Жуткие эксперименты, культы и секты. Реальные истории

Природа любви

Годы проведения эксперимента: 1950–1960

Место проведения: Висконсин

Руководитель: Гарри Харлоу

«Гарри и его обезьяны» – так можно было бы назвать этот эксперимент. Ведь они стали его компаньонами на целое десятилетие и подарили ему действительно уникальные знания о природе любви. Эксперимент проводился в лаборатории университета штата Висконсин и признается неэтичным и недопустимым из-за жестокого обращения с животными. Кстати, у вас может возникнуть вопрос – а почему, собственно, было проведено так много жестоких экспериментов, о которых в итоге узнал весь мир и которые прославили «ученых-мучителей»?

На самом деле интерес к этическим проблемам в психологии возник только в 1970-х годах, а этический кодекс от Американской психологической ассоциации был разработан только в 1992 году. В связи с этим обсуждение жестокости относительно проведенного исследования возникло уже после проведения и публикации материалов.

Гарри Харлоу родился в 1905 году, окончил стамбульский университет в 1930 году, имел степень бакалавра и степень доктора философии и психологии. В 1958 году стал президентом американской психологической ассоциации. Он очень любил свою профессию и болел за нее всей душой. Уважал коллег и много работал со студентами, под его началом более 40 учащихся получили докторскую степень. А еще Гарри искренне хотел доказать научному психологическому сообществу пользу работы с приматами.

На этот эксперимент его вдохновило то, что в те годы демонстрация привязанности к ребенку считалась сентиментальным жестом, не имеющим никакой пользы и смысла. В 1950-е годы иногда говорили, что чрезмерно ласковое отношение к ребенку может привести к психологическим отклонениям и болезням, любовь матери считалась проявлением обычных биологических потребностей, такой же, как необходимость питания. Но Гарри так не считал. Психолог утверждал, что для формирования нормативной психики недостаточно, чтобы мать просто кормила ребенка. Он подозревал, что для становления личности ребенка необходимо ощущение контакта с матерью, чувство безопасности и комфорта.

Так Гарри Харлоу вступил на сложный путь. Сам эксперимент «Природа любви» был скрупулезно продуман, каждый этап был проведен не просто так. Любой фактор, влияющий на развитие изучаемой особи, рассматривался под разными углами. Исследователю нужно было измерить привязанность, которая на первый взгляд не поддается оценке. И это у него получилось. Нужно сказать, что этот эксперимент подвергался большой критике. Журналистка Дебора Блюм^[8] в 2002 году назвала эту работу тихой революцией, кто-то был восхищен тем, как Гарри продемонстрировал глубину отношений матери и ребенка.

Конечно, как вы уже поняли, множество людей были противниками того, как он обращался с животными. Его называли человеком сомнительной морали, говорили, что этот эксперимент плохо повлияет на его репутацию, о том, что жертва, которая принесена науке через этих животных, была чрезмерной. С Гарри Харлоу в 1960 годах работал Уильям Мейсон, считавший, что нельзя было причинять животным столько боли и страданий, но одновременно с этим он понимал, что это было необходимо. Роджер Фоутс^[9], изучающий приматов, высказался следующим образом: «Любой исследователь, который готов принести своих животных в жертву науке, обладает сомнительной моралью».

Само описание эксперимента было впервые опубликовано в журнале «Американский психолог» в 1958 году. В чем, собственно, состояла трудность исследования? Гарри хорошо понимал, что существует много трудностей в изучении привязанности реальной человеческой матери и человеческого ребенка, но он говорил о том, что разработанные методики смогут помочь изучению привязанности между матерью или отцом и младенцем. Гарри обращал свое внимание на то, что женщина борется за равные права с мужчиной, и его радовал тот факт, что у мужчин, в свою очередь, есть все необходимое для того, чтобы быть для ребенка объектом любви и заниматься его воспитанием. Да, он рассматривал проблему действительно со всех возможных сторон. Для того чтобы подготовиться к эксперименту, Гарри понадобилось три года – это было время наблюдения и поиска подходящих млекопитающих.

