– Город стал постепенно городом деловых людей, торговцев – это я знаю. И в первую очередь расцвело ткацкое дело. Как Вы считаете, это ткачи создали богатство Аугсбурга? – прогудел бородатый солидный дядя в круглых очках.

«Забавно, и здесь соль земли – ткачи. Не успеешь чёрта помянуть, а он тут как тут.»

– Ткачество, несомненно, было важнейшим делом тогда, но наравне с ним, а может и впереди находились наши золотых и серебряных дел мастера! Во многих музеях мира Вы и сегодня найдёте их работы на почётных местах, – с гордостью ответил профессор.

– Но это, наверно, больше для внутреннего потребления. Ткани можно производить и продавать повсюду, даже и заграницей. А золотые и серебряные изделия? Их ведь на поток не поставишь, – усомнилась моложавая монахиня в серо-белой одежде.

– Вы ошибаетесь, и я это с удовольствием вам покажу. Не забудьте, что Германии в нашем теперешнем пониманием просто ещё не существовало. Поэтому, к примеру, Пруссия для тогдашнего Аугсбурга – это другая страна. И её королю Фридриху Вильгельму Первому только в 1736 году было поставлено аугсбургского серебра на сумасшедшую сумму в 605165 гульденов. Его покупали дворы Вены и Варшавы, Дрездена, Берлина, Копенгагена и Санкт-Петербурга. Подумайте, в 1755 году в городе была уже двести сорок одна мастерская независимых золотых и серебряных дел мастеров!

«Аугсбургское серебро! Ну я осёл,» – пробормотал Небылицын. – «Знаток, называется! В оружейной палате в Кремле – я же помню прекрасно. Но сам этим не занимался, про город совсем ничего не знал. Вот и читал бездумно «аугсбургское» как прилагательное».

Лектор, между тем, сказав несколько вежливых слов напоследок, поблагодарил всех за внимание и попрощался. Слушатели задвигались, вставая с мест, поднялся шум, а Стас энергично стал пробираться к кафедре между рядов.

– Господин профессор, – обратился он, слегка запыхавшись, к высокому шатену Фуксу – бородатому очкарику лет на пять старше себя. – Разрешите представиться: доктор искусствоведения Станислав Небылицын. Я здесь в командировке. У меня возник очень серьёзный вопрос…

Глава 43

В маленьком самолёте было тесно и душно. В его крошечный салон набилось целых двадцать пять пассажиров. Кирилл, Петя и Лиза разместились кое-как среди прочих. Далеко внизу проплывали леса, заплатки полей и ртутные змеи уже вскрывшихся рек. Редкие здесь посёлки можно было узнать по правильным линиям улиц и коробкам домов, отбрасывающим тёмные тени. Самолёт летел над сплошной пеленой облаков, похожей на белую сахарную вату. А когда он пошёл на посадку и прорвал облака, оказалось, что внизу уже сгущаются сумерки. На поверхности тундры кружилась позёмка. Поэтому выйдя из самолёта – этого допотопного сизого голубочка времён последней войны, Бисер искренне подивился, что они не проскочили аэродром.

Вокруг стояла зима. Позёмку поднимал уже лёгонький ветерок. При сильном ветре начиналась пурга. Лиза и Петя вытряхнулись наружу с рюкзаками, и все трое направились по лётному полю к бревенчатому крашеному дому с незамысловатой неоновой надписью «Приполярное». В это время тяжёлая, обитая войлоком дверь хлопнула, и на пороге появился крупный мужчина в коричневой меховой куртке. Он замахал руками и побежал им навстречу.

– Здорово, братцы, с прибытием! Кирилл Игнатьевич, познакомьте, пожалуйста.

У него была обросшая бородой физиономия и густые пшеничные брови, а ореховые круглые глаза лучились дружелюбием.

– Меня зовут Тимофей. Я орнитолог. Я тут две недели кукую. Поехали, переночуем в посёлке – оленеводы нас приютят. А завтра – в тундру. Идёт?

При слове «орнитолог» Лизины глаза засияли. Она с энтузиазмом потрясла внушительную ручищу, протянутую ей.

