мелкоячеистым ситом, очень похожим на то, которым пользуется гигантская акула. Судя по длине поджаберных и рожковидно-жаберных (спинных и брюшных) костяных члеников жаберной дуги, ширина глотки с цедильным аппаратом достигала 1,1 м, а высота – 1,5 м.

Зубов в пасти за ненадобностью не было. Округлая голова немного походила на черепашью. Широко разевать рот помогала укрупненная лопатовидная гиомандибула, сочлененная со слуховой областью черепа. Выдвижение этого широкого и длинного рычага вперед заставляло нижнюю челюсть уходить далеко вниз, а рот и глотка при этом широко распахивались. Обильная пища переваривалась в кишечнике со спиральным клапаном (он, правда, тоже виден лишь у некоторых мелких пахикормных). Глотать мелкую пищу было, кроме того, безопаснее. Случалось, что у хищных предшественников лидсихта – почти метровых пахикормов (Pachycormus) – добыча буквально вставала поперек пищевода, что приводило к смертельному исходу. Так произошло с одной из рыбин, схватившей аммонита с 10-сантиметровой ребристой известковой раковиной: пищеварительный сок лишь чуть-чуть растворил ее внешний слой.

По своему положению пахикормные, наряду с аспидоринховыми, были еще одной ранней группой рыб, близкой к костистым. Однако они избрали путь развития, в ходе которого сначала получились крупные хищники. Уже в начале своей эволюции пахикормные, подобно многим другим рыбам, приобрели облегченный скелет, в чем уподобились акулам и скатам (у которых скелет хрящевой), но не костистым рыбам.

У большинства костистых минерализованная костная ткань, конечно, имеется, но она бесклеточная. Хотя такая кость лишена остеоцитов, она не потеряла возможности перестраиваться по мере необходимости, но при этом, сократившись в объеме, обрела большую прочность (рис. 7.3). Поскольку в ней есть множество коллагеновых волокон, кость не теряет упругости. В итоге тонкие, но по-прежнему прочные кости облегчили вес скелета, чем настоящие костистые рыбы (Euteleostei) и воспользовались. Появившись в позднемеловую эпоху, они быстро обогнали всех прочих рыб и в разнообразии, и в количестве (ныне их насчитывается более 18 000 видов). Единственное, чего лишились эти рыбы, – возможности мобилизовать из костей дополнительные кальций или фосфат. Впрочем, как только минеральная добавка понадобилась в повышенном объеме, остеоциты вернулись у рыб, обладающих активным обменом веществ. И клеточная кость возникла заново у таких «теплокровных», как тунцы и солнечные рыбы, или опахи, а также у проходных форм, например лососевых.

Рис. 7.3. Скелет древних представителей широко распространенных ныне костистых рыб – сельдеобразных (Knightia eocaena, на переднем плане) и окунеобразных («Priscarara» liops); длина найтии 10 см; эоценовая эпоха (50 млн лет); Грин-Ривер, шт. Вайоминг, США (EU)

Исчезновение костного скелета для больших рыб, в отличие от крупноразмерных наземных позвоночных, нуждающихся в прочной опоре, не проблема: водная толща поддерживает тело на плаву. А что рыбам и другим водным позвоночным еще нужно? Однако чем меньше масса тела, особо весомую часть которого составляет именно тяжелый скелет, тем ниже энергетические затраты на ускорение и торможение в водной среде. От этого зависит маневренность – исключительно важная физическая характеристика больших подвижных фильтраторов и хищников. Кроме того, отпадает необходимость направлять на формирование минерального скелета существенную долю энергозатрат, которые тоже росту не способствуют.

Преодолеть размерный барьер в 10 м костным рыбам даже такой облегченный скелет мешал. Максимальные размеры костистых рыб не превышают 4,5–6 м (гигантская арапайма, черный марлин, тихоокеанский голубой тунец и меч-рыба), хрящевые ганоиды бывали и покрупнее – до 9 м (белуга). А вот среди акул и скатов, даже современных, несколько видов вышли за 10-метровый рубеж. Если взять в расчет массу, то разница еще заметнее: 2300 кг обыкновенной луны-рыбы против 34 000 кг китовой акулы, причем луна-рыба – это лежачий, без всяких оговорок, планктон. Поэтому считалось, что слишком больших костных рыб никогда и не существовало. (Рыбацкие байки оставляем за скобками.)

