Исповедь дивергента. За кулисами большой политики и большого спорта

Немцов договаривается с Ралифом Сафиным, вице-президентом «Лукойла» и папой певицы Алсу, который в то же время баллотируется на пост Президента Башкортостана, о поддержке и спонсорском участии в размере условно 300 000$. Все, что требуется от меня, это приехать к Ралифу и договориться о конкретных формах сотрудничества, что тоже непросто, так как впрямую его поддержать на выборах в республике мы не сможем. Его соперник – действующий глава республики Муртаза Рахимов, конечно, будет на выборах в Думу тащить «Единую Россию», однако по просьбе Чубайса согласился на нейтралитет по отношению к СПС, что на выборах в «национально-феодальных» республиках является критично необходимым условием самой возможности проведения кампании. Так или иначе, деньги нашел Немцов, и он, по идее, должен ими распоряжаться и решить вопрос распределения между республиканской и федеральной частью кампании. Однако он спросил меня, сколько мне из этих денег необходимо на башкирскую кампанию, а сколько он может потратить из них на федеральную.

Третья. День рождения Немцова в одном из московских ресторанов. Кажется, 2002 год. Весь политический и бизнес-бомонд здесь. Никто не сидит за столами, большое пространство, фуршет, и только в уголочке, за занавесочкой, отдельный кабинет, где периодически именинник уединяется с кем-то из VIP-гостей для приватных переговоров. Я раньше тоже всегда использовал свои дни рождения как повод пообщаться и решить вопросы с людьми, которых сложно уговорить встретиться в другое время.

При этом гости в общем зале общаются между собой легко и непринужденно, охрана сидит и общается между собой в предбаннике на выходе из ресторации. Ко мне подходит познакомиться олигарх Блаватник, протягивает руку: «Здравствуйте, я – Блаватник, предприниматель, а вы чем занимаетесь?» Кудрин мирно беседует со своим альтер-эго в правительстве Германом Грефом, рядом Новодворская рассказывает Чубайсу политический анекдот, а тогдашняя молодая жена Бориса Надеждина горячо агитирует депутатов за необходимость легализации марихуаны. Я киваю, обещаю внести закон.

Черной молнии подобен, промелькнул Владислав Сурков и, быстро поручкавшись со всеми, скрылся с именинником за перегородкой на целых полчаса. Здесь Авен, Фридман, Потанин, Вексельберг, Прохоров, Алекперов, Дерипаска. Так как на совещания у Президента по вопросам экономики и на бюро РСПП меня не приглашали, то это был единственный раз в жизни, когда я видел столько олигархов в одном месте одновременно, а Ходорковского – в первый и пока что последний раз. Все самые богатые и могущественные люди России собрались на дне рождения человека, впервые купившего свою собственную квартиру в Москве только спустя три года после того, как ушел со всех постов.

Конечно, Немцов был политиком от бога, настоящим лидером, вожаком. Проявлялось это во всем, иногда даже в весьма неожиданных обстоятельствах и мелочах, к которым он был особо внимателен. Я часто вспоминаю, как Немцов вдруг предложил мне слетать в Питер на благотворительный акустический концерт Элтона Джона, который устраивал «Альфа-Банк», кажется, в Павловске или в Пушкине, прямо в парадном дворцовом зале. Немцова пригласил туда его друг Авен. Почему Борис позвал именно меня на свой «плюс один», я до сих пор так и не знаю, просто подошел утром на пленарке и спросил: «Вульф, ты же музыку хорошую любишь? Как к Элтону Джону относишься? Не хочешь вечером смотаться со мной в Питер на его эксклюзивный концерт? У меня как раз билет есть».

Мы прилетели и вместе с сотней приглашенных представителей политической, культурной и бизнес-элиты, разодетой в вечерние платья и смокинги, шли уже по территории комплекса дворцовыми дорожками по направлению к месту концерта, постоянно здороваясь со встреченными знакомыми. Неожиданно Немцов задержался у самого входа, ответив на приветствие проверявшей пригласительные билеты пожилой женщины в униформе. Я-то шел, гордо задрав голову, как бы не замечая ее, молча протянул билет и прошел дальше, а вот Немцов проговорил с ней около трех минут о погоде, работе, зарплате, семье, детях, при этом в его интересе к проблемам простого человека не было ничего напускного, пиаровского, неестественного. Казалось, он был очень искренним. Очевидно, что в лице этой женщины он приобрел очередного сторонника. А для меня, не замечавшего в своем пафосе людей вокруг себя, это было прекрасным политическим и жизненным уроком, который я попытался усвоить.