Итак, в эксперименте участвовали обезьяны шимпанзе и макаки-резусы, а точнее, их детеныши, всего более шестидесяти особей. Харлоу был убежден, что строение интеллекта, нервной системы, стратегии развития восприятия страха, способности к обучению этого вида млекопитающих схожи с человеческими, а также он выяснил, что отношения между матерью и детенышами макак-резусов схожи с человеческими. Эксперимент начинался с того, что в течение первых шести часов жизни маленьких обезьян забирали от матерей и перемещали в изолированные боксы.

Их выкармливали искусственно, и благодаря большому количеству витаминов, повышенному содержанию пенициллина и глюкозы в диете подросшие обезьянки были тяжелее и здоровее своих ровесников, выросших с мамами-обезьянами. Так что, как видите, условия для жизни у приматов были очень даже неплохими. Исследователи отметили, что изолированные малыши стали проявлять признаки привязанности к махровым подстилкам, лежавшим в клетках. Обезьяны обнимали их, укутывались, а если ткань изымали, они резко реагировали, плакали и кричали. Это уже было показательным поведением, а ведь исследование еще даже не началось.

Любой большой эксперимент предполагает несколько этапов, и этот не был исключением, ведь он длился 10 лет. В первую очередь были сформированы первые две группы по четыре макаки. Для них создали два типа суррогатной матери: одну проволочную (холодную, жесткую, некомфортную) и другую мягкую, своеобразную копию настоящей мамы-макаки. Она была идеальна с точки зрения инженерии – пропорционально обтекаемая, без лишних и ненужных выпуклостей, обернута губчатой резиной и коричневой махровой тканью, внутри нее была лампа, которая излучала тепло. Это была мать с бесконечным терпением, которая никогда не ругала своего ребенка, не злилась на него и не кусала в гневе.

Первой группе в клетку поместили кормящую проволочную «маму» (в то время как мягкая была без бутылочки), а другой группе – мягкую. Нет, голодом обезьян никто не морил, их продолжали кормить люди, но без прямого тактильного контакта. Вне зависимости от того, где находится источник пропитания, все обезьяны проводили больше времени на мягкой и теплой конструкции.

На следующем этапе Гарри Харлоу изменил концепцию. В разных группах было по одному суррогату. Обеих «мам-обезьян» снабдили бутылочкой молока для кормления. Детеныши одинаково питались и весили, но их поведение отличалось. У испытуемых первой группы (с проволочной конструкцией) наблюдался жидкий стул, что, по мнению Харлоу, свидетельствует о нервном напряжении. Они меньше проводили время со своей «мамой», чем вторая группа. Дополнительно психолог заметил у них признаки аутизма: животные сидели на полу, сжимались, раскачивались взад-вперед. Эти результаты уже давали основания полагать, что ребенку требуется не только питание. Отсутствие тактильного контакта напрямую влияло на настроение и психологическое состояние особи.

Следующим шагом было изучение влияния страха на макак. Создав подобие чудовища, которое издавало громкий шум и делало резкие движения, психолог проверял, как себя будут вести детеныши обезьян в стрессовых ситуациях и какова роль матери в вопросе утешения. Все подопытные с появлением опасности с криками и паникой бежали к мягкой «маме». Прикосновение к ткани успокаивало малышей, некоторые даже становились смелее и впоследствии проявляли агрессию к «монстру». Кроме того малыши, которые находились под «опекой» мягкой конструкции, проявляли любопытство и заинтересованность к враждебному объекту после того, как успокаивались в объятиях, что тоже говорит о нормальной реакции и развитии.

Четвертый этап – не очень приятный. Для измерения силы привязанности психолог сконструировал «злых матерей». Они были мягкие и теплые, как прошлые. Однако на этот раз были далеко не заботливыми. Одна из них тряслась так интенсивно, что у малышей стучали зубы, вторая сильным потоком воздуха скидывала детеныша, третья выпускала шипы, а четвертая имела встроенную металлическую пластину, которая отталкивала обезьяну. Даже после такого проявления насилия маленькие макаки возвращались к суррогатам и издавали умоляющие звуки, будто извиняясь за несуществующий проступок.

