неВойна

Рота продолжала дрыхнуть.

– Это у них рефлекс еще не выработался, – констатировал Антон. – Ничего, сейчас исправим. Эй, боец, – позвал он дневального, – тащи сюда штук шесть табуреток. Барахло с них можешь скинуть на пол.

Когда батарея табуреток выстроилась у входа, Антон приказал дневальному повторить команду.

– Давай, Серега, на счет три бросаем «гранаты», – он указал на табуретки.

Под грохот «гранат» рота вскочила как ошпаренная.

* * *

– Тебе, Серега, одному теперь ходить нельзя, – сказал Антон, разливая горячий чай по стаканам. – Или со мной, или с Сабитом.

Они сидели в общаге и обсуждали план дальнейших действий. Рядовой Рябец в ближайшие несколько дней опасности не представлял, но его дружки еще хорохорились.

– С ними только так и нужно, – подхватил Сабит. – Знаешь, как я своих приструнил, когда службу начинал? Тоже один офицер подсказал. Мне тогда дали дедов из автороты. Они твари были конченые: какую-то дрянь нюхали, клей «88-й» пили, курили в кроватях, строем вообще ходить отказывались. Сержанта, который их в чувство пытался привести, чуть не изувечили. Что я сделал? Составил учебный план по предмету «рукопашный бой».

– Сабит крут в рукопашке, – пояснил Антон.

– Есть такое дело, – Сабит подмигнул. – В общем, утвердил я этот план у начальства. И вот пришли эти уроды на занятия. Поначалу я, как полагается, объясняю им приемы, все показываю, чин чинарем. А в конце занятия – практика. Вызываю одного из авторитетов на спарринг. Вижу, он рад до смерти, кулаки под перчатками так и чешутся. Ну поиграл я с ним чуток в поддавки, дал ему раздухариться, а потом отправил в нокаут. С двумя другими – то же самое. Так я с ними месяц «занимался». А главное – не подкопаешься. Они у меня шелковые стали.

– Наш ротный в училище говорил, что настоящий командир должен быть немного с придурью, – заметил Антон. – Чтоб подчиненные его побаивались, как гранаты без кольца. Иначе какой же ты командир, если тебя просчитать можно?

– Вот мне рассказывали случай, – оживился Сабит, – как один ротный на полигоне первокурсникам мозги вправлял. Те перед кроссом, как водится, из броников¹³ пластины повытаскивали, чтобы бежать было легче. А командир построил роту и говорит: «Проверьте исправность экипировки и вооружения. В бою это делать будет поздно». Все стоят как ни в чем не бывало, лыбятся. Тот продолжает: «У кого в бронежилете нет пластин, два шага вперед! Строго наказывать не буду, потащите раненого». Ну раненого тащить, сам знаешь, то еще развлечение. Все молчат. Ротный опять: «Я так понимаю, бронежилеты у всех в порядке? Вот сейчас и проверим». Достает он свой ПМ, передергивает затвор и медленно так проходит вдоль строя. Останавливается напротив старшины – и бах ему в прямо в грудь! Тот падает как подкошенный. У курсантов, ясное дело, шок. Старшину ротный переворачивает – тот глазами хлопает – и из его броника пластину достает, с вмятиной от пули. И бойцам: «Вот, дескать, видите: пластины на месте – живой остался. Сейчас остальных проверим…» Курсантов как ветром сдуло: сдрыснули пластины на место вставлять. И впредь к экипировке относились ответственно. А командира, кстати, с тех пор побаивались всерьез.

– Как же он в живого человека стрелял? – удивился Сергей. – А если бы у того пустой броник оказался?

– Так в том-то и фишка, – рассмеялся Сабит. – Эту пластину с вмятиной каждый год в жилете у старшины находят. А стрелял-то ротный холостым.

– Ты, Серега, проведи с ними завтра воспитательную беседу, – посоветовал Антон. – Вожака мы с тобой загасили, остальные сами в чувство придут.

