Соловей
Мне его жаль. Он сидит напротив, перед моим столом, весь какой-то… тусклый, что ли, серый. Как будто в нем выключили свет.
– Ну, как ты, Евгений?
Это скорее чтоб не молчать, чем действительно из любопытства. Как может быть ТАМ?
– Нормально…
Голос у Соловья глухой, невыразительный, такой же тусклый, как он сам. Отвечает не поднимая глаз, смотрит в пол. Нормально? Присаживался как-то неловко, чуть согнувшись влево, левый бок у него явно болит. С той же стороны ощутимо припухла щека. Ударили или зуб разболелся? Вместо шинели, в которой его увозили, серый порванный ватник. И какой-то особенный запах: смесь грязного белья, давно не мытого тела и чего-то химического, вроде хлорки. Нехороший запах, тоскливый. Въедливый. Соловей у меня всего минут пятнадцать, а уже кажется, что все помещение пропитано этим запахом.
– Закуришь?
– А можно?
– Да кури уж, – подвигаю сигареты, зажигалку. – Бери всю пачку, пригодится.
– Спасибо. Только не надо, все равно отберут… там… – он впервые поднимает на меня глаза. Взгляд потухший.
– Били?
– Били… За то, что служил… другие за то, что не дослужил… да просто ни за что. Слов нужных не знаю, – голос у Соловья дрожит, глаза покраснели, – шинель отобрали, сказали, раз не хочешь служить, не нужна… Мать приехала. Плачет. А что я ей скажу?
Он замолкает, шмыгает носом. По щеке скатывается слеза. Вновь подвигаю к нему забытую пачку с сигаретами. Соловей закуривает, затягивается жадно несколько раз и тут же тушит окурок в пепельнице. Пальцы дрожат.
– Может, расскажешь нашим, как оно – попасть туда? – выделяю последнее слово.
Евгений вновь смотрит на меня:
– Тащ старший лейтенант, о чем рассказывать? Пока туда не попадешь, ничего не поймешь. А попадешь – поздно говорить…
В дверь стучат. Соловей вздрагивает и опускает глаза. Входит командир части, конвойные ждут в коридоре.
– Соловьев! Пойдем. Пора.
Я смотрю ему в спину и мне действительно его жаль. А еще больше жаль того, второго пацана. Которого он по дурости сделал инвалидом. Двое девятнадцатилетних мальчишек. Две сломанные жизни.
* * *
Хлеборез матрос Роман Заяц был в отличном настроении. Полгода до долгожданного дембеля – это, братцы, дата. Тем более, если больше года из этих полутора прошло сытно и в тепле. Не раз командиры пытались вернуть Боркаса в подразделение, но как-то так выходило, что уже через день-два начальник столовой при поддержке зама по тылу как дважды два доказывал командиру части, что лучшего хлебореза во всем свете нет. Не дурак был матросик и знал, с кем водить дружбу. «Без мыла в… орудийный ствол влезет», – говорил ротный.
Перед обедом, закончив нарезку и наведя в своей коморке порядок, Заяц упросил дежурившую по столовой прапорщицу-связистку Леночку Семененко отпустить его на минутку в казарму. Разумеется, в казарму он не собирался.
Вышел из столовой и, несколько раз оглянувшись, направился к зарослям ежевики у забора. За будто бы непроходимой колючей массой скрывалась известная всем «правильным» старослужащим дыра – подарок любителям самоволки. Хлеборез с отработанной сноровкой скользнул в неприметный ход. Впрочем, далеко Заяц не собирался, буквально через десять минут он появился вновь, поправил маскировку секретного хода и осторожно пошел к столовой, стараясь не уронить прижатую к животу ремнем бутылку.
– Ну че, братва?! – заговорщицки подмигнул хлеборез во время обеда сидящим за столом друзьям. – Вечером отметим!