– Здравствуйте, я Лиза, мне папа много о вас рассказывал. Вы побудете

с нами? У вас, наверняка очень много работы, но если бы Вы

разрешили, то я

– Смотри, как она сразу налетела! Даже поздороваться не даст! Лиза у меня долго колебалась – биофак или медицинский. Но я вижу, старая любовь не ржавеет. Ладно, ну здравствуй! – хлопнул Тимофея по плечу Кирилл. – А это Петя, я тебе говорил, – добавил он, обнимая за плечи Рыжего, ревниво косящегося на орнитолога. Тот, впрочем, ничего не замечал и продолжал улыбаться.

Они вышли за ограду и осмотрелись. Кругом белели снега. Глазу было почти не на чем задержаться. Лишь кое-где темнели из-под снега большие камни. Да мрачные чёрные скалы семи останцев, вытянувшихся в одну линию, чётко выделялись на фоне снега, напоминая караван гигантских верблюдов в пустыне, где вместо барханов был тоже снег.

– Вот, гляньте, там впереди, – указал на них Тимофей. – Когда тут у полярника спрашивают, где ты был, он говорит, например, так: ходил к четвёртому верблюду, осмотреть капканы. И все понимают…

– Кроме меня, – буркнул Петя сердито.

– Петрусь, да ты посмотри. Ведь их целых семь. И если им номер дать… – совершенно серьёзно начала объяснять Лиза. Но её отец, сразу почуявший, откуда ветер дует, решил сменить тему.

– Тим, расскажи нам лучше, сейчас ещё «весна света» стоит или «весна воды» уже наступила?

Орнитолог поднял глаза на Кирилла, а ребята с интересом уставились на обоих. Они шагали по утрамбованной дороге к нескольким домикам крошечного посёлка, видневшихся невдалеке, откуда слышался лай собак. Усы у мужчин покрылись инеем, совсем стемнело, и видны стали звёзды.

– Кирилл Игнатьевич, не иначе вы из «органов». Нет, правда! Вот откуда вы взяли, что я вообще Пришвина читал? Даже имя такое знаю? Он сейчас совсем не в фаворе.

Кирилл не успел ответить, как Лиза замахала руками.

– Из каких ещё…? А поняла. Так в книжках называют разведку. Что Вы удивляетесь, Тима? Это – папа, папа всё всегда знает.

Тимофей Решевский с восхищением взглянул на розовощёкую девушку. Ее коса, тоже в инее, делала Лизу похожей на снегурочку.

– Вот это я понимаю! Хотел бы я тоже иметь такую дочку. Папа – и весь ответ.

– Тимка, я с твоим старшим братом десять лет учился и года три на одной парте сидел. Я немало всякого помню, в том числе про братишку.

– Да ладно, это я просто так. Ну слушайте. Я об этом могу говорить хоть неделю.

И Тимофей рассказал, что по меткому выражению М. М. Пришвина, «весна света» начинается в заполярье в середине марта. Это происходит так.

Солнце подолгу не сходит с небосклона и заливает тундру ровным ослепительным светом. С каждым днём светлого времени всё прибывает, и в начале апреля на южных склонах крыш в солнечные дни начинают расти сосульки. Еще мороз, но уже на термометр только 6-8 градусов.

В северной части небосклона в полночь не исчезает заря. И тундра начинает тихонько оживать. Появляются одиночные куропатки. Чаще встречаются следы песцов, бисерные следы леммингов и цепочки следов горностая, который настигает зверьков прямо под снегом.

Солнце так припекает поверхность снега, что он подтаивает и при сильном морозе. К вечеру этот подтаявший слой смерзается в твёрдую корку наста. А это значит – метель и пурга случаются все реже. Ветер не может уже поднять снежную пыль ни днём, когда снег на поверхности влажный, ни ночью под ледяным панцирем наста. Правда, дуют очень сильные ветры, но они, как ни странно, благотворны для всего живого, так как оголяют большие участки тундры и облегчают для оленей, гусей и куропаток доступ к корму. А «весна воды» приходит внезапно!

– Мы завтра на снегоходе поедем. И в лесотундре сделаем лагерь. Там у меня одна из площадок для наблюдения. А вы сможете потренироваться, – оборвал себя на полуслове рассказчик, посчитав, что нужно вернуться к делу.

– Лесотундра! Значит там есть и деревья? – спросила Лиза.

– Там и кустарники, хотя и деревья есть. Например, ели. Но странной формы. Они сверху как будто подрезаны все на одном уровне.