Конечно, Немцов был отчаянно, безрассудно смелым человеком. В последние годы его жизни, будучи одним из лидеров оппозиции, он это наглядно демонстрировал на уличных митингах и в полицейских автозаках. А будучи обласканным властью респектабельным думским начальником, он умел проявить свою смелость и свое бесстрашие в те редкие моменты, когда это было необходимо. Одной из самых тяжелых, болезненных для самолюбия Немцова историй такого рода стала трагедия «Норд-Оста».

Я хорошо помню вечер, когда это случилось. Нам всем позвонили и попросили приехать во фракцию. В это время захватившие людей в Театральном центре на Дубровке чеченские боевики уже заявили, что в качестве политиков-переговорщиков готовы общаться только с Немцовым, Явлинским и Хакамадой. Чем был продиктован их выбор – сложно теперь предполагать. Возможно, они больше никому из публичных российских политиков не доверяли. Возможно, приняли во внимание их позицию по отношению к войне в Чечне и рассчитывали на какую-то лояльность к их целям. Скорее всего, правду мы никогда не узнаем.

Одно время говорили о том, что в списке возможных переговорщиков бандитами назывались также фамилии директора ФСБ Николая Патрушева, мэра Москвы Лужкова и главы Чеченской Республики Ахмата Кадырова. Однако никто из перечисленной троицы в осажденное здание так и не зашел, якобы по причине того, что террористы планировали их убить и руководство спасательной операцией запретило им туда идти.

Среди тех, кто мужественно принял участие в этих переговорах и благодаря кому были спасены многие жизни заложников, – Асланбек Аслаханов (вот кто мог бы стать прекрасным президентом Чечни!), Руслан Аушев, Анна Политковская, Иосиф Кобзон, Леонид Рошаль, Явлинский, Хакамада. Немцов одним из первых говорил по телефону с главой боевиков по кличке Абубакар, договаривался о том, чтобы отпустили женщин и детей, и готовился зайти в здание одним из первых, вместе с Кобзоном и Хакамадой для дальнейших переговоров, был уже у входа в осажденный Театральный центр, однако дальше вся страна увидела в новостях, как в здание входят, а спустя час с небольшим выходят, в сопровождении части заложников только Кобзон и Хакамада.

Что там произошло на самом деле? Борис очень не любил вспоминать этот эпизод. Особенно его задевало то, что на основании происшедшего его противники обвиняли его в трусости, что для Немцова, храброго и бесстрашного человека, было самым болезненным обвинением. Особенно если оно исходило от оппонентов типа Жириновского, всю жизнь находящегося в «оппозиции его величества», никогда не выходящего из зоны комфорта и, скорее всего, не способного на рискованные мужские поступки.

Как потом сам Немцов рассказывал нам, прямо перед заходом в здание ему кто-то позвонил (Президент?) и категорически запретил заходить, сообщив, что у спецслужб есть информация (откуда?), что боевиками готовится провокация и его планируют физически уничтожить в осажденном здании, чтобы привлечь еще большее внимание мировой общественности к захвату и, соответственно, к чеченским событиям. Поэтому пошли Кобзон и Хакамада вдвоем.

Потом во фракции еще долго гуляла версия (мне, кстати, она не кажется такой уж фантастической, зная цинизм политиков) о том, что наша верховная власть просто побоялась и не захотела делать рекламу и пиар Немцову, а вместе с ним, учитывая еще и Хакамаду, и партии СПС, в случае успеха их переговорной миссии. Два эспеэсовских лидера вместе, разрешившие острую кризисную ситуацию на глазах у всего мира, – такого в Кремле допустить не могли. Так ли это все было на самом деле? В чем был действительный мотив запрета? Был ли звонивший Немцову – Путин, или глава ФСБ, или глава штаба операции Лужков (что вряд ли)? Все эти тайны так и остались догадками, уйдя вместе с Немцовым.