Женька Соловьев, невысокий, крепко сбитый, звезд с неба не хватал, но и в отстающих никогда не числился. Улыбчивый, чуть разбитной, за словом в карман не лезет. Хоть и чутка себе на уме, от работы Соловьев не отлынивал. За привычку посвистывать и в соответствии с фамилией получил прозвище «Соловей». Нередко даже командиры звали его по прозвищу. Заведование освоил хорошо, командовать получалось, и по всему быть бы Соловью на втором году службы командиром отделения. Да только как-то прослужившего почти год Соловья назначили руководить молодым пополнением и заметили, что начал новый «начальник» свои указания подкреплять кулаками. Провели беседу, наказали, покаялся, обещал впредь не допускать. Но все же ротный с должностью решил не спешить.
Отметить полтора года службы решили в каморке у хлебореза после ужина. Как обычно, вечером дежурной по столовой не хотелось дожидаться, пока наряд вымоет посуду и отдраит плиты. Сочувствующий и старательный Боркас легко убедил ее в том, что прекрасно справится с нарядом сам, и довольная Леночка улетела в комнату досуга смотреть очередной серию про бескрайнюю любовь.
– Слушай, не многовато будет – «ноль семь» на двоих? – Соловей с сомнением оглядел водруженную на ящик, выполняющий роль стола, бутылку водки. Если по-честному, то до службы он выпивал всего дважды и вовсе не в таких количествах…
– Так должны были еще Пономарь и Петренко подтянуться, а одного в наряд поставили, другого на вахту. Сегодня дополнительно пост разведки открыли, учения там, что ли, – затараторил Заяц. – Да ладно, нам больше достанется. Вон, сало есть, с закуской не окосеем. А будет много – оставим, потом допьем. Давай уже садись, я налил!
Солидный глоток обжег пищевод и смыл остатки сомнений…
В казарму пришли перед отбоем. Мир колыхался и покачивался в такт шагам, хотелось петь и спать.
– О! Явились! – дежурный по подразделению старшина второй статьи Пономарев, он же Пономарь, земляк Соловья, внимательно осмотрел пришедших, – так, галочки в книге поверок я вам нарисовал, теперь бегом в люлю, нечего тут шариться, а то еще дежурный по части нагрянет – спалитесь. Да зажуйте чем-нибудь, чтоб не пахло!
– Не боись, Пономарь, все пучком будет, – стараясь шагать потверже, Соловьев направился в спальное помещение, за ним поплелся Заяц. – Ща покурим, и спать.
Прогулка на свежем воздухе немного разогнала хмель и захотелось курить.
– Слышь, Соловей, спички есть? Ну пошли, я угощаю, – Роман потряс пачкой присланной из дома «Явы».
Спертый воздух вновь затуманил прояснившиеся было мозги.
– О, Соловей, гляди! – заржал Заяц. – Это че за чучело на баночке стоит?!
И впрямь чучело, пронеслось в голове у Соловьева. На пятачке дневального («на баночке») стоял высокий, нескладный и такой худой матрос, что казалось удивительным, как он не переламывается в талии, туго затянутой ремнем с болтавшимся штык-ножом. На коротко стриженой круглой голове почти до ушей просела явно великоватая пилотка. Роба была размера на два больше чем нужно, при этом еще и короткой. Штаны едва прикрывали лодыжки. Довершали картину огромные, «сорок последнего размера», растоптанные кирзовые ботинки, называемые на флоте «гадами».
– Ты кто? – подошел к дневальному Боркас. – Фамилия?!
– В-вайс, – чуть заикнулся дневальный.
– Как?!
– Вайс!
– О, че ганс, что ли, немчура? – почему-то Женьке показалось очень забавным, что дневальный имеет необычную, немецкую фамилию.
– Нет… да… предки из немцев. Поволжских, – пробормотал дневальный, стараясь не смотреть на пьяных.
– Немец! – заржал хлеборез, – А ну, шпрехни че-нить по-вашему?
– Я не знаю… немецкого, – испуганно прошептал Вайс.
– Ну да! Может, брешешь? – прищурился Заяц.
– Эй! – прикрикнул выглянувший в коридор дежурный Пономарев, – мужики, ну-ка отстали от пацана. Курите и спать, быстро!
– Все-все, идем, – Соловьев было отвернулся от дневального, но за спиной глупо хихикнул Заяц:
– Слышь, немец, а ну кричи «Хай Гитлер»!
– Нет, – помотал головой Вайс.
