Синдром изоляции. Роман-судьба

* * *

Утром, почувствовав знакомую собранность и лед в голове, тигрица отправилась на охоту. Перекрестила старшего – тот умчался в школу на новом велике, взяла за руку младшего и пошла к автобусной остановке. Там их встретили небрежно одетые малыши с мамами и бабушками в пижамных штанишках пастельных цветов. Вместо букетов родители держали кофейные термосы и ленты поводков, на которых крутились бигли, ретриверы и бордер-колли. Дети отбывали в школу налегке: без рюкзаков, сменки и тревог.

Причепуренной Мариванне трудно было смешаться с толпой. Сын выделялся торжественным кардиганом, белой рубашкой и синим атласным галстучком; разномастный осенний букет – в прохладной от пота ладошке. Снова как белая ворона, с грустью подумала Мариванна, и тотчас увидела похожий на огромную пчелу желто-полосатый автобус.

Передняя дверь распахнулась. На нее смотрела обильная телом водительша в шортах; пустое лицо, интенсивно работающая челюсть – хрестоматийная американская жвачка.

Русская повеселела: будем давить на материнские чувства с рефреном мыжеженщины.

Когда-то очень давно, четыре месяца назад, Мариванна читала лекции по теории межкультурной коммуникации. Находите точки соприкосновения, провозглашала она с трибуны. Демонстрируйте принадлежность к одной и той же группе, используйте общий социальный язык.

Она использовала и демонстрировала, давила и рассыпалась. Инструкция в ее руках трепыхалась бабочкой-лимонницей. Флегматично жующая баба повторяла одно и то же деревянным голосом. Проезд родителей в школьных автобусах воспрещен по правилам, изложенным в бесполезном, теперь, желтом листке.

Сдаваться Мариванна не собиралась. Жизнь подкидывала ей тесты с регулярностью сборов израильских резервистов. Она отошла лишь на секунду – проверить сына в окошке, – и злыдня в шортах тут же захлопнула двери.

Автобус тронулся. Ребенок скривился и заплакал. По его губам Мариванна прочла «мама». Времени на раздумья – ноль.

* * *

…Последние сорок минут бега в стиле «раненая утка ищет место умереть» ее доконали. Свекольное лицо горело, правое подреберье ныло муторной болью, ноги превратились в чугунную массу. В роду Мариванны, как назло, не встречалось ни одного кенийского бегуна.

Мозг по-своему старался, готовясь к кульминации: место жалкого мамонтенка занял вихрастый беспризорник. Он с надеждой вглядывался в лицо артиста Бондарчука и пронзительно кричал:

– Папка, родненький! Я знал, знал, что ты меня найдешь!¹³

Мариванна увидела своего несчастного и уже чумазого сына и не выдержала.

– Господи! – заорала она, не вытирая слез. – Ну, помоги же ты мне! Я ведь сдохну!

И тут послышался автомобильный клаксон. Один, второй, третий…

Она не откликнулась на зов Судьбы, продолжая утиный бег. Кто ей мог здесь сигналить?!

Настойчивый гудок не отступал. Наконец, ее окликнули:

– Эй! Эй, я здесь! Видите меня?! Я ваша лэндледи, вы у меня дом снимаете! Что стряслось? Вас подвезти?

Она разобрала только последнюю фразу и кинулась на приветливый голос. Торопливо удостоверилась в том, что кричали именно ей, юркнула в пасмурную «тойоту» и выкрикнула название школы.

Всю дорогу Мариванна горячо благодарила Бога (про себя) и Его посланницу (вслух). Так и не призналась в том, что не помнит ни лица, ни имени благодетельницы.

Она была у цели через пять минут. Влетела в класс неистовым торнадо.

Сын удивился:

– Мам, ты зачем пришла? У меня еще три урока…

* * *

Обратно брела вперевалочку, опустошенная и счастливая. Удачно все-таки она сбегала к сыну. Лично проверила: не заклевали, не затюкали и даже за что-то похвалили. В школе ей вручили длинный список канцтоваров. Значит, нужно дотащиться до «Ашана», заодно и продукты купить. Счастье, что теперь не надо торопиться. Час-полтора ее ходом – ерунда!