Остается только предполагать, что в этой ситуации вызывало большую озабоченность Немцова – упреки политических оппонентов в трусости, сожаление о невозможности помочь жертвам и спасти людей, ревность к тем, кто оказался героями вместо него, или ощущение утраченных политических возможностей. Скорее всего, всё вместе, ибо в характере Немцова тесно переплетались искренность и амбициозность, великодушие и нарциссизм, мужество и мальчишество…

Гримаса судьбы состоит в том, что те же чеченские исламисты, которые выбрали Немцова в качестве приемлемого для них переговорщика во время трагических событий на Дубровке в 2002 году, убили его в феврале 2015 года у стен Кремля. Для понимания сути этих сложных процессов необходимо вернуться в начало нулевых и понять его отношение к Чечне, чеченцам и всем событиям в этой республике с начала первой чеченской войны и до превращения Рамзана Кадырова в ее единоличного и полновластного «хозяина». Немцов не принял и не поддержал первую чеченскую кампанию, в отличие от своих друзей и единомышленников Гайдара и Чубайса, полагавших, что «в Чечне куется сила новой российской армии».

Немцов не был пацифистом, скорее, он подходил к вопросам войны и мира с рационально-гуманистических позиций. Еще в 2000 году Немцов предлагал перейти полностью на контрактную систему формирования Вооруженных сил, отказаться от призыва и ввести альтернативную службу для отказников, рассекретить непрозрачный военный бюджет и переакцентировать его на модернизацию, перевооружение и разработку высокоточного оружия и многие другие изменения, впоследствии успешно реализованные при Президенте Медведеве непопулярным ныне Министром обороны Сердюковым. В этом контексте он рассматривал и чеченские события, полагая первую чеченскую войну не столько несправедливой, сколько неэффективной.

В отношении же второй чеченской, начавшейся после вторжения боевиков Шамиля Басаева в Дагестан, Немцов высказывался более определенно, считая ее во многом вынужденным ответом. В начале нулевых федеральная власть искала различные точки опоры в мятежной республике, заигрывая с разными политическими силами и кланами, пока не остановилась на фигуре бывшего муфтия Ахмата Кадырова. В этот период в Чечне проводилось много различных форумов и мероприятий, в которых участвовали самые разные люди – от влиятельных московских чеченцев и представителей зарубежной чеченской диаспоры до старейшин уважаемых родов и глав тейпов, раскаявшихся боевиков и умеренных сепаратистов. Крупнейшим из таких мероприятий стал съезд чеченского народа, на котором официальную российскую делегацию возглавлял Борис Немцов, как один из думских руководителей.

На этом съезде Немцов впервые познакомился с Рамзаном Кадыровым, который сидел в самом дальнем углу длинного стола. Он занимал уже какой-то небольшой пост в администрации своего отца. Борис вспоминал о той первой встрече так: «Я обратил внимание на очень молодого парня в спортивном костюме, который практически все время мероприятия, которое шло целый день, просидел молча. В конце начали обсуждать необходимость федеральных субсидий на восстановление Чечни после военных событий. Я сказал, что необходимы конкретные целевые программы и гарантии, или все деньги опять разворуют (что в результате и произошло). На это неожиданно отреагировал весь день молчавший парень в спортивном костюме. Потом уже мне сказали, что это сын Ахмата Кадырова. Коротко, зло и на очень плохом русском языке он сказал вполголоса: “Если денег из Москвы не будет – мы все опять в горы уйдем”».

Немцов рассказывал эту историю часто и не только мне. Думаю, это первое знакомство стало лейтмотивом его сформировавшегося позже резко отрицательного отношения к Рамзану Кадырову и созданной системе власти в современной Чечне, которая в конечном итоге прямо или косвенно убила Бориса.

В этом месте я не могу не сказать о своем отношении к этим страшным февральским событиям 2015 года. Они стали для меня огромной личной трагедией и во многом тем поворотным моментом, который определил мое отношение к современной российской политической системе и к политике вообще. Они спровоцировали мой персональный жизненный кризис и переоценку ценностей и приоритетов.