– Ты че, душара?! Тебя годок просит, а ты – нет?! – возмутился только и ждавший повода хлеборез. – Ты слышишь, Женек, че он нам тут втирает? А ну быстро, морда немецкая, «Хай Гитлер» гавкни!
– Нет! – Дневальный покраснел так, что на глазах выступили слезы.
– Кричи, фашист! Соловей, слышал? Нас тут вообще не уважают! – распинался Заяц.
Дневальный совсем тихо проскулил: «Отстаньте…»
– Че-го? – не расслышал Роман. – Э, да ты что, нас послал?! Женек, ты слышал, он тебя послал!
Соловьев повернулся и подошел к дневальному. Откуда-то изнутри внезапно поднялась пьяная злость, багровая туча заклубилась перед глазами.
– Кричи, сволочь, – прошептал побелевшими губами. – Не будешь?!
Дневальный замотал головой.
– Ахх ты! Раз-два-три!
Соловьев нанес три коротких сильных удара в живот: правой-левой-правой! Вайс как-то смешно пискнул, но устоял. Глаза у него стали совсем мокрыми, челюсть затряслась.
– Ладно, – багровая туча внезапно отступила и даже сквозь хмель пробился стыд. Нашел, с кем драться…
– Женек, а еще втащи ему, немчуре, чтоб знал, – подзуживал Заяц.
– Да пошел ты! – внезапно вырвалось у Соловьева. Он повернулся и направился в гальюн. Стало гадко и мерзко. Затошнило.
– Да чего ты, Женек… – поспешил следом хлеборез, доставая сигареты.
Лицо стоявшего дневального побелело, он медленно согнулся, держась за живот, и тихо поскуливая от боли, так же медленно присел на корточки. Завалился на бок. Звякнул о бетонный пол прицепленный к ремню штык-нож.
* * *
– Жить будет. Но инвалидом. Селезенку парню пришлось удалить, – строго сказал в госпитале ротному усталый хирург.
* * *
– Пора, – повторяет командир и кивает мне. – Пойдем, народ уже собрался.
Показательный суд проходит в клубе части. Прокурор, адвокат. Справа у сцены – скамья, где сидит Соловьев. Рядом конвоиры. Из своих, из части. Соловей тоже еще недавно был «своим». Был. Отныне он по одну сторону, а они – по другую.
«Встать. Суд идет!»
В первом ряду, между командиром полка и начмедом сидит мать, Надежда Викторовна Соловьева. У начмеда в ногах сумка-неотложка, в руке склянка с нашатырем. Евгений – единственный сын. Отца у Соловья нет. Что ж ты наделал, сын?
Суд идет. Тишина и монотонный голос, зачитывающий материалы.
Как тяжелые камни, падают завершающие слова судьи:
– … и назначить наказание: лишение свободы сроком на четыре года с содержанием в колонии строго режима.
Закусив уголок носового платка, на Женю смотрит мать. Плечи ее трясутся, из глаз текут слезы. Она рыдает абсолютно беззвучно. Сил нет.
– Соловьев, хотите ли вы что-нибудь сказать?
Соловей встает. Безошибочно находит взглядом забившегося в тень Боркаса. Тот отвернулся в сторону, едва мазнув глазами в сторону бывшего товарища. Секунду Евгений смотрит на него. «Смолчал, тряпка. Ведь рядом стоял, подзуживал, а теперь в сторонку. Но нет, все правильно, бил-то я. А этот… да черт с ним, пусть трясется, слизняк». Он отворачивается в сторону.
– Мужики, – голос скрипит, срывается, Соловей откашливается. – Не попадайте туда, в тюрьму. Там плохо. Очень. Пацану этому скажите, сможет, пусть простит меня. А я – дурак…
Соловей опускается на скамью. Суд окончен.
Под окнами взревывает, прогревается мощный ураловский движок. Ехать аж в Симферополь. В СИЗО.
Секретные ботинки
Автобус с лязгом подпрыгнул на очередном ухабе. Наладившийся было подремать Игорь Близнюк страдальчески сморщился и открыл глаза. Поспишь здесь, как же. Севастопольские дороги со спокойным сном несовместимы, уж больно прихотливы – там рытвина, тут ухабчик… Не спи, моряк, ты ж на службе.
