Прекрасная новость

Ноа не попытался что-либо сделать, только отодвинулся.

– Черви добрались до мозга, мы не можем ей ничем помочь. – Почему-то собственный голос прозвучал непривычно равнодушно.

Мария причитала едва слышно «милая моя девочка», он отвернулся. Она замолчала через несколько минут и коснулась его плеча, беззвучно говоря, что им пора. Обернувшись, он испытал какое-то пугающее облегчение при виде трупа Амарават: не нужно будет больше её тащить, может быть, то существо найдет её раньше, чем их, и тогда у них будет больше времени. Её лицо – возможно, когда-то оно было красивое, – отпечаталось в его памяти бледным, с широко распахнутыми глазами, которые Мария почему-то не удосужилась закрыть.

Следующие дни они провели молча, двигаясь ни быстро, ни медленно, просто брели по дороге, которая, казалось, было утоптана более уверенно, но все так же бесконечна. Язык сох от жажды, желудок сжался так сильно, что каждый шаг отдавался болью. Не было сил разговаривать, и когда им нужно было отдохнуть, они просто молча ложились около обочины. Спать в привычном смысле слова не получалось из-за холода и жажды: какие-то два-три часа забытья в полубреду, где Ноа снились черви, пробирающиеся под кожу, а она чесалась, безумно чесалась, словно плавилась, и слезала горелыми кусками. Он просыпался от застывшего в саднящем горле крика, все еще чувствуя, как кто-то шевелился у него под майкой, в штанах, в ботинках, в волосах.

Когда они увидели стену, а чуть дальше дверь, у них не было сил ликовать от радости – Ноа думал лишь о том, чтобы все это наконец кончилось. Он хотел домой. Он впервые так сильно хотел домой; впервые он бы хотел, чтобы дома его встретили. Так глупо и банально. Его никогда не посещала такая мысль, наоборот – всегда хотелось отдохнуть одному в тишине, а сейчас он бы с радостью послушал, как Лаура несколько часов подряд ругалась в сети и хлопала дверями. Все же – слишком банально.

Возле ручки была приколота записка с идеально ровными буквами:

«Примите наши поздравления! Вам осталось лишь открыть эту дверь и получить главный приз! Ключ уже у вас! Будьте осторожны – если вы не справитесь за час, то не сможете получить приз!»

– Уже у нас? Где? Не понимаю! – Мария выхватила записку и перечитала её несколько раз. – Я не понимаю, не понимаю, совсем не понимаю, что они от нас снова хотят… мы же дошли! Они должны нас выпустить! Обязаны! Давай постучим? Нельзя просто так стоять!

От её истеричных криков в голове будто бы взрывались гранаты, перед глазами вновь заплясали искры.

– Нет! – рявкнул Ноа, и горло обожгло болью.

Опешившая Мария отступила и водила бессмысленным взглядом из стороны в сторону, словно пытаясь найти спасение среди деревьев.

– Мы можем найти другой способ! Давай подумаем!

Времени не было. Не было времени думать и искать другой способ – она знала это так же хорошо, как и то, что не сможет выиграть в бою у молодого парня. В голове Ноа было пусто: он понимал, что нужно делать – инстинкт. Ему хотелось кричать от прорвавшегося гнева бессилия. От удара зажатой в ладони рукоятью ножа по лицу Мария тяжело упала на землю, и звук треснувшего сустава отдался в теле Ноа омерзительной дрожью. Следующий удар пришелся ровно в шею – в мягкую кожу лезвие вошло до ужаса легко. Мария что-то еще говорила, но звука не было, как в немом кино – её рот казался открытой раной, из горла вырывалась пузырившаяся кровь, которая потекла по подбородку, залила шею и нелепую розовую толстовку на груди. Раскинутые в стороны руки и ноги казались почему-то несуразно маленькими по сравнению с телом.

Мария смотрела в глаза – смотрела без ненависти, только с глубоким разочарованием, обидой, словно так и говорила: «Разве я должна была умереть так? Разве ты должен был поступить так? Нет, не должен – никто не заслуживает так жить». Её протянутая рука ухватила Ноа чуть выше локтя, сильно, будто в попытке сломать кость, но тот не стал её отцеплять, разглядывая пухлые пальцы, которые впились в ткань куртки. Выдох. Мария все еще смотрела ему в глаза – мертвая, толстая, страшная, та, которая заботилась обо всех до самого конца. Нож легко вспорол кожу, и Ноа без труда сделал длинный глубокий разрез от основания горла до паха. В нос ударила вонь непереваренной пищи, которая была илистой гнилью из болота. А потом наступила тишина – все та же инородная, так и не ставшая привычной.

Вспоротый живот выглядел отвратительно – сплошное месиво каких-то кусков, – а податливая красная плоть, которой он касался пальцами, напоминала ему о свежем мясе на прилавке, которое так редко удавалось купить. Желудок свело от боли, и Ноа согнулся пополам. Нужно было действовать быстрее, запустить руки внутрь раны, наощупь пытаясь найти что-то твердое. Непонятно, сколько времени прошло в безуспешных попытках найти там что-то, только голос в голове кричал истерично: «Где? Где? Где?», громко и пронзительно, как испуганные чайки на побережье. Он облизал пересохшие губы, сглотнул – в горле свербило, словно кто-то исполосовал его когтями. Кровь Марии все еще текла – такая красная, такая свежая, такая сочная…

«Я не хочу пить, не хочу пить, не хочу пить».

«Я хочу вернуться домой, лишь домой, просто домой».

«Я не голоден, не голоден, не голоден».

«Это не кровь, это сок спелых ягод вишни».

Мелькнула страшная мысль – вдруг когда он подписывал договор, то пропустил пункт, где подписал Яна и Лауру на участие; вдруг им тоже придется заниматься тем же, или же они будут на месте Марии, а их кишки будет перебирать какой-то урод, и в этот раз Ноа закричал сам, закрывая лицо вонючими руками, и его едва не стошнило. Сложив руки за головой, он уткнулся подбородком в дверь, вглядываясь в замочную скважину – диаметром чуть меньше дюйма, идеально круглая; единственное, что пришло в голову Ноа, – воткнуть туда окровавленный палец. Раздался щелчок, знаменующий его победу. Он отдался в голове болью, как мощная пощечина.

А ведь все было так просто.

Дверь раскрылась, пропуская его в свет, где толпились люди, тянущие к нему руки, они схватили его за одежду, а он все пытался обернуться, чтобы посмотреть на Марию, но был слишком далеко. Она! Зря! Он судорожно пытался увидеть среди людей хоть одного знакомого! Хотя бы одного! Хотя бы кого-то! Лаура, Ян – и вот где они, когда они так нужны? Его окружали люди с улыбающимися лицами, одинаковыми, словно уродливые маски, вырезанные рукой умелого мастера. Он едва смог разглядеть довольного мистера Ториса и закричал:

– Мария, Мария, вы можете ей помочь?

– Что? – мистер Торис смотрел столь насмешливо, будто бы только что услышал непомерный идиотизм. – Не говори глупостей, от нее же почти ничего не осталось.

– Вы сделали это специально! Специально!

Ноа все продолжал кричать и кричать, пока ему что-то не вкололи, и тело обмякло, сознание помутнело, а дальше – хаос из суеты, вечно улыбчивые люди помогли ему сесть в самолет, в котором он моментально отключился, но его периодически будили, чтобы переодеть, и протирали лицо влажной тряпкой, от которой несло гнилью и пылью, и когда он смог открыть глаза, его уже заводили в комнату, где толпились фотографы с камерами наготове.