Во время проведения исследования было отмечено и в дальнейшем описано много любопытных поведенческих феноменов. Например, макаки, которые имели дело с мягкой «мамой», но в какой-то момент были изолированы от нее, вели себя беспокойнее и проявляли большую нервозность в поведении, чем малыши, которые воспитывались только проволочной «матерью». Когда их после длительного перерыва допускали обратно, они не слезали с плюшевой матери, отказываясь реагировать на любые внешние стимулы в комнате. Одна из особей была привлечена смятой бумагой (стандартный раздражитель для такого исследования), но, забрав бумажку, тут же вернулась обратно к фигуре «матери», для дальнейшего изучения.

И совсем обратный эффект проявлялся, когда обезьяны воспитывались мягкой «матерью» постоянно, без изолирования. На одном из этапов макаки были помещены в клетку, где стоящая в центре помещения мягкая мама была закрыта прозрачной плексигласовой коробкой. Малыши после недолгих попыток добраться до матери быстро успокаивались, занимая место на коробке или рядом с ней, продолжая игры или исследования. Гарри интерпретировал это следующим образом: малышам, выросшим рядом с мягкой мамой, было достаточно ее присутствия в комнате, чтобы чувствовать себя в безопасности, имея в виду развитие базового доверия к миру.

Были проведены испытания, где маленьким обезьянам необходимо было решить некоторые механические задачи для того, чтобы добраться до суррогатной матери. Два раза они попадали в пустое помещение, а в третьем их ждала мягкая или проволочная «мама». Вторая группа и в третий раз попадала в пустую комнату. После того как обезьяны попадали в третий бокс, дверь закрывалась на 10 минут, чтобы можно было провести контрольный тест, оценивающий эмоциональное состояние обезьяны. Удивительно, но разницы между особями, которые попали в пустой бокс или же в бокс с «мамой», не наблюдалось. Но были значительные различия в результатах между группой, которая попадала в комнату с мягкой «мамой» и проволочной.

Исследование маленьких макак-резусов в дальнейшем переросло в исследование взрослых макак-резусов. Выросшие в таких условиях особи стали прекрасными объектами для изучения последствий развития малышей без материнского участия. Под бо́льшим прицелом находились животные, которые большую часть времени провели с проволочной «мамой».

Обезьяны помещались в пространство с другими представителями вида, которые развивались в обычных условиях, с мамами-макаками. Наши лабораторные представители не общались со своими сородичами, предпочитали отсиживаться в углу, не интересовались предметами вокруг и, как уже было отмечено, продолжали проявлять аутичное поведение. Но Харлоу не остановился на этом и провел самый, по моему мнению, сомнительный (в плане этики) этап своего эксперимента.

Смысл его состоял в том, чтобы пронаблюдать, как особи, воспитывающиеся суррогатными матерями, будут воспитывать собственное потомство. Проблема была в том, что самки вели себя отстраненно, не вступали в контакт с самцами, отпугивая их, кусая, и вообще агрессивно избегали любого общения с ними. Харлоу создал «раму для изнасилования», так он назвал ее сам, это не литературное преувеличение. Таким образом, самки фиксировались для недобровольного соития с самцами.

В результате 20 самок сумели дать потомство, но они не могли вырастить собственных детенышей, отстраняясь от них так же, как и от взрослых сородичей, не имея в алгоритме поведения действий, которые предполагаются для воспитания потомства. Большинство просто игнорировали своих детенышей, были даже случаи крайне жестокого обращения: они кусались, били и возили по полу своих малышей, убивали их. Не беспокойтесь, выживших детенышей подсаживали к другим мамам-обезьянам, это поколение малышей было выращено естественным образом, замкнутого круга допущено не было.

Какие выводы можно сделать из этого всемирно известного исследования длиной в десятилетие? Харлоу подвел итог, что изоляция в течение первых 90 дней жизни детеныша макаки не влияет на его дальнейшее развитие, однако более длительный период может привести к нарушениям в психике, которые уже невозможно исправить. То же касается и людей. Такой период равен шести месяцам человеческой жизни. Один из студентов психолога, Лен Розенблюм, вспоминал: «Он всегда хотел задеть аудиторию. Он никогда не говорил «животные были усыплены» – всегда «убиты». Почему он не мог назвать «раму для изнасилований» приспособлением, ограничивающим подвижность животного? Если бы не такие выходки, он не имел бы сегодня такой неоднозначной репутации».

