– Мерси, Виталий, – усевшись на ступеньку крыльца, поблагодарил Жак.
Выпили, запели «Эх, мороз-мороз, не морозь меня!» Как у них это получалось? Неизвестно.
Жиль совсем загонял маму. Та, вся в снегу, счастливая упала в сугроб, не желая подниматься. Папа попытался помочь ей встать, но она уронила его на себя. Теперь они валялись вместе, хохоча, как дети.
Бабушка Мари взяла под руку бабушку Нину, и они пошли прогуляться, активно разговаривая и жестикулируя. Какой язык они использовали для общения, было загадкой.
К моменту готовности шашлыка, аппетит у всех был отменным. Лучшие куски я отдавал Татьяне.
Смех, шутки, радость, счастье, снег, ёлка, парящее жареное мясо, свежий воздух, зимняя красота, любовь, идиллия…
Подошёл метрдотель.
– Добрый день, приятного аппетита! – обратился он к нам.
– Присоединяйтесь! – предложила мама.
– Спасибо большое, я по другому поводу. На лыжах хотите покататься, пока светло?
– С удовольствием! – отозвался Жиль.
– Тогда подходите к лыжному складу в главном корпусе.
– Спасибо, обязательно подойдём.
– А вечером каток откроется, вчера залили.
– Это замечательно! – восторгался Жиль.
Кажется, он совсем забыл о своей болезни. Слава Богу.
Никто не отказался от возможности покататься по лесу на лыжах.
– Дед, а ты куда? – заволновалась бабушка Нина.
– А ты что? Не пойдёшь?
– Куда там, сердце не выдержит!
– Да хрен с ним, с сердцем, лишь бы здоровье было!
– Конечно, где его взять-то?
– Ладно тебе прибедняться, поехали.
Деды и бабушки поехали по самому малому кругу. Он составлял расстояние всего в двести метров. Мама с папой рванули на километровый круг. Мы с Татьяной выбрали пятикилометровку.
Красота. Деревья в снегу. Величественные ели и сосны. Свежая лыжня. Таня прекрасно справляется с трассой, не отставая от меня. Я часто оборачиваюсь, чтобы не потерять её из поля зрения, а она чуть не наступает мне на лыжи. Молодец!
– Может, тебя вперёд пропустить?
– Нет, Леон, лучше я за тобой поеду.
– Ты где так кататься научилась?
– В училище! Я даже в соревнованиях участвовала.
– Прибавить скорость?
– Давай!
Она всё равно не отставала. Прибавил ещё, расстояние между нами увеличилось. Остановился. Она сходу врезается в меня, мы летим в сугроб, целуемся, обнимаемся, хохочем, встаём, едём дальше.
Вечером всей ватагой отправились на каток. Он не очень ровный, но кататься можно. Таня снова меня удивила своим умением выписывать на льду фигуры.
– Этому тоже в училище научилась?
– Я ведь не в джунглях живу, в Москве же есть катки!
– Парным катаем занималась?
– Ты ревнуешь?
– Очень!
– Нет, одиночным.
– А со мной попробуешь?
– Давай!
Звучала музыка в стиле танго. У нас хорошо получалось танцевать. Как-то весело и легко.
– Не устала?
– Я сильная!
– Ещё?
– Давай!
Нам даже аплодировали зрители, стоявшие возле бортика. Были и конкуренты – это мама с Жилем. Он её крутил вокруг себя, делал прыжки.
– Есть у них ещё порох в пороховницах! – удивился я.
– Да, молодцы какие! Смотри, что наши старички творят!
Жак, взяв под ручку Мари, выписывал с ней круги по периметру на существенной скорости. Йошкар-олинцы пытались их догнать, но бабушка Нина это делала неуверенно, часто запинаясь.
– Уморили вы нас сегодня, молодёжь! – жаловался дед Виталий потом, когда шли с катка.
– Всё лучше, чем водку пить! – не согласилась бабушка Нина.
– Все кости болят! Надо будет выпить.
– Трезвая мысль, дед, – резюмировал я.
– Миль грамм! – добавил дед Жак.
– У нотр мэзон? – спросила бабушка Мари, возмущаясь большому расстоянию от катка до дома.
Видимо, тоже сил не рассчитала.
– Что, Мари, тоже кости болят? – спросил дед Виталий.
– Ой, ёй, – лишь ответила она, держась за мужа.
