– Господин Марнло Денвир, для меня явилось честью встретиться с вами на поле боя, – сказал Ломпатри, – теперь же, для меня честь видеть вас в ряду своих друзей.

Марнло поднялся со стула, ничуть не скрывая то, что ему в тягость всё это. Он протянул руки над столом и взялся за руки с Ломпатри.

– Господин Ломпатри, я надеюсь, что длительное путешествие не доставило вам неудобств! – язвительно выговорил пожилой Марнло, и тут же отпустил руки гостя. Ломпатри принял к сведению отношение этого рыцаря к своей персоне, а в ответ лишь учтиво поклонился. Закич, Воська и рыцарь Вандегриф с изумлением смотрели на Ломпатри. Раньше, случись кому выказать хоть тень неуважения, Ломпатри тут же парировал это хлёстким словом или же открыто призывал к ответу. Теперь же, на завуалированное хамство – по рыцарским меркам – Ломпатри ни то что не отплачивает той же монетой, а даже кланяется в ответ, не желая вступать в словесную перепалку.

– Господин Карий! – радостно поприветствовал последнего рыцаря Ломпатри и заключил поднявшегося со стула в крепкие объятья. – Я видел вашего отца ещё ребёнком. Он гостил у нас в Бирюзовом Всхолмье. Его советами по ведению хозяйства мы руководствуемся и по сей день.

– Он обрадовался бы, услышав такое, господин Ломпатри, – ответил Карий Вакский, искренне улыбаясь.

– Я уверен, что после кончины, ваш отец получил достойный приём в лучшем мире, среди своих пращуров, – сказал Ломпатри, отпуская из объятий рыцаря Кария.

Ломпатри отошёл от стола. Затем слово взял Вандегриф. Он сделал шаг вперёд и поклонился, обращаясь ко всем:

– Провинция Акир и я – Вандегриф Акирский считаем честью приветствовать вас, господа, в этот грозный час.

Все рыцари молча поклонились в ответ. Затем каждый из них ответил Вандегрифу то, что и положено, при приветствии рыцаря из маленького и не очень знатного рода: «Да здравствует провинция Акир многие лета, господин Вандериф». Никто из них раньше не слышал ни имени черноволосого рыцаря, ни названия его вотчины. Но каждый запомнил его, ведь услышать и тут же забыть имя собеседника – верх бесчестия, повод для серьёзной обиды и даже для маленькой войны. А вот Ломпатри напротив, слышал имена всех и каждого из этих рыцарей не раз. Да, он не видел их ранее в лицо, но по символам на медальонах он сразу определил, кто перед ним.

– Итак, господин Ломпатри, – начал Гвадемальд, – Я вижу, что вы привели с собой много друзей. Кроме господина Вандегрифа, все они простолюдины. Не случись мне просидеть дюжину лет в горах и не случись видеть то, что видел – я счёл бы вас чудаком!

– Не случись мне пережить то, что я пережил в последние недели – я пришёл бы к вам только со своим верным другом господином Вандегрифом, – учтиво ответил Ломпатри. – Однако настал грозный час. Наши деяния сегодня останутся с нами до конца нашей жизни и в памяти людей после нашей кончины. Мне не ведомо, как присутствующие господа относятся к гильдии магов, но позвольте мне всё же выразить вам всем свои соболезнования по поводу кончины главы гильдии. Говорят – не все в троецарствии рыцари. Но, судя по слухам, если бы ваш переговорщик – глава гильдии магов – был рыцарем, его честь сияла бы над миром ярче любых драгоценных камней.

– Повелитель Байсен и вправду был человеком исключительной доброты, – хмуро заметил Гвадемальд. – Его странная смерть – страшный удар для нас и для простых солдат. Но, несмотря на треволнения, начавшиеся сразу же по прибытии сюда, мы возьмём форт! Взгляните на карту! Через четыре дня всё наше войско соберётся для мощного удара. До этого мы построим осадные оружия, изучим обстановку, приготовим солдат к бою.

– С вашего позволения, господин Гвадемальд, не планируете ли вы отправлять переговорщика к стенам твердыни? – спросил Ломпатри.