Игорь поправил лежащий на коленях большой чёрный пакет, увенчанный снятой с вспотевшей мичманской головы фуражкой, и стал смотреть в окно. Ехать долго, с Северной до Фиолента путь неблизкий, да ещё с пересадкой. Украдкой Близнюк поглядывал на симпатичных девушек, сидящих чуть дальше по салону и, похоже, обсуждавших что-то очень весёлое – до Игоря то и дело доносился их звонкий смех. Та, что сидела ближе к окну, выглядела этакой красоткой современного стандарта – длинные по моде распущенные волосы антрацитового цвета, к тому же – Игорь забыл это умное женское слово, как его там? ах да, макияж! – так вот, макияж был чересчур яркий, и смеялась она как-то картинно, напоказ, сверкая неестественно выбеленными зубами. Слишком глянцевая, ненастоящая. Подруга на её фоне выглядела скромно, однако правильное лицо с чуть вздернутым носиком и огромные выразительные глаза как магнитом притягивали к ней внимание. Увлекшись, он забыл вовремя отвести взгляд. Яркая брюнетка, заметив это, зашептала соседке явно какую-то колкость, тут же засмеялась своей остроте, с вызовом поглядывая на Игоря. Он немедленно уставился в окно, почувствовав, как запунцовели уши. Общение с девушками не входило в число его умений. При приближении к прекрасному полу ладони потели, уши алели, а язык и горло напрочь отказывались произносить даже самые простые слова. Да, с таким подходом так и помрёшь холостым…
Мичман в очередной раз поправил норовивший при каждом автобусном взбрыкивании сползти с коленей пакет, вздохнул. Ладно, когда-нибудь он возьмёт себя в руки, перестанет трусить и познакомится с такой вот милой и симпатичной девушкой… Да что ж ты будешь делать, пакет, зараза, всё съезжает! Близнюк поёрзал, устраиваясь удобней, придавил пакет и фуражку локтями, и задумался, глядя на пробегающие мимо дачные домики и деревца.
Ехать ему ещё долго, так что пока мичман Близнюк перемещается из пункта Б (войсковая часть N) в пункт A (часть, где он в настоящее время проходит службу), есть время для рассказа о причине этой поездки. В самом деле, не будет же целый флотский мичман в самое рабочее время мотаться туда-сюда по гарнизону безо всякого дела!
Началось всё с прибытия для прохождения службы по призыву на Черноморском флоте уроженца волжских берегов Андрея Пешкова. В отличие от своего известного земляка и однофамильца великого писателя Алексея Пешкова, более известного под псевдонимом Максим Горький, в литературе Андрей был не силён. Зато силён был физически: рост саженный, богатырские плечи, руки. И ноги. В ногах-то и заключалась проблема. Андрей был готов к службе, готов к флоту морально и физически. А флот оказался не готов к пешковским ногам. Что ж в них такого особенного, спросите вы? Да, в общем-то, ничего, кроме размера. Андрюша свет Пешков, 1994 года рождения, носил скромную обувь сорок девятого номера. Прямо скажем, что далеко не каждый день приходят на флот такие уникумы, и честно скажем, далеко не на каждом вещевом складе имеется для них обувка.
Молодой матрос был распределён в подразделение мичмана Близнюка. Дотошный и старательный Игорь внимательно изучил как лично призывника, так и прибывшее с ним (и на нём) вещевое довольствие. Выводы сделаны следующие: а) матрос выйдет хороший, старательный и сообразительный; б) морально-психологическое состояние товарища Пешкова удовлетворительное, по дому скучает в меру, свое назначение понимает правильно; в) у прибывшего в подразделение матроса не имеется ботинок юфтевых без шнурков, в просторечии – прогар, полагавшихся по аттестату (хоть служба и на берегу, да аттестат морской). На сборном пункте каким-то чудом нашлись подходящие богатырскому размеру волжанина «хромачи», а вот на прогарах ребята выдохлись. Однако ходить матросу в хромовых ботинках каждый день – непорядок. Обувь эта парадно-выходная, можно сказать, праздничная, предназначенная для похода в увольнение, парада или иного торжественного случая. К ежедневному же убиванию предназначена обувь рабочая, которой в наличии не имелось. О чём Игорь по команде и доложил.
Для поиска путей решения проблемы было экстренно созвано мини-совещание, на котором присутствовали командир части полковник Грач, зам по тылу капитан 3 ранга Левченко и начальник продовольственно-вещевой службы старший лейтенант Умнов. В ходе непродолжительных, но горячих прений начпродвещ высказался в том смысле, что матрос Пешков совместно со своими чудесными ногами должен был быть направлен в отряд специальных боевых пловцов, где существенно сэкономили бы на ластах. Также Умнов предложил объявить всему миру, что найден легендарный снежный человек, которого за океаном окрестили «бигфут», в переводе на русский – «большеног». И вообще, добавил старлей, распаляясь, такие уникальные личности должны сидеть дома, а не сваливаться на его многострадальную начпродвещевую шею. Командир полка выслушал Умнова с огромным интересом. В своем ответном и заключительном же слове он предложил старлею спор: полковник Грач был уверен, что через трое суток матрос будет щеголять в новых прогарах, демонстрируя всем результаты профессионализма и самоотверженности начальника службы. Ставкой спора командир назначил месячную премию Умнова. «Есть!» – сказал начпродвещ сквозь зубы, испытывая огромное желание рашпилем и кувалдой подкорректировать размер пешковской ноги. Хотя бы до сорок пятого размера.
Однако премия – это вам не фунт изюма. Как каждый приличный интендант, Умнов обладал не только сварливым характером, но и обширными связями с коллегами. Пригладив взъерошенные после беседы с командиром волосы и выкурив успокоительную сигарету, старлей взялся за телефон.
– Коля? Здравствуй, это Умнов. Слушай, тут такое дело… Прогары нужны. Да нет, таких у самого полный склад. Сорок девятые. Вот тебе и «ого»! Что говоришь, максимум сорок седьмой? Не, не пойдёт. К кому, к Смирнову? Это на бербазе который? Понял, диктуй номер…
– Игорь Семенович? Это начвещ N-ского полка старший лейтенант Умнов. Есть проблемка, не поможете решить?…
Увы, поиски результата пока не дали. Ночью взволнованному офицеру приснилось, как матрос Пешков, молодецки улыбаясь, шагает во главе парадного строя, обутый в лапти. Умнов же наблюдает это безобразие с трибуны, а рядом с ним стоит командир и лицо у него такое..! Старлей аж проснулся от переживаний. Фу, приснится же ерунда всякая!
На след искомых ботинок удалось напасть через день. Прогары богатырского размера, пусть и не новые, да ладно, подшаманим, отыскались в небольшой части, спрятавшейся далеко на Северной стороне. Уволенный оттуда в запас гигант (не братец ли нашего Пешкова, подумалось Умнову) вместе с другим полагающимся к сдаче обмундированием вернул их на склад, а тамошний старшина справедливо рассудил, что такие подарки судьбы на дороге не валяются – вдруг ещё один Илья Муромец призовется – и нестандартную обувку «пришхерил».
Как известно, на флоте купить ничего нельзя, зато выменять можно почти всё, что угодно, кроме боезапаса и оружия. Условия бартера были обговорены и утверждены, время назначено.
Вот так и вышло, что отличник боевой подготовки мичман Игорь Близнюк в самое что ни на есть рабочее время был занят доставкой сверхважного имущества. Особо ценные прогары лежали в пакете на мичманских коленях, готовясь обрести нового хозяина.
Пока мы с вами выясняли, что же стало причиной Игорева путешествия, автобус добрался до остановки «Переулок Морской», хорошо знакомой Близнюку. Неподалеку на берегу удобной бухты размещались корабли соединения ОВРа, где он начинал службу срочником, здесь же, как имеющий специальное образование, получил мичманские погоны. Отслужил почти три календаря, а потом подвернулся случай – и около годика назад перевёлся в береговую часть. Иногда жалел о море, но в новой части и перспективы получше, и разряд повыше, и специальность интересней.
Зашипели, открываясь двери.
– Игорек! Ты ли это? – жизнерадостно раздалось за спиной. Близнюк повернул голову. Рядом возвышался чернявый усатый Серега Драчков, из-за его плеча улыбался Алексей Томин, снявший фуражку и отирающий от пота покрытый мелкими веснушками высокий лоб и редеющие светлые волосы на темени. Мичмана, начинавшие вместе с Игорем службу на одном борту, ровесники и скалозубы. Удачная встреча, давно не виделись!
– Привет плавстоставу! – заулыбался и Близнюк. – Как жизнь, как служба? Докладывайте коротко и по существу!
Все трое рассмеялись. Фраза эта была любимой у начштаба соединения, без нее не проходил ни один разговор, даже если он спрашивал о чьем-то самочувствии. Алексей устроился на пустовавшем до сих пор сидении впереди, Драчков остался стоять. В два голоса, перебивая друг друга, пересказывали новости, делились впечатлениями, прогнозировали будущие перемещения и назначения. Игорь слушал с удовольствием, вспоминая свою недолгую корабельную службу. Кстати, о недолгой, – что-то они молчат?
Драчков будто подслушал его мысли:
– Ну а ты-то как, пехота? Небось на берегу уже и забыл, как это, вахтенным стоять да моряка спящего из машинного отделения выгонять!
– С чего бы это? – удивился Близнюк. – И вахту стою, и матросиков воспитываю, всё так же.
– Да ладно, – подмигнул Томин, – Знаем, что там у вас за служба, чисто курорт у моря, санаторий. Что вы там вообще делаете, только плац метёте и огороды копаете?
И тут Игорька озарило. Есть! Сами нарвались. Мичман Близнюк посерьёзнел:
– Мужики, извините, но не могу я рассказать, чем мы там занимаемся. Подписку дал.
– Ну конечно, сочиняй, – прищурился Томин.
– Я серьезно. – Близнюк понизил голос. – Ладно, только вам, и только то, что и так известно. У нас часть спецназначения. Чем мы занимаемся говорить не положено. А только о наших морячках даже в Кремле знают. Потому случись что – на них вся надежда.
– Да брось. Что там у вас суперменов готовят, что ли?
Близнюк не ответил, но так красноречиво посмотрел на друзей, что стало совершенно ясно – да, готовят суперменов. Причем таких, что без оружия и в одиночку битвы выигрывают.
– Не заливай, – помолчав, ответил Томин.
– Во-во. Что там у вас за матросы, точно такие, как и у нас. Напризывают шибздиков, вчера из школы, а ты им штаны поправляй, – поддержал его Драчков.
– Наши ребята – товар штучный, – как можно более веско сказал Близнюк. – Один взвода морпехов стоит. Видели же, как «черные береты» кирпичи руками разбивают, бутылки о головы колотят, ножи в мишень бросают, бревна как щепки ломают? Так вот, для наших это все – как детский сад для выпускника института. Соображаете? Кого попало не берут, только с определенными данными. В том числе физическими.
Игорь запустил руку в пакет, придерживая другой фуражку, и вынул из него гигантский ботинок.
– Забрал из починки, нет у нас мастерской, не положено, – будничным голосом произнес он. – Это не самого крутого из моих матросов. А у меня их – взвод. Такая обувь, как вы понимаете, дефицит. Вот и ездим, чиним.
– Ни. Фига. Себе, – по разделениям сказал после паузы Драчков. – Вот это кони. Где ж их набирают?
– В России, Серёжа, в России. Извините, ребята, не могу сказать больше, – серьёзности и даже некоторой торжественности в голосе Близнюка хватило бы на целую роту секретных агентов. Друзья настолько прониклись, что внимательным образом, как некую важную реликвию, изучали исполинский ботинок. Чтобы не расхохотаться, Игорь отвёл взгляд в сторону и заметил, как девушка, та, что ему понравилась, внимательно смотрит на них и вроде бы даже прислушивается к разговору. Её подруга увлеченно тыкала пальцем в смартфонный экранчик, не замечая ничего вокруг. Близнюк почувствовал, как уши вновь начинают гореть, и отвёл глаза. Сунул ботинок в пакет.
– Да, – уважительно сказал Томин, – Вот так дела. А что ж ты там у них делаешь?