Мама расхохоталась, все тут же подхватили. Пошли веселее.
Жиль смеялся громче всех. Семнадцатый дом был уже рядом.
Снова была баня, застолье, тосты и разговоры, любовь, седьмое небо, сон, чудное солнечное утро.
После завтрака к нам постучался метрдотель.
– Сегодня завезли лечебные грязи, а вечером приедут артисты!
– На какое время можно записаться на грязи? – спросил я.
– Так, вас восемь человек. Значит, через полчаса. А потом много записано.
– Хорошо, будем! – глядя на кивающую аудиторию, согласился я.
– А завтра морские ванны, водный массаж и дискотека.
– Очень хорошо!
– У нас ещё боулинг, теннис, пинг-понг, фитнес, аэробика, лечебная физкультура, массаж, мануальная терапия, релаксация, йога, фламенко, танец живота, маникюр, педикюр, Дед Мороз со Снегурочкой, баба Яга и так далее.
Так мы и жили.
***
Настал последний день 2002 года.
Ещё вчера мы нарядили принесённую нам ёлку, установив ёё в зале. Татьяна научила французов вырезать из бумаги снежинки. Обклеили ими все окна и стены.
Сегодня мой водитель привёз из Москвы коробку шампанского, пиротехнику и остальное, что заказывал. Полдня я обзванивал своих коллег и друзей, поздравляя всех с наступающим Новым годом.
– Таня, давай пригласим твоих родителей к нам, заодно познакомимся. Я водителя отправлю за ними, – предложил я.
– Правда!?
– Конечно.
– С удовольствием! – обрадовалась она, и последовал благодарный поцелуй в мои губы.
Так и сделали. Через три часа её родители стояли в прихожей дома.
Мама, увидев их, кинулась обниматься.
– Лёнька, Валька, тычу лет, Господи! Откуда?
– Привет, Лен, вот дочь позвала.
– Какая?
– Таня.
– Она ваша дочь?
– Да.
– Вот здорово! Давайте проходите!
Все были в зале. Мама ввела новых гостей с возгласом:
– Это же мои однокурсники, Лёнька с Валькой! Вот это да!
Знакомство было бурным.
– Мой Леон! – представила им меня Таня.
– Очень приятно, моя супруга Валентина Сергеевна, а я Леонид Николаевич.
– Очень приятно, – ответил, пожав ему руку, – пойдёмте, я покажу ваш номер.
Видно было сразу, что они добрые люди с приветливыми лицами. Оказалось, что у них нет проблем с французским языком, поэтому нашим иностранцам пришлись по душе новые знакомые.
Традиция встречать Новый год чистыми отправила всех в баню. Пока женщины мылись, мужская половина устанавливала пиротехнику во дворе. Когда в баню ушли мы, женская часть коллектива после прихорашивания принялась накрывать праздничный стол.
Время полетело очень быстро. Не успели оглянуться, как Путин начал в телевизоре новогоднее поздравление. Все собрались за столом в ожидании боя курантов. Жак включил видеокамеру, подвесив её на бра так, чтобы охват был полным.
Мужчины приготовились открывать шампанское, женщины держали наготове фужеры, и, наконец-то, на экране появились часы Спасской башни Кремля. Бдум, Бдум… Забили куранты. Шпок, шпок…Хлопки шампанского.
– С Новым годом, с Новым счастьем!!! – поздравляли все друг друга, чокаясь и целуясь.
– Все на улицу! – скомандовал я.
– Ура!!!
Компания дружно, накинув верхнюю одежду, вышла на крыльцо. Я включил электропривод пиротехники. Через секунду начал взрываться верхний салют из трёх установок по тридцать зарядов.
– Ура!!!
На последнем заряде, сработал огненный дождь широким водопадом, следом взметнулись пять искрящихся фонтанов. Татьяна прыгала в моих объятьях от восторга с возгласом:
– Ура!!!
Надо всей территорией базы отдыха стоял грохот и вспышки салюта, свист взлетающих петард. После фонтанов пошли ракеты, взрывающиеся вверху рассыпающимися шарами, громко шурша при падении.
– Ура!!!
Леонид Николаевич поджигал и раздавал всем бенгальские огни, привезённые с собой. Шары сменились на ассорти из пяти установок, поочерёдно выпускающих по двадцать пять зарядов.
– С Новым годом! Ура!!!