Хотелось лечь на ковровый газон у придорожного ювелирного бутика и глядеть в непривычную синеву. Высокое небо Миннесоты смахивало на работу профессионального фотографа: на нем оттачивались и свет, и контраст, и насыщенность, и знание программы «Фотошоп».

«Ашаном» она по привычке называла гипермаркет «Таргет», удачно расположенный вдоль шоссе 101. И до дома – рукой подать. В вавилонской торговой точке продавались и слоны, и иголки: немудрено, что Мариванна растерялась со списком в руках, когда вползла в магазин.

Та-а-к… Что же это означает? Ну, и как выглядит 1-inch binder with rings? Где искать plastic dividers with tabs and labels?!

Она перемещалась вдоль тридцатиметровых стеллажей, глядя с тоской на шеренги товаров. Ей вспомнился красно-белый пенал из детства, со счетами и пластмассовыми часами внутри – категория «лакшери» в мире советских детей. Статусная вещь, оставшаяся мечтой наряду с белыми гольфами с «помпошками», школьным фартуком с «кружавчиками» и финским сервелатом. Сказочной колбасой ее угостила Зойка-одноклассница на переменке. Дала откусить бутерброд, и маленькая Маша на всю жизнь запомнила солоновато-пряный вкус заграницы…

Именно таким – изобильным и ярким «Таргетом» – ей представлялся коммунизм, о котором рассказывала историчка Ольга Сергеевна. Учительница спрашивала, чем займутся ребята, когда настанет благоденствие.

– Я куплю во-о-т такой ящик колбасы и буду всех угощать! – воскликнула Маша.

– Ну что ты, глупенькая, – засмеялась рыжая Ольга Сергеевна, красиво сверкая золотым зубом. – Зачем покупать? При коммунизме не будет никаких денег! Любой человек сможет взять все, что захочет! От каждого по способностям, каждому по потребностям.

А пока коммунизм не настал, о предметах шика в семье Маши не заикались. Все, что выходило за пределы бытового минимума, называлось дурью и баловством. О богатстве мечтать неприлично. Ты и так богачка, дочь! Мы в твои годы… Уроки на табуретке, одна комната на восьмерых и поросенок впридачу, черные сатиновые трусы – круглый год, крошки со стола – рукой в рот. Не пеналами гордится настоящая советская девочка!

Маша вздыхала:

– Все равно хочется…

Она поклялась: своим детям будет покупать все, что ни попросят. Даже если для этого придется ходить в трусах круглый год и собирать со стола хлебные крошки.

…Теперь, растерявшись от изобилия, она была готова им купить хоть черта в ступе, но как?! Тщетно выискивала диковины из школьного списка: Sharpies¹⁴, Mod Podge и 6Pcs novelty tool pens set, наматывая круги в американском коммунизме. В пустынном магазине слонялись бабульки и праздные мужчины среднего возраста. Вдруг ей попалась на глаза ухоженная женщина с девчушкой школьного возраста. Мариванна подбежала к ним и заискивающе промямлила:

– Excuse me, I’m looking for… mmm… Here’s my list. I wonder if you can…¹⁵

Незнакомка сцапала список и раздраженно бросила:

– Русская, что ли?

На чистом русском языке.

От радости Мариванна глотала слова:

– Родная моя! Откуда здесь?! Давно?! Может, кофе? Посидим?

Встреча Робинзона и Пятницы так захлестнула – удержаться бы от медвежьих объятий, не зарыдать бы. Ее качала волна обретения Первого Русского Друга.

Пятница отступила на два шага, процедив с неприязнью:

– Конкретно скажите, что вы ищете?

Мариванна скукожилась, как описавшийся щенок, тыкнула пальцем в списочную галиматью и застыла.

Соотечественница быстро нашла и папки, и клей, и прочую дребедень. Сунула все в Мариваньину тележку, пробормотав напоследок:

– Из Энска, 9 лет, нам нравится.

Мариванна стояла неестественно прямо, как могильная плита. Кажется, она так и не сказала «спасибо».