Гарри Харлоу понимал, что нанес непоправимый ущерб обезьянам, но никогда не жалел об экспериментах. Для него было важнее принести пользу людям. После опубликования его работы начались перемены в детских домах. К детям стали проявлять больше внимания, воспитатели начали их обнимать и качать, чаще разговаривали. Произошли изменения и в производстве детских товаров. Стали пользоваться популярностью «кенгуру», в которых теперь носили малышей, ведь они обеспечивали тесный контакт с матерью во время прогулок или любых других передвижений.

Эксперименты Харлоу были шокирующими и противоречивыми. Большинство из них будут считаться неэтичными по сегодняшним стандартам. Тем не менее его исследования сыграли важную роль в формировании нашего понимания развития ребенка.

Литература:

Blum D. Love at Goon Park: Harry Harlow and the Science of Affection. – Basic Books, 2002.– 352 p.

Harlow H. Address of the President at the sixty-sixth Annual Convention of the. – American Psychological Association, Washington, D. C., 1958. – The nature of love // American Psychologist, 1958. – V. 13.– 573–685 pp.

Harlow H., Harlow P. Human Model: Primate Perspective. – Vh Winston, 1979.– 312 p. – ISBN-10: 0470266422.

Hock R.R. Forty Studies that Changed Psychology: Explorations into the History of Psychological Research. – Prentice Hall, 2004.– 336 p. – ISBN-13: 978–0131147294.

Сколько нужно денег, чтобы солгать?

Год проведения эксперимента: 1957

Место проведения: США, Стэнфордский университет

Руководители: Леон Фестингер, Джеймс Карлсмит

В период всего существования психологической науки учеными было открыто множество разных феноменов, психических законов и процессов, которые обрели место в нашей повседневной жизни. Они знакомы каждому, пусть даже далекому от психологии человеку. Все знают, что такое депрессия, возрастной кризис, апатия, фобия, кто такие меланхолики, холерики, экстраверты и интроверты. В 1957 году Леоном Фестингером был открыт еще один феномен – когнитивный диссонанс. Если переводить с латыни два этих понятия, то cognitiо – «познание» и dissonantia – «несозвучность» образуют «несостыковку получаемой информации». Как же она будет стыковаться с нашими уже имеющимися знаниями, верованиями, опытом, представлениями о том, как должно быть?

Это состояние психологического дискомфорта может вызывать у человека ступор, непонимание, злость и растерянность. И может являться причиной для странных поступков, реакций как одного человека, так и целой группы. Леон предложил свою теорию о когнитивном диссонансе как объяснение конфликтных ситуаций. Не всех, но множества. И стал человеком, который повернул послевоенную социальную психологию на путь экспериментального подтверждения своих гипотез.

Вдохновением для Фестингера в этой работе стало сильное землетрясение в Индии в 1934 году и слухи, появившиеся после этого. Среди людей, которые были шокированы случившимся, но не понесли никакого ущерба от катастрофы, широко распространялись и принимались слухи о еще более страшных катастрофах, которые должны были произойти. Хотя, казалось бы, зачем верить слухам (а не точным прогнозам), которые вызывают еще больший страх? И Леон считал, что эти слухи на самом деле оправдывают актуальный страх, связанный с событием, которое уже произошло. Слухи функционировали, чтобы уменьшить непоследовательность чувства страха людей, несмотря на то, что они никак не пострадали от землетрясения. Это просто был повод для страха. Это и был тот самый диссонанс, необходимый психике для того, чтобы подготовиться к возможным будущим разрушениям или найти оправдание неуместному страху.

Если мы хотим понять механизм когнитивного диссонанса, то нам нужно обратиться к курильщикам. Фестингер писал о том, что это прекрасный пример. Курение вредно для здоровья курильщика, но он продолжает употреблять никотин. Несоответствие налицо, но курильщик искусственным образом уменьшает его. Зависимый человек может уменьшить диссонанс, решив бросить курить (но не обязательно при этом действительно бросая) или изменив свои мысли о последствиях курения (например, курение не так плохо для здоровья, как утверждают другие). А также приобретя знания, указывающие на положительные эффекты курения (например, курение предотвращает увеличение веса).