– Как раз об этом мы и рассуждали, когда получили новость о том, что вы и господин Вандегриф прибыли в наш лагерь, – ответил командующий. – Пока мы не решили, стоит ли отправлять переговорщика, и если стоит, то кто им станет.

– Господин, я не имею права вмешиваться в ваше командование, – вежливо сказал Ломпатри, – но позвольте предложить вам свои услуги. Если вы решите отправлять кого-то к стенам форта, доверьте это мне. Я готов передать врагам ваши требования и содействовать разрешению ситуации в вашу пользу.

Гвадемальд и вирфалийцы удивились. Обычно, после смерти гонца, замену ему днём с огнём не сыщешь, а тут появляется доброволец, да ещё и такой, который точно не оплошает ни в красноречии, ни в учтивости.

– Скажу сразу, господин Ломпатри, что ваше предложение очень кстати, – ответил, наконец, Гвадемальд. – Всё же, позвольте мне спросить, зачем вам это? Ведь вы рыцарь Атарии, а форт «Врата» вирфалийская твердыня. Мы все здесь люди честные, и вы можете не опасаться, что наш разговор дойдёт до кого-то ещё. Так скажите же, господин, какой у вас интерес подвергать свою жизнь опасности?

Ломпатри подошёл к Молнезару, взял его за руку и прошёл с ним к столу.

– Это, господа, крестьянин из Степков, – начал Ломпатри. – Его жену и ещё нескольких детей из той деревни похитили бандиты. Сейчас жена этого человека в форте. Крестьяне не сильны в ратных делах. Они попросили меня помочь вернуть уведённых в неволю родичей. Я согласился. Дети уже спасены. Осталась только жена Молнезара.

Рыцарь Гвадемальд явно смутился, услышав это. Он уставился в пол и стал почёсывать затылок. Моложавый рыцарь Карий неприкрыто заулыбался, поглядывая на своих товарищей, в надежде увидеть на их лицах то же недоумение, что испытывал сам. Но рыцарь Марнло, прибывший из стольного града и знающий все тонкости этикета, не улыбался, а смотрел в сторону и почёсывал лоб.

– Мне кажется, я не совсем понял вас, господин Ломпатри, – сказал на это Гвадемальд. – Я уверен, что крестьяне не могли заплатить вам столько, сколько подобает в подобных случаях, если подобные случаи вообще когда-либо происходили в жизни рыцарей от начала Троецарствия.

Ломпатри не ответил, но молчания оказалось достаточно, чтобы Гвадемальд понял – оплаты за спасение детей рыцарь не получал.

– Вы, господин, хотите сказать, – начал Марнло, – что помогли челяди просто так? Но ведь это невозможно! Просто так ничего не происходит и никто ничего не делает! Не сочтите моё любопытство дерзостью, но что вы надеялись стяжать своим поступком?

– Честь, – коротко отрезал Ломпатри.

Простодушный рыцарь Карий не сдержался и хихикнул. Получилось неловко, ведь все остальные молчали, и смешок прозвучал громче, чем того хотел сам Карий. Рыцарь немедленно взял себя в руки, поправил осанку и сменил глупую ухмылку на серьёзное выражение лица.

– Я никогда не утверждал, что силён в вопросах чести, – серьёзно продолжил столичный рыцарь Марнло, – но ведь они не крестьяне провинции Айну! Они даже не атарийские! Так в чём же честь от помощи им? Возможно, я ухожу от темы разговора, но не могли бы вы растолковать нам, господин Ломпатри?

– Сожалею, господин Марнло, – ответил Ломпатри, – но я не могу объяснить. Так же, как не могу объяснить это и себе. Но я чувствую, что чести в этом деянии больше, чем в победе над врагом на поле боя. Убедить вас не в моих силах. Я могу лишь надеяться, что вы поверите мне.

– Если бы вы попросили меня поверить вам, – сказал Марнло, – мне пришлось бы это сделать, ибо ваша честь и благородство обязывает меня к этому. Но так как вы не просите…

– Дербены, они меняют то, как мы судим о вещах, – качая головою, пробормотал Гвадемальд, кладя руку на плечо Ломпатри. – Я как никто вас понимаю, господин Ломпатри.