– О! Слушай, Тим, это я читал. Сильные ветры, правильно? -обрадовался Кирилл.

– Вот видите! Я говорю – папа всё знает! – девушка подула на озябшие руки. Тимофей немедленно снял огромные рукавицы, подбитые мехом, и вручил ей. Петька нахмурился ещё сильнее, прибавил шагу и зачапал по дороге, несколько опередив свою группу.

– Ветер-то, ветер, а почему на одном уровне? Что же он на нём только дует?

Снова заинтересовалась Лиза.

– А вот не скажу! Раз так – пусть Кирилл Игнатьевич объясняет. А я ростом не вышел, – Тима ехидно подмигнул Бисеру.

– Ростом ты как раз вышел. Только «молодой ишшо»! Тебе сколько лет, Тима?

– Мне? Только тридцать восемь. Не был, не участвовал, не привлекался. Ладно, пока вы что-нибудь ещё не спросили, я, так и быть, расскажу. Там, где снег лежит, он ветви и бережёт. А если весной они высовываются из снега, то их сильный морозный ветер высушивает не хуже любого самума пустыни, они и гибнут. И вот особенно на открытых местах ёлки такие стоят… Кстати, как вы думаете, что такое куропаточий чум?

Кирилл открыл рот для ответа, но Лиза опередила его:

– Тимоша, чум бывает у эскимосов. Значит или это гнездо вигвамом, или…

– Холодно!

– Шалаш для куропаток – дополнил Кирилл.

– Шалаш – уже теплее. Для куропаток и зайцев, а заодно и для нас с вами. Я уж начал про ёлки. Ветки, те, что снег прикрывает, образуют шатёр. Он густой и для ветра непроницаем. И если оленеводам приходится проводить ночь под открытым небом, то тогда говорят ночевал в куропаточьем чуме. А выше снега – там нет ветвей! Смотрите, мы пришли. Нас Петя ждёт у крыльца.

Действительно, лай собак сделался громче, и они увидели лыжи и сани около низкой избы. Несколько мужчин в анораках и унтах окружили рыжего Петьку и оживлённо расспрашивали его.

– А как же «весна воды»? Я как раз хотела спросить… Нет, это глупо. Ещё же зима.

– Пошли, Лизок, – попросил ее отец, – все устали. Тима нам завтра расскажет дальше. Не забудь, впереди серьёзное дело. А я вижу – Петя не в духе. Давай мирится!

Лиза кивнула и послушно побежала к Рыжему.

Лидок, это ты? Да, проводила. Кирилл сказал, чем меньше я знаю, тем лучше. Он забрал обоих детей. Как это – не дети, а кто же? Ну я говорю, взял с собой и Лизу, и Петю. Его там брат нашего Решевского… Какого? Ну, помнишь, который с ним на одной парте сидел? Так этот… Ну да, гораздо младше нас. Вот я тебе и… Точно, Тимофей, его Тимкой звать. А он биологом стал, точней, орнитологом и как раз сейчас в этих краях. Он обещал их встретить. Что? Ну да, помочь на первых порах.

Как у тебя дела? Куда? Вместе с Мишей? Ах ты и Янека берёшь. Вот и ладно. Что – вы с Мишей? Я тебя плохо слышу! Ах, будете звонить? Ну конечно! Поцелуй от меня всех – вас теперь много, но ты никого не забудь! Ну пока. Я побежала в больницу. Не пропадай!

Глава 44

Надо было пройти мимо ратуши, миновать несколько зданий и свернуть по крутой узкой улочке вниз. Булыжная мостовая ещё блестела от недавно пролившегося дождя. По плоским ступеням лихо съехал велосипедист и обдал Стаса фонтанчиком брызг. «Куда теперь?» Спуск окончился. Улица слегка расширилась, превратившись в малютку площадь. Узкие фасады средневековых домов пестрели вывесками. Крошечные ателье, художественные мастерские и цветочные горшки, керамика и стекло…

Перед спуском, рассекая на неравные части пространство, бурлил канал. Ливень щедро наполнил его. Крошечные мостики связывали одетые в гранит берега, и Небылицын встал в середине такой перепонки.