* * *

…Навьюченная рюкзаками и пакетами, мама мамонтенка плелась домой. Ее гиббоновые руки тянулись до земли, солнце поджаривало спину, укутанную новыми рюкзаками. Не отказала себе в удовольствии – потратилась на сыновей от души. На раскаленной спине подпрыгивали «канцелярка», сливки, масло, печенье… Она не ощущала ни жары, ни тяжести, ни боли в измученных ногах, протоптавших рекордные одиннадцать километров. Надо же, здесь пятого сентября – настоящее июльское пекло. Надо же, тоже русская и тоже мать, моя ровесница и…

Олег, Олежек, куда ты меня привез? Здесь нет людей…

Мариванна попробовала переключиться на житейские думы (праздничный обед, торт, шарики), но разбуженные змеи жалили ее мозг. Заползали давно утраченные памятью строчки:

 
Я знаю сам:
Здесь небо тоже есть.
Но умер там
И не воскресну здесь¹⁶.
 

И как там дальше?

Она остановилась и выпучила глаза: там, где начинался спуск к подземному переходу, теперь стоял задрипанный голубой домик с чахлым газоном. Еще вчера они пользовались туннелем, срезая путь и укрываясь от сумасшедшего Седьмого хайвея…

Ахнув, она нескладно пробежала с десяток метров туда-сюда. Вот дерево, вот гном-уродец на лужайке, вот магазин дешевых тряпок и гулкое шоссе. Все на месте, а переход исчез! Ну капец. Домой не попаду, Олег меня не найдет, дети перепугаются до смерти… Может, промахнулась я, прошла туннель?

Несчастная побрела в обратную сторону. Навстречу ей выполз огромный, похожий на крокодила, мутно-зеленый «кадиллак». Мариванна кинулась ему наперерез.

Потом она часто будет воспроизводить эту сцену. Прикидывать, что почувствовала милая женщина за рулем, когда ей под колеса кинулась лохматая баба с красным звериным лицом и двумя рюкзачными горбами…

Мариванна настигла машину в два прыжка и требовательно спросила:

– Где здесь туннель?! Еще вчера был! Подземный переход, быстро! Мне домой! На ту сторону!

Для пущей убедительности она подключила жестикуляцию, но водитель «кадиллака» молчала, вцепившись в руль и часто моргая. Затем она отмерла и широко улыбнулась.

Так уж повелось в этой стране – гасить свои страхи натужной улыбкой. И ксанаксом.

– Привет, как поживаете? Я слышу акцент и никак не могу догадаться, откуда вы?

 
Чужой язык, чужая доброта…
 

– промелькнуло в голове Мариванны.

Она мешала русские и английские слова, ее потная спина заледенела, рюкзаки хлопали не больно, но обидно, как бы добивая неудачницу. Тем удивительнее было при этом вспоминать скорбные коржавинские рифмы:

 
Я каждый день
Встаю в чужой стране.
 

– Tell me!¹⁷ – крикнула Мариванна иступленно. И добавила по-русски:

– Зарразза!

– Туннеля здесь никогда не было… – американка смотрела с жалостью.

– Нет, был! – Мариванна топнула ногой и наконец-то сбросила пудовые торбы.

Шлепнулся оземь кусок сырого мяса, покатились яблоки с помидорами.

– О боже, – пробормотала водитель «кадиллака», осторожно трогаясь с места. Не задеть бы припадочную с ее продуктовым натюрмортом.

Отъехав чуть вперед, американка прокричала:

– Извините, я не местная! Еду в гости к друзьям.

Миннесота Найс¹⁸, мать ее! Холодная учтивость к безумцам.

И тут Мариванна поняла, что натворила…

Словно очнувшись после горячки, она явственно увидела свою будущую пустотелую жизнь. Бездомная сирота в лесу, пустынник под холодным солнцем. Она села на прожаренную дорожку и вцепилась в опухшие колени. Трагическое озарение сдавило ей горло, страшная безнадега прижала к земле. Корпулентная женщина в дорогих итальянских брюках тряслась в конвульсиях среди яблок с помидорами:

– Горе-то какое-е-е, – выла Мариванна. – Ма-а-мочка-а! На кой ляд… Приперлась… – Она раскачивалась взад-вперед. – Жила же себе… как короле-е-ва… на метро-о-о… на маршру-у-тке!.. Гос-паа-диии!

Затем она вспомнила о старшем сыне и схватила телефон, косясь на часы. Уроки закончились десять минут назад.

Сын задал пару уточняющих вопросов, и уже через семь минут из-за елей и кленов показалась его вихрастая голова. Гнал на велике что есть мочи, милый мой…

Если сломается мать, сломается весь мир, подумала Мариванна. И вновь приказала себе выжить.