– Господа! – воскликнул вдруг рыцарь Карий, вскочив со своего стула. Он глядел так хмуро, что его брови сошлись в единую чёрную полосу над суровыми глазами. – О чём же вы говорите!? Разве есть в Троецарствии рыцарь, благороднее и благочестивее, господина Ломпатри? Самый известный рыцарь на всей земле – это Белый Единорог! Об этом знает каждый мальчишка от Найноэльского до Сарварского моря! И если он сказал, что в этом есть честь, то это правда! Даже если для нас эта правда непостижима! Да, признаю, что мне показалась смешной сама мысль о том, чтобы стяжать честь в помощи не своим собственным крестьянам. Но я отринул своё непонимание, ведь это деяние совершил не кто-то там, а сам Белый Единорог! Господин Ломпатри, по возвращении в Вакскию я накажу бардам сочинить песнь о вашем деянии в Дербенах и распевать её каждый вечер до конца зимы во всех пределах моего края!

– Конечно, слова произнесённые рыцарем обретают силу большую, нежели слова, кинутые на ветер простым смертным, – спокойно заявил Марнло, – но до нас до всех дошёл слух, что король Хорад, некоторое время назад, оказался сильно разгневан на некоторых своих вассалов. Поговаривают даже, что после этого рыцарей в Атарии стало меньше.

Все замолчали. Холодный ветер надул стены шатра. Гвадемальд и Карий переглянулись. Рыцарям стало не по себе от такого заявления. Черноволосый Вандегриф хмуро смотрел на окружающих. Если бы кто из них заметил сейчас взгляд этого рыцаря, всё кончилось бы плохо, ибо взгляд этот явно задевал честь и достоинство тех, на кого был обращён. Ломпатри, похлопал Молнезара по груди и тот отошёл к своим товарищам. Белый Единорог прокашлялся, подошёл совсем близко к рыцарю Марнло и положил перед ним на стол влажный, измятый пергамент. Марнло удивлённо глянул на невзрачный документ. Не без брезгливости он осторожно взял его кончиками пальцев, повернул к ближайшей лампаде и, прищурившись, стал читать. Читал он долго, ведь некоторые слова стало совсем не разобрать: где-то поработала вода, а часть текста и вовсе стёрлось о холодный металл кирасы. Внезапно прищур старика сменился удивлённым взглядом. Рыцарь Марнло аж весь встрепенулся. Он расправил свою правую ладонь, и положил на неё дряхлый пергамент, будто бы это не документ, а беззащитное живое существо, за которое он ответственен. Медленно и аккуратно он опустил его на белую скатерть и ещё некоторое время держал руки над пергаментом, будто бы защищая от ветра, непогоды, своего дыхания и от всего, что могло бы ему навредить.

– Никогда в жизни я так не позорился, – прошептал Марнло, глядя на приказ короля Хорада о помиловании. – Что же мне теперь делать, господа?

Рыцарь Марнло, проживший в столичном городе всю жизнь и научившийся надевать на себя любые маски, в этот раз говорил искренне.

– Встаньте, господин, – сказал Ломпатри то ли приказывая, то ли прося. Марнло поднялся. Все поняли, что сейчас Ломпатри вызовет Марнло на поединок чести. Но Белый Единорог крепко обнял вирфалийского рыцаря и что-то прошептал тому на ухо.

Всё это время рыцарь Овиан Кери, сюзерен брата Лорни, сидел в углу и наблюдал за происходящим молча. Он тайно хотел подвести разговор к теме загадочного убийства рыцаря Гастия, которое его сильно волновало с тех пор, как он узнал об этой истории. Теперь же, после появления документа, возможность обсудить щепетильный вопрос испарилась. «Как же у него это получается? – думал Овиан, – Мало того, что на поле боя он непобедим, так ещё и переговоры ведёт – комар носа не подточит. Сейчас он один-одинёшенек, вдалеке от своих союзников. Но что бы случилось, если бы он стал просить рыцарей Атарии, Вирфалии и Варалусии отречься от своих королей и встать под его знамёна? Какую бы силу он собрал? И что бы стало с Троецарствием, будь у Белого Единорога могучее войско?»