Фестингер и Джеймс М. Карлсмит опубликовали свой классический эксперимент по теме когнитивного диссонанса в 1959 году. В эксперименте испытуемым предлагалось в течение часа выполнять скучные и однообразные задания. Например, многократно наполнять и выливать лоток с 12 мисками. Или поворачивать по часовой стрелке 48 квадратных колышков в доске. Некоторых испытуемых, которых убедили в том, что их участие в эксперименте подошло к концу, затем просили оказать услугу экспериментатору, сказав следующему участнику, который на самом деле был сообщником исследователей, что задание было чрезвычайно интересным. Диссонанс создавался для субъектов, выполняющих задание, так как оно было на самом деле скучным. Половина испытуемых получила за выполнение задания 1 доллар, в то время как другая половина испытуемых получила 20 долларов.

Как и предсказывали Фестингер и Карлсмит, те, кому заплатили 1 доллар, сообщили, что задача будет более приятной, чем те, кто получил 20. Те, кто получили $1, были вынуждены уменьшить диссонанс, изменив свое видимое мнение о задаче, чтобы привести его в соответствие с тем, когда они сообщали, что задача была приятной. Испытуемые, получившие $20, испытывали меньший диссонанс, так как большая сумма платежа обеспечивала созвучие с их поведением. Поэтому они оценили задачу как менее приятную, по сравнению с группой, оплата которых составила $1. Их оценки изначально не были направлены на уменьшение диссонанса, потому что его не возникло.

Интуитивно мы чувствуем: что-то тут не укладывается, не совсем понятно, почему произошло именно то, что произошло, а главное, как Леон и Джеймс могли такое предугадать. Разберем эксперимент поподробнее. Попробуем объяснить наш диссонанс.

В эксперименте принял участие 71 студент мужского пола из вводного курса психологии Стэнфордского университета. Все молодые психологи обычно становятся «жертвами» психологических исследований, и эти не были исключением. На этом курсе студенты должны были провести определенное количество часов в качестве субъектов в различных научных работах. Они выбирали один из доступных экспериментов, отмечая свое имя на доске объявлений, где указывается характер эксперимента. Эксперимент Фестингера и Карлсмита был описан как двухчасовое исследование, измеряющее разные показатели эффективности. Но мы уже знаем, что это было не так.

В течение первой недели курса, когда студентам были объявлены и объяснены требования участия в экспериментах, преподаватель рассказал им об исследовании, которое проводит кафедра психологии. Он пояснил, что, поскольку они должны участвовать в экспериментах, департамент проводит исследование по оценке этих экспериментов, чтобы иметь возможность улучшить их в будущем. Им было сказано, что выборка студентов будет произведена после того, как они побывали в роли испытуемых. Преподаватель настоятельно призывал их сотрудничать в подобных опытах, быть искренними и честными. Для исследователей этот этап важен тем, что позволял узнать откровенные, честные, искренние мнения студентов вне контекста самого эксперимента. Возвращаясь к тому, что мы уже знаем об эксперименте, – нужно было выяснить, что именно они действительно думали об этих незатейливых заданиях.

Явившись в лабораторию, испытуемый студент несколько минут ждал в кабинете секретаря. Экспериментатор заходил в комнату, знакомился со студентом и говорил: «Этот эксперимент обычно занимает чуть больше часа, но, конечно же, мы должны были запланировать его на два часа. Поскольку у нас есть это дополнительное время, люди из департамента спрашивают, могут ли они взять интервью у некоторых наших студентов (непринужденная интонация). Я так понимаю, они берут интервью не у всех участников, но и сам я мало что об этом знаю. В любом случае, будьте готовы, они могут захотеть опросить вас после эксперимента».

Психологи дополнительно получают актерское образование, спросите вы? Нет, но на что только не пойдешь ради науки! Почему вступительная речь была именно такой? Она обесценивала это самое «интервью» для испытуемого, но для исследователей оно оставалось важнейшим этапом. А студентам фактически было все равно, будет опрос или нет, они не волновались и не готовились к нему.

Без дальнейшего введения студентам было объяснено первое задание. Необходимо было заполнять небольшой лоток 12 катушками, затем вынимать их и заполнять снова. По условиям можно было пользоваться только одной рукой и работать в комфортном для себя темпе. Через полчаса у испытуемого забирали лоток с катушками и ставили перед ним доску с 48 колышками, квадратными в основании (параллелепипедами). Задача состояла в том, чтобы повернуть каждый колышек на четверть оборота по часовой стрелке, затем еще на четверть оборота и так далее. И опять можно было пользоваться только одной рукой и выполнять действия с удобной скоростью. Так проходило еще полчаса. Задания эксперимента действительно выглядели так, как будто изучается врабатываемость, показатели утомляемости и эффективности.

