И вдруг в один из острых приступов тоски позвонил Боб Винтроп.
Боже, как Соснин обрадовался появлению старого знакомого. Вдобавок Боб звонил с сюрпризом: по пути из Москвы в Штаты он залетит в Вильнюс.
Соснин ждал его с нетерпением, однако и с опаской: какие известия привезёт? Но встреча вышла замечательной. Дмитрий, разумеется, не жаловался на житьё-бытьё, скорее хорохорился, а мудрый Винтроп, понимая состояние подопечного, рассказал о сползании России в тупик, завязав в один узел внешнеполитические авантюры Путина, кризисное падение производства и растущее недовольство населения. Но когда эта часть беседы завершилась, Винтроп объявил, что прибыл в Литву неспроста.
– В Вильнюсе, – рассказывал он, – намечен очередной съезд лидеров российской оппозиции. Приглашены все ведущие антипутинские фигуры. Тебе полезно быть там.
– Выступить? – со сверкнувшей в глазах надеждой спросил Дмитрий.
– Ни в коем случае! Просто присутствовать для понимания ситуации. Перед отлётом встречусь кое с кем, похлопочу о твоём приглашении.
На форуме Соснина потрясла степень откровенности ораторов, клеймивших и гвоздивших российские порядки. Никакого эзопояза – прямой наводкой! Даже на Майдане Дмитрий не слышал столь острых суждений. Впрочем, когда Кох заявил, что скорый крах кремлёвской власти из соображений гуманности и здравого смысла требует от неё добровольной передачи полномочий европейскому парламенту и перевода Вооружённых сил России под командование НАТО, Дмитрий невольно произнёс вполголоса:
– Ну, загнул…
– Считаете, перебрал? – тихо спросил сидевший рядом мужчина.
– Кох боится бояться, – скаламбурил Соснин. – Не те люди в Кремле, чтобы добровольно отдать власть.
– Да, в буквальном смысле это маловероятно. Но кто думал, что Горбачёв легко сдаст ГДР, а при Ельцине Россия встанет на задние лапки перед Америкой? В истории невозможное часто становится неизбежным.
Дмитрий повернулся к соседу. Это был неприметный мужчина лет сорока, в очках, в потёртом сером пиджачке, из-под которого выглядывал не первой свежести пуловер. В руках маленький диктофон. Судя по тому, что вместе с Сосниным ему досталось место в предпоследнем ряду, он не принадлежал к числу токсичных участников форума, скорее наблюдатель. «А я, дурень, не включил диктофон в телефоне», – подумал Дмитрий.
При выходе, в толкотне, они случайно вновь оказались рядом, и Соснин спросил:
– Вы из Москвы?
– Что вы! – вяло удивился человек в очках. – Живу в Вильнюсе. Из Москвы мне помогли раздобыть приглашение.
– В Вильнюсе? Тогда давайте знакомиться. Димитрий Соснин, журналист-фрилансер. Тоже квартирую здесь.
– Валентин Суховей, – кратко представился он.
Совместное пребывание на форуме делало их единомышленниками, предполагая доверительность. И Соснин, обрадованный первым в новых краях знакомством, зацепился за этого невзрачного человечка. Возможно, через него удастся выйти на более интересные общения. Сказал:
– Вообще я москвич. Но потом уехал в Киев, на Майдан. Здесь отлёживаюсь, зализываю раны.
– О, у вас богатая биография, – почтительно покачал головой Валентин. – У меня всё проще. Уже почти сорок, лысею, седею, а в дохлой провинции жизнь не устроишь. Попытался в Москве припарковаться, да не случилось. Пришлось сюда эмигрировать, здесь жильё дешевле. А вообще-то я из Сибири, из Томска.
– Из Томска? – обалдел от удивления Соснин. – Где учились?
– В двадцать восьмой. Вы тоже из наших краёв?
– А как же! Томск-семь.
– А-а, – понимающе протянул Валентин, – как у нас говорили, из аристократов. А встретились в Литве! Неисповедимы судьбы людские.
С совещания земляки вышли вместе. И Дмитрий задал главный вопрос:
– Извините за бестактность, как удалось сюда проникнуть?