– Ну, я же специалист радиодела, – ответил Близнюк.
– Рация там, связь, да?
– И это тоже, – многозначительно усмехнувшись, подтвердил Игорь. Так, хорош, а то прозреют. Вот и нужная остановка.
– Ладно, мужики, мне пора. Больше всё равно ничего не расскажу. А вас, – вспомнив любимого в детстве актера Броневого в роли Мюллера, он сделал драматическую паузу, – Я попрошу об этом не распространяться. Счастливо!
Игорь подхватил пакет, фуражку и быстро выскочил из салона. Коротко взревев, автобус покатился дальше, увозя озадаченные физиономии товарищей за стеклом. Близнюк фыркнул.
– Молодой человек…Товарищ мичман, правильно?
Игорь обернулся. Рядом стояла та самая девушка. Симпатичная, невысокая, большеглазая, светлые волосы собраны на затылке в хвост, что очень ей к лицу, неброское платье подчеркивает хорошую фигурку. В горле запершило.
– Вы не подумайте, я не шпионка, – она как-то особенно мягко произносила букву «ш» и почему-то это ей очень шло. – Просто случайно услышала, как вы рассказывали… И увидела… А что, правда у вас такие богатыри служат?
Вот сейчас, мелькнуло у Сани в голове, сейчас надо в атаку, наплести интересных сказок, похвастаться…
– Нет, – сказал он просто. – Я всё наврал.
Неожиданно она рассмеялась, негромко, но так заразительно, что и Игорь расхохотался вслед за ней. Волнение куда-то прошло.
– А зачем наврали-то? – смеясь, спросила девушка.
– Понимаете… Чтоб бывшие сослуживцы нос не задирали сильно. А вообще – просто матрос у меня есть, уникум. Размер ноги чуть меньше лыжи.
– Знаете, я так и подумала – неожиданно призналась девушка и, глядя на удивленное Санино лицо, продолжила. – У папы моего размер похожий. Пока туфли нормальные подберет, весь город оббежит. Он мне и рассказывал, как во время службы в армии сапоги ему чуть ли не из Москвы доставляли. Вот я на вас с ботинком этим глянула и вспомнила. А еще мама все боялась, что у меня нога в папу удастся, все тихонько мне ступни линейкой мерила, а я маленькая была, не понимала. Потом она мне призналась.
Они вновь рассмеялись, а Игорь быстро глянул вниз – нормальные аккуратные небольшие туфельки.
– Ага! – девушка перехватила его взгляд, уточнила с иронией. – Да нет, я в маму пошла. И туфелька ведь у вас совсем не Золушкина.
– Ой, извините, – покраснел уже в который раз Близнюк. – Кстати, меня Игорь зовут.
– Оля! – девушка лукаво посмотрела на мичмана. – Ну что, рыцарь, спешите на службу? Что ж, приятно было познакомиться.
«Быстрота и натиск», – пронеслось у Сани в голове. Девушка ему определенно нравилась. Но в часть надо. А, подождут!
– Не очень спешу, – соврал он. – Оля, если и вы не слишком торопитесь, могу я пригласить вас в кафе?
Она быстро глянула на часы.
– Ну что ж, спасибо. Ведите, грозный паж! Только туфельку вашу я мерить не буду.
Смеясь, они направились к ближайшему кафе…
Небольшого опоздания мичмана Близнюка никто не заметил. Подумаешь, плюс-минус час, точного-то времени не назначено. Косо глядел на него лишь старший лейтенант Умнов, которому командир уже дважды за этот день напоминал об их «споре». К облегчению начпродвеща, богатырские ноги Пешкова наконец обрели свои богатырские прогары, которыми он уже усердно молотил о плац, постигая азы строевой подготовки. А то, что они были не совсем новые, прогары разумеется, так я вам скажу – попробуйте отыскать хоть такие!
Доволен был и мичман Близнюк: матрос снабжён всем необходимым, доклад командиру произведён.
А ещё Игорь познакомился с замечательной девушкой. И готовился к первому с ней настоящему свиданию. Что дальше… Да кто ж знает, как будет дальше? Поживём – увидим.