Пока испытуемый работал над этими задачами, наблюдатель сидел с секундомером в руке, деловито делая пометки на листе бумаги. Он делал это для того, чтобы сделать убедительным все происходящее. Создавалась иллюзия, что именно это и интересовало экспериментаторов – то, как студенты перекладывают предметы туда-сюда. Но на самом деле эксперимент только начинался. А этот час, проведенный за монотонной бессмысленной работой, позволял обеспечить абсолютно одинаковый опыт для каждого. И опыт этот был не самым приятным.

После того как заканчивались полчаса, отведенные на второе задание, экспериментатор демонстративно устанавливал секундомер на отметке «ноль», убирал его, закуривал, откидывался на спинку стула и говорил: «Это, конечно, хорошо – все, чем вы тут занимались. Но я бы хотел рассказать, почему вы все это делали и зачем». У испытуемого возникали вопрос в глазах и чувство тревоги в голове.

«Вот как устроен эксперимент. На самом деле, есть две группы. Во-первых, в группе, в которой были вы, мы приводим испытуемого и не даем ему практически никакой вводной информации перед экспериментом. То есть все, что мы ему говорим, – это то, что ему нужно знать, чтобы выполнять задачи, и он понятия не имеет, что будет собой представлять эксперимент или на что он будет похож. Но в другой группе у нас есть студент, которого мы наняли, он работает на нас регулярно. Я привожу его в соседнюю комнату, в ту же, где вы ждали начала эксперимента, и говорю испытуемому о том, что наша «подставная утка» – это такой же субъект, который только что закончил эксперимент. И он сейчас немного расскажет о том, как все проходило, чтобы следующему человеку было не так скучно ждать».

С этого момента начиналось самое интересное. На примере этого эксперимента можно понять, какой это тонкий механизм – выстраивание сюжета исследования, продумывание этапов, исключение всех возможных искажений. Экспериментатор словно случайно показывает нашему испытуемому лист бумаги с заголовком «Для группы Б», в котором написан текст для «подставной утки»: «это был очень приятный опыт», «мне было очень весело», «я был большим молодцом и все сделал потрясающе», «это было очень интересно», «это было интригующе», «это было захватывающе». Более того, нашему реальному испытуемому специально показывали, как якобы нанятый студент ведет подобный разговор с якобы будущим участником эксперимента. А также демонстрировали, как ждет исследования человек, не вошедший в «группу Б», – в одиночестве и без прекрасных описаний. Почему же сам экспериментатор не рассказывает про эксперимент? Это было бы нереалистично, поэтому Фестингер нанимал человека даже для этой роли. Если испытуемый задавал вопрос «А зачем вы все это делаете?», ответ был очень простым – идет поиск различия в группах, влияют ли каким-либо образом предвосхищение и ожидания на работу испытуемых. Все продумали, хитрые психологи.

Если все пока непонятно (перечитайте это еще раз), то театрализованное представление окончено. После этого спектакля, который для всех испытуемых проводился одинаково, начиналось исследование. Далее все реальные испытуемые делились на три группы. Контрольная, группа, которой готовы были заплатить 1$, и группа, которой платили 20$.

Для контрольной группы сценарий был такой: «Теперь понятно, зачем проходил эксперимент и как? Отлично». Экспериментатор смотрел на часы. Это было заранее продуманное действие, у испытуемого не должно возникнуть никаких подозрений. «Слушай, тот парень, о котором я тебе рассказывал на вводном занятии по психологии, сказал, что приедет сюда через пару минут. Не мог бы ты подождать, если он захочет поговорить?» – «Хорошо. Почему бы нам не пойти в другую комнату и не подождать там?» Экспериментатор оставлял испытуемого на четыре минуты, а затем приглашал его на беседу с таинственным человеком из департамента.