– Дорогой мой господин Ломпатри, – начал Гвадемальд, прервав тем самым ход мысли Овиана, – Исакий, захвативший форт «Врата», сказал что-то Байсену, и тот предпочёл смерть жизни. Я страшусь того, что этот колдун знает ключ к сердцу каждого человека. Говорить с ним, всё равно что говорить со своей смертью. Я не могу ни просить вас быть моим переговорщиком, ни позволить вам этого: вы слишком дороги мне.

– Интересно, что же такого может сказать мне этот Великий Господин, что я тут же побегу и сигану в пропасть? – заулыбавшись, спросил Ломпатри. – Неужели он сообщит мне, что завтра поутру, заглянув под одеяло, я увижу, растущий там гриб вместо кое-чего поважнее?

Рыцарь Карий загоготал так, что у всех заложило уши. Остальные засмеялись уже не столько от шутки Ломпатри, сколько от заразного смеха рыцаря из Вакскии.

– В моём возрасте надо радоваться тому, что там вообще что-то растёт, пусть даже это и гриб! – добавил Ломпатри. Это напрочь убило простецкого Кария, который схватился за живот, согнулся и опёрся об стол, чтобы устоять на ногах. Смеялись и остальные. Нуониэль единственный не поддался всеобщему веселью. Он опустил глаза, как бы сожалея, что не может разделись радость прочих. Взглянув на Чиджея, Тимбер Линггер надеялся на поддержку, но фей улыбался из-под своего грязного капюшона. Тимберу стало грустно, и он тихо сделал шаг назад к выходу. Незаметно для других он покинул палатку.

Да, ситуация серьёзная, и надо принимать важные решения. Однако нуониэль понимал, что смех этих людей и улыбка фея – это, возможно, единственный их якорь в этом море тьмы, вздымающем свои мёртвые волны в надвигающемся шквале. Возможно, много лет назад именно смех и помешал злу уничтожить людей так, как оно уничтожило фей? Тимбер не мог сказать наверняка, ведь он уже давно потерял способность радоваться жизни так, как может радоваться только тот, у кого ничего нет, и кто танцует бессмысленный танец, пока на него с ночного неба смотрят далёкие голубые звёзды. Смеётся и танцует, ибо в этом, может быть, больше смысла, чем в любом ином деянии маленького существа, на маленькой планете, среди бескрайнего мрака вселенной. Возможно, ему снова надо научиться радоваться?

Мрак мирской над головою Тимбера тем временем рассеивался: из-за тающих туч показалась Гранёная Луна. Люди в лагере спешили укрыться от этого зыбкого света, страшась проклятия, которое они сами себе придумали. Да, нуониэлю было, что сказать рыцарям, но в палатку он возвращаться не хотел. В конце концов, что он мог поведать им? То, что Великий Господин страшнее, чем они думают? Что Ломпатри даже не представляет, как отличны тхеоклемены от людей и как они мудры? Что они владеют настоящим волшебством, которое непохоже на всё то, что люди считают волшебством? Что каждое их слово нужно понимать буквально? Что никто не может убить тхеоклемена?

Парадные одежды Ломпатри Сельвадо отправились из лагеря возле штолен прямиком в Степки, поэтому кроме ратного костюма, надеть рыцарю было нечего. А какой переговорщик отправиться на дело без парадного костюма? Гвадемальд предложил взять свои одеяния, но Марнло выступил против. Он хотел загладить свою вину, и настоял, чтобы Ломпатри использовал всё, что пожелает из его личного гардероба. Ближе к полночи Ломпатри вышел к форту. Облачённый в синюю рубаху с узорчатой каймой и в белую шубу с чёрным меховым бортом, рыцарь оставлял на снегу следы от мягких кожаных сапог из зеленоватой телячьей кожи. С ним шли и двое сопровождающих ратника. Все трое держали над головами широкие чёрные зонты; так они прятались от проклятого света Гранёной Луны. Они прошли до ворот форта, расположенных в сплошной стене, тянущейся между двух высоких и непреступных пиков. Эти два пика возносились вверх крутыми острыми склонами, и преодолеть их казалось совершенно невозможно. Если кому и захотелось бы попасть туда, за стену, то сделать это он мог только пройдя через ворота. Но сейчас проход находился под замком.