– С Новым счастьем! Ура!!!
– Бон анэ! Ура!!!
Заключительный салют был самым мощным и красочным.
– Ура! Ура! Ура!!!
Восторженные зрелищем, вбежали в дом к столу.
Дед Виталий уже наливал водочку, приговаривая:
– Надо согреться, не дай, Бог, простудиться!
– С Новым годом! С Новым счастьем!
– Разбирайте подарки под ёлкой! – объявил я.
– Когда ты успел их туда положить? – удивилась мама.
– Что нам стоит дом построить! Татьяна, а тебе подарка там нет, – остановил я её.
– Да? – удивлённо спросила она, не зная, как реагировать.
– Он здесь, – успокоил я её, протягивая ювелирную коробочку.
– А я без подарка, – расстроилась она.
– Ты для меня главный подарок! Предлагаю выйти за меня замуж!
Она стала серьёзной. Прижалась ко мне лицом и молчала.
– Что случилось, ты её расстроил? – спросила, подошедшая поблагодарить за подарок, мама.
– Пока не знаю.
– А что тогда?
– Предложил стать моей женой, а она не согласна.
– Как не согласна? – встрепенулась Татьяна.
– Согласна? – захотела уточнить мама.
– Да!
– Ну, слава Богу, – сказала мама, когда нас уже стало не разлепить из поцелуя.
– Ну, вот, а я всё пропустил, – расстроился подошедший Жиль.
– Поздравляй их теперь с типа помолвкой.
– Хорошие новости, поздравляю вас, Таня, Леон.
– Мы-му-уу, – ответил я через поцелуй.
– Хватит целоваться-то, – упрекнула нас мама.
– Мэ-ме-му, – ответили мы.
– Лёньк, Вальк, смотрите, что делается-то!
– А что? Она нам говорила, что его любит. Слава Богу! – спокойно произнёс Леонид Николаевич.
– Он ей предложение сделал, Лёня!
– Надеюсь, она согласилась? – спросила Валентина Сергеевна.
– Да! – удивлённая их спокойствием, не унималась мама.
Лёнька с Валькой смотрели на нас и доброжелательно улыбались. Мы стояли перед всеми родственниками, продолжая целоваться. Потом Татьяна уткнулась лицом мне в грудь, и я почувствовал, что моя рубашка стала сырой.
– Ты почему плачешь? – спросил я.
– Не знаю, но мне хорошо!
Я взял коробку из её руки, открыл, вынул кольцо и надел ей на правый безымянный палец.
– В самый раз. Оно обручальное.
– С камнем, по-моему бриллиант?
– Сейчас и обручальные кольца бывают с бриллиантами.
Татьяна рассматривала его с интересом. У неё никогда не было ничего подобного.
– Даже не верится, – тихо сказала она.
Дед Виталий вспомнил о своих, взятых на себя, обязательств тамады:
– Так, я не понимаю, почему нигде не налито? Мужики, разливайте!
– Тебе бы всё разливать! – подметила бабушка Нина.
– Святое дело! Глядишь, прабабкой станешь!
– От этого не станешь.
– Тебе бы всё уколоть! Вон Мари Жака не ругает.
– Может, ругает, ты-то по-французски не поймёшь.
– Как это? – и, держа перед собой рюмку, он переключился на Мари: – Ругаешь Жака, а?
– Но, но, – отвечала та, отмахиваясь и думая, что он ей предлагает водку.
– Слыхала, Нин, она говорит, что нет, я французский хорошо понимаю. У них «но» – это нет.
– Тост говори тогда, хватит народ смешить.
– Короче, за молодых! Давайте их поздравим!
– Ура!!!
Все дружно встали, поочерёдно чокались с нами и целовали Таню и меня с пожатием руки.
– Поздравляем! Счастья вам!
Не знаю, в честь какого тоста, но в телевизоре на «Голубом огоньке» тоже все чокались и поздравляли друг друга.
***
Второго января 2003 года Жилю неожиданно стало плохо. С утра он не смог встать от боли в спине. Я разложил сиденья в джипе, чтобы поместить его туда для отправки в больницу. В процедурной базы отдыха мне выдали носилки. Отец едва открывал глаза, жаловался на сильную боль, был очень бледен, не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Спинной мозг…
С момента его приезда до сего дня папа вёл слишком активную жизнь, как бы пытаясь взять от неё все остатки.