Суховей пожал плечами, словоохотливо ответил:
– Сам не понимаю. Я человек маленький, на подхвате у знатного московского блогера, монтирую для него кое-что в ютюбе, шлю увеселительные штучки из Ужуписа. У него сотни тысяч подписчиков, он на рекламе прилично зарабатывает. Мне в евро слегка подкидывает, чтоб не сдох с голоду. А тут вдруг пишет: будет форум свободной России, сходи, с пропуском всё устрою, дашь мне отчёт. Вот и вся недолга. Кстати, мне было интересно, даже удовольствие получил, дома будет что рассказать. Я не один – с прицепом.
– С женой?
– Она бы хотела! Но куда мне жениться, на жизнь едва наскребаю. Она из-под Владимира, деревенская. Говорит, без тебя пропаду.
Вот и пришлось с собой взять.
Прощаясь, Соснин и Суховей обменялись имейлами, сговорились поддерживать связь. Негоже землякам расходиться, как в море корабли.
Поужинав домашними заготовками, – с американским продуктовым быстроделом, с субкультурой фастфуда туго, – Соснин растянулся на любимой канапешке и, против обыкновения, не включил телевизор. Мысли вернулись к форуму. У него была цепкая память, он помнил спичи не только пафосного Каспарова, но и полинявшего финансового оракула Илларионова, реплики ботоксной секси в стразах и лабутенах, светской львицы Божены, которая возбуждённым неадекватом работала на публику, глубокомысленные замечания фатоватого Макаревича с красной шерстяной нитью каббалы на левом запястье. Он, конечно, получал удовольствие от этого пиршества оппозиционных воплей на празднике свободомыслия, от раскованности этой пёстрой среды напыщенных «интелликонов», однако найти общий знаменатель форума не удавалось. Даже намёков на единую программу действий не звучало – лишь подзаводка политических эмоций. Сходнячок подгламуренной тусовочной образованщины, избыточно засоряющей русскую речь иностранными словами. Псевдополитическая буффонада. «Одно важно, – подвёл он итог размышлениям, – общим для спичей было «Рашка фсё!», говорили о скором крахе путинской России, о революции, которую прочит Ходорковский, переставший скрывать, что готов заменить Путина. Даже сами эти люди, некоторые с радикально альтернативной внешностью, кое-кто в сигнальных коротких приталенных коричнево-кожаных курточках (наверное, с баночкой вазелина в кармане, как говорится, нос в кокаине, губы в сперме) – всё это наводит на мысль, что под напором кризиса, санкций и военных авантюр кремлёвский режим близок к распаду».
Потом мысли вернулись к новому знакомому. Этот персонаж со странной фамилией Суховей произвёл на него и впечатление странное. Не глуп, склонен к размышлениям на серьёзные темы – но какой-то жалкий, неприкаянный, без прошлого и без будущего. Соснин таких презирал. Он сразу почувствовал себя гораздо выше Валентина, и тот безропотно признал его первенство. Это Соснина устраивало, он любил верховодить. А потому решил ближе сойтись с Суховеем. Общение с земляком, во-первых, слегка скрасит тоскливые будни, во-вторых, суждения Валентина, не исключено, можно брать на вооружение.
Через пару дней Дмитрий послал Суховею на электронку: м.б., встретимся, посидим в кафешке? Ответ пришёл быстро, однако неопределённый: житейские заботы затрудняют отлучку из дома. А в ответ на следующее предложение Валентин сообщил, что вынужден домоседствовать, и если у Дмитрия есть настроение, милости просим в гости. И адрес – в пригороде Вильнюса.
Соснин сообразил, в чём дело. Во-первых, он с подругой. А главное, кафешка не укладывается в его бюджетный расклад. И, сговорившись через электронную почту, поехал на такси к Валентину, купив по пути скромный тортик.
Обосновался Суховей в двухэтажном частном доме, занимая небольшую бедно прибранную комнатушку внизу. Стол уже накрыт для чаепития, его украшение – тарелка с овсяным печеньем, на фоне которой тортик Пикколино казался сказочным угощением.
– Вы нас балуете, – представившись Глашей, уничижительно сказала хозяйка, насупленная, неулыбчатая женщина, одетая по-кухонному. «Да, баба, видать, деревенская, – отметил Соснин. – Этот маломочный Суховей, видимо, ещё и подкаблучник, попал под первую попавшуюся электричку».