К сожалению, в последние годы жизни Немцова мы общались с ним значительно меньше, чем в нулевые. За это теперь я корю себя и очень сожалею. Борис выбрал столь логичный для себя путь оппозиционного лидера, бесстрашного и бескомпромиссного. Я встроился в систему и, даже уйдя в 2007 году окончательно с госслужбы, поработав несколько лет топ-менеджером в крупном частном бизнесе, вернулся в орбиту окологосударственных проектов, став вице-президентом Оргкомитета «Сочи-2014».

Взгляды Немцова в этот период сильно радикализировались во многом, как мне кажется, вследствие его личных обид и амбиций. Я думаю, он сильно переживал, хотя никогда и никому об этом не говорил, что главные позиции на политической арене страны заняли его ровесники и даже люди моложе его, как, например, Президент Медведев. Он же, считавшийся наследником Ельцина, новым поколением политиков и явно имевший и все возможности, и все данные для того, чтобы возглавить страну, оказался на обочине политического процесса. А согласиться на роль винтика в системе, как, например, его бывший соратник Кириенко, ему не давали его гордость и честолюбие.

Думаю, в большой степени на позицию Немцова повлияла его очевидно сформировавшаяся личная неприязнь к Путину, а может быть, и банальная зависть по отношению к нему, изначально имевшему куда меньше талантов и оснований претендовать на главный пост.

Я пишу это всё, чтобы быть объективным по отношению к Немцову. Чтобы меня нельзя было упрекнуть в том, что мое к нему личное отношение – огромная любовь, восхищение и уважение – не дает увидеть темные пятна на солнце и объективно проанализировать причины произошедших изменений в его политической карьере. Не мне его судить по многим причинам. Ему хватило мужества, мне – нет. Он, безусловно, был моим кумиром, учителем, тем человеком, благодаря которому мне хотелось заниматься политикой. Как каждый прилежный ученик, я сознательно и подсознательно копировал, «зеркалил» своего учителя, используя его фирменные словечки, интонации, смысловые паузы и акценты, манеру себя вести, начал даже носить в то время его любимые темно-малиновые галстуки с голубой рубашкой…

Его убийство стало для меня убийством политики как таковой. Я считаю, что он был, безусловно, лучшим среди этого племени: таким живым, витальным, искренним… На общем фоне серых, циничных, мелких и злых людей, сделавших ложь своей профессией и своим бизнесом, живущих в постоянной готовности предать себя, свою совесть, семью, друзей за призрачные голоса избирателей, возможность получить либо удержать власть, за химеры политических, геополитических и государственных интересов, идущих, как правило, вразрез с интересами людей и служащих ширмой для удовлетворения болезненных амбиций политических лидеров.

Немцов был одновременно и такой, и не такой. В нем было гораздо больше человеческого: эмпатии, эмоций, ошибок, которые он не боялся совершать, извинений, которые он не боялся приносить. Именно это для меня является показателем силы и масштаба личности человека – умение ошибаться и способность извиняться. На фоне Немцова особенно ничтожными кажутся фигуры заказчиков и исполнителей его убийства.

Одна из самых сильных вещей, которые мне доводилось читать в периодике за последние несколько лет, – это большая статья в «Новой газете», содержащая фрагменты интервью фигурантов «немцовского дела», в которых эти, с позволения сказать, люди, не соболезнуя, не виня себя, гордо рассуждают о своих мотивах убийства Бориса. При прочтении данного опуса просто кровь вскипает в жилах от ужаса и возмущения. Конечно, эта одноклеточная, «насекомая», средневековая логика вызывает, как ничто другое, ответную агрессию и мощнейшую волну ксенофобии.

Я далеко не ксенофоб и уж точно не националист – ни русский (по духу и воспитанию), ни еврейский (по папе) и тем более ни украинский (по маме). Однако вся история последних лет, убийство Немцова, которое выглядит логичной черной точкой, даже внутри меня пробуждает эти ксенофобские настроения. Я, конечно, не могу этим гордиться, но и заметать их под ковер считаю не продуктивным.

Как могло такое получиться, что за последние как минимум двадцать пять лет все, что мы читаем в публичном пространстве, касающееся Чечни, связано только с одним – смертью?