Значительная часть элементов осевого скелета лидсихта и его собратьев всю жизнь оставалась хрящевой – они сумели найти эволюционную лазейку, чтобы обойти, казалось бы, незыблемый физиологический запрет. На это понадобилось примерно 15 млн лет – столько прошло со времени появления пахикормных в ископаемой летописи до того момента, когда в истории отметился лидсихт. Редукция костной ткани у этих рыб особенно хорошо прослеживается на позвонках. Они были целиком костными у мелких (0,27 м длиной) и, видимо, ювенильных хаасихтов (Haasichthys), у более крупных (до 0,75 м) пахикормов окостеневали только невральные дуги, а у преодолевших метровый рубеж (1,3 м) завростомов (Saurostomus) эта часть скелета не сохранялась, поскольку, видимо, целиком стала хрящевой (см. рис. 7.2). Пахикормные, длиной 2 м и более, уже лишились окостенений грудных ребер и отдельных элементов черепа. Исчезли и зубы – острые и крепкие, покрытые энамелоидом, которые использовали рыбоядные пахикормные, внешне напоминавшие тунцов и марлинов. Ромбические костные чешуи, и так очень мелкие (до 4 мм длиной) и без ганоина, были полностью утрачены крупными фильтраторами. Учитывая отсутствие плавательного пузыря, облегчение веса скелета играло для этих рыб особо важную роль.

У лидсихта подобная тенденция достигла своего апогея, и даже на костях плавников и жаберного аппарата компактная ткань почти не формировалась. (Кстати, как у китов.) Зато губчатая ткань благодаря обильным гаверсовым каналам очень быстро могла рассасываться и отлагаться вновь, что необходимо для быстрого роста в начальный период развития. (Вот почему в породе большие кости того же лидсихта обычно уплощались и распадались на мелкие кусочки.) Благодаря такому строению эти рыбы непрерывно, хотя с возрастом все медленнее, росли, достигая внушительных размеров – 8–16,5 м – за 19–40 лет. На первом году жизни длина не превышала 1,6 м. Жили они, как видим, достаточно долго. Возраст рыб вычислили по количеству годичных колец на поперечных срезах жаберных тычинок и лепидотрихий (от греч. λεπιζ – «чешуя» и τριχινοζ – «волосяной»), или плавниковых лучей, – тонких и легких, но прочных кожных костей, сформировавшихся из чешуи. Максимальную вероятную длину тела рассчитывали методом масштабирования – исходя из размеров полностью сохранившихся костей и сравнивая эти параметры с размером этих же элементов у экземпляров, длина которых известна. (В данном случае использовались предкрышечная кость – она располагается на черепе в начале жаберной крышки – и гиомандибула с рогоподъязычной костью – элементы челюстной подвески.) Масса 16,5-метровой рыбы могла превышать 40 т.

Лидсихт обитал в небольшом морском бассейне, занимавшем акваторию современного Северного моря и прилегающие территории Западной Европы. Не исключено, что на северо-западе Франции, в облюбованных коллекционерами среднеюрских местонахождениях Нормандии, его остатки нашли даже раньше, чем в Англии. В одном из последних своих произведений, «Бувар и Пекюше», Гюстав Флобер повествовал о двух друзьях-пенсионерах, занявшихся там поиском окаменелостей и нашедших остов гигантской рыбы. А это посмертная публикация 1884 г.! И что с того, что рыба Бувара и Пекюше оказалась корабельной мачтой? Раз они (или автор) пришли к такому выводу, значит, подобные окаменелости уже тогда находили… Позднее их описал и Смит Вудворд. Кроме этого региона, кости лидсихта были обнаружены только в Чили, т. е. на древнем дне Тихого океана и на противоположной стороне Земли. Не указывает ли такое распределение окаменелостей на то, что лидсихты совершали дальние миграции, подобно усатым китам, в поисках сезонных скоплений планктона?

Путь из узкого северного Атлантического океана к юго-западному побережью Южной Америки лежал через пролив, разделявший оба американских континента, и дальше – в прибрежных водах, богатых планктоном. Как и в наши дни, подъем глубинных океанских течений – апвеллинг – вносил фосфаты в освещенную область океана, где на этом естественном удобрении плодились одноклеточные водоросли. Их поедали раковинные амебы и рачки, которые сами становились пищей для больших фильтраторов. То и дело на поверхности моря вздымались гладкие горбатые спины и высокие плавники и раздавалось уханье. Это лидсихты разевали свои огромные пасти, куда с шумом устремлялась вода и все ее живое содержимое, вплоть до мелкой рыбы.