Это была шутка давних лет, но, как ни странно, она оказалась кстати. Выяснилось, что Валентин, квартировавший в Подмосковье, познакомился с Глашей в электричке.
– Да я сама к нему пристала, – не стесняясь, грубоватым голосом говорила эта святая простота. – Я деревенская, Москву не знаю, поехала на разведку. А куда идти, с кем советоваться?
Кругом простая людва. Вдруг гляжу, рядом мужичонка аккуратненький сидит, один-распроединственный. Думаю: «Верняк, москвич тёртый. Дай расспрошу». А он сам работу ищет… Вот так и познакомились. Шо? Не так шукаю? – повернулась она к Валентину.
– Так-так, – отмахнулся он, не желая продолжать домашнюю тему, предпочитая вопросы, интересные гостю. – Ты в соцсетях комментирующую публику читал?
– Это те, кто там не был. Выдёргивают жареное и мусолят. Ничего интересного. А у тебя какое мнение?
Суховей немного подумал, потом сказал:
– Я на частности внимания не обращал. А если взять общую тональность, то удивила оторванность лидеров оппозиции от реальных процессов в России. Сразу видно, спикеры за границей живут. Бормотологи. Наполеоны мысли.
– Да ведь и мы за границей, – вставил Дмитрий.
– Во-первых, я свалил из Рашки недавно. Но, главное, можно жить за рубежом и улавливать российские процессы. А они верхами скачут. С выводами я согласен: Рассеюшка путинская к пропасти несётся. Только их-то доводы об этом не говорят.
– А что об этом говорит? – направил разговор в нужное русло Соснин.
– Это я пожалуйста! – обрадовался Валентин, который, видать, истосковался по серьёзным разговорам.
– Я бы с чего начал? – спросил сам себя. – Главная нынешняя беда России не в спаде экономики, на что жмёт оппозиция, даже не в путинском режиме – на защите режима от народа и переворотов стоит Росгвардия. Путин не озаботился создать государственную элиту, похоже, об этом даже не задумывается. А без государственно мыслящего слоя наступает паралич национальной идеи, государство – колосс на глиняных ногах. Может рухнуть от слабого толчка, даже под собственным весом.
Для Соснина такой ход мыслей был внове. Хотя сразу возникли вопросы.
– О чём ты говоришь! Та же Росгвардия, оборонка! Они на страже государства.
– Не государства, а власти! Есть ещё бизнес-элита, научная, культурная богема, и каждая решает свои проблемы. А вспомни, кто начал рушить государство сто лет назад?
– Ты и большевиков в элиту записываешь?
– При чём тут большевики? Я об отречении царя. Кто его с трона попросил, нанеся смертельный удар по государству? Элитарный Шульгин! Человек, представлявший высшие слои общества. Подобные Шульгину считали, что государство – данность, воздух, которым дышат, твердыня незыблемая, что власть можно менять сколь угодно, а к распаду государства это отношения не имеет.
Соснин удивлялся глубине этого взгляда. Вопрос не в том, прав Валентин или его заносит. Сам подход говорит об особом мышлении этого бесперспективного и неприметного человечка. Вот что интересовало Дмитрия, которому незачем было дискутировать о наличии или отсутствии в России государственно мыслящей элиты.
– Ну ладно, – примирительно сказал он. – А ещё какие мысли в связи с оппозиционной говорильней?
– Хосподи! Он вам счас сорок сороков наговорит, – угрюмо буркнула Глаша, без стеснений за обе щёки трескавшая торт. – Свезло ему, нашёл слушателя. Мне-то его хфилософия на фига? Начнёт трындеть, я и засыпаю.
– А на черта Запад России санкции учинил? Оппозиция рада: жми на Путина, дави! И опять в корень не смотрят. Вспомни, как начиналось. Гайдар с головой нырнул в рыночную стихию. Задрав штаны, мчался встреч глобальной экономике, подписывал десятки обязывающих договоров, сотни соглашений. Задача была одна: скорее влиться в мировую систему. Так говорю?