Вода неслась, бурлила с воронками и буроватой пеной. Он был окружён водой и засмотрелся на бегущий поток, пока его внимание не привлёк какой-то новый и неуместный здесь звук. Это из-за поворота выехала машина и затряслась на неровностях старых камней. До чего же узко, как тут вообще проехать? Прохожие шли мимо, заглядывая в витрины и любуясь средневековыми фасадами окрестных домов. Никто, казалось, не обращал внимания на автомобиль. Вот он зафырчал около его мостка, ближе к людям, опасно близко! Немолодая элегантная дама маленького роста с палочкой и собакой оглянулась. Собака на поводке рванулась в сторону…

Никто толком не понял, что дальше произошло. Синий форд двигался не быстро. Отчего так испугался пес? А женщина? Было скользко? Палка с поводком образовали рогатку?

Стас услышал визг собаки и женский крик. Перепуганное животное стрелой бросилось назад. Его хозяйку, наоборот выбросило вперёд. Её опора – телескопический костылек, взметнулась вверх. Женщина ударилась спиной о перила. Ещё минута, и она полетела бы в кипящий поток.

Стас прыгнул к ней прежде, чем понял, что будет делать дальше. Ее тело скользнуло вниз, когда сильные руки первоклассного теннисиста выдернули его снова на берег. Глаза женщины, зажмуренные от ужаса, открылись и уставились на него. Молодой человек в несколько шагов донёс её до скамейки и посадил.

Со всех сторон бежали люди. Они захлопотали вокруг нее. Даже пёс, виновник всех бед, скуля, прибежал назад. Кто-то вызывал врача. А Стас, пользуясь суматохой, попятился назад и исчез. Ещё один поворот, и всё пропало из глаз.

Снова вдоль узкой улочки шумела вода, забранная в каменные берега. И в этот раз равномерный гул о чём-то живо напоминал. Ограда, связывающая два дома, между которыми струился поток, была изготовлена из тонких стержней. Правильное полукружье темнело над ней и вращалось.

Стас подошёл ближе. Деревянное мельничное колесо шлёпало… плям-плям-плям, по тёмной воде. Ему почему-то сделалось не по себе. «Батюшки, мельник! Старый колдун. Ночь на мельнице. Что ещё? Ещё русалка…, да я стал суеверным, как… кто? Как Том Сойер! Ещё немного, и ведьм пойду отводить с помощью дохлой крысы. Да почему? И это вместо того, чтобы восхищаться и умиляться. Здесь же так здорово, наверняка говорят: Аугсбург – просто швабская Венеция. На мой вкус – много лучше, только об этом надо молчать – засмеют… Эй, а куда меня занесло? «Старая златокузница» должна быть в Пфладергассе. Я как раз хотел налево, а вместо этого сделал зигзаг, и теперь, если попытаться через двор…»

Он пересёк кривой проулок, прошёл вдоль очередного канала, обогнал стайку французских студентов и уткнулся в ворота оштукатуренной жёлтой ограды.

Стас шагнул внутрь и остановился. «Так, он нашёл!» Два небольших трогательных домика по обеим сторонам внутреннего двора, лёгкая деревянная лестница, ведущая на второй этаж. Вывеска с надписью: «Старая златокузница. Мастерская, музей, магазин» задержала его внимание, но потом тихий плеск воды – не той, что бурлит, вращая колёса мельницы, а может, фортуны? Нет, нежное жемчужное журчание заставило его пройти немного вперёд. Из увитой плющом стены в лёгких арках три источника источали влагу в плоскую медную чашу.

«Мать честная! Этот вот – аметистовая лиловая друза. Над вторым написано – бразильский горный хрусталь, а третий… он похож на агат!»

В середине помещался плоский шлиф в коричневато-красных тонах. Небылицын вгляделся, едва веря своим глазам. Однако медная табличка не оставляла никаких сомнений. Дерево!

«Двести двадцать миллионов лет назад в Аризоне вырос дуб. Его ствол окаменел, из середины среза медленно по бронзовым стеблям стекает вода, а я на это смотрю. Кругом черепичные крыши, камень, цветы. Я видел мельницу Колдуна. А что увижу сейчас?»

Стас стряхнул очарование и решительно направился прямо ко входу. «Вверх или вниз?» Он выбрал второе, сбежал по ступенькам, толкнул красивую дверь и оказался среди стеклянных витрин.

