Человек с синдромом дна

Заблуждения о литературе

Владеть словом – не значит испытывать эмоции, это значит – знать, как вызвать их у людей.

Политература

Советская литература – это художественная самодеятельность, конечно. Нечто искусственное, существующее автономно, абсолютно вне общемирового культурного контекста. Единственное, что может спасти (и порой спасает) совлита – политический контекст. Особенно – если совлит – человек хороший. Собственно, так как правило и бывает – и совесть нации, и человек хороший, а писатель так себе. И, да. Чем лучше человек, тем хуже в нем писатель. И наоборот.

* * *

Мысль о том, что писательство (да и любое творчество) обладают психотерапевтическим эффектом – мысль, сама по себе, глубоко клиническая.

Мысль, которая могла родиться исключительно в репрессивно-сублимирующем сообществе.

Для которого сама Идея Рациональности – подобна смертельному жалу.

В таком обществе все должно делаться из мутных, болезненных побуждений и не имеет конкретной цели.

Очень российское пространство по сути своей. Да, и вопреки расхожим стереотипам – болезнью управлять куда легче, чем здоровьем. Ведь больной постоянно нуждается в коррекции и контроле. Верней, склонен так полагать.

* * *

– Но кто смог применить насилие к, казалось бы, неовладеваемому, трансцендентному Небытию, если даже Бог не может существовать, отказываясь от превращения потенциального в действительное, обличенного в свое «вначальнобылое» слово? (с)

– Существовать – не применять насилие, но быть подверженным насилию. Следовательно – не быть подверженным насилию – прекратить существование как таковое, в принципе. (А.В.)

* * *

Одни сходят с ума от безысходности, другие же, напротив, остаются нормальными.

Ежели речь не идет о врожденной патологии – сойти с ума – это роскошь. Это еще и надо себе позволить. В основе же своей мир наполнен типовыми (т. е. Неразличимыми, невычисляемыми) безумцами, одетыми в намордник Нормы, как иные в смирительную рубаху. И «бог» знает, сколько надобно им сил, чтоб выносить безысходную трезвую обреченность своего бытия.

* * *

Самая «боговладычественная» сладость признать полное фиаско Слова в борьбе со смыслом.

Ибо я есть Смысл

* * *

Я не только умнее, чем я себя веду. Я умнее самой предоставленной возможности жить.

В этом смысле интеллект и бытие – практически взаимоисключающие вещи. И (именно!) поэтому все выдающиеся личности были в некотором роде деструктивны. Конечно, они не могли благо-взаимодействовать с реальностью, будь они ограничены хоть в какой-то степени обязующим к бездарности ошейником нормы.

* * *

Профан полагает, что в Идее, даже в самой странной идее есть какая-то поддержка существованию. Нет, в моем случае – точно нет. И еще раз нет. С идеями дела обстоят еще хуже, чем с «творчеством», кое «лечит» по мнению благоглупого большинства.

* * *

Аналитичность – это тип ума. Аналитичность – не равнО независимость. Совсоюз обслуживали тоже не самые глупые люди, что касается узкопрофессионалов. Но, да, с другой стороны – это были люди, наученные «не выглядеть глупыми».

* * *

Россия – репрессивная страна не только, и не столько в силу негативного исторического опыта, но и (пожалуй, в первую очередь) потому, что здешний гражданин в основе своей натуры содержит некую обезличенную травму. С ней, с этой травмой он от чего-то и идентифицирует себя, отождествляет, вместо Я, вместо всякой Самости. Ее то он и хочет продлить, имея в виду не себя уже, а всех остальных. Отсюда – «Я страдал, и вы пострадайте», отсюда – «Хорошо не жили, не стоит и начинать».

* * *

Подлинный гуманизм жесток. Но только однажды

* * *

«Избегайте придавать себе статус жертвы» (с). Точный, но совершенно «не местный» совет. Ведь здесь жертва на жертве сидит и жертвой погоняет. Более того, если ты не жертва, ты персона нон грата.

* * *

Я ни разу не встречала всерьез навредившего реальности мизантропа. Но ровно так же я не встречала полезного декларатора гуманизма. Первый похоже – на 90 процентов – выдуманный литературно-исторический образ. Второго не бывает вовсе. А в жизни чаще встречается наоборот – полезный мизантроп и вредный гуманист.

* * *

Большинство людей так устает к середине, а, тем более, концу жизни, становится столь инерциально-податливо, что попросту не имеет возможности продекларировать волю к небытию, переставая осознавать Я-Самость, становясь некой животной машиной.

О них можно сказать – бытие засансарило

* * *

Испытывать сожаление, тем более, быть сентиментальным – это будто бы попадать в некое тлеянье, в черную воронку. Да, от сентиментальности прямо-таки разит смертью.

* * *

Детство. Это время и состояние, по сути, можно назвать единственным допущенным и легитимизированным психическим расстройством в жизни каждого человека. Ежели подходить к вопросу с точки зрения официальных и формальных психических норм.

* * *

Некоторая доза контролируемой паранойи, а, пожалуй, даже тщательно культивируемой врожденное недоверие к миру, неощущение его как «своего», «комфортного», «доброжелательного» – один из ключей к социальному успеху.

Да что там социальный успех! Ключ к мировому господству лежит в этой же банальной на первый взгляд (но только на первый!) психической бездне субъектного индивида.

* * *

Быть собой – в самой страшной, запредельной степени подлинности – это абсолютно опровергнуть бытие.

* * *

Быть непризнанным – быть безопасным.

Стать признанным – стать безопасным

* * *

Моралист всегда проигрывает гению. Как, впрочем, и общественник. В этом смысле Сартр, критикующий Бодлера в своей книге предстает далеко не в лучшем свете. И, тот же Сартр, вступивший в «Французское сопротивление» – лишь общественный деятель послевоенного гуманистического разлива. Сартр, отказавшийся от Нобелевской Премии – не более, чем предсказуемый социалист-левак. Забудь же о трех этих моментах его биографии, перечитай его прозу вне общественно-идеологического контекста – и перед нами снова гений.

Мир как конкурент

В моем представлении всегда отсутствовал «идеальный мир» или же мир «каким он должен быть». Вместо этого мира зияла черная пустота, ничто. Оказывается, сие нетипично, хотя, на мой взгляд, предсказуемо, банально и просто весьма. Меня никогда не угнетал «ужас мира». Более того, чем мир был хуже, тем более он меня устраивал.

* * *

Когда некто проговаривает симптоматику чужого безумия, он как-бы отгораживается от него. Чертит вокруг себя магический круг. Говорит «чур меня», то есть, совершает некое терапевтическое ритуальное действо. Но бывает и наоборот. Приглядитесь к тем, кто хохотал над чужими пороками и девиациями. В какой-то момент жизни многие из них приобретают чудовищные и болезненные свойства тех, над кем еще недавно смеялись. Вы полагаете это наказание? Проказа? О, нет. Просто безумие – это порой – и вид комфорта. Безумие – зона комфорта. Обретение шизоидного уюта, забегание ошарашенного существа в последний психический загончик перед прыжком в яму, на дно, полного уже (и сладостного) распада Я.

Метафизика шатунов

Смотреть «Матрицу» из канализационного люка и полагать это экзистенциальным переживанием…

* * *

Садизм – это очень детское свойство. Я бы даже сказала – младенческое. Мазохизм – свойство труса, слабака, приспособленца. Оба, конечно, чудовищно, омерзительно инфантильны.

* * *

Попался намедни материал про девочку-вундеркинда, рано погибшую, не выдержавшую (по мнению профанов) «бремени славы». Девочку, у которой (опять-таки по мнению профанов) «не было детства». Так вот, что я скажу. Любая слава лучше любого «детства». Тем более, детства нео-советского (не говоря о советском) с привычным набором репрессий и мучительных развлечений, а также вынужденности постоянно «изображать ребенка», коим не являешься.

* * *

Русский язык не порождает пошлость. Но советский – всегда. Советская поэзия посему вычисляется по концентрации пошлости. Буквально – по первой строчке. Проза, видимо, тоже. Да кто ж ее читал?

* * *

Я знаю. Следовательно, не существую

* * *

Мне кажется, у Смерти – в классическом понимании – здоровая женская фигура. Широкие бедра, вот это все. Анорексия не только болезнь ангелов, но и своеобразная неуловимость, бегство от смерти.

* * *

Я пишу не то, что чувствую. Я пишу то, что считаю нужным. То есть, мое письмо политично.

* * *

Типичный сюжет антиутопии – забывание (стирание) прошлого. Стирают прошлое фантастические тоталитаристы, боевые строители «космических рейхов».

Сама идея мне более чем близка, ибо я не нахожу в прошлом ни прелести, ни особого смысла. Я вязну в нем, как в болоте и не испытываю требуемую обществом сентиментальность и (или) священный трепет.

Россия же – аномальная зона анти-антиутопии. Куда не ткнешься, тебе тычат прошлым (как историческим, так и частным). При том, самое удивительное, хранят здесь самые скучные, самые банальные образцы прошлого. Хорошего, напротив, не помнят и видеть не желают. Россия является ахроничной территорией, в которой вектор времени смотрит не вперед, а назад.

* * *

Есть такая форма трусости – бегство в смерть. Кажется, Россия, здесь – геополитический пациент – в предчувствии мирового апокалипсиса, взявшийся бряцать оружием в заведомо проигрышном сценарии. Такое поведение, как правило, кончается комичным и позорным поражением. Особенно, в случае, когда чаемый апокалипсис не наступает. Это и будет та самая «гибель империи», что в книгах описана. Классика жанра.

* * *

Когда я говорю «советское» я не всегда имею в виду советское как уродливый феномен пост-«русского» (именно в кавычках!) общества.

По большому счету – советское – это определенный стиль. В неотретушированой Рифеншталь Германии – много советского. В стивен-кинговской деревеньке с архаичными христианскими табу – как ни странно – тоже. Практически в любом как и европейском, так и американском ток-шоу – советское, буквально все.

ГДРовские районы, отдельные ландшафты и пейзажи в бывших соцстранах – советские по определению. И даже обабившиеся (смягченными чертами лица и полнотой) – Джоли и Белуччи – нестерпимо советские. Не хватает только павлопосадского платка, да соболей.

* * *

Здесь одна религия – распределенная нищета. Имена у нее могут быть любые, как и формы – религиозные, метафизические, экзистенциальные, социальные. То, что противостоит нищете – капитализм и (или, желательно) – его лучшие прогрессистские формы.

* * *

А всего-то что надо русскому человеку – пожить в нормальных условиях. Так ведь не дадут-с.

Числа

 
Наш ад – это Родина, дно Атлантиды.
Повсюду простые конвойные гниды.
Укромные устрицы, в трещины улиц
Ползущие, дабы скрывать свою гнусность.
Их страшные гущи. Бессчетные тыщи.
Их Хлебников кормит трухою умища.
Им счет – легион. Их наличье легально.
Но что нам закон? Отвергая Реальность,
Мы выйдем на них, веря в полную гибель.
А числа – есть пыльного хаоса прибыль.
 

* * *

В интеллигентском демонстративном презрении к деньгам есть что-то мерзкое и невыразимо подлое. Подлое по отношению к народу, в первую очередь. Нечто его унижающее, легализующее его нищету.

В презрении этом есть и нечто патологически-угодливое по отношению к так называемой «элите». «Пусть хоть кто-то хорошо поживет», и «Авось и нам перепадет (с барского стола)» – это оттуда. В презрении этом есть и омерзительное самоуничижение, болезненная терпеливость, переходящая в мазохизм.

И есть что-то подло-предательское по отношению своему кругу, к ближайшим же друзьям, на которых смотрят с глубоко запрятанным, но все же заметным постороннему наслаждением. «Мы страдали, и ты пострадай» – говорят они всякому бедствующему, особенно – бедствующему гению – таково их пролетарское вполне, социалистическое, садистическое представление о справедливости.

И хватит о метафизике уже, заврались. Так и пишите на входе во всякий сельский предбанник ада – «Денег нет. У клубе будут танци.»

* * *

Когда я говорю – современный мир, я имею в виду – лучший мир. Лучший – из возможных.

Но Невозможное – лучше. И оно – не мир

* * *

Политическое – рационально. Политическая иррациональность, возведенная в культ – основа нынешней российской политики. И именно поэтому – вызывает отторжение.

* * *

Система – это такая демонстративно-декларативная игра, сводящаяся к непроговариваемому – «Убей себя сам». В этом смысле – мне всегда нравилась система. В некотором смысле – система это я. В том, что никогда не желала убить Себя.

* * *

Отношение к смерти – интимная и частная вещь. Ничего она не решает. Сейчас может быть одно отношение, а завтра другое. Людям с большими социальными амбициями смерть, к слову, более безразлична, чем остальным. Они ее видят, скорей, как элемент публичной игры.

* * *

Конечно, трагедия, как и скорбь не может быть массовой. Трагедия (всегда!) – вещь личная и глубоко интимная. Как и смерть. Есть только смерть отдельного человека. («Моя» смерть).

«Смерть всегда чужая» (так!) – это из области экзистенциального отчуждения, нечто спасительно-изысканно-французское. Фиксированная невозможность пережить Здесь и Сейчас свою смерть. (К слову я пережить свою смерть могу и переживаю ее ежедневно. Но – большинство не может.) Поэтому странно требовать от отдельных граждан массовой скорби, общей печали. Ежели эти граждане – не публичные и официальные лица.

* * *

Всякий «антибуржуазный» пафос я рассматриваю как допущение и легализацию нищеты, болезней, регресса. Никак иначе.

Экзистенциальный Мамлеев

Еще о Мамлееве. Его я всегда воспринимала в контексте экзистенциализма, да что там экзистенциализма, самого Понимания Природы Вещей, как оно есть. Поэтому попытка вставить его в формат «России вечной», хоть и сам он этому немало поспособствовал, выглядит для меня ровно так же, как попытка вставить в этот формат Сартра или… Стивена Кинга. Нечто общее между этими авторами, безусловно, есть.

* * *

Распределенная нищета – помимо прочего это та социально-общественная ситуация в которой процветает «культ удовольствия». Удовольствие есть антитеза наслаждения. Ибо наслаждение всегда – Преступно. Что же касается Высших Ценностей – они Над как Удовольствием, так и Наслаждением. Сверх Высших Ценностей – только Я, Самость, Сверх-Я. Сверх же их – нет ничего. Такова иерархия.

* * *

Пока иные бежали от реальности в сладостные иллюзии, в убаюкивающие миры, я, напротив, стремилась погрузиться в нее, в самую нутрь, в сердцевину проявленного мира.

* * *

Язык – помимо прочего – репрессивная форма проявления бытия. Недаром было солгано – «вначале было слово». Конечно, вначале было не слово. Вначале была Боль. Или же – Понимание Природы Вещей. В стране победившей логократии, коей является Россия, слово репрессивно вдвойне. Вы заметили с каким поистине мазохистским удовольствием русские перешли на советский? Особенно это касается деятелей культуры, в коих, кажется, уже коряво-бюрократический агитпроповский посыл победил всякое здравомыслие.

* * *

Чтобы выпасть из матрицы (насколько возможно выпасть из нее в проявленном мире), надо всего лишь перестать страдать. Перестать страдать по тем поводам, по которым принято (предписано) страдать. Матрица, как и, собственно, общество этого не выносит. Все христианство – отсюда.

* * *

Хотела бы я выжить в апокалиптическом мире? Нет, пожалуй, нет. Вряд-ли я бы предприняла активные усилия к поддержанию собственного существования. Постапокалиптический мир – это уютный мир – для подобных мне. Мир, где отсутствует социум, и, соответственно, социальная конкуренция. Это – своего рода неорелигиозный конструкт. Но – «ваш бог мертв». Следовательно, борьба исчерпана. И бытие конечно.

* * *

– Действительно, по языковой репрессивности вас можно сравнить с Хайдеггером. М.Х. старательно очищает смыслы от метафизической загрязненности, которую постоянно производит обывательское сознание, выражая философскую готовность положить жизнь на борьбу с этой ветряной мельницей. А.В. же, утверждая безбытийное Я, уже сама становится метафизической ветряной мельницей. (с)

– Некто (или нечто), не владеющее Силовым Ресурсом для преодоления бытия – всегда остается ветряной мельницей, каким бы смыслом (даже предельной истиной) оно не обладало. Собственно, и само бытие – ветряная мельница профанной витальности. (А.В.)

* * *

Что происходит с «героем», когда ему вдруг наскучит публика? Естественное. Он превращается в Монстра (по-вашему – в сверхчеловека). Но, на деле же – в самого себя. Герой – понятие сугубо социальное, политическое. И метафизическое лишь в той мере, в которой политика есть проявление метафизики. Итак, герой обретает подлинность лишь скинув бремя общественной нагрузки.

* * *

Субъект – не нуждающийся в самовыражении – неуловим.

* * *

Дурак ищет Правды. А Правда ищет Выгоды.

* * *

Любишь русскую литературу? Люби и русскую политику

* * *

Гешефт и гештальт – есть Здесь и Сейчас моего Ничто.

* * *

Быть чем-то иным, другим, хоть и чаемым многими подобием «сверхчеловека» – здесь не надо ни воли особой, ни старания. Изображать из себя человека – вот тяжкий труд и своеобразная, скажем так, дипломатия для всякого монстра. Это и его (монстра) – высший, Цивилизованный Ум.

* * *

Идея удовольствия (да и, собственно, наслаждения) – идея, безусловно, репрессивная. Иди и получи удовольствие – вместо того, чтобы взять то, Что Тебе Надо На самом Деле. В некотором роде общество софт-насилия сформировал гуманистический психоанализ.

* * *

Как я вижу ад? Как обреченность получать избыточность человеческих удовольствий. В этом смысле страдание дает куда больше свободы. Но еще больше дает ее теплохладность. Предел же свободы в бесчувственном владении ресурсом, в том самом – Иметь И Не Быть.

* * *

Доверие к насилию – вот основной паттерн репрессивного бытия. Имя этого доверия может быть любым – «бог», «государство»… Недоверие к Самости и принятие мифологического «Сверх-Я» извне – это ваше все…

* * *

Мой политический герой – всегда немного трус, немного невротик, немного психопат. Героем делает его способность появиться в нужное время в нужном месте и грамотно себя преподнести. Именно такие входят в историю наиболее основательно. Да, этот тип явно предпочтительней романтического «воина», славящегося своей инфантильно-идиотской страстью – умереть за идею.

* * *

Ничто не находит столько помощников, соратников, сочувствующих, да и просто благодарной публики сколько чужое падение и зрелище его.

* * *

Если принять за основу идею о страдании как мощнейшем источнике энергии – мы и получим то, что подленько называют «третьим путем». Да, конечно, Россия существует в первую очередь исключительно за счет страдания, а не каких-то там высосанных из пальца идеологий. Тем более, экономики здесь как не было, так и нет.

* * *

Если демиург хочет кого-то наказать, он дает этому существу крепкую психику и полное понимание природы вещей. Если демиург желает убить самое себя – он делает то же.

* * *

Как правило, когда речь идет об изменении человека в «худшую» сторону – мы имеем возможность наблюдать человеческую натуру. И, напротив, когда речь идет о «благоприятных» изменениях – мы наблюдаем общественного лжеца.

* * *

Страдание – это, пожалуй, основная и единственная российская скрепа. В матрице россиянина казенными нитками на зигующем зингере прошито – «Сам страдал, пусть другие страдают». Это основа основ всех тех, невозможных к существованию особей. Но не то, высшего уровня Шикарное Ничто. Русская волго-догвилевская болотистая мгла. Болезненная вязь. Ничто Колымы. Эстафета страдания передается из поколения в поколения. От сердца к сердцу, да. Удовольствия здесь – лишь оборотная сторона страдания. Обманка, ловушка. Манипуляция. Оттого и любят здесь закомплексованных и нездоровых людей. От того, что мера их страданий и сомнительных удовольствий – не самое страдание и самое удовольствие, а чистая Манипуляция, Предел, Чужая Власть.

* * *

Большинство людей практически всю жизнь пребывает в бессознательном состоянии, потому что их высшие устремления направлены на поддержание постоянства мира. Именно поэтому больших трудов для них стоит планировать свою жизнь хотя-бы на день вперед. Потому как их планы более глобального масштаба фактически совпадает с планами бытия. Что значит, что даже своими мыслями они поддерживают бытие. Бытие несомненно – апофеоз тоталитаризма.

* * *

Призрак социализма бродит по Европе.

И имя этому призраку – коллективная раболепная вера в инфернальный ИГИЛ¹.

Миру явили то Запредельное предапокалиптическое ЗЛО, то что является под занавес простенького голливудского боевика, дабы сплотить разрозненное и запуганное стадо человечье.

Заметьте – ЯВИЛИ.

А не – ЯВИЛОСЬ.

* * *

Трагедия и Спектакль, конечно же, совместимы. Равно как гений и злодейство. Кто руководит морально-идеологическим псевдополитическим парадом? Слепая вера в дуальность бытия.

Конечно, мир не аморален. Но он внеморален.

* * *

Рабы никогда не прощают снисхождения. Как и всякого проявления благородства. Они безошибочно верно идентифицируют его как безразличие.

* * *

Интересно сколько цивилизованных и европейски образованных тоталитаристов в глубине души на стороне варваров.

* * *

Каждому свое – это социалистическое Ничто – никому ничего не достанется.

* * *

Ежели кому после русской литературы нужна русская жизнь, то он мазохист. А если после всего этого и русский мир, то точно – подонок.