Соснин понимал, что Валентин сейчас выдаст резкий разворот мысли, и напряжённо, однако впустую пытался предугадать его. А Суховей и впрямь выдал:
– И по гайдаровской глупости глобальный рынок, где хозяева – трансконтинентальные корпорации, втянул в себя Россию. Никакой интеграции – нас просто поглотили! Вернее, проглотили и начали переваривать в чреве гигантского кита.
– К чему гнёшь? – не выдержал Соснин.
– Погоди. Глянь на Украину, Молдавию. Ассоциируясь с ЕС, они что, выиграли? Обнищали! Все соки из них тянут, таков закон глобализации: выигрывает сильный!
– Охолонь, Валь, чайку с тортом хлебни, пока я его весь не умяла, – грубовато хохотнула Глаша. – Он у нас с воды пьян, а с квасу и вовсе бесится.
Но Суховея уже не остановить. Сказанное было лишь диспозицией.
– Так вот, мил человек, мы сами, по своей дурацкой воле влезли в пасть к глобальному монстру. Словно насекомое, сели на нефтяную иглу, уронили экономику, и Западу оставалось лишь ждать, когда он нас окончательно переварит. И хотя Путин пытался вырваться из тисков глобализма, дальше новых вооружений двинуться не удалось. Нефтяные цены рухнули, экономика тоже, падение России стало неизбежным. Как говорится, резинка у рогатки внатяг, вот-вот лопнет. Эпоха сумерек на носу.
– Это я и без твоих проповедей знаю, – вставил Соснин, дабы не выглядеть студентом на профессорской лекции.
– Эх! – всем телом всколыхнулся Валентин, даже привстал со стула. – Тогда на кой чёрт Запад ввёл санкции? К чему они привели? Вроде упадок России усилился, зато она по разрешению самого Запада начала вырываться из объятий глобализма.
Его мёртвая хватка ослабла, Путин воспользовался – возьми аграрный сектор! России только дай чуть вздохнуть, отпусти вожжи, она и воспрянет, самородные начала жизни проклюнутся. Вот что дурацкие санкции наделали, понял? Ни Запад, ни оппозиция об этом не думают. Надо было только финансы зажать, инвестиции, и всё.
Валентин выдохся, умолк, занявшись чаем с овсяным печеньем, к торту не притронулся.
В комнате повисла тишина. И снова Соснин ощутил интеллектуальное превосходство этого невзрачного человечка. Ему опять было неважно, верны ли его суждения. Главное – уровень мышления! Глаша извинительно сказала:
– Сегодня чтой-то он особенно заболтался. Аж горит!
– Да обидно, понимаешь, обидно! – воскликнул Валентин. – Путина глобалисты спеленали, после падения нефтянки ему каюк засветил. А тут Запад санкциями даёт свободу манёвра. Зачем? Политики недодумали, а оппозиции нашей такой расклад и вовсе невдомёк, она узник собственных концепций.
– А чего ж ты на трибуну не вылез?
– Да я-то каким там боком, чтобы учить высоколобых попаданцев в высший свет? У меня подтяжки без штанов, биография не рукопожатная. Мне и слова бы не дали. Атмосфера ругательная, поносительная, не аналитическая, сплошь апокалиптические грёзы. Серьёзный анализ пошёл бы против общего настроения. Тебе спасибо, что выслушал.
Разговор переходил в будничную плоскость, и Дмитрий спросил:
– А как ты вообще оказался в Вильнюсе?
– Да я вроде говорил. В Москве работу не нашёл, жильё, даже за городом, дорогое, Глашка некстати приклеилась. Хотел в настоящую заграницу рвануть, уже на заборе сидел, ногу на ту сторону перекинул. А потом сообразил: там совсем пропаду. Что умею-то? Только в соцсетях свободно шурую.
– Я ему говорю, – влезла Глаша, – хоть бы язык иностранный учил.
– А-а, – махнул рукой Валентин. – Зачем мне иностранный?
– Земляк, образование у тебя какое? – Соснин, встречаясь с новыми людьми, всегда думал о том, как пристроить их с пользой для себя. Валентин в этом смысле был удачной кандидатурой. Дмитрий чувствовал, что этот человечек невульгарного ума ему пригодится, а потому желательно узнать о нём побольше.
