Часть третья
Милка грустно брела по улице, не придерживаясь особого направления. Полчаса назад ей позвонила Лиса и сквозь слёзы сообщила, что она поссорилась с матерью и та заперла её в квартире, поэтому их запланированная встреча отменяется. Милка, конечно, расстроилась. Но особенно её взволновало, что Лиса снова в ссоре с мамой, а это не являлось положительным моментом ни для самой Лисы, ни для Милки. Не зная, чем заняться девочка решила пойти на Бетонку, в надежде, что там окажется кто-нибудь из знакомых и вечер не будет провальным. Бредя погружённая в свои мысли, Милка не сразу заметила три девичьи фигуры, движущиеся по тротуару навстречу ей. Но едва её взгляд зацепил идущих впереди девчонок, тревожный колокольчик внутри слабо звякнул. В голове возникла мысль, что нужно перейти на противоположную сторону улицы, либо вовсе свернуть в ближайший двор, однако эта мысль не успела реализоваться. До Милки донёсся гнусавый голос:
– Эй, Осипова, чего не здороваешься? Оборзела совсем?
Голос принадлежал Кате Старшовой, однокласснице Светы из параллельного класса. Рядом с Катей были две её подруги, имевшие довольно внушительную комплекцию и весьма залихватский вид. Катя Старшова долгое время жила по соседству со Светой и в более раннем возрасте девочки даже дружили. Однако пару лет назад родители Кати развелись, и она с мамой переехала в другой район города. У неё появились новые друзья, она стала общаться со старшими девчонками и их общение с Милкой сошло на нет. Более того, повзрослев, Катя стала задирать Милку, высмеивать её имидж и друзей при любом удобном случае. Порой эти нападки доходили и до рукоприкладства со стороны Кати. Милка терпеливо сносила все невзгоды, никому не рассказывая о неприятностях, лишь вечерами зарывалась лицом в подушку и плакала от беспомощности. Именно поэтому встреча со Старшовой и её подругами не предвещала для Милки ничего хорошего. Едва она услышала Катин голос и увидела перед собой самодовольную ухмылку, почувствовала, как натягиваются внутренние струны тревоги.
– Куда направляешься? – поинтересовалась Катя, подозрительно поглядев на Милку. – Неужели в школу?
– Нет, не в школу. Я учусь в первую смену. Сейчас же шесть часов вечера, – уклончиво ответила Милка, надеясь, что Старшова не станет выпытывать конечный пункт её маршрута.
– А мы вот гуляем в поисках приключений, – неожиданно добродушно поделилась Катя своими планами и добавила: – Пойдем с нами!
Милка вдруг заметила, что Старшова не совсем устойчиво стоит на ногах и поняла, что Катя и её подруги напились. Это наблюдение заставило Милку напрячься ещё больше – кто знает, что на уме у подвыпивших девиц?
– Спасибо за предложение, Катя, но у меня немного иные планы. Давай в другой раз.
– Что ты там мямлишь? – вопросительно воскликнула Катя. – Значит так, принимаю твой слабый писк за согласие, и погнали с нами!
Она взяла Милку за плечи, развернула её в обратном направлении и, подтолкнув, устремилась вперёд. Подруги Кати, ехидно посмотрев на растерянную девочку, кивнули – мол, иди, давай. Она покорно двинулась за девчонками, чувствуя, как подрагивают коленки.
Компания прошла к центру города и свернула налево, направляясь в более старую его часть. Старшова с подругами, несколько пошатываясь время от времени, шагала впереди и воодушевленно рассказывала им о своих любовных похождениях. Милка шла чуть поодаль и в её голове роилась куча тревожных противоречивых мыслей. С одной стороны Старшова не упускала ни единой возможности зацепить Милку. Но сейчас она почти никак не отреагировала на девочку и даже пригласила её с собой. Возможно, в подпитии Катя туго соображала и не желала издеваться над Светой, а может быть у неё был какой-то коварный план, для исполнения которого нужны особые условия. Из-за этих сбивчивых мыслей Милка не заметила, как девочки вдруг вышли к старому скверу, что располагался всего в квартале от дома, где она жила. Близость к дому всколыхнула в Милке некоторую уверенность в себе и немного ослабила внутреннее напряжение.
У входа в сквер располагалась бежевая коробка торгового ларька, в котором часто закупались выпивкой местные забулдыги и студенты ближайшего общежития. Старшова и её подруги остановились неподалеку от ларька и зазвенели монетками, выгребая их из карманов и кошельков. Милка удивилась, что Старшова, которая слыла чуть ли не первой красавицей школы и преподносила себя как элиту, отоваривалась в столь злачном месте. Собрав деньги, Катя пересчитала полученную сумму и отдала её более внушительной своей подруге, которая тут же устремилась к ларьку.
«Ну, ничего, сейчас продавец увидит, что она несовершеннолетняя, не продаст алкоголь и они разойдутся по домам» – промелькнула в голове у Милки наивная мысль.
Катина подруга постояла у ларька несколько секунд, покопалась в сумочке и, выудив оттуда маленькую книжечку паспорта, просунула её в окошко. Милка замерла в ожидании того, что продавец сейчас возмутится молодому возрасту девчонки, и она вернется ни с чем. Однако мужчина в окошке на мгновение скрылся из виду, после чего протянул подруге Старшовой четыре жестянки пива, мигом разрушив надежды Милки на торжество закона. Удачливая подруга Кати схватила банки и радостно помчалась обратно к девочкам, на бегу потрясая пивом, как победными медалями.
– Ты смотри, опять прокатило! – воскликнула Катя, едва её подруга оказалась рядом. – Ну ты, Оля, даешь, ё-моё!
– Хорошо, что у меня со старшей сеструхой фейсы похожи, а так бы хрен я по её паспорту что купила, – с гордостью в голосе похвасталась Оля и зашлась высоким визгливым смехом.
Подруги подхватили и Милка была вынуждена посмеяться вместе с ними, чтобы не вызывать у девчонок лишнего негатива к себе. Прохожие недовольно косились на смеющихся девочек, а некоторые особо возмущённые даже бурчали в их адрес неприятные слова. Закончив смеяться, Старшова махнула рукой своим спутницам и направилась вглубь старого сквера.
Там, под сенью густых, но к осени несколько поредевших деревьев, пряталось от взглядов почётных горожан заброшенное здание, внутри которого некогда располагался музей города. Уже около десятка лет здание пустовало, деревья на территории него разрослись, укрыв в своей тени и листве обрастающие мхом старые стены. Укромное расположение, отгороженность от улицы и густая сеть веток и кустарников делала территорию бывшего музея привлекательной для любителей выпить или справить малую нужду вдали от глаз вездесущих граждан и патрулирующих милиционеров.
Девочки шли в линию, то и дело натыкаясь на лысеющие по осени ветки древних деревьев, цепляясь одеждой за колючие кусты и морща носы от малоприятного запаха, исходившего от земли и стен пустующего здания. Наконец Старшова остановилась у возвышения, бывшего некогда оградой, и взобралась с ногами на крошащийся каменный постамент. Её подруги пристроились рядом. Земля вокруг была усыпана битым стеклом, мятыми жестянками и пустыми пластиковыми бутылками. Света, аккуратно ступая по более-менее чистым участкам, медленно подошла к Старшовой и её компании. Девчонки уже открыли свои банки пива и с не присущим для пятнадцатилетних подростков наслаждением к ним присосались. Одна из Катиных подруг покосилась на Милку и бросила ей четвертую банку. Света, смешно дернувшись от неожиданности, схватила летящую в неё жестянку кончиками пальцев и тут же уронила. Девицы в голос засмеялись, а Старшова, которая всё ещё пила из банки, едва не захлебнулась пивом.
– Ну ты, Осипова, и рукожопая! Ничего доверить нельзя, – сквозь смех и кашель прокричала Катя.
Милка, мигом покраснев от смущения, наклонилась и подняла с влажной земли злополучную банку. Её коленки всё ещё подрагивали, угрожая девочке внезапным падением, что вызвало бы больший смех у находящихся рядом девчонок. К счастью, смеялись они недолго – больше были увлечены негласным соревнованием по осушению поллитровок крепкого пива на скорость. Света была поражена такому маниакальному пристрастию Старшовой к спиртным напиткам. Из мимолетных размышлений Милку вывела смачная, совсем не девичья, отрыжка Оли – Катиной подруги. Та утёрла губы тыльной стороной ладони и резким движением рук смяла пустую банку в жестяную лепёшку. От такого зрелища Милке стало не по себе: во рту пересохло, сердце забилось чаще, а пальцы, держащие не начатое пиво, задрожали. Хорошо хоть здесь, в полутьме, этого никто не заметил.
– Эй, Осипова, чего стоишь, как неродная? Подходи поближе, посекретничаем, – Катя прикончила свою банку двумя секундами позднее Оли и теперь смотрела на Милку слегка окосевшим взглядом.
Света аккуратно приблизилась к девчонкам на пару коротких шажков. Её длинная чёлка падала на глаза, закрывая обзор, но поправить её у Милки не хватало сил, ведь для этого нужно было поднять скованную страхом руку.
– Ну, рассказывай, чем ты там занимаешься в своей тусовке? – нарочито безразлично, но с плохо скрываемым любопытством спросила Катя, а её подруги мерзко прыснули от смеха.
– В какой… тусовке? – пересохший язык с трудом повернулся, и голос Милки получился хриплым.
– Ой, нечего тут дуру включать, вся школа знает, что ты стала тусоваться с местными готами-идиотами, вонючими панками и смазливыми эмо. Хотя, чего удивляться – ты всегда была замухрышкой, вот и связалась с бандой нарков и алкашей.
– Они не такие, – выдавила из себя Милка, чувствуя, как внутри накапливается обида, понемногу задавливая парализующий страх.
– Ой, божечки! – картинно взмахнула руками Катя, едва не заехав сидящей рядом Оле по носу, – Ты ещё их защищаешь. Я не могу.
Девицы зашлись в приступе смеха, а Милка, с неожиданной для себя решительностью, громко произнесла, прервав их визгливое веселье:
– Знаешь, Катя, я не хочу об этом разговаривать. И вообще, мне пора. Возьми свое пиво.
Милка аккуратно поставила банку на землю около себя, и собиралась было двинуться в обратном направлении.
– Что? – едва не задохнувшись от возмущения, проревела Старшова. – Ты в край офигела, Осипова! Думаешь, раз бухаешь в компании своих панков и эмочей, то нормальные люди тебе не чета?! Что всех остальных можно посылать?
– Я не посылала тебя, Катя, – тихо произнесла Милка, ощущая, что страх вновь подступает. – Просто мне действительно нужно идти.
– Куда это тебе нужно идти? К парню что ли? – громко спросила Оля и засмеялась, а другие подхватили.
– Ты чего, Олька, к какому парню? Думаешь, у этой мартышки кто-то есть? – сквозь смех проговорила Катя и неприятно шмыгнула носом.
Милка задрожала, то ли от гнева, то ли от страха – было непонятно. Катины слова её задели, но больше всего девочке сейчас хотелось выйти из этого чёртова сквера и спокойно отправиться домой. Поэтому она стала потихоньку пятиться назад, надеясь, что смеющиеся девчонки не станут её останавливать. Но судьба была неблагосклонна к Милке сегодня.
– Эй, Осипова, ты куда собралась без спросу?
Старшова резво соскочила с каменного остова ограды и мигом подбежала к Милке вплотную. Света ощутила щекочущий ноздри запах алкоголя, исходивший от Кати.
– То есть ты хочешь сказать, Осипова, что мы с девками слишком приземлённая для тебя компания? Тебе с нами тусоваться противно?
– Нет, Катя, я такого не говорила и я так не считаю. Не стоит преувеличивать, я всего лишь сказала, что мне нужно идти…
– То есть, я еще и тупая?! Нет, девки, вы слышали? Она мне тут указывает, что делать и как поступать!
Сердце стало биться громко и часто, а в голове пульсировало. От страха Милка не могла сказать ни слова, а в это время подруги Кати медленно обступили её с боков. Милка поняла, что всё это время являлась игрушкой для Старшовой, способом поразвлечься, когда закончится выпивка. И это осознание одновременно со страхом вызвало единственно верную мысль: «бежать, бежать как можно быстрее и подальше от них».
Пока Старшова с гаденькой улыбкой обзывала Милку неприятными словами, а подруги в это время хмыкали рядом, Света выдохнула и, резко повернувшись, дала дёру. Не разбирая дороги, чувствуя хлесткие удары ветвей по лицу и звякающее под ногами стекло, Милка неслась туда, где светил фонарь. Уж при свете хулиганки не станут её трогать, а может быть повезет и поблизости окажется кто-нибудь из прохожих, тогда уж точно всё будет в порядке. Пот застилал глаза, челка закрывала и без того невидимую тропинку впереди. Вдруг левая нога Светы не ощутила под собой поверхности и ушла вниз, в углубление небольшой, но коварной ямки. Резкая боль пронзила лодыжку и смазала неожиданность падения. Милка упала ничком, кожей лица ощутив холодную землю, влажные листья на ней и прилипшие к щеке фантики от конфет. Топот трёх пар ног и визгливые возгласы оповестили о том, что Старшова и компания очень обрадовались нелепому падению Милки.
– Ну ты и дура, Осипова. Хрена с два ты от нас сбежишь. Но за попытку бегства тебе полагается наказание, – завизжала Катя, больно пнув Милку в бедро. Слёзы брызнули из глаз девочки, но она изо всех сил держалась, чтобы громогласно не разреветься и не доставить своим обидчицам большего удовольствия.
– Так, девки, поднимайте это пугало, будем учить недотёпу, что нельзя от нас сбегать, словно вшивая сучка, – скомандовала Старшова и Милка ощутила, как её хватают под руки и ставят на ноги. Левую лодыжку словно обожгло огнём, резкая боль заставила Милку громко всхлипнуть. Слёзы ручьём покатились из глаз, ещё ухудшая не самую лучшую обзорность.
– Чего ревёшь, убогая? А ну прекратила! – голос Кати перестал быть насмешливым и приобрел нотки жестокости. Через секунду лицо Милки обожгла мощная пощёчина.
– Эй, Катюха, ты чего? Не надо её по лицу бить, а то в школе заметят и начнут расспрашивать. А эта дура нас стопудово сдаст! – испуганно пробурчала Оля.
– Да, точно. Нам неприятности не нужны, – спохватилась Катя. – Но проучить её всё равно следует. Придумала! Снимайте с неё штаны. Будем розгами из неё всю дурь выбивать.
Дико загоготав, Катя отошла к ближайшему деревцу, намереваясь отломать от него хлесткую ветку. Подруги Старшовой засмеялись и стали тянуть джинсы Милки вниз. Девочка сопротивлялась, но от боли, унижения и ручьёв слёз, не смогла сделать ничего стоящего. Её вновь повалили на землю и чья-то ловкая рука, стала блуждать по животу, в поисках пуговицы на джинсах. Милка не могла больше сдерживаться, сил на сопротивление не было, они остались только на крик.
– А ну заткнись, сука! – грубый толчок в плечо заставил Милку прерваться на полу-крике.
Девочка слышала гнусавые восклицания Старшовой, мерзкий клёкот её подруг, как вдруг их заглушил громкий ясный голос, принадлежавший некому мужского пола.
– Вы что творите, негодяйки! А ну прочь отсюда!
Хватка на плечах и на бедрах девочки ослабла и через мгновение пропала. Милка приоткрыла глаза и увидела несущиеся прочь фигуры своих обидчиц. Не до конца осознавая, что произошло, девочка попыталась подняться, но ей помогли это сделать. Ощутив крепкую хватку мужских рук, Света оказалась в вертикальном положении.
– Эй, малыш, ты как? Стоять можешь? – заботливо спросил низковатый, но приятный голос.
Боль в левой лодыжке не позволила Милке удержаться на ногах и снова заставила девочку заплакать.
– Нет, я сломала ногу. Сильно болит.
– Так, держись за меня, сейчас мы выйдем к свету и я осмотрю твою ногу. Давай, вот так, аккуратно.
Внезапно появившийся незнакомец крепко, но нежно обхватил Милку за талию, перекинул её левую руку себе на плечо и они медленно направились в более освещенную часть сквера. Оказавшись на лавочке под мутноватым светом уличного фонаря, Милка наконец смогла разглядеть своего спасителя. Это был молодой парень, по виду разменявший всего лишь второй десяток. Невысокий, длинноволосый, с остро торчащей бородкой, он имел притягивающие черты лица и светлый добрый взгляд. Когда их с Милкой глаза встретились, парень улыбнулся, ярко и открыто.
– Пожалуй, тебе стоит немного подправить макияж. Да и вот этот развод грязи на щеке не особо украшает твое милое личико, – без насмешки, весело произнёс он.
Милка смущенно опустила глаза и стала лихорадочно шарить в рюкзаке в поисках зеркальца и влажных салфеток. Ей потребовалось несколько минут, чтобы стереть потекшую от слёз тушь, почистить лицо от грязи и прилипшего к нему мелкого мусора. В это время парень опустился на корточки рядом с девочкой, снял ботинок с её левой ноги и стал аккуратно и медленно вращать стопу в разных направлениях. Наконец, после всех этих манипуляций, парень поднялся и доложил:
– Можешь спать спокойно, солнце. Перелома нет. Всего лишь незначительный ушиб и, возможно, связки немного потянула. Это пройдет, не так страшно. Но на недельку лучше наложить тугую повязку.
Он посмотрел на Милку, и та почувствовала, как горят её щеки. Опустив глаза, девочка произнесла:
– Спасибо вам большое! Вы очень во время появились и спасли меня.
– Да не за что, малышка. А чем ты так не угодила этим трем негодяйкам, что аж до рукоприкладства дошло?
Милка сдавленно всхлипнула и вкратце рассказала сюжет своих сегодняшних злоключений.
– Эх, бедная ты, бедная. Тяжело быть не такой, как все, уж я-то знаю. А как зовут тебя?
– Милка. Эм, то есть… Света, – смутилась Милка, так как ей показалось глупым представляться такому взрослому и серьезному парню выдуманным прозвищем. Уж как-то по-детски и несуразно оно прозвучало.
– Очень приятно, Милка, – не подав виду, что его развеселило странное имя Светы, сказал незнакомец. – А меня зовут Андрей.
Он, без тени ехидства на лице, протянул девочке свою ладонь. Милка дотронулась до неё и неумело пожала. Ладонь оказалась крепкой и на удивление тёплой, несмотря на то, что под вечер температура на улице стремилась к нулю.
– Ну что ж, идти самостоятельно ты не можешь, а время, между прочим, позднее. Так что давай-ка я провожу тебя домой. Ты далеко отсюда живешь?
– Нет, вон в той девятиэтажке, – махнула Милка в сторону дома, возвышавшегося вдалеке над всеми приземистыми пятиэтажными зданиями этого района.
– Ногу твою лучше сейчас лишний раз не нагружать, поэтому я буду идти за тебя, а ты… – Андрей внезапно присел и, подхватив Милку за пояс, с легкостью водрузил себе на плечи, – будешь мои навигатором.
От неожиданного поступка парня и оттого, что она оказалась сидящей на плечах Андрея, у Милки перехватило дыхание и сердце забилось чаще, но на сей раз уже не от страха, а от воодушевления. Конечно, девочка смущалась тому, что сидит на шее у незнакомца и даже пыталась убедить Андрея опустить её на землю, но попытки были тщетны, а смущение плавно переросло в восторг. Прохожие с удивлением и недоверием смотрели на Андрея, несущего на себе Милку, а он лишь улыбался им в ответ, периодически приговаривая:
– Штурман, как видимость? Направление верное?
Все неприятности, которые Милка испытала за сегодняшний вечер, вдруг показались девочке глупыми и нелепыми, настроение улучшилось за считанные минуты, и она весело отвечала Андрею:
– Всё под контролем. Через тридцать метров поверните налево, в арку. Направляйтесь к третьему подъезду.
Наконец, спустя несколько минут их необычной прогулки, Андрей и Милка оказались у пошарпанной двери подъезда. Андрей аккуратно спустил девочку наземь. Она, успев забыть о больной ноге, уверенно ступила на тротуар и тут же согнулась от боли.
– Знаешь, повязку всё-таки стоит наложить незамедлительно. Плюс лёд приложить не мешало бы, – прокомментировал состояние Андрей. – Сможешь сама это сделать?
Милка неуверенно пожала плечами. Она понятия не имела, о какой повязке идёт речь и как её накладывать.
– Что ж, я могу подняться с тобой и сделать это, если хочешь. Правда, нужно будет как-то мягко объяснить твоим родителями, откуда у тебя травма…
– На этот счёт не стоит переживать. Моим родителям будет не до того, – уверенно, но грустно ответила Милка, добавив: – Если они вообще дома сейчас.
Они вошли в подъезд, некоторое время ждали лифт. Наконец он подъехал и, дребезжа, распахнул своё тесное нутро с тусклым светом. Поднявшись на девятый этаж, Милка с Андреем оказались у обычной, ничем не примечательной двери с оторванным номером квартиры и шершавым ковриком у входа. Порывшись в рюкзаке, Милка достала ключ и стала ковыряться в замочной скважине. Промучившись около трёх секунд, девочка догадалась дёрнуть за ручку – дверь оказалась не заперта. Они вошли в маленькую прихожую, переходящую в невероятно больших размеров зал, окутанный сизой дымкой сигаретного дыма и насквозь пропахший табаком и алкогольными испарениями. В глубине помещения находился разложенный диван, на котором лежал худой небритый мужчина средних лет в шортах и тельняшке. Он спал, шумно дыша и периодически похрапывая. На груди у него лежала пустая стеклянная бутылка, которая мерно поднималась и опускалась в такт дыханию. Левая рука мужчины, обильно покрытая сине-зелеными татуировками, свисала к полу, а между расслабленных пальцев каким-то чудом держалась наполовину выкуренная сигарета. Пепел из неё осыпался на пол, в паре сантиметров от стоящей рядом переполненной пепельницы. Увидев эту картину, Милка ойкнула и резво заковыляла к мужчине, вытащив из его пальцев сигарету и потушив её о край пепельницы.
– Блин, отец, ты хочешь квартиру сжечь? – тихонько произнесла Света, как бы ни к кому не обращаясь. Щеки и уши девочки стали пунцовыми от того, что Андрей увидел её папу в таком состоянии.
Она забрала пустую бутылку с груди отца, взяла тёплый плед и укрыла им спящего. Потом повернулась к Андрею и, стараясь говорить непринужденно, произнесла:
– Иногда такое бывает. Моя комната дальше, думаю, стоит пройти туда.
Андрей прошел мимо крохотной, по сравнению с гигантским залом, кухоньки и оказался у белой, недавно окрашенной двери комнаты, где жила Милка. Размерами комнатка едва уступала той же кухне, но в ней было очень уютно и комфортно. Напротив входа располагалась кровать, стены возле которой были сплошь заклеены плакатами и постерами всевозможных альтернативных рок-групп, а так же фотографиями Милки и какой-то рыжеволосой девчонки. Возле кровати стоял небольшой старый шкаф. Его деревянные стенки были исписаны чёрным и розовым маркерами. Справа от шкафа располагалось окно без штор, откуда открывался вид на промышленный район города с его трубами отопительных цехов и цепочками железных дорог. Вдалеке мерцало бесконечными огнями загородное шоссе и виднелась сине-чёрная полоса леса. Прямо под окном стоял большой письменный стол, большую часть которого занимали массивный монитор компьютера и настольная лампа. Оставшееся свободное пространство стола была укрыто всевозможными рисунками: цветными, чёрно-белыми, большими, свернутыми в трубки, листами ватмана и маленькими, криво оторванными листиками блокнота. Было видно, что Милка не выбрасывает ни одного своего рисунка, каким бы малозначительным и простым он ни был, хранит все порывы своего творческого духа на бумаге.
– Вот мои скромные владения, – обвела рукой комнату Милка, стесняясь глядеть Андрею в глаза.
– Здесь очень мило. И уютно, – произнес тот без доли лести и обмана.
– Да, мне здесь комфортнее всего. Я чувствую себя защищенной. В других местах мне тревожно и порой даже страшно находиться.
– Почему? Чего ты боишься? – вопрошающе взглянул на девочку Андрей, и она сбивчиво стала отвечать, глядя то в пол, то на стены:
– Много чего на самом деле. Давок в общественном транспорте, агрессивных одноклассников, ругани и громких криков, бездомных собак…
Милка еще много говорила, о себе, о своих страхах и маленьких мечтах. Она пребывала в непонятной эйфории от того, как легко ей даются эти слова, как просто ей выражать свои местами детские мысли вслух. Её практически перестало волновать то, что она так быстро смогла открыться незнакомцу, пусть даже и вытащившему её из неприятностей, однако, всё-таки чужому человеку. Андрей всё это время внимательно слушал, как бы впитывал в себя то, что исходило из глубин души Милки. На его лице ни разу не появилось недовольства или скучающего выражения, он с настоящим, неподдельным интересом внимал каждому слову, вырывавшемуся из уст девочки, и одаривал её своим тёплым взглядом. Наконец, когда в комнате повисла относительно долгая пауза, Андрей сказал:
– Ты необычная. К сожалению, я знаю, каково жить в современном мире таким, как ты, людям. Труднее, чем большинству. Но тебя не должны пугать трудности, они должны тебя закалять, делать сильной.
Их взгляды встретились. В её тёмно-карих глазах он видел глубинную тревогу и беспокойство, не присущее обычной пятнадцатилетней девочке-подростку. За его ярко-зеленой радужкой искрилась живая бесконечная энергия, свободный дух, не дающий ему упасть в пучину обыденности и ограниченности окружающего мира.