Над стеною, по обе стороны от ворот, возвышались две сторожевые башни с бойницами. Ломпатри остановился перед самыми вратами и стал ждать. На стене показалась пара фигур. Они посмотрели вниз и скрылись из виду, а вскоре справа от ворот, со стены спустили верёвочную лестницу. Ломпатри отпустил своих сопровождающих и в одиночку полез на стену.

Наверху его встретили два хмурых типа. Они окинули взглядом рыцаря, ничего не сказали и принялись сворачивать верёвочную лестницу. Ломпатри подождал, пока они закончат, и огляделся. Весь осадочный лагерь, с его шатрами, огнями и траурными хоругвями был как на ладони. Если в форте есть осадные орудия, катапульты или что ещё, то лагерь можно запросто расстрелять камнями или же зажигательными снарядами из лампадного масла, раскалённых углей и кульков сена. Рыцарь осмотрел и саму стену. Да, горы – это хорошее естественное укрытие, но оно не идеально. Ломпатри думал не столько о своём задании переговорщика, сколько о том, как лучше штурмовать эту твердыню. А в том, что он будет её штурмовать, рыцарь не сомневался. Осталось только поговорить с Великим Господином. А что может поменять один короткий разговор с причудливым стариком? Пусть даже с таким, кого некоторые крестьяне считают волшебником.

Странные типы кивком пригласили Ломпатри следовать за ними. Они спустились со стены и оказались на местной лесопилке. Народу тут скопилось много; горели костры, люди работали пилами, рубили ветки, строгали, сооружали какие-то машины. «Готовятся», – подумал рыцарь. Его внимание привлёк человек, собирающий ветошь. Он поднимал раскидистые ветки и тащил их к костру. В один момент он решил поправить костёр, который сам сложил так нескладно, что тот завалился на бок и горящие ветки разлетелись в разные стороны. Человек поднимал горящие ветки и тащил их в кучу. Кругом стояла тьма, и только эти тревожные огни двигались среди чёрных силуэтов людей. Горячий воздух, исходящий от углей, дрожал, и тени танцевали. В это мгновение Ломпатри почему-то подумал о нуониэле и о том, что ветви на его голове тоже могут вот так гореть. И что люди на улицах города танцевали бы, глядя на то, как казнят сказочное существо.

Дальше они прошли к дороге, ведущей от северных врат к южным. За дорогой находились строения, а чуть поодаль возвышался главный замок форта. На его стенах и балконах Ломпатри увидел фигуры в белых одеяниях. Рыцарь насчитал не менее двадцати Белых Саванов. Пойди что не так в переговорах, живым рыцарю не быть! Напротив замка, через дорогу, возвышалось объёмное каменное здание с огромными деревянными воротами. Зиждилось оно на основании из чёрного камня, такого же, как стена, возле которой жил Чиджей на Дербенском Сколе.

Дубовые двери замка отворились, и Ломпатри ступил в тёмное помещение, освещаемое большими факелами, вдетыми в грубые железные держатели на стенах. Квадратное помещение с высоким потолком отдавало сыростью. Копоть от факелов напоминала о самых неуютных походных кострах, а ветер, воющий в щелях, не давал услышать собственные мысли.

Великий Господин появился перед Ломпатри из неоткуда. Он вышел из тёмных углов комнаты, будто невидимая прялка свила его из танцующих теней и зыбкой факельной копоти. Старик приблизился к Ломпатри и рыцарь смог разглядеть собеседника с ног до головы. Этот Великий Господин, или, как назвал его Гвадемальд, Исакий, действительно оказался очень старым. По человеческим меркам, его лицо выглядело лет на семьдесят, а то и больше: глубокие морщины, выдающийся узкий нос крючком и густые чёрные брови, из которых торчали жёсткие белые волоски, длинною с палец. Бородка седая недлинная, но завитая, будто скрученный бараний рог. А над широкими скулами в глубоких глазницах чёрные глаза. Старик стоял совсем близко, но цвета и формы глаз, рыцарь так и не различил. А может быть, и различил, но тут же позабыл об этом, ибо что-то непостоянное было во взгляде Исакия, какая-то древняя тайна, решить которую не способны ни маги, ни жрецы.