Врач был моим хорошим знакомым. В кратчайший срок провёл максимальное обследование. Зная диагноз с наших слов, он всё перепроверил. Связывался с марсельской клиникой, запросил на эмейл копию историю болезни.
Отцу стало легче после обезболивания, но шевелиться он не мог. Мама, Мари и Жак были с ним постоянно.
– Ему нет никакого смысла ложиться на операцию, только деньги выбросите, – собрав нас, разложил все карты врач.
– Что же делать? – спросила мама.
– Обострение я сниму, двигаться он немного сможет, но ходить и сидеть ему нельзя больше. Выпишу вам лекарств, обезболивающее, будете колоть. Сумеете?
– Да, конечно, я умею.
– А капельницу?
– Могу, я работала в больнице, – ответила мама.
– Хорошо, а у нас процедурных сестёр не хватает, не хотите поработать?
– Здесь у вас? Если он тут останется.
– Я поговорю с главврачом. Возможно, встанет вопрос о переводе его в институт онкологии. Хотя тоже поздно.
– А во Франции точно не смогут помочь?
– Они мне сами сказали, что за двести тысяч евро они могут и труп прооперировать.
– Я могу приступить к работе прямо сейчас.
– Не торопитесь.
– Сколько проживёт?
– Боюсь, дату назвать не могу, может, час, а, может, месяц.
Мама вкратце перевела Мари и Жаку разговор с врачом. Те мужественно выдержали, не закатив истерику. У Мари лишь текли слёзы, она их не чувствовала, поэтому Жак вытирал их платком. Татьяна, сидя рядом со мной, тоже плакала. Мама была, как камень, держала себя в руках. Ещё с минуту посидела и пошла в палату к Жилю.
Мари и Жак ещё минут пятнадцать сидели бессловесно, потом тоже направились к сыну. Они долго разговаривали с ним. Тот еле шевелил губами. Поцеловали его и вышли.
Их с Татьяной я повёз на базу отдыха, чтобы забрать вещи. Нам надо было больше не до развлечений. Ещё первого января к вечеру уехали родители Тани, оставались, ожидая нас, только йошкар-олинцы, тоже собирающиеся домой.
По дороге с базы в Москву, дед Виталий обратился ко мне:
– Слушай, внучек, вези-ка нас на Казанский вокзал, как раз к поезду поспеваем.
– Вдруг билетов нет.
– Второго-то января!
– Ладно, дед.
Едва успели купить билет и запрыгнуть в вагон, как поезд тронулся.
В квартире, куда я привёз Мари и Жака, наступила гробовая тишина. Они не захотели даже включить телевизор.
Мы с Таней взяв необходимые вещи, поехали за продуктами для мамы и Жиля, затем в больницу.
Мама взяла продукты.
– Спасибо, сынок. Поезжайте домой, волнуюсь я за его родителей. Вдруг им помощь потребуется.
– Хорошо, ты звони в любое время, я тебе денег на телефон положил.
Мы вернулись в квартиру. Тишина. Мне было неспокойно в такой обстановке. Ни звука. Не выдержал, постучал им в дверь, чтобы предложить чаю. Молчание. Открыл дверь. Лежат в кровати, обнявшись, без дыхания. О, Господи!
Россияне мечтают увидеть Париж и умереть, а здесь увидели Москву и умерли, обнявшись в последний раз.
Скорая…Милиция…Допросы…
Врач скорой помощи прекратил милицейский беспредел:
– Своей смертью умерли они, капитан.
– Как это? Одновременно что ли?
– Любовь…
Капитан хлопнул, складывая папку, надел шапку и ушёл.
Тела увезли. Я находился в шоке. Татьяна завешивала зеркала.
Что делать? Звонить маме немыслимо. Ещё вчера счастливее её не было человека, и вдруг столько свалилось горя. Нам молодым больно, а каково будет ей.
В зале на столе под вазой засохших роз лежала записка на французском языке. Как смог я перевёл: «Сердце болит, умираю, ухожу за Мари». Значит, она умерла первой, а Жак прилёг к ней и вскоре умер. Кто-то бы сказал: красивая смерть! Мне так не кажется. Они были красивыми в последние минуты жизни.
Мы провели всю ночь в кухне. Как можно было спать! Перенести такое и спокойно уснуть невозможно. Мы сидели молча, иногда пили чай, заваренный Татьяной.
