А затем Алексей и Максим записались волонтерами в 25-ый мотострелковый полк ВВ(Вспомогательные Войска). Попали они туда по счастливой, как им тогда казалось, случайности, и были весьма горды тем, что на их левых рукавах красовались черные повязки, а темно-серые мундиры их резко выделялись на фоне зелёных шинелей обычных солдат.
И тогда, стоя на перроне вокзала, Алексей целовал волосы сестры Максима, а она только плакала и повторяла: «Я буду тебя ждать, хорошо? Я буду ждать тебя, Лёша, мой милый! Только вернись, вернись, прошу тебя!». И Алексей ей отвечал, также с лёгкими слезами на глазах: «Я обязательно вернусь, и Максим вернётся, мы вернёмся героями. И я обязательно женюсь на тебе, как только вернусь!». И они поцеловались, и этот поцелуй стал последним воспоминанием Лёши о счастливой мирной жизни. Дальше была только война.
«Война, война никогда не меняется»
Серия видеоигр Fallout
Небо уже заволокло кровавое зарево рассвета, а бой только начинался. Громадные консервные банки, оснащённые орудиями и пулемётами, не спеша двигались в сторону окопов армии Королевства.
Эту атаку можно было бы отбить, если бы не острый снарядный голод. Грузовики, посланные вечером за боеприпасами, попали под обстрел, а потому отстреливаться было нечем.
Ничуть не лучше дела обстояли у пехоты, что держала натиск врага. Уже смертельно уставшие, не евшие с самого начала боя(а было это утром прошлого дня), солдаты с угрюмыми лицами бегали из окопа в окоп. Тела их убитых товарищей уже успели смешаться с землёй, настолько жестокий шёл бой.
Давно замолчали пулемёты передовой линии обороны, а крики солдат противника становились всё громче и громче. Там, где ещё вчера росла мокрая трава, сегодня уже была коричневая вязкая гряз вперемешку с горелым железом и кровью. Шла война.
Алексей уже плохо слышал свои собственные мысли из-за грохота орудий. Одной рукой он заряжал винтовку, а другой судорожно пытался стряхнуть с себя землю, уже, казалось, сросшеюся с его одеждой, промокшей до нитки из-за дождя, затопившего окопы. Между тем офицер дал приказ отступать с боем ввиду риска попасть в окружение.
Лёха с товарищами уже было выскочили из окопа, как вдруг резко отпрянул назад от увиденного.
По отходившим назад войскам стреляли свои же, скорее всего из-за тумана войны принявшие отступавших солдат за атакующею вражескую пехоту.
–
Вот как вы так могёте, уроды! Вот твари! – кричал ефрейтор из взвода Алексея, – Чтоб вам всем передохнуть, слепыши! Мы же свои!
Он хотел ещё что-то выкрикнуть, но его оборвала пуля. Он, словно мешок с картошкой, грохнулся лицом в окопное месиво.
Алексей хотел было подать своим знак, что не надо стрелять, как пуля, просвистев, отрезвила его. Он свалился в грязь и принялся глотать воздух, словно астматик. И такая мерзопакостная, липкая боль струилась по его телу.
«Неужели это конец? – подумал Алексей, – Нет! Я не могу так… Здесь… Я же…».
Тут неподалёку разорвалась гранат, и обер-фельдфебеля в соседнем окопе, убило. Но смерть его была ужасна: взрывом ему оторвало голову, мозг его разлетелся по кусочкам, а тело рухнуло в грязь.
«Воистину – ужаснулся Алексей, – Неужто и меня ждёт его участь? А как же там она? Она же не сможет без… Или сможет?». В голове его зазвенело.
И тогда, собрав последние силы, он решился. Алексей бросился вместе со всеми со своего взвода в сторону тыловой полосы окопов. По ним стреляли, стреляли пусть и по ошибке, но свои. Но Алексей не пытался уже никого образумить. Да, по мере приближения к своим те удивлённо прекращали огонь, но некоторые новобранцы, в приступе страха быть убитыми продолжали стрелять.