– Да какое образование! – опять махнул рукой Валентин. – После школы устроился в электротехникум, может, знаешь – на углу бывшей Октябрьской. Но бросил – скучно. Помыкался несколько лет в Томске, родителей-то потерял.
– Умерли, – покачала головой Глаша.
– Осталась престарелая тётушка. Ну не сидеть же у неё на шее, вот и рванул в Москву. А там жизнь ка-ак начала мять-бросать, света белого не взвидел. Всё опостылело. А Вильнюс?.. Меня тот блогер надоумил: езжай, говорит, в Литву, будешь картинки с выставки слать.
Слушая исповедь, Соснин думал не о Суховее, – о вопросах, возникших после форума. Сегодня представился хороший случай получить ответ на один из них.
– Слушай, – бесцеремонно перебил он, – оппозиция, весь Запад прямой наводкой бьют по Путину. Он на выборах победил с разгромным счётом, а по нему ещё больше лупят. Снаружи Скрипали, изнутри Кемерово. На что расчёт?
– На что расчёт? – переспросил Валентин. – Ну, всё ведь ясно. Если Путина скинут или заставят отречься, как Николая Второго, Россия ослабнет, её можно подмять. Она только на Путине держится, рядом – никого. По Конституции в Кремль придёт Медведев, а это наш человек. Лидерское одиночество Путина – его крупнейшая историческая ошибка. Пока он внешней политикой и оружием занимался, внутренняя жизнь страны развалилась, управленческая воля сосредоточена в одном человеке – у президента, настал позднепутинский период застоя. И посыпалось – то пожар в Кемерово, то мусорные бунты в Подмосковье. Как пел Тальков, народ отмечает победу над собой! Пошёл эмоциональный откат. Позолота осыпается. В одиночку воз не вытянуть, «великие мелочи бытия» ку-уда сложнее внешней политики. Захлебнётся! Путин вынужден решать местные вопросы, из-за чего размывается сакральность власти. Вот его уязвимое место! – Вдруг завёлся. – Не-е, не понимает Путин, что под таким давлением он шесть лет не протянет. А ведь есть у него элементарный способ давление сбросить.
– Какой!
– Да простой! Примитивный! Имитировать консервативный манёвр – назначить премьером такого деятеля, чтоб все вздрогнули и поняли: уйдёт Путин – и Западу и оппозиции мало не покажется, войну развяжет, пятую колонну прихлопнет. Ну нельзя же всё время быть на острие, надо рядышком волкодава держать, чтоб на его фоне овечкой выглядеть. А он сменщиком Медведева ставит. И нет человека, который подсказывал бы такие элементарные вещи. Идеолога нет, каким Яковлев при Горбачёве был. – Валентин рассмеялся, после чего совсем сник. – Как-нибудь потом об этом поговорим.
Он явно устал от горячих спичей, и Соснин счёл за благо откланяться. Поймав такси, ехал в центр и думал, что Суховей на сто процентов прав по Путину. Пожары, мусорные бунты, ЖКХ, беспредел полиции, тысячи частностей загонят его. Это намного сложнее, чем громоздить Крымский мост. Систему управления страной не выстроил, всё упирается в его решения… Потом думал, как ловчее использовать этого неприкаянного человечка с нестандартными мыслями.
В результате Соснин и Суховей начали ежедневно переписываться, а затем Дмитрий пригласил Валентина в гости. Он рассчитывал стол на троих, но Суховей прибыл без сопровождения. Пояснил:
Она стесняется. Баба-то деревенская. Хотя неглупая, смекает, что будет мешать нашим разговорам.
– Как получилось, что она за тобой в Вильнюс увязалась?
– Просила на панель не толкать. Она всё время панелью грозит, иного выхода у неё, мол, нет. Возьми с собой, – говорит, – буду верой и правдой служить, одному в чужих краях тоже несладко. Ну, мне жалко её стало. Вот и весь сказ. Понял что-нибудь?
– А чем её здесь можно занять? – участливо спросил Дмитрий.
– Профессии нет, за скотиной ходила. Хотела домработницей, но спроса нет. Языка не знает. Ни литовского, – засмеялся, – ни французского. Вот так и живём-тянем. Словно калифорнийские «выживальщики» в противоатомных бункерах. В сердце пустота, в душе усталость. Таких, как мы, рафинированная гопота вроде Божены называет генетическим мусором. А чего да как будет, я не задумываюсь. Но она очень с ребёнком пристаёт.