Боевики, террористы, взрывы домов и метро, женщины с поясами шахидов, заказные убийства по всему миру, коррупция и воровство, средневековые порядки, незаконное пленение и физическое уничтожение оппонентов и инакомыслящих, разгульная шахская жизнь чеченской элиты по всему миру на федеральные субсидии, насильственные отъемы бизнеса и собственности, наезды, шантаж и похищение бизнесменов по всей стране, вымогатели, «авторитетные» бизнесмены и политики, криминальные воры. А где же известные писатели, музыканты или ученые? Последним на моей памяти известным всей стране чеченцем, не ассоциирующимся со смертью, был великий танцовщик Махмуд Эсамбаев, с которым я имел счастье много общаться и дружить. Так вот, дядя Махмуд, как он просил себя называть, любил рассказывать историю, как в споре с тогдашним министром культуры Чечни говорил ему: «Вся твоя культура – это я!» Как с такой репутацией не получить античеченских настроений в обществе – я не знаю.

Я часто задаюсь вопросом, кто виноват в том, что это так, и ответа не нахожу. Можно вспоминать про сталинскую депортацию. Про первую чеченскую, закончившуюся компромиссным Хасавюртом. А можно и про вторую чеченскую, начавшуюся с похода басаевских боевиков на Дагестан и завершившуюся установлением основ сегодняшней конструкции чеченской власти, при которой эмиссару Кадырову дан полный карт-бланш внутри при условии купирования терроризма в границах республики и «неухода в горы» с последующей экспансией на прилегающую территорию, а там и на всю Россию.

Рецепта правильной чеченской политики у меня нет, как и права оценивать политику, проводимую в отношении Чечни нашей властью. Предлагать отделиться и построить высокую стену с колючей проволокой, как Трамп для Мексики, я не стану, поскольку идея сия равно утопична и невыполнима.

При этом факт остается фактом – на Кавказе, в границах РФ, существует анклав, живущий по своим квазисредневековым тейповым законам, близким к религиозным нормам шариата. Российские законы тут действуют больше на бумаге, и глава региона является фактически эмиром, не подконтрольным ни Москве, ни своим чеченским избирателям, никому. Насколько такое соседство, сосуществование долговечно и насколько оно опасно для целостности Российского государства и его эффективности – оставим рассуждать досужим политологам. Но то, что для рядовых российских граждан это потенциальный источник опасности в самых разных форматах, – очевидно. От шахидов с поясами на улицах наших городов и людей с бородами, палящих из окон свадебных кортежей, до угрюмых парней, приезжающих на бизнес-разборки по всей стране, и живущих по своим понятиям ребят, готовых за косой взгляд в ночном клубе перерезать горло незнакомцу, не испытывая при этом никаких моральных издержек.

А еще оскорбляющиеся по всем возможным религиозным и иным поводам граждане, быстро превращающиеся в толпу. А еще никому не подконтрольные силовые структуры, действующие не только на территории республики, но и потенциально везде, где это может потребоваться, а еще депутат Госдумы с золотым пистолетом, устроивший драку со своим коллегой прямо в стенах парламента, а еще, а еще, а еще…

Всем нам, безусловно, надо понять, что они совсем другие, и не пытаться оценивать их мысли и поступки, исходя из нашей привычной логики. Логика там другая, и мотивы другие, и ценности, и менталитет. Как к этому относиться – каждый решает для себя сам. Я, например, пытаюсь искусственно отгородиться и от этого мира, и даже от информации о нем. Однако жизнь периодически приводит этот мир прямо к тебе домой через Интернет и социальные сети. В федеральных СМИ чеченской темы не существует, как будто проблемы и нет вовсе. Все горячо обсуждают Украину и Сирию, для нас это, конечно, важней, а главное, безопасней. Страх прочно поселился в нашем сознании, и я, признаться, не помню, чтобы в наше время одни наши граждане так боялись других наших граждан. Возможно, что-то подобное испытывали наши деды по отношению к энкавэдэшникам и прочим сталинско-бериевским опричникам на черных «воронках». А там, где страх, там всегда и ненависть, и фобия, и всё, что мы имеем сегодня в обществе.