Группу «1$» и «20$» ждал совсем другой сценарий. Экспериментатор говорил: «Теперь понятно, зачем проходил эксперимент и как? Отлично. А теперь у меня есть к тебе одна странная просьба. Дело в том, что… (выдерживалась длинная пауза, как будто экспериментатор смущен, не знает, что дальше сказать. Это контрастировало с его уверенным поведением до этого) …парень, который обычно делает это для нас, не смог прийти сегодня – он просто позвонил и сказал, что не сможет приехать, у него что-то случилось. Поэтому мы ищем того, кто смог бы сделать это вместо него. У нас в комнате ожидания уже сидит человек, вроде это должна быть девушка. И она испытуемый, которая должна услышать, что эксперимент был интересным и захватывающим. Ты – наш шанс! Чтобы все шло так, как и задумывалось. Тем более ты прошел все задания и знаешь, что там и как. А еще мы можем иногда вызывать тебя для этого в другие дни. Мы будем очень рады, если ты нам поможешь. Мы заплатим тебе 1$ (или 20$) за каждый такой выход. Ну что, ты сможешь помочь?»

Если испытуемый смущался, не был уверен в ответе, то экспериментатор говорил, что это совсем несложно и занимает всего несколько минут. Он всеми силами оправдывал непутевого коллегу, который обычно был надежным сотрудником и никогда не подводил коллектив, но сегодня случилось что-то серьезное. Он предлагал испытуемому прийти и в другой день, если он просто позвонит и договорится об участии. Но этот вариант экспериментатор предлагал с недоверием: «Но вообще мы не ожидаем, что ты придешь в другой день». После того как испытуемый соглашался помочь, с ним подписывали договор, выдавали квитанцию, в которой говорилось о том, какое вознаграждение получит студент-испытуемый. И отдавали деньги.

«Хорошо, вот что мы сейчас сделаем. Как я ранее уже говорил, наш следующий испытуемый – это девушка, и она действительно уже в комнате ожидания. Мы войдем, я представлю вас ей, расскажу, что вы только что поучаствовали в исследовании, на которое она пришла. Дополнительно объясню, что мы попросили тебя немного рассказать ей об этом. Вы просто сядете рядом и начнете разговор. Я оставлю вас на пару минут, а потом заберу ее на исследование». Как вы, наверное, догадались, эта девушка тоже была нанятым сотрудником. Ведь если вспомнить, нас интересует разнообразие и размах лжи, на который пойдут испытуемые, чтобы отработать свои деньги.

Наш испытуемый входит в комнату ожидания к девушке, его представляют как такого же участника эксперимента. Экспериментатор покидает комнату, и испытуемый рассказывает девушке о том, что эксперимент был «действительно интересным, он очень понравится и оставит приятные впечатления». Нанятая девушка сделала несколько замечаний по этому поводу, поделившись тем, что ее друг на прошлой неделе проходил этот же эксперимент и назвал его очень скучным, он сказал, что она даже не захочет проходить его до конца. Но испытуемый продолжал гнуть свое, и девушка после этого слушала его спокойно, принимая и соглашаясь со всем, что он ей говорил. Разговор между испытуемым и девушкой был записан на скрытый диктофон. Спустя пару минут возвращался экспериментатор, просил девушку пройти в экспериментальную комнату, а сам благодарил испытуемого, брал у него номер телефона (для подобного участия в будущем) и говорил: «Послушай, мы могли бы сейчас узнать у тебя, если этот парень из департамента психологии захочет поговорить с тобой, ты согласишься?»

С этого момента процедура для всех трех условий была еще раз идентична. Как только экспериментатор и студент подходили к офису, где находился интервьюер, испытуемый слышал: «Большое спасибо, что поработал над экспериментом с нами. Надеюсь, тебе это понравилось. Большинство наших испытуемых впоследствии рассказывают нам, что им было довольно интересно, ведь вы получаете возможность увидеть эксперимент изнутри, посмотреть на реакции других. Посмотреть на себя со стороны, в конце концов!» Так говорили всем. Убедительное сообщение подбадривало и облегчало задачу – поверить в то, что это действительно было приятно.

Когда экспериментатор и студент приходили в кабинет интервьюера, «человека из департамента», экспериментатор прощался и уходил со сцены. Интервьюер, разумеется, всегда пребывал в полном неведении относительно того, кто пришел к нему – участник контрольной группы, группы «1$» или «20$». Интервью состояло из четырех вопросов плюс ко всему включало оценку своего поведения или состояния по следующей системе: