В этой ситуации можно винить только и только Пантелеймоныча. И нет, не за то, что он справедливо указывал родителям, что волосы их чад могли попасть в крутящиеся механизмы станков, а потом те на своей шкуре бы почувствовали, как индейцы в фильмах про ковбоев снимали скальпы с ещё живых своих жертв. Нормальный учитель пойдёт к директору жаловаться, ибо травма ученика – его ответственность, а ему на требования техники безопасности родители и их детки в ответ чуть ли не в рожу плюют. Тебе же потом штрафы платить, если не в тюрьму садиться, не дай Бог ученик тяжёлую травму получит. Так если родители не внимают требованиям, иди к директору и требуй выполнения своих требований через него, либо отказывайся вести уроки с учениками, которые правила техники безопасности нарушают!
Пантелеймоныч же в отличие от той же нашей учительницы русского Лилии Александровны, державшей в ежовых рукавицах не только учеников, но и их родителей, был слабохарактерным и предпочёл спустить всё на тормоза в надежде на авось, понимая, что на его требования откровенно плюют. И ему хотя бы повезло, так как за все годы его работы трудовиком, травм не получил никто из нас. А если бы, да кабы? А скольким трудовикам в лицо родители плюют по всей России до сих пор, потом предъявляя учителю, что тот их кровинушку от травм не уберёг?
***
Но хоть трагедий при нём не было, а его откровенная бесхребетность в пору нашим классным руководителем сыграла с ним в один момент злую шутку.
То был март 2007, конец третьей четверти, когда каждый уже чуял приближение весны, а потому был гиперактивным. Пантелеймоныч устроил очередной классный час, где продолжил нам в 150-ый раз рассказывать о том, какая же это прекрасная штука – толерантность, и тут мы просто не выдержали…
На самом деле разогреваться начали ещё до классного часа и при этом спонтанно, став дурачиться на перемене. Мы с тремя моими одноклассниками, с которыми я тесно общался в то время, сидели на задних партах и хотели, чтобы девчонки, сидевшие спереди, обратили на нас внимание. Но ничего не получалось. Тогда я вырываю из тетради листок, сворачиваю его в самолётик и кидаю в сторону девчонок. Одной из них он попадает в затылок. Мы сидим и хохочем, а те начинаются плакаться, мол, прекратите, мальчики! Как вам не стыдно! Пусть таким… Далеко не самым лучшим образом, но своего мы добились. А это значит, что нужно делать? Правильно! Кидаться в них самолётиками и дальше!
И мы продолжили. Иногда те летели не в ту сторону, в какую нам было нужно, и под перекрёстный огонь попадали другие наши одноклассники. Также вскоре оказалось, что тратить целый лист бумаги на один самолётик накладно, поэтому мы стали сворачивать небольшие кусочки бумаги в комочки и продолжили кидаться уже ими.
И тут заходит Пантелеймоныч, да давай свою лекцию про толерантность читать (ещё одной проблемой у него было то, что он свою байду не рассказывал, а читал с листка, потому представьте, как тяжело его было слушать), а мы ему тут своими шалостями всё срываем. Разумеется, он просил нас остановиться, но это эффекта не возымело. Мы продолжали кидаться, и более того, к нам начали присоединяться остальные одноклассники. Пантелеймоныч продолжал что-то там говорить, стараясь не обращать внимание на происходящее. Но он зря это сделал. Стало только хуже, потому что спустя десять минут весь класс, даже включая отличниц, всегда старавшихся быть послушными паиньками и подлизами, начал кидаться друг в друга бумажками. Короче, устроили мы всем классом настоящую битву. Почти как снежками, только бумажками.
Пантелеймоныч, когда понял, что потерял над классом контроль, сделал то, что ему только и оставалось – пошёл за Тамарой Максимовной, ибо только она могла нас усмирить.
Как раз к его уходу прозвенел звонок, и мы продолжили бумажную битву уже с новой силой, к чему прибавились также побегушки и приставания к одноклассницам. В кабинете царил настоящий хаос, анархия! Мы развлекались как могли, а проходящие мимо нашего кабинета буквально сторонились происходящего, лишь бы не задели. Странно, что всю мебель мы там тогда не поломали и стёкла не побили. В этом повезло.
Наши же приставания к девочкам превратились в настоящие догонялки, где те от нас просто убегали чуть ли не в страхе. Так одна из одноклассниц Надя Алексеева во время догонялок сбежала из класса. Мой тогдашний приятель Андрей Волчак, увидев это, заявил мне:
– Я кое-что придумал…
– Что? – полюбопытствовал я.
– Короче, я сейчас с мокрой тряпкой для доски встаю у двери. Когда Надька зайдёт в класс, дай мне сигнал, а я забрызгаю её!
У меня глаза загорелись огнём от этой шалости.
– Давай! – соглашаюсь я.
Встаём на своих позициях. Дрюня притаился около двери в кабинет, я встал напротив, чтобы увидеть, кто зайдёт. Дверь открывается, заходит Максим Бубнов. Я даю Андрею сигнал, чтобы тот стоял смирно. Следом дверь открывается снова, а за ней… Кто бы вы думали? Тамара Максимовна! Я начинаю смеяться и пытаюсь сказать Дрюне, чтобы тот остановился, но через смех не могу. Он эти мои телодвижения посчитал сигналом к действию.
И вот Тамара Максимовна перед входом в класс, а перед ней мокрой тряпкой трясут, и все брызги прямо в лицо. Она сморщилась вся, будто съела лимон, покраснела как помидор, только и пытается рукой прикрыться. А я стараюсь найти в себе силы и сказать Андрею: «Стой!» – но ситуация была столь нелепая и забавная, что я буквально по полу покатился от смеха, стараясь предупредить его между вздохами. Всё было тщетно. Остановился он только тогда, когда Тамара Максимовна что есть мочи воскликнула:
– Да сколько это ещё будет продолжаться?!
У Дрюни от изумления челюсть отвисла! У него, наверное, вся жизнь перед глазами пролетела, как понял, какими последствиями для него это может закончиться. Он резким движением откидывает тряпку в раковину и неловко и скромно, будто пингвин, отходит к своей парте, стараясь сделать с помощью языка тела вид, будто бы это сделал кто-то другой.
Тамара Максимовна врывается в класс и кричит:
– А ну успокоились быстро!!!
Мы резко умолкаем и садимся за парты.
Далее уже было не смешно. Она минут двадцать нас отчитывала за то, что мы Пантелеймонычу урок сорвали, и никакие уже наши аргументы про то, что он трудовик, не работали. Буквальными криками, называя нас умственно-отсталыми, Тамара Максимовна требовала в классе дисциплины, тут же назначила дату родительского собрания и напомнила всем про хвосты по учёбе.
Короче, за акцию гражданского неповиновения получили мы тогда по всей строгости школьного закона…
***
А потом мы привыкли. Привыкли к неуклюжести и слабохарактерности Пантелеймоныча, привыкли к его лекциям, и до самого девятого класса тот остался нашим классным руководителем. Да, по большей части у нас вошло в привычку прогуливать классные часы, но мы привыкли… И он привык тоже.
Про то, как я его унизил с халатом, он даже и не вспоминал потом. Наоборот, когда возникла неприятная ситуация с учительницей английского Натальей Ильиничной, заставлявшей меня на уроках сидеть без обуви, именно он тогда и стал посредником между мной с родителями и учительницей, поспособствовав завершению конфликта в нашу пользу.