А туннель, как ни странно, никто не сносил. Стоял себе по-прежнему, в пятистах метрах от ее разбросанных сумок.

<Блестяще! Смеюсь и плачу!

<Я поняла! Поняла! Вот что нужно включать в школьную программу для старшеклассников. Вот это!

<Все мы – мариванны…

<Аффтар, пеши исчо.

Глава 5. Кульбит

– …Я согласна! – выпалил родной голос, и Олег Барский мгновенно проснулся. Он засмеялся, нажал отбой и вскочил с кровати. Такую новость нельзя переваривать лежа.

Интересно, о чем это она, подумал, зевая. Мы ведь обо всем договорились. Дети спокойно доучиваются и летом… Все вместе… дай-то Бог!

Он подошел к окну и посмотрел на миннесотское небо: черная бархатная бумага, на которую усердный второклашка наклеил слишком много блестящих звездочек. Одна из них неожиданно подмигнула Олегу. Да нет, просто показалось. Самолет, наверное…

Я согласна. Хотелось бы знать, что за этим стоит.

В то, что Юрьич дал добро, он ни капельки не верил.

Что бы это ни значило, ты не пожалеешь, девонька.

Олег еще раз взглянул на россыпь звезд, пытаясь разглядеть мигающие самолетные огни. Не веривший ни в какие счастливые знамения, он вдруг страстно захотел, чтобы ему подали сигнал оттуда.

В конце концов, он честно впахивал и заслужил тот самый шанс, что выпадает каждому хотя бы раз в жизни.

* * *

Звонок жены поднял его задолго до будильника. Что ж, не будем терять время, все равно не уснуть.

Он послюнявил палец и, как заправская хозяйка, проверил утюг. Стрелка на брюках – безукоризненная прямая, какой должна была стать жизнь Олега Николаевича Барского, будущего, по задаткам, гения ракетостроения. Четкая, неискривленная судьба, построенная по добротным схемам СССР: в двадцать шесть – кандидатская, в сорок пять – докторская, черная «Волга», пятьсот рублей – оклад, плюс тринадцатая, плюс прогрессивка, плюс сороковник за рацпредложения (а уж они бы у него точно были). И если бы не уроды, похерившие советский космос, не начинал бы он сегодня с нуля в американском захолустье.

Для домашней лапши потребуется хорошая курица и немного терпения. Чего-чего, а этой добродетели у Барского хватало с лихвой, на двоих с Галей. Терпения, как и точности, жене недоставало: так и не добился четкого ответа, как переводится фраза «муки – сколько возьмет» в лаконичные граммы. Если бы на «Энергии»¹⁹ оперировали приблизительными данными – хана советским ракетам.

Яйцо, соль, мука. Главное, никакой воды. В речугах начальников по космосу вода была главным и единственным компонентом. Они убеждали из телевизора: наши ракеты – самые баллистические из всех баллистических, самые гипер-, сверх- и супер-пупер звуковые. Олег не поленился проверить биографию недо-королевых и недо-келдышей. Так и есть: они не проходили в вузах технологию обработки металлов давлением. Эти шапкозакидатели понятия не имели, сколько пролито пота в создание РДТТ, ПВРД, ЖРД²⁰…

Зато краснобаи плели восхитительные кружева, из которых следовало, что в скором будущем, не позднее пятницы, мы надерем задницы недоумкам из НАСА.

Только щеки надувать они – мастера!

Олег тщательно сгреб мучную пыльцу со стола в мусорное ведро. Уникальное научное наследие Страны вот так же вынесли на помойку. До спазмов сердца было жалко Петровича и Васильича, последних из королевских апологетов. Он работал с ними бок о бок на «Энергии», жадно впитывая опыт, бесценный и бесполезный. Всего ничего продержался там, где мечтал работать с восьмого класса. Родина щедро поила его напитком «Женьшеневый», верное средство для вывода токсинов, которые вдыхались с парами ракетного топлива. Лаборатории закрыты, техническая база разворована-уничтожена, аспирантура отложена на год, а потом – навсегда. И как ни сладостны были споры с Петровичем и Васильичем, не мог он кормить семью идеями да волшебным напитком. Пряча глаза, кинулся искать места пожирнее. Святые подвижники жали ему руку, наказывая жить радостно. Так провожают с подлодки гражданских, отдавая им свои дыхательные аппараты. Лучились стариковские глаза, не верящие в стойкость юных. Они остались на посту, как мальчишка из рассказа Пантелеева, который дал честное слово…

И поплывут в его снах нескончаемые расчеты, формулы, озарения. Все, что не отдал стране героев, стране мечтателей, стране ученых.