Окопы были уже близко, да и огонь со своей стороны уже ослабевал, как вдруг прямо под носом у Алексея, словно из-под земли, выскочил солдатик. Совсем молодой мальчишка с помятой кепи на голове и с винтовкой в руках. Он направил её на Алексея и и крикнул что-то. Но тот не слышал.
Алексей видел в глазах этого мальчонки страх, видел удивление тому, что «враги» вдруг оказались своими. И тогда Алексей мог просто объяснить, что стрелять не надо, что всё в порядке, но это бы отняло его время и передало вражеской пуле. А он хотел как можно быстрее спастись.
И тогда Алексей со всей силы ударил солдатика прикладом, а затем дважды выстрелил в него. Тот было закричал, но со вторым выстрелом этот пронзительный, детский крик, крик, зовущий на помощь, умолк.
Как только Алексей запрыгнул в окоп, то кровопотеря дала о себе знать, и он упал на землю, теряя силы. И темнота.
Очнулся он в палатке, после переливания крови. Серое, пасмурное небо, которое он видел сквозь дыру в потолке. Вокруг слышалась возня медсестёр и других раненых, вдалеке громыхали орудия и слышался треск пулемётов.
«Слава Богу, всё обошлось» – подумал было Алексей, но осёкся. В голове зазвенело, а дыхание затруднилось. Он вспомнил того солдатика, что погиб от его рук. Он, Алексей, убил, убил человека. Да, до этого он тоже стрелял по людям, но это были не более чем силуэты на горизонте, абстрактные враги, чьих лиц ему не было суждено увидеть, чьих криков он бы никогда не услышал из-за грохота орудий. А тут он убил, убил жестоко, при этом имея возможности не делать этого. Он мог просто всё объяснить, и его бы поняли, стрельбы бы не произошло. Но Алексей же хотел побыстрее в окоп, к своим, и ради этого убил своего же. Он переступил ту незримую черту, что отделяет солдата от убийцы. Алексей – убийца.
И он закричал своим слабым, дрожащим голосом, и этот крик выражал всю боль и осознание того, что ошибка, совершённая им, непоправима. На этот крик прибежала медсестра со шприцем. Она ввела Алексею в вену лекарство и одновременно с этим пыталась хоть как-то успокоить его. Крики в палате были серой повседневностью, а потому измученная бессоницей и вечной тревогой девушка лишь негромким и хриплым голосом сказала: «Всё будет хорошо, ты обязательно поправишься. Всё будет хорошо.».Между тем успокоительное подействовало, и Алексей заснул, но всё ещё вертелась в его голове мысль о том, как же бессмысленны были слова медсестры.
Полк маршировал по длинной просёлочной дороге, которой не было ни конца, ни края. Ботинки солдат пропитались этой дорожной грязью, и теперь представляли из себя рваную, стертую обувную кожу вперемешку с грязью. Техника вязла в грязи, и её приходилось вытаскивать с помощью уже давно прогнившей лебедки.
Однако, не было слышно ни единого голоса, что выражал бы своё недовольство тем, что привала уже давно не было, что новой обуви взамен старой поношенной не выдали, что солнце невыносимо печёт и , наконец, что этим полям не видно конца. Напротив, все были несказанно счастливы. Ещё бы им не радоваться, ведь 128-ой пехотный полк возвращался домой.
Сегодня утром, 25 июля **87-ого года, Его Величество подписал мирный договор с президентом Республики в городке Пруськи. Война закончилась.
Прошло четыре года, четыре года кровопролитных боёв, сидения в окопах, самоубийственных атак и невыносимого страха смерти, война всё же закончилась. Да, у каждой победы есть цена, и цена эта в данном случае была весьма велика, но всё же войне пришёл конец. И теперь солдаты были вне себя от счастья, так как они наконец-то увидят свой дом, своих родных и близких, сходивших с ума от переживаний. Но как бы это не было печально, многие не вернуться. Да, тела погибших отправят домой, но это если найдут и опознают, однако труп – неодушевлённое тело, предмет. И будут убиваться от горя родственники убитых, и будет ещё одна колонка в некрологе, колонка с фотографией ещё мальчишки, что так и не успел пожить.