– Какой ещё ребёнок?
– Вот и я говорю. Какой ребёнок в нашем положении? А она точит и точит. Но тут уж слабины не дам.
Полная безысходность ситуации, в какой оказался Валентин, мотивировала Соснина размышлять, как использовать его аналитический ум. Суховей был его единомышленником, но в отличие от каспаровской тусовки, которая просто кляла Путина, умел смотреть в суть проблем. Это привлекало. Изворотливый, искушённый ум Соснина, привыкший комбинировать, поместил Суховея в центр размышлений, выдав «нагора» интересную мысль: хорошо бы сделать Валентина негласным консультантом, чтобы доить его тягу к осмыслению российских неурядиц. Задача была поставлена, и по жизненному опыту Дмитрий знал, что случай для её реализации подвернётся.
Общаясь с Винтропом, Дмитрий понял, что у Боба появились дела в Литве и после Москвы он будет на сутки-двое приземляться в Вильнюсе. Так и получилось. Примерно через месяц они снова сидели в кафе, и Боб спросил мимоходом:
– Как тебе оппозиционный форум?
По равнодушному тону было ясно, что Винтроп знает о тусовке ровно столько, сколько ему нужно. И Дмитрий решил не обременять его своими оценками, ограничившись общим скептицизмом. Но когда начал излагать то, от чего ушли лидеры оппозиции – а это были мысли Суховея, – глаза Боба стали внимательными, он ни разу не прервал.
Винтроп был опытным разведчиком и прекрасно понимал Соснина. В долгосрочных планах Дмитрий давно занял предназначенное ему место, где могли пригодиться его сильные качества. Так бывало всегда: вербуя агента влияния, хорошо изучив его, Боб отводил ему подобающий ранг в своей иерархии. Речь не шла о должности – эти вопросы решает жизнь, – скорее о «специализации».
Между тем мысли об отсутствии в России государственной элиты, спорные, но любопытные соображения о санкционных просчётах не укладывались в образ Соснина. И глядя ему в глаза, Боб спросил:
– Это твои выводы?
Соснин покраснел, но сумел выкрутиться:
– Забавно, на тусовке я встретил земляка, рядом сидели. Потом вместе обсуждали, и это плод общих размышлений.
– Что за парень? Что у него между ушами?
– Да уж не парень, под сорок. Головастый, но недотёпа, неустроенный, перекати-поле.
– Подробнее, подробнее. Как звать?
– Валентин Суховей, закончил в Томске двадцать восьмую школу, учился в техникуме. Без толку мотался, уехал в Москву, а там и вовсе потерялся.
– На что живёт?
– Студенческий бюджет. Батрачит на блогера, который его послал в Вильнюс, достал пропуск на форум.
Винтроп потерял интерес к Суховею, переключился на общую ситуацию в России. По его мнению, она сползает к катастрофе. На эту тему он мог говорить часами. «Раньше я его фактурой снабжал, – с грустью подумал Дмитрий, – теперь он меня просвещает».
Когда вышли из кафе, Боб вдруг спросил:
– Говоришь, земляк двадцать восьмую школу закончил? В каком году?
– Точно не скажу. Где-то в конце девяностых… Да! Он не один. Мало того, что гол как сокол, за ним баба увязалась. Деревня деревней, из-под Владимира. Познакомились в электричке, она его на жалость берёт, пугает, что на панель пойдёт. В общем, странный человек. Убогий, тихоня, тонет в будничной суете. А башка варит.
Винтроп не комментировал. А на прощание сказал: – Такие дела, что каждый месяц буду залетать.
Пребывая на политическом мелководье, в томительном ожидании славных дел, когда путинский режим рухнет, Соснин всё более увлекался общением с Суховеем.
Матёрый Винтроп, обкатав Соснина в Москве, хорошо изучил его, отведя ему должную роль в будущей российской игре.