Оделся Великий Господин совсем не по-стариковски. Под дорогой серой шубой с высокими плечами он носил узорчатый кафтан, расшитый жемчугом и золотыми заклёпками. Он стоял на каменном полу в изысканных красных сапогах, швы которых скрывали золотые обручи. Выше Ломпатри заметил широкие чёрные штаны то ли из шёлка, то ли из бархата. На голове у Исакия сидела высокая, остроконечная шапка, из того же материала, что и кафтан. Опирался он на посох – ничем не примечательную кривенькую палку, на конце которой болталась красная лента с маленьким колокольчиком.

Странные типы, сопровождавшие рыцаря, вышли из помещения на двор и закрыл за собою тяжёлые дубовые двери. Звуки суеты снаружи исчезли, уступив томному гулу больших факелов.

– Кто твой учитель? – хриплым голосом спросил старик Исакий.

– Я – Ломпатри Сельвадо, владыка провинции Айну, атарийский рыцарь и подданный короля Хорада, – ответил Ломпатри и положил свой большой чёрный зонт на пол. – Боевому ладу рыцарей меня обучали лучшие мастера Атарии. Военное дело я постигал в сражениях всю жизнь, а искусство красноречия досталось мне в наследство от моего деда Гера. Письму, чтению и верховой езде меня научил отец Лер Сельвадо. Понять красоту мира я смог благодаря жене Илиане, а чести научиться невозможно. Она либо есть, либо её нет.

Старик кивнул. Потом погладил свою бороду и стал медленно ходить от одной стены до другой.

– Не так уж и дурно, – говорил он так, будто не общается с Ломпатри, а просто размышляет вслух. – Могло быть хуже. Тот, кто пришёл в первый раз, не имел учителя. И он умер. Мне же нет смысла называть себя, ибо ты уже знаешь.

– Ты тот, кто дёргает за ниточки в Дербенах, – сказал Ломпатри.

– Да. А ты тоже находишься в Дербенах, – сказал старик и остановился у стены, прямо под факелом.

– Ты притянул меня сюда.

– И я в тебе не ошибся! – внезапно глянув на рыцаря, сказал Исакий. – Ты достаточно умён, чтобы признать – не всё в жизни ты решаешь сам. Ты уже давно понял, что это я веду тебя в форт. Что все эти дети, крестьяне, бандиты —лишь для того, чтобы ты оказался здесь.

– Я тут, – нахмурившись, заговорил Ломпатри, решив перейти к делу и скорее кончить этот странный разговор, – и я прибыл по поручению господина Гвадемальда, воеводы вирфалийского войска, осадившего этот форт. Рыцарь Гвадемальд, как наместник короля Девандина заявляет свои права на твердыню и предлагает вам покинуть это место в обмен на вашу жизнь и жизни ваших людей. Господин Гвадемальд настроен решительно и будет биться до тех пор, пока не возьмёт форт. Отказавшись от его предложения, вы рано или поздно погибнете. Рыцарь Гвадемальд – человек чести и он…

– Уже второй раз ты говоришь о чести, – перебил его старик. Ломпатри оказался не готов к такой дерзости, хотя за свою жизнь участвовал не в одном десятке трудных переговоров.

– Странное дело, ведь ты ничего о чести не знаешь, – продолжал старик.

– Могу ли я считать это ответом на предложение господина Гвадемальда? – спросил Ломпатри, стараясь сохранять спокойствие.

– Ты пришёл сюда не для того, чтобы выполнять поручения этого Гвадемальда. Ты здесь, за тем, за чем пришёл и первый переговорщик: за моими ответами, на свои вопросы. Ты слышал о том, что Дербены – странное место. Что вопросы здесь, порой, не имеют смысла, а ответы на них, рождают новые бессмысленные вопросы. И так до бесконечности, пока ты не потеряешь рассудок. Первый переговорщик хотел получить то знание, которым я владею. Он его получил, но не смог найти в себе силы жить с таким грузом. Тебе моё знание не требуется, ты здесь за другим. Но зачем именно, ты пока не догадался. Как только ты это поймёшь, ты перестанешь задавать вопросы и начнёшь действовать. Но чтобы выслушать меня, нужна сила такой формы, которой у тебя нет.