Первый бульон безжалостно выливаем. Кастрюлю очистить от белесого налета, курицу – промыть, залить холодной водой и вновь – на плиту. Умягчение злых сердец – вот что такое Галюнин бульон.

Тесто раскатать до прозрачности, муку стряхнуть с обеих сторон, диктовала Галя по телефону с наработанной учительской чеканкой. Работа непременно тащится в дом; таким же металлическим голосом она отметала его идеи об эмиграции. С матерью на руках… кому мы там на фиг нужны… если поедешь один – развал семьи неминуем. Без семейных канатов и Швеция, и Канада, и Новая Зеландия выглядели тухло, а про Америку он и не думал. Скорее наши космические филологи экспедицию на Марс забабахают.

Где родился, там и пригодился, говоришь? Не-е-т… В том-то и дело, что не пригодился. Выкинули и ластиком стерли. Значит, с Родиной квиты. Краями разошлись.

А потом и Саша… Задачка со звездочкой.

Тесто сложить восемь раз в полоску. Разрезать посередине наискосок и дальше, веселой елочкой, работаем ножом, справа-слева. Вжик-вжик. Авось, лапша выйдет не хуже, чем у Галки.

И так же весело, вжик-вжик, он закинул удочки в американский филиал своей компании. И заварил такую лапшу – мама дорогая! До сих пор за руку себя щиплет: не сон ли? Подмосковный мальчишка в легендарных декорациях, запретные плоды, которые нас учила презирать «Международная панорама»…

В пережарку (лук и морковь – отдельно) добавить пуговку сливочного масла. Без него вкус бульона не заиграет.

* * *

Его жизнь заиграла дунайскими волнами, засверкала майским салютом, когда в нее ворвалась Галюня. Стремительная и громкая, она вытащила Олега из меланхоличных дум и обожаемого одиночества. Недоверчивый к подаркам судьбы, он потянулся к пленительной феерии, как подсолнух к солнышку. Удивительно, что совсем не раздражал хаотичный калейдоскоп, которым Галка заполонила его жизнь по расписанию. Зато теперь никогда не скучно.

Когда их любовь только набирала соки, готовясь к цветению, он поминутно касался сдобного счастья и улыбался, как последний идиот. Его нежнейшая перина, булочка-калорийка за десять копеек манила гладкостью кожи и ванильным ароматом. В те годы Галя часто пекла и раскормила Олежку до сытых размеров. Не узнавали бывшие одноклассники и хохотали армейские товарищи, охлопывая раздобревшего Тощего – его взводное прозвище.

Радость обладания лишала рассудка и ломала самолюбие: он согласился на диковатый обряд сватовства. Прошу руки вашей дочери. Михаил Юрьевич важно кивал, обещая подумать. Подумать! Будто если не разрешит Галке замуж, она сможет от него отказаться! Будто от суровых бровей отца зависит судьба его пышки, поразился тогда Олег.

Наивный.

Пять месяцев до свадьбы они шифровались от Юрьича, как озабоченные подростки. Благо, что Галя жила в ту пору с матерью в Мытищах. Олег добросовестно отчитывался перед будущим тестем: дочку проводил, еду к себе. Затем клал телефонную трубку и возвращался под одеяло, забирая в плен свою калорийку, радость нечаянную. Ты – чудо, знаешь?

Галка отмахивалась и перечисляла свои недостатки; нелепость в развернувшейся сцене. Да и в менее пикантные моменты она сводила комплименты до сарказма. Ни жеманства, ни кокетства, ни девчачьих капризов – по всему понятно, что Юрьич мечтал о сыне и растил из Галки настоящего мужика.

Невесту нельзя было опорочить даже намеком на радости земные. Для нее пампушка заготовил красненькую «Брачную энциклопедию». Отдаст после росписи в ЗАГСе, пусть осваивает женские науки.