Перед ним, умело подсвеченные со всех сторон, искрились и сияли, оправленные в золото и серебро драгоценные камни. По левую руку от себя Стас увидел работы по металлу в традиционной манере -классическую скань и филигрань. Любимые баварские эдельвейсы царствовали на стенде против окна. Тут были серьги из эдельвейсов, броши из эдельвейсов, пряжки для шляпы, букеты и, конечно, колье. Он скользнул рассеянным взглядом по угловатым современным изделиям, косым плоскостям и массивным самоцветам – неинтересно! И остановился перед композицией, помещённой на фронтальной стене.

Колье из матового, мягкого серебра, произвольной формы его лепестки и небольшие изящные вкрапления камней, где мелкий жемчуг и тёмный рубин оттеняли два бриллианта вверху, а рядом серьги и кольцо – гарнитур. Да, это было бы как раз для неё… Он поймал себя на том, что выбирает подарки для Анны Мари.

– Здравствуйте, чем могу служить? – услышал Стас за своей спиной.

Невысокий брюнет средних лет, вежливо улыбаясь, вышел из внутреннего помещения, где виднелись столы с инструментами и оптическими приборами.

– Добрый день, я хотел бы поговорить с господином Мертелем. Стою вот, любуюсь на прекрасные авторские работы, и поэтому немного отвлёкся. Мы с ним договорились по телефону. Меня зовут…

– Прекрасные авторские работы? Очень лестно! – ещё шире улыбнулся его собеседник. – Так вы господин Небылицын? – он протянул Стасу руку. – Мертель, юниор! Дитмар, Рудольфа Мертеля сын – это я. Очень рад. Одну минуту, я позову моего сотрудника. Мы с Вами пойдём наверх и побеседуем без помех.

Они поднялись в кабинет владельца, сели там в удобные кресла и заговорили с увлечением об истории аугсбургского ювелирного дела. Хозяин дома показал гостю коллекционные экземпляры, рассказал о своих любимых Неуссе и Бруглохере – аугсбургских золотых дел мастерах, последователем которых считал себя и отца. А узнав о стальном магнате, что готов любые деньги заплатить за предмет своих увлечений, пообещал навести справки у отца и коллег. Стас рассказал подробно, что он ищет и купит, и заметил:

– Господин Мертель, я вполне допускаю, что мой поручитель может заказать достойную копию драгоценностей Королевы Вюртембергской, если будет профессиональное описание оригинала, не вызывающие никаких сомнений.

Лицо ювелира выразило понятное воодушевление вырисовывающейся перспективой, и Стас решил, что пора.

– Вы знаете, я хотел Вас так или иначе посетить по этому делу. Но мне, кроме того, рекомендовал именно к Вам обратиться профессор Фукс. Я сам нуждаюсь в совете. Нет, вернее, мне необходимо узнать… это личное дело… я.. простите… волнуюсь.

Молодой человек встал, прошёлся по комнате взад-вперёд, и, собравшись с духом, обратился к господину Мертелю.

– Я вас очень прошу, расскажите мне про Гольдшмидта-сына. Что такое «Римский заказ», и как он связан с династией Фельзер?

На столе стояли напитки. Небылицын предпочёл лёгкий «радлер», хозяин – апельсиновый сок. Дитмар Мертель отпил глоток и повернулся к шкафу. Когда Стас выговорил последнюю фразу, он, спиной к гостю, доставал «Прикладное искусство Баварии».

Услышав слова Стаса, Мертель с минуту стоял неподвижно. Он до сих пор был приветлив, разговорчив, готов к услугам. Но теперь, когда он медленно обернулся, гость едва узнал гостеприимного ювелира. С каменным лицом Мертель поставил бокал на стол и с расстановкой сказал.

– Извините, ничем помочь не могу. Я не хочу быть невежливым! Буду очень рад сотрудничеству с вами. Помогу найти, что сумею. Если вы закажете нам «повторы», предложу вам разные скидки. Но прошу вас, больше ни слова! А теперь меня ждёт работа. Был очень рад познакомиться!

Это было совершенно недвусмысленно. Ему говорили: позвольте вам выйти вон, а он не понимал, почему! Стас почувствовал прилив отчаяния. Он устал от неизвестности, не знал, как быть дальше. Мертель был четвёртым по счёту! И всюду одно и то же. Любезный приём, готовность помочь, но как услышат «Римский заказ» … Стас вскочил и с горя воскликнул.