Но и Дмитрий, немало покрутившийся среди людей из американского «аналитического» сообщества, неплохо их понял. А потому оценил потаённый смысл вопросов о Суховее. Винтропа заинтересовал бедствующий русский эмигрант со свежими мозгами. Однако Боб свято блюдёт заповеди своей службы: сперва проверь, с кем имеешь дело. «Они поднимут списки выпускников двадцать восьмой школы», – подумал Дмитрий.
Между тем Валентин стал чаще заглядывать к Дмитрию – с пустыми руками и вечными извинениями за нарушение этикета. От угощений отказывался, но в избытке пил чай, громко прихлёбывая и отдуваясь. Говорили прежде всего о России. Валентин стойко утверждал, что в девяностые Запад втянул страну во всемирную экономическую паутину, и в чужой игре России ничего не светило.
– Политика снова взяла верх над экономикой, – сокрушался он. – Эти чёртовы санкции заставили Россию рваться из мёртвой хватки глобальщиков, начать свою игру. Как Запад не просчитал этот вариант, ума не приложу!
– И что будет? – допытывался Дмитрий.
– Да всё будет о’кей, Запад дожмёт. Но теперь это сложнее, появился китайский фактор. Россия попытается продать себя дороже.
Не понял.
– А чего не понять? Олбрайт требовала расчленения России на полсотни кусков, ибо несправедливо, что огромные природные богатства принадлежат одной стране. А теперь её позиция неприемлема. Что означал бы распад России? Отпадение земель за Уралом? Они войдут в орбиту Китая! Отсюда усложнение игры: сменить власть в Кремле, взять Россию под внешнее управление, но не допустить распада страны.
После таких бесед Дмитрий задумывался. Он был человеком дела и не обладал аналитическим даром. Но уж что-что, а извлекать выводы из услышанного умел прекрасно. И прикладывая их к своей судьбе, искал выход из комфортного вильнюсского заточения. Его деятельная натура жаждала событийных эмоций.
Однажды Валентин пришёл в неурочное время, утром.
– Плохие новости, Дима. Вчера звонит тётушка, говорит, приезжай, дорогой, у меня инфаркт, может, последний раз свидимся. А на какие шиши я в Томск полечу? По телефону позвонить не могу – роуминг дорогой, а партнёр плату задерживает. Мобильный счёт пустой.
В башке Соснина сразу щёлкнуло – на такие дела он был мастак! Предложил:
– Звони с моего мобильника.
Суховей благодарно кивнул. Видимо, на помощь и рассчитывал, потому зашёл утром, чтобы в Томске не наступила ночь. Медленно, с расстановкой продиктовал номер, и Дмитрий услышал старческий женский голос:
– Аллё-ё…
– С вами будет говорить Валентин. – Соснин быстро передал телефон.
– Бабуня, ты что меня огорчаешь? – ласково сказал Валентин. – Всё будет в норме, держись. Сейчас прилететь не могу, я в Вильнюсе. Ну, в Прибалтике. Что врачи говорят? Почему в больницу не взяли? Ты отлёживайся, перемогайся. Я ещё позвоню. Держись, дорогая, держись.
Отдав мобильник, тяжело вздохнул:
Неужто не придётся с тётушкой увидеться? Единственная родня. Эх, жизнь! Удручающе всё это. Сижу здесь, как в зиндане.
Говорить было не о чем, не то настроение, и Валентин, поблагодарив за помощь, умотал. А Соснин подошёл к зеркалу и хитро подмигнул себе: двух зайцев убил – и Валентину порадел, и в своём телефоне сохранил номер его тётушки. Будет о чём доложить Винтропу.
Для Боба томский телефон действительно стал приятным сюрпризом. Он переписал его на одну из маленьких бумажек, которые носил в верхнем кармане пиджака. Вечером они распрощались до следующих встреч, но утром неожиданно раздался звонок:
– Слушай, возникли обстоятельства, которые требуют задержаться в Вильнюсе. На что тут можно убить пару дней простоя?
Дмитрий лихорадочно перебрал в уме здешние прелести и, зная нелюбовь Боба к осмотру музеев, посоветовал:
– Единственный нестандарт – район Ужупис с местной богемой.
– Ладно, годится, – сказал Винтроп и попрощался. Но вдруг словно вспомнил: – Да! А как поживает твой Сухой? Так, кажется, фамилия?