Помнится, они прекрасно умещались на узенькой девичьей кровати с отломанной ножкой (ночью спешно подложили Большую Советскую Энциклопедию, англо-русский словарь Мюллера и пару томов Ленина). Утомленные, засыпали с рассветом.

За стеной старательно храпела Алевтина Михайловна, которая за утренним чаем добродушно комментировала кроватный грохот и разнузданный шум. Брякала, что едва не отправилась дочку спасать. И хорошо, что в костылях нет ее былой прыти, вот смеху-то было бы. Прочапала полкомнаты и спохватилась: может, у Гальки и не приступ вовсе, может, ей очень даже хорошо.

Поженившись, они все время хохотали. Даже когда родился крикливый Гришка, грянул дефолт и сухари из батона стали десертом. В мельтешении капельниц, уколов и больниц, куда бесперебойно попадали то теща, то сюрпризный малыш, шутили назло докучливой черной полосе.

И только когда увязли в омуте аутизма и пропели «Вечную память» Алевтине Михайловне, сгинули скопом и хохот, и песни жены, и ее неистребимый свет…

Мы это поправим, кисунь, вот увидишь!

* * *

– Поедешь со мной в Америку?

– Да хоть в Африку, – откликнулась Галя шуткой из фильма.

Оба расхохотались.

Турецкое солнце устраивалось на ночлег в разомлевшем море. Хотелось валяться на лежаках, цедить коктейли и наблюдать за грандиозной сменой декораций. Спорить не будем. Просто дай слово, что эта попытка будет последней. Тебе уже сорок пять, пора угомониться и повесить ружье на стенку. То была славная охота.

Олег поклялся детьми: Америка – финальный выстрел.

И оказался снайпером.

…Аренда таунхауса оттяпывала половину зарплаты. За дубовый стол, три кровати с матрасами и простецкий диван просили наглую цену, но Олег не мелочился. Выбранный Галкой район задирал нос, как Рублевка: школы имели высочайшие рейтинги. Торг неуместен – у детей будет все самое лучшее. Он отправился на ознакомительный школьный тур, конспектируя подробности в блокноте. Хорошо, что записал: Галка была в смятении, как и он; слышал ее ошеломленный голос. Будто не униженный папаша с особенным ребенком молил о зачислении, а опытные торговцы-директора хватали за глотку: «Выбери нас!». Гришкина престижная хай-скул подавляла масштабами (четыре спортзала! театр на тыщу мест!) и техническим оснащением. «Началка» для Саши оставила в сердце глубокую борозду изумления.

И потом, очнувшись от первого шока эмиграции, они твердили слова директора Брина, как заклинание, как заговор на счастье.

Главное, чтобы ваш сын…

Ласковый директорский голос действовал не хуже цыганского гипноза: испарилась знаменитая критичность Олега. Он бродил по классам, кивая Брину и шалея от счастья. Директор нервно поправлял галстук, не снимая улыбки. От его вкрадчивых интонаций хотелось чудить с бесшабашностью пьяного покупателя. Жестами ярмарочного зазывалы директор призывал пощупать первоклассный товар – образовательные услуги. Обратите внимание на цифры, господин Барский: наши ученики – лучшие по чтению и математике на всем юго-западе Миннесоты! Посмотрите направо: школа примыкает к городскому кладбищу. Как, вы не видите явственной выгоды? У нас же тихие соседи, на прогулке можно не волноваться.

Извольте проверить комнаты психологической разгрузки. Наши ученики могут в любой момент потребовать перерыва, если устанут. Подержите одеяла с утяжелителями, потрогайте сенсорные игрушки, понюхайте гипоаллергенные фиджеты²¹, опробуйте веревочные батуты, кресла-качалки… смелее, смелее!

Кстати, мы находимся в классе мистера Таллаксена, здесь будет учиться ваш замечательный Алекс. Что вы сказали? Аутичный ребенок? Во-первых, договоримся о терминологии. Таких учеников мы называем ASD kids²² или дети в спектре. Во-вторых, по закону «No Child Left Behind» ни одному ребенку не может быть отказано в обучении! Мы радостно приветствуем и учим всех, кто приходит в нашу школу!

И вот она, соломинка, маяк наш, Псалтирь Неусыпаемая:

– Главное, чтобы ваш сын был счастлив!