На нас, словно живой, смотрел со стола телефон. Я давно хотел его выбросить, он был старше меня, но мама не разрешала. Современные аппараты при всём их дизайне были словно неживыми, а этот обладал чем-то душевным, человеческим. Только сейчас я обратил внимание, что коричневая трубка и бежевый корпус напоминали волосы на голове, отверстия в диске, если не смотреть сразу на все, похожи на глаза. Ограничитель для пальца отдалённо смахивал на тень от носа, отверстия ниже улыбались, как человеческий рот. По-моему с моей головой что-то происходит.
Надо взять себя в руки.
Было уже утро, а мы, словно зомби, сидели и глазели на телефон. Резкий звонок заставил нас вздрогнуть. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди, Татьяна чуть не свалилась в обмороке, подпрыгнув на табурете. Я снял трубку.
– Да.
– Он умер… – дальше был мучительный продолжительный вопль, принадлежавший маме, – заберите меня отсюда.
– Они тоже умерли, – отрешённо сказал я, надеясь, что лучше сразу всё, чем по очереди.
– Он только сказал: я ухожу к ним, – она выключила трубку.
Татьяна всё поняла, обняла меня, гладя по спине. Мне надо было собраться с немалым духом, чтобы прийти в себя.
Я умылся холодной водой. Мы выпили по таблетке от дикой головной боли и вышли из квартиры. На улице шёл точно такой же снег, как в день приезда Жиля. Автоматически, не соображая, я очистил запорошенную машину, и мы поехали в сторону больницы.
Мама сидела в холле с красным от слёз лицом. Мне с трудом удалось её поднять с диванчика. Она была невероятно тяжёлой, ноги подкашивались, руки болтались. Медленно мы дошли до машины, с большими сложностями удалось её усадить на высокое сиденье. Всю дорогу домой она молчала, глядя в одну точку.
По пути мы заехали в аптеку, где я купил разного успокоительного и сердечного. Как только мама вошла в квартиру, разразилась в рыданиях. Мы её пичкали всем, что у нас было, лишь бы успокоить. На какой-то момент она приходила в себя, а потом резко начиналось всё вновь. Наконец, она притихла. Видимо, лекарства подействовали, и она заснула, сидя на диване, где не так уж давно в обнимку была с Жилем. Я принёс подушку с пледом, тихонько уложил и укрыл маму.
– Церковные свечки есть? – спросила меня Таня.
– Да, вон там за иконкой.
Она поставила три свечи в стаканах с солью перед иконкой и зажгла спичкой. Перекрестившись на неё, стала шёпотом читать какую-то молитву, на слове аминь ещё раз перекрестилась. Присела ко мне поближе. Я был удивлён, но не возмущён. Наоборот, она, видимо, знала, что делает, а это хорошо.
Зазвонил телефон. Я взял трубку.
– Алло.
– Здорово, внучек! Мы приехали, уже дома. Как там Жиль?
– Умер.
– Ой, господи! Неужто? Да к как же, а? А я знахарку хотел уговорить полечить его. Поди Мари с Жаком убиваются?
– Они тоже умерли.
– Господи, да что ж это такое! Аж сердце защемило!
– Вы там с бабулей смотрите не помрите от переживаний.
– Мы сегодня же к вам выедем. Как Лена-то?
– Плохо, лекарств надавали, только что заснула.
– Держитесь там. Ой, Господи! Спаси, Бог!
– Пока, – ответил я в уже пикающую короткими гудками трубку.
Нетрудно было представить, что сейчас со стариками начнёт твориться. Сердечными каплями тут не обойтись. Не надо бы им ехать. Одно дело гостить на радостях, совсем другое в горести, не тот возраст. Я набрал Йошкар-Олинский номер.
– Да, – ответил дед.
– Вы не рвитесь приезжать.
– Уже не получится сегодня. У бабки сердце прихватило, отпаиваю. Если только завтра. Мать береги.
Положил трубку. Наверное, не до разговоров.