Диалог выходил из-под контроля. Рыцарь понял, что, если не проявит твёрдость, так и останется ведомым этим странным стариком и не добьётся того, чего желает.

– Говорить о своей мудрости может лишь тот, кто прославился деяниями, – спокойно заметил Ломпатри. – О твоих деяниях мне слышать не доводилось, как не доводилось слышать и твоего имени. Откуда мне знать, что ты тут главный? Почему я должен поверить, что ты и есть Исакий, если ты даже не представился мне в начале переговоров?

– Исакий! Ха-ха! – рассмеялся старик. Он отошёл от стены и остановился посередине комнаты. – Имена тхеоклеменов – великая тайна. Наши имена оседлали ветра времени. Говоря по-вашему – они обладают волшебной силой. Знать имя тхеоклемена – величайший дар для любого существа в этом мире. И чтобы ты перестал считать меня своим врагом, знай, что имя мне Иссгаард!

Имя своё старик произнёс совсем не хриплым голосом, а громогласным, чистым басом, и что-то странное произошло в этот момент. Тени в комнате сгустились, а свет факелов засиял ярче. В воздухе почувствовался тонкий запах соли, а сама комната, будто бы дёрнулась куда-то в сторону и в тот же миг вернулась на своё место. С потолка струйками осыпался песок. Пляшущие огни факелов замерли, будто бы превратились в оранжевые цветы, неподвижные в безветренный летний день. Искры, отлетавшие от них, повисли в воздухе и не затухали. Время для огня остановилось. Иссгаард медленно подошёл к рыцарю, а тот стоял, ни жив ни мёртв, глядя на густые тени и застывшие языки пламени. В россказнях и небылицах магов нет ничего волшебного, к деревянным веточкам на голове нуониэля тоже можно привыкнуть, летающий фей, живущий на упавших с неба горах явление неординарное, но как-то умещающееся в рамки понятного мира, а вот застывший огонь, потерявшее связь со временем пламя, незатухающие искры – всё это напугало рыцаря.

– Моя Илиана, – прошептал он дрожащими губами, – видела бы…

– Сейчас важно то, что видишь ты, рыцарь! – снова заговорил Иссгаард чистым, сильным басом. – Илианы нет, а ты есть. И тебе суждено принять важные решения. Выберешь верно, изменишь мир. Промахнёшься, так и будешь дальше хныкать по своей мёртвой жене. А теперь, я отвечу на те два вопроса, которые волнуют тебя. Один из них имеет смысл, а другой – нет. Но ты уже знаешь, как отличать одно от другого. Начнём с того, который смысла не имеет.

Огни факелов встрепенулись и снова загудели, как прежде. Тени перестали походить на притаившихся в углу чудовищ, а свет вновь заплясал в комнате, не режа глаз.

– Что такое честь? – спросил Ломпатри. Иссгаард улыбнулся.