На утреннем построении Шутов произнес короткую, но проникновенную речь. Суть ее сводилась к следующему. Если кто-то настолько размечтался о дембеле, что решил на все забить, дембеля он может не дождаться. Для поддержания дисциплины в распоряжении офицера практически неограниченные полномочия. И каждый, кто давал присягу, под этим подписался. Особо упорных искателей приключений ждет бесплатная путевка на гауптвахту. Для тех, кто не в курсе: гауптвахта – это тюрьма. И порядки там, как в тюрьме. А главное – срок можно продлевать столько, сколько нужно. Так что о дембеле там можно вообще забыть. Куда проще и полезней для здоровья спокойно дослужить и уйти по приказу. Никаких сверхусилий для этого не потребуется: достаточно выполнять распорядок дня, не хамить, отдавать воинское приветствие, поддерживать чистоту и порядок в казарме.

Порядок в «свиной роте» удалось навести на удивление быстро. Похоже, раньше никто всерьез и не задумывался, что такое возможно. Уже через пару дней авторитет в подразделении закрепился за Шутовым. Да и отлынивающий от своих обязанностей ротный, похоже, только обрадовался, что кто-то взял на себя его часть работы, и не возражал против жестких методов воспитания. Еще неделю Рябец со своими дружками наматывали километры до дальнего КПП, драили полы и в свободное время полировали до блеска очки¹⁴ в туалете. Но физического воздействия применять больше не пришлось. До идеального порядка было, конечно, далеко, но подъем и отбой теперь проходили вовремя, сапоги были вычищены, полы помыты, а одежда и личные вещи больше не валялись как попало.

ОФИЦЕРСКИЕ БУДНИ

По субботам Антон с Сабитом ездили в город, где в Доме культуры устраивали танцы. Позвали они и нового друга.

– Серега, давай с нами! Выкинь ты из головы свои проблемы! Потанцуешь, расслабишься.

– Не, ребят, не могу, меня Света ждет.

– Ну так бери ее и поедем. Ей тоже, небось, отдохнуть охота. Сидите в четырех стенах.

– Как-нибудь в другой раз. Вымотался я за эти дни, честное слово.

– Ладно, женатик, иди заряжай свои аккумуляторы, но танцы с тебя.

За пару дней Света создала в их комнатке почти домашний уют. Купила ситцевые, в горошек, занавески, на убогий шкаф повесила календарь с черным петухом, вырезанный из-за какого-то журнала, выпросила у коменданта две тумбочки и даже откуда-то приволокла столетник в огромном горшке, который они с Сергеем водрузили на подоконник.

– Вот, всё веселее, да и растение полезное, лечебное, – заключила Света. – Ты что такой серьезный? Тебе не нравится? – смешно сдвинув брови, она посмотрела на мужа.

Сергей сразу оценил и чистоту в комнате, и ровно расставленные ряды книг в шкафу, и стол, в центре которого сейчас стояла большая тарелка с персиками и грушами. «Вот ведь, небось в город на рынок ездила», – подумал он. Поездка в город была непростым делом. Автобус из части отъезжал рано утром и возвращался поздно вечером. Сидячих мест в нем всегда не хватало, а до города было неблизко. Конечно, вернуться можно было на частнике, но те драли за проезд в оба конца – одному не разъездишься.

– Мне очень нравится, – Сергей сделал ударение на слове «очень». – И вообще, не представляю, что бы я без тебя делал!

– Без меня тебе не пришлось бы скручивать проволокой две кровати! – Света звонко рассмеялась. – После ужина поможешь мне с бельем? Чтобы побыстрее. А то стирать приходится в душе, а там их только два.

– Конечно, любимая!

Душевые кабины были только на «семейном» этаже, и вся общага пользовалась ими посменно – мужчины и женщины. В перерывах стирали белье. Барашки от кранов хранились у коменданта, и он строго следил, чтобы обитатели общаги не злоупотребляли водными процедурами. Поэтому для мелкой постирушки использовали раковины, которые были на каждом этаже.

В тот вечер Шутовы стирали белье долго и весело. Сергей учил Свету, как выжимать его вдвоем, по-армейски. Они брызгались, смеялись, а потом долго целовались в душе.

* * *

Сергея вызвали на медосмотр.