***
Честно говоря, не люблю я смотреть на похороны посторонних людей. Думаю и Вам, читатель, нет смысла вдаваться в процедуру захоронения французских родственников. Возможно, они для Вас стали не такими уж и посторонними, но вся эта тяжкая картина, думаю для Вас ни к чему. Так долго рвать душу не за чем. Важно ли, сколько рыдала моя мама? Интересно ли, как вывозили тела во Францию, сколько бюрократических преград пришлось преодолеть? Конечно, консул оформил маме и мне визы, мы присутствовали на похоронах, которые организовал управляющий дома Маршаль. Всё было по высшему классу со знатными присутствующими, пожелавшими проститься. Конечно, теперь на могилах установлены хорошие, но скромные памятники, как там принято. Родового склепа у них нет, всё просто, какими они были в жизни.
Лишь осенью мы сыграли свадьбу с Татьяной, когда маме стало легче после такого трагического начала года. Она сама нам предложила не тянуть с бракосочетанием. «Траур не может быть бесконечным», – сказала мама.
Свадьбу мы провели в клубе «Лагуна», там, где впервые с Татьяной встретились. К нам приезжали бабушка с дедушкой из Йошкар-Олы, родственники невесты из Харькова и Солнечногорска, немного друзей и подруг, из коллег была приглашена Светлана с мужем. Немногочисленно, зато душевно. Никого, как говорится, лишнего. Программа обычная: ЗАГС – регистрация, церковь – венчание, застолье, первая брачная ночь. После совместной почти годовалой жизни, для нас ничего удивительного не было. Всё воспринималось, как обязательный ритуал в подтверждение взаимных уз.
На следующий день нас ждало «свадебное путешествие» в Марсель. За два часа до отлёта мы получили визу Татьяне. Все родственники собрались в Шереметьево-2, чтобы проводить.
Вскоре наш самолёт подлетал к южному берегу Франции, низко паря над лазурным морем. Там было тепло и солнечно.
Нас встретил Жан – управляющий дома Маршаль.
– Мадам, месье, бон жур! – приветливо поздоровался он, подхватив нашу кладь.
– Бон Жур, – ответили мы.
Это был дом, из которого в январе мама и я провожали в последний путь едва обретённых близких родственников.
Мы заглянули на кладбище, возложили цветы к могилам.
Основная часть дома была на консервации с зачехлённой мебелью. Я просил Жана оставить всё в том же виде, так как мы не собирались в нём оставаться.
Заслушав финансовый отчёт управляющего о состоянии дел, я попросил выделить из гаража нам легковую машину, чтобы отправиться в путь дальше. Нас устроил двухместный кабриолет.
Татьяна восхищалась прекрасными французскими дорогами. Конечно, климат позволяет ремонтировать круглый год, земля не промерзает, как у нас, её не пучит вместе с асфальтом каждой весной.
Мы побывали в Монте-Карло княжества Монако, в Каннах, в Ницце, и направлялись в Париж, который я обещал показать Татьяне. Ей очень нравилось всё: природа, уютные города, отели и кафе. А главное наслаждение – Средиземное море. Ещё тёплое с песчаными пляжами и шезлонгами.
В столице Франции было не так тепло, как в южных городах. Шёл дождь, пришлось поднять крышу кабриолета. Ля тур Д`Эфэль, то есть Эйфелева башня, стояла, казалось, возмущённо на фоне серого неба в окружении не вяжущейся к ней архитектуры. Вид с её смотровой площадки восхищал красотой исторических улиц.
Вечером Париж осветился иллюминацией, стало веселее. Кафе заполнились народом. Кругом гуляли люди, не взирая на продолжительный дождь. Пестрили зонтики. Темнокожие товарищи повсюду ходили, предлагая со своих пиджаков-витрин всякие безделушки. Им тоже, видимо, погода не являлась помехой.
Утром засветило солнце, и мы отправились на Елисейские поля. Там покатались в карете, походили по великим дорожкам, где в своё время прогуливались королевские особы и другие известные всему миру люди.
Дворцы и замки удивляли нас талантливой архитектурой. Но были дворы, где нам было жутко оставаться более секунды. Не везде в Париже роскошь и красота, есть и разруха и нищета.
Татьяне очень нравилась французская кухня, её запахи.
Ле паризьен, то есть, парижане, выглядели любезнее москвичей. Подробно объясняли нам дорогу, где и что находится. Всё это сопровождалось неизменной улыбкой.
Самое удивительное, что Татьяна отметила для себя главное отличие от России не в каких-то главных национальных достопримечательностях, а в огромном количестве цветов на балконах, на стенах, в клумбах, на подоконниках. Плющ, плетистые розы, обвивавшие здания так, что видны были лишь проёмы окон, восхищали её.