– Честь, это слабость. Это расшатавшаяся кладка в крепостной стене, жилка ржавчины на клинке твоего меча, трещина в древесине щита. Ваши короли и цари придумали честь, чтобы сдерживать вашу силу. Рыцарство для королей, как скотина для крестьян, а честь – это хомут, который вешают вам на шею, чтобы, привязав к нему оглобли, сесть на телегу и ехать, расходуя вашу силу. Буйвол без хомута убьёт крестьянина. Повесь буйволу на шею хомут, и буйвол будет пахать землю. Хлеб, выросший на ней, пойдёт на стол крестьянина, а буйволу достанется подгнившая ботва репы и вонючее стойло с мухами и навозом. Кто-то думает, что честь делает рыцаря особенным, не таким, как челядь, как холопы. Но честь такая же сила управления, как и кнут. Вы хлещете крестьян по спине, чтобы они работали, а короли рассказывают вам о чести, чтобы вы несли им дань. Ведь перестать платить королю – это предательство. Уйти к другому королю – предательство. Объявить о том, что король тебе больше не указ – предательство. А предательство, это бесчестие. Крестьяне – это тело вашего рода. Их цель – сохранить себя. Вы, рыцари – дух людей. Вам уже не надо бояться за то, чтобы выжить, у вас есть крепости, достаток и стража. Смысл вашей жизни в уважении себя. Не будет уважения – вы погибните. Короли это понимают, и поэтому придумали вам честь. Ты ведь не раз слышал, что без чести рыцаря не бывает. Не важно, сколько раз рыцарь рискует своей жизнью ради чести. Важно лишь то, что каждый раз он может умереть. А отъявленный негодяй, который не рискует ради этой чести, умереть не может. Вспомни, сколько раз праведное наказание настигало бесчестного негодяя, и вспомни, сколько раз благородный человек умирал во имя чести. Ты знаешь, и без меня, что случалось чаще. Тот, кто следует законам чести, может поступать только по этим законам. Тогда как бесчестные люди ничем не связаны и вольны как следовать законам благородства, так и поступать подло. Рыцарь не может подкрасться сзади и ударить исподтишка. В этом его слабость. У него просто нет такого варианта. А чем больше выбор, тем больше шансов на успех. Мне не надо спрашивать тебя о том, кто победит при столкновении ста рыцарей с сотней воров в открытом поле. Победят рыцари. А теперь представь, что один вор в самом начале сражения скрылся в лесах. Поклявшись отомстить за девяносто девять убитых собратьев, он выследит каждого рыцаря и убьёт их всех ночью в постели, вонзив кинжал в сердце. Ты скажешь, что это бесчестно и будешь прав. Но итог от этого не изменится: победят воры. Пусть не на поле боя, а после. Пусть не так, как того требуют правила ведения сражений, но воры победят! И правда в том, что воры всегда побеждают. Потому что, если бы всё обстояло иначе, воров бы уж не существовало, все стали бы благородными и жили в мире между собой. Жизнь – игра, а честь – правила. Но не все играют по правилам. Честь – это оковы твоих возможностей, не дающие ни одного преимущества над теми, у кого чести нет.

Иссгаард говорил всё это, подойдя вплотную к Ломпатри. В какой-то момент их носы оказались так близко, что кончики почти соприкоснулись. Закончив объяснения, тхеоклемен отвернулся и сделал несколько шагов. Посох, на который он опирался во время ходьбы, звонко стучал в окружающей тишине.

– Теперь, когда ты знаешь истину, всё будет зависеть от того, хватит ли у тебя сил принять её, – сказал Иссгаард. – Ведь это касается и вопроса, который ты задашь сейчас. И у этого вопроса смысл есть.

– Зачем я здесь? – прошептал Ломпатри; в горле у него пересохло.

– Ты, Белый Единорог, добился столь многого, будучи скованный честью. Представь, на что ты способен теперь, когда знаешь, что это всё обман! Я сразу представил это! Как только соглядатаи донесли, что по Дербенам идёт тот самый великий воевода Белый Единорог, будущее прояснилось для меня. Я устроил всю эту кутерьму с похищением детей ради того, чтобы понять тебя. Откажись ты тогда помогать крестьянам, я немедленно бы послал за тобою. Но ты, почему-то выбрал иной путь. Так или иначе, ты всё равно оказался бы здесь, в форте и внимал бы сейчас моим речам. Ты скажешь, что я не мог знать наверняка, как всё сложиться, и будешь неправ. Мы, тхеоклемены, не люди и наши жизни текут не так, как ваши. Нам ведомо больше, чем прочим существам. Крестьяне, бандиты, Белые Саваны и жрецы с их голубиной почтой – все они в большей или в меньшей мере служат мне. Я захватил их разум в одиночку, так же, как захватил и этот форт. Я способен на многое, но я не всесилен. Мои желания простираются далеко за Дербены. Всё Троецарствие – это лишь окоём ближайшего будущего! Границы, королевства, города – это всё создано людьми. Ты тоже можешь создавать границы. Но до сегодняшнего дня, ты жил как рыцарь, скованный честью. Завтра, ты можешь начать поход, который изменит облик мира на многие века.