Полная медсестра с пергидролевой челкой и намалеванным ртом смотрела на него, как на врага народа. Судя по ее возрасту, она вполне могла застать те времена, когда врага народа можно было разглядеть в каждом, если хорошенько присмотреться.

– Что встал как истукан? Раздевайся. Портки тоже снимай.

– Почему вы так со мной разговариваете? Кто вам дал право?..

– Рот закрой. Не дыши. Руки поднял. Опустил.

– Прошу не хамить! Как офицер, я требую…

– Ага, требует он. У жены своей будешь требовать, коли невтерпеж.

Медсестра мазнула клеем край медкарты и шлепнула поверх свежий формуляр. Сергей почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.

– Причем тут моя жена?!

– Жениться, говорю, было невтерпеж? Ишь наладились! Не успели звездочки нацепить – уже готово дело. – Медсестра возмущенно колыхнула грудью. – Что стоишь? Одевайся!

– Мы с вами еще поговорим.

– Не сомневаюсь.

Она захлопнула карту и плюхнула ее на край стола.

– Следующий!

Вечером в спортзале Сабит объяснил, что в части идет охота на холостых. Дочки поварих, врачих, бухгалтерш сидят на выданье. Мамаши рвут и мечут, чтобы пристроить их офицерам. А каждый женатик сокращает шансы. Сергей вспомнил бабушкины рассказы. Вот что значит опыт: как в воду глядела!

– Нас с Антоном атакуют со всех сторон. В основном, конечно, его, – Сабит кивнул на Богданова. Его красивое тело блестело от пота, и когда он поднимал и опускал штангу, под атласной кожей, как рычаги механизма, ходили мускулы. – Кадровичка проходу не дает. Дочку свою ему и так, и сяк подсовывает. Спецоперация продолжается по сей день, но успехом не увенчалась.

– И не увенчается, – равнодушно бросил Антон.

– Ты тоже держи ухо востро, – улыбнулся Сабит, глядя на Сергея. – Пытались и женатиков отбить. И даже, говорят, получалось. – Он заговорщицки подмигнул. – Ну что, махнем завтра в город на танцы? Мы с девчонками красивыми познакомимся, а ты посмотришь.

Накануне Света уехала к больной матери, и Сергей не знал, чем занять себя в эти выходные. На развлечения его не тянуло, но и сидеть одному в пустой комнате не хотелось.

– А черт с вами, поехали!

* * *

Когда Сергей вышел из общаги, друзья его уже ждали. Антон надел джинсы и футболку поло и стал еще больше похож на Дольфа Лундгрена. Сабит в выглаженной военной форме и сверкающих ботинках, казалось, собрался на парад.

– Ого, ничего себе вы подготовились, – улыбнулся Сергей. На нем были серые брюки и клетчатая рубашка.

– Сабит всегда на танцы, как на праздник, – заметил Антон.

– Тебе хорошо, тебя и так девушки любят. А у меня форма – пятьдесят процентов успеха.

– Шестьдесят, – хохотнул Антон.

– Низко же ты ценишь мой врожденный шарм! – воскликнул Сабит.

– Просто форма тебе идет. – Он повернулся к Сергею. – Девушки как увидят голубые петлицы с крылышками, так и падают ему в объятия. А он им сказок наплетет, какой он летчик-налетчик, – и дело в шляпе. Кто там знает, что не только летчики крылышки носят. Вот он форму по назначению и применяет – для дезинформации противника.

В Доме культуры дрыгались под хит группы «Комбинация»: «Американ бой, уеду с тобой, уеду с тобой, Москва, прощай!» В девяностые подцепить иностранца и уехать с ним за бугор было мечтой многих девчонок. Но здесь за неимением иностранцев в фаворе были военные. Как только Сабит появился в зале, в него впились десятки глаз. Антон держался поодаль, оглядывая толпу с высоты своего роста.

После «Американ бой» поставили медляк. Сергей отошел к стене, успев услышать, как Сабит ринулся в атаку: «Девушка, хотите потанцевать с офицером военно-воздушных сил?» Антон пригласил стройную брюнетку в открытом зеленом платье. Сабит, переступая начищенными туфлями, что-то шептал своей девушке на ухо, та от смеха фыркала ему в плечо. Антон вел свою партнершу уверенно и легко, и она податливо двигалась за ним, сливаясь в музыке танца. Молодняк расступался перед красивой парой, и они кружили, казалось, не замечая никого вокруг. Сергей не мог оторвать от них восхищенного взгляда. Он и не представлял, что можно так красиво владеть своим телом. Сам он никогда не танцевал. Он подумал о Свете. Интересно, умеет ли она танцевать? Он хотел бы научиться так же легко кружить с ней под музыку, забыв обо всем на свете.

В динамиках загрохотал новый ритм, пары распались, завертелись цветные прожектора. Кто-то схватил Сергея за руку и втащил в гущу толпы. Во вспышках стробоскопа мелькали застывшие лица, вскинутые над головой руки, изогнутые контуры тел. Сергей тоже поднял руки и подпрыгнул. Движения показались ему нелепыми. Он представил себя со стороны, и ему стало неловко. Он стоял как столб посередине людского водоворота. «Да чего тут стесняться? – вдруг разозлился он на самого себя. – Ты на танцы пришел, так танцуй, учись, пока никто не видит. Чего зря время терять!» Какая-то пружина отошла внутри, и он услышал голос своего тела: «Освободи, отпусти меня». И он вдруг разом погрузился в этот ритм, улетел куда-то далеко от повседневных забот и переживаний. Мелодия пульсировала внутри, огибала желудок, пробегала по низу живота, щекотала кончики пальцев. Незнакомые лица улыбались ему, а он им. А когда, взмокший и раскрасневшийся, он вышел на улицу, его накрыло ощущение счастья. Стояла теплая летняя ночь. Парочки целовались на скамейках парка. Ему хотелось поделиться с кем-нибудь своим счастьем. Он подумал, что в следующий раз обязательно пригласит на танцы Свету. Пусть только ее мама поскорее поправится. А может, и Антон еще подучит его немного.

Сергей вернулся в зал. Виктор Цой пел про группу крови на рукаве. Толпа монотонно топтались на месте, и только Сабит танцевал медляк. Его руки крепко сжимали очередную талию, а губы что-то нашептывали в ухо партнерше.

– Во дает, – улыбнулся Сергей, подойдя к Антону.

– Да, разводит философию, но девушкам нравится. У него цитаты на все случаи жизни – Шопенгауэр, Кант, Паскаль…

– Антон, я в часть. Ты остаешься?

– Нет, я с тобой. Сабит всегда до победного. Придет на рассвете счастливый.

На попутке доехали до части.

– Слушай, Антон, ты классно танцуешь. Где так научился?

– Да считай что на улице. Мне было одиннадцать, когда отца не стало. Он военным был. Мы тогда только переехали из Новосибирска в Дубну. Он ушел играть в баскетбол и прямо на площадке умер – сердце. Я тогда совсем распустился: целыми днями болтался на улице, уроки прогуливал, покуривать начал и все такое. Ну и танцы. Тогда в моде был брейк. У нас на районе были рокеры и брейкеры. Рокеры – вообще отвязные: пили-курили, наркотой баловались. А мы картонки стелили на асфальт – и на них такое выделывали! Не хуже Майкла Джексона.

– А как ты в училище решил пойти?

– Да, понимаешь, мама уже не могла смотреть, как я от рук отбиваюсь, однажды прям за руку меня взяла и на бокс привела. Как я потом понял, неспроста. Тренер там классный оказался – офицер, его после Чернобыля комиссовали. Врачи сказали, жить ему осталось от силы пару лет. Семьи у него не было: говорили, он невесте что-то наплел, типа не любит больше – после такой дозы детей, сам понимаешь, заводить стремно, – ну и набрал пацанов, отребья всякого с улицы, начал нас учить. Мне стало интересно, на улицу уже не тянуло. Потом я футболом увлекся, думал в спорт пойти, а тут – вызов из училища.

– У меня тоже был классный тренер по борьбе – бывший афганец. А отец ушел, когда мне