– Вы имеете в виду Суховея?
– Да-да, Суховей.
– Всё так же. Тётушка сильно хворает.
– Слушай, а может, ты меня с ним сведёшь? Кстати, что он о тебе знает?
– Пожалуй, ничего. Вопросов не задавал, а мне зачем заплывать за буйки?
– Та-ак… Значит, скажи ему, что стажировался в Штатах, а я был преподавателем. И должен пролётом быть в Вильнюсе. Встречу организуй в нашем кафе, и чтоб он был со своей бабой. Но предупреди, что могу не прилететь. Если всё пойдёт по плану, Суховею сообщишь послезавтра днём.
Звонок Винтропа застал Соснина за домашним завтраком: он перешёл на самообслуживание. Но нажав «отбой», отвлёкся от кофе и, скрестив руки под головой, улёгся на канапешку. Его не мог не встревожить повышенный интерес к Суховею, и первой эмоцией была ревность. Но он осознавал: к Валентину интерес совершенно иной, чем к нему, Соснину. Выстраивая цепь событий, понимал, что номер томского телефона сыграл решающую роль в вильнюсской задержке Боба и в желании познакомиться с Валентином. Видимо, по школе двадцать восемь всё сошлось, однако этого мало. Вот телефон тётушки – это да! Можно быстро проверить, есть ли тётушка, больна ли? Соснин уверенно отгадывал действия другой стороны. И вместе с отгадкой пришло успокоение: Валентин не конкурент, он нужен для чего-то иного. Более того, при удачном раскладе землякам придётся работать в паре, где у каждого своя роль. Винтроп слишком важный человек, чтоб терять время впустую.
Допив холодный кофе с сырной булочкой, Дмитрий снова растянулся на канапешке. Теперь предстояло обдумать, как ловчее уговорить Суховея на поход в кафе, да ещё – с его тёхой-матёхой. Глаша может взбрыкнуться, а они нужны вдвоём. Не выполнить поручение Соснин не мог.
Всё тщательно взвесив, написал Валентину: «Намечаются неожиданные события. Удобно, если через час заеду?»
Суховей, разумеется, согласился, и Дмитрий, по традиции с маленьким тортиком, на такси помчался по знакомому адресу. Войдя в скудную комнатушку, не здороваясь, громко воскликнул:
– К нам едет ревизор!
Валентин побелел от неведомой опасности, а Глаша вылупила глаза, с ужасом повторила:
– Ревизор?
Дмитрий рассмеялся, разрядив напряжённую атмосферу, попросил чаю, удобно устроился на хлипком стуле и начал заготовленную заранее сагу.
– Валентин, у тебя, насколько я понял, биография короткая, а у меня уже набралось кое-что. Я не говорил, что три года стажировался журналистом в Америке.
– В Америке? – изумлённо ахнула Глаша.
– Ну ты даёшь! – восхищённо поддакнул Валентин. – И молчал?
А ты не спрашивал, чего я буду тебе Америкой тыкать. Но сейчас не обо мне речь. Как ни странно, – о вас.
Нагнетая нетерпение Валентина, положил в рот кусочек торта, глотнул чаю и только тогда начал:
– В Томске я работал в городской газете, помнишь такую?
– А как же! – торопливо откликнулся Суховей. – Еженедельник. Знатно обком бомбил.
– Так вот, газета выиграла американский конкурс по оформлению и меня пригласили в Штаты. Три года там мыкался. Магистратуру закончил.
Глаша, подавленная новостью, помалкивала, а Валентин не спускал с Дмитрия глаз, гадая, куда повернёт разговор.
– Так вот, – продолжал Соснин, – в университете был преподаватель с русским языком, Боб Винтроп. Потом я узнал, что в годы перестройки он работал в московском офисе «Вестингауза». В общем, сложились у меня с Бобом добрые отношения. Отменный мужик и уважает Россию.
Соснин сделал паузу, снова хлебнул чаю.
– Отучился я в Штатах, но вернулся уже не в Томск, а искал работёнку в Москве. У меня же английский в совершенстве! С языком да аусвайсом магистра удалось устроиться на приличное место, и жизнь, хотя потряхивало на ухабах, покатилась вперёд. Но это к делу не относится.