– Ради бога, выслушайте меня! Я не представляю, что стоит за этим названием, не преследую никаких интересов, не понимаю, что и кого задеваю, повторяя эти слова. Но проклятый «Римский заказ» губит счастье всей моей жизни, а никто мне помочь не хочет!

И не глядя больше на ювелира, он опустился снова в кресло, обхватил голову руками и, сбиваясь и запинаясь, рассказал, как мог, всю историю. Ювелир слушал молча, а вот дверь вела себя странно. Она то приоткрывалась неслышно, то затворялась, оставляя, впрочем, большую щёлку. Когда Стас кончил, поднял голову и промолвил:

– Вы – моя последняя надежда, господин Мертель! Я понимаю, Вы не обязаны мне помогать. У Вас для этого нет оснований… Дверь совсем распахнулась.

– Есть! – промолвил грудной женский голос! – У моего брата есть все основания помочь человеку, который час назад уберёг меня от увечья, если уж не от смерти!

Она стояла в дверном проёме с глазами, полными слёз. Она уже переоделась – маленькая лёгонькая хромоножка лет пятидесяти со своим костыльком. Испачканную в пыли, разорванную цветастую блузу она сменила на платье из серого льна, украшенное крупными тёмными кружевами с капельками красного бисера сверху донизу, до подола.

– Куда же вы исчезли? Мы вас искали! Вся это беда приключилась совсем рядом. Выходит, я пришла немного раньше, чем вы? Ведь вы тот самый искусствовед из Москвы, о ком профессор Фукс говорил? Вы ищете украшения Королевы? Нет, это невероятно! Послушайте, у нас семейное дело. Я – Клара Мертель. Я тоже работаю по золоту с девятнадцати лет. И я замужем за Альфредом Фельзер тридцать два года. Я не знаю, как Вас благодарить… Нет, знаю! Я вам всё расскажу!

– Я! – Дитмар сделал протестующий жест, но это ещё больше подстегнуло взволнованную Клару.

– Ах, перестань! В конце концов, это я Фельзер, не ты! Остальные суеверные трусы! Ты погляди, я после гор так долго маюсь с ногой. Я просто заплатила вперёд!

Она остановилась, посмотрела на широко распахнувшего глаза от изумления, ничего не понимающего Стаса, на брата, явно растерявшегося в этом вихре событий, и легко рассмеялась.

– Вот что, сядем спокойно. Ты позвони, чтобы нам принесли кофе с пирожными, а я начну.

Глава 45

Весна воды.

«Весна света» приходит постепенно. К ней привыкают. Не то – «весна воды»! Она обрушивается сразу, и только её можно, собственно, назвать весной. Огромные массы снега и льда превращаются в говорливые воды ручьёв и рек. В середине июня за один день может несколько часов подряд моросить дождь, и оседают глубокие снега, появляются первые ручьи. Обширные участки тундры освобождаются. Ещё день-два, и она становится непроходимой.

Разливы арктических рек и ручьёв совсем не такие, как в средней полосе. Вода здесь появляется вначале на поверхности снега и льда. Когда её скопится достаточно много, образуется поток, с каждым днём всё более бурный. И только потом уже взламывается лёд. Впрочем, ледяной покров бывает лишь на самых крупных реках. Большинство же небольших рек и ручьёв так пересыхает к осени, что ни о каком ледоставе на них не может быть и речи. С другой стороны, в некоторых ручьях, где долины особенно забиты снежными надувами, вода прорывает узкие коридоры высотой до двух-трёх метров.

Перед тем, как сделать решительный последний бросок на землю Франца-Иосифа, было решено стать лагерем и делать тренировочные радиальные выходы. Тимофей обещал отвезти их на оленях к небольшой горной цепи и показать редких животных. Кирилл же хотел «погонять рыжего телка» и, заодно, помочь Лизе вспомнить прежние знания и умения. Надо заметить, Телку пришлось вначале туго.

В этот раз они шли по правому пологому берегу ручья, левый берег которого нависал крутым, почти отвесным обрывом. Бисер с дочкой держались вместе. Тимофей возглавил колонну. Петрусь тянулся в арьергарде. Он слегка прихрамывал на левую ногу, спинка его рюкзака с его собственной спиной образовала заметный угол, лямки нещадно врезались в плечи, ломило крестец. Они двигались так часа четыре, пока впереди не показались два небольших озерка, расположенных рядом в неизменно мокрой тундре. Её ровная поверхность плавно перешла в поверхность озёр, лежащих на том же уровне.

Здесь часто можно встретить озёра без всякой котловины. Эти озёра больше всего любят линяющие гуси, так как по их берегам много сочного корма. Линные гуси оказались и здесь. Маленький отряд находился от озера ещё на расстоянии километра, а они уже заметили людей и, словно по команде, устремились на середину озера и сбились там в плотную стаю. В ней было не менее двухсот птиц – большей частью белолобые казарки и немного гуменников. Решевский сделал несколько удачных выстрелов, и их продовольственные запасы пополнились дичью. Лиза с отцом ощипали и выпотрошили добычу, а потом подкоптили её над костром. Петька только крякал.

Он мялся и маялся без дела, пока остальная троица ловко, без лишней суеты развела огонь, когда рыли естественный погреб в снежном забое под береговым обрывом ручья, чтобы сложить на время дичь. Замечаний ему никто не делал. Кирилл только неодобрительно поглядывал на парня, но ни проронил ни слова.

Пора было искать место для ночлега. Они остановились в долине ручья на прибрежной гальке под обрывом. Из больших камней сделали очаг и поставили палатку. На следующий день Тимофей собирался обойти свои ловушки и оставить их на несколько дней одних. Кириллу казались, что Петю радует эта перспектива.

Пока варился ужин и кипятился чай, весь небосклон затянула серая пелена дождевых облаков. После еды всех стало клонить ко сну, и Кирилл бросил Петьке:

– Не забудь, завтра ты дежурный. Подъём в семь часов. Сваришь манную кашу и какао. Лиза тебе сейчас выдаст продукты. Поставь будильник. Вопросы есть?

Рыжий вздохнул, исподлобья глянул на Лизу и, пробормотав, «окей», двинулся за ней получать крупу, банку сгущёнки и прочий припас. Через час все мирно уснули. Дождь, зарядивший на всю ночь, монотонно барабанил по палатке и быстро убаюкал усталого Бисера.

Он же его и разбудил. Палатка протекала – кто-то нарушил железное правило не трогать крышу.

Кирилл выбрался наружу. Дождь тем временем прекратился. Он развёл костёр и пристроил спальник сушиться на «подсобных» камнях. Вскоре вылезли Лиза и Тимофей. Один Петро спал сном праведника. Тимофей сбегал к ручью умыться и устроился у воды так, что его было видно от места привала. Он наклонился, почистил зубы, потом собрался облиться до пояса из котелка, как вдруг, повернувшись к остальным, призывно замахал руками, одновременно жестикулируя и приложив палец к губам.

– Пап, посмотри, Тима что-то заметил и хочет нам показать. Пойдём тихонечко, – потянула отца за руку Лиза.

Сцена на берегу, определённо, стоила того, чтобы поспешить к воде. Маленький, не больше воробья, кулик-плавунчик, обладатель крохотных, величиной с напёрсток, птенцов, вел их к воде. Ему следовало научить детей плавать. Инстинкт безошибочно вёл куличка к ручью, но тут их ждало горькое разочарование. Путь преграждал высокий снежный обрыв. Преодолеть препятствие птенцы не могли.

Взрослый кулик долго беспокойно бегал по обрыву, но спуск не нашел. Тогда он повернулся и увёл малышей обратно в тундру. Люди с умилением смотрели на смелую птичку, стараясь её не напугать.

– Я вам ещё не то покажу. Здесь есть ржанки, лапландские подорожники и хищники тоже. Например, поморники, – прошептал Тимофей.

– А я о совах мечтаю! – сказала девушка. – Чем больше леммингов, тем больше сов!

– Люди, а я мечтаю о манной каше, есть охота. Как там наш повар? – Бисер глянул на поскучневшую разом Лизу и рассмеялся.

– Не огорчайся, Лизок. Давай дадим ему ещё немного времени на подготовку. Лиза Петьку жалеет, – пояснил он орнитологу.

– Я, признаться, и злюсь иногда, – девушка, опустив голову, подкинула камушек носком ботинка. – Вчера вот Петрусь снова только глазел и не помогал.

– А ещё он слопал остатки от обеда третьего дня. Или… когда это было? Помню – макароны с тушёнкой. Ты тогда, Тим, ушёл гнёзда обследовать, потому и не знаешь. Мы хотели этим поужинать, все устали, промокли. Разогрели б на примусе, ан нет…

– Понимаешь, Тимоша, мы с папой пошли ставить палатку и надувать матрасы и сказали ему, чтобы примус разжёг.

– А он не умеет с примусом, но не признаётся, – наперебой начали рассказывать папа с дочкой.

– Пап, это он перед тобой петушится.

– Ох, Лиз, а перед тобой?

– Да ладно, не важно. В общем, Тим, мы приходим – примус холодный… Как сосулька. Котелок, естественно, тоже. Но разница налицо. Примус – закопчённый. Правда, снаружи. Зато котелок блестит, правда, внутри, – развёл руками Кирилл.

Все трое шли, не торопясь, вдоль берега, глядя на воду. Время двигалось к восьми, и пора было возвращаться. Они помолчали. Затем Лиза тихо сказала.

– Я одного не могу понять. Казалось бы, Петька эгоист. Ему на нас наплевать. Но папу он тихо обожает, это видно. А обо мне на даче заботился – творог, орехи, фрукты таскал!

– Правильно, но теперь он голодный. И думает в первую очередь о себе. Не будем спешить! Любое воспитание и обучение требует времени. Ладно, топаем к дому. Надеюсь, хоть костёр не погас.

Они повернулись и быстрым шагом направились к палатке.

Костёр, слава богу, горел исправно. Маленький котелок – какао? Бурлил над огнём. Другой стоял уже на камнях, а Рыжий в замешательстве медленно помешивал в нем половником.

– Готово? Отлично, – потёр руки Тимофей. – Мы все голодные как чайки. Давай сюда миски, я положу всем кашу, а ты отдохни. Ты ж поработал?

Он наклонился над котелком, взял у Пети половник, зачерпнул и недоуменно поднял глаза. Варево трудно было назвать кашей. В голубоватой от разведённого молока жидкости плавал один большущий комок и несколько его младших братьев поменьше. Тима надавил на комок половником, он развалился. Внутри оказалась совсем сырая крупа.

– Петь, расскажи мне, будь другом, как варят манку? – спросил спокойно Кирилл.

– А.. это… сначала воду кипятят, а потом, как бы… надо эту… крупу сыпать, манку! И сахар! Всю сразу? – невинно осведомился Решевский.

– Ну ясно! Чего тянуть? – Рыжий был рад, что Лиза молча смотрела в сторону, словно всё это её не касалось.

– Да… Тянуть, верно, нечего, «Это» отдай собаке, – подытожил Кирилл. – Давай варить, все голодные.

Глава 46

Слава Телотта уже гремела по всей Европе Ему делали заказы из Мюнхена и Дрездена, Вены и Праги. Даже из самого Парижа – хоть там были свои прекрасные мастера. Конечно, он имел подмастерьев. Дело процветало, состоятельные горожане и даже члены гильдии охотно отдавали к нему в обучение своих сыновей, да он не каждого брал. Он мог себе уже это позволить.

В мастерской изготовляли серебряную и золотую посуду, для епископа – церковную утварь. А украшения мастер не доверял никому. Он сам выбирал камни, занимался огранкой, сам любовно делал оправу, и порой ворчал, что де «это тонкое дело», и «горшечникам» – не по силам. Однажды в зимний ветреный День старший подмастерье пошёл запирать на ночь ворота. Надрывно лаяла собака. Он огляделся. У коновязи в плетеной корзинке он наткнулся на пищащий маленький свёрток. Когда находку развернули…

Весь дом сбежался поглядеть на подкидыша. Крошечный мальчонка плакал и хотел есть, и его отнесли кухарке, у которой был свой младенец. Наутро они устроили семейный совет, позвали священника и положили – ребёнка крестить и оставить в доме. Мальчика назвали Георгом, он рос толковым и прилежным, и скоро Мастер, у которого была только дочка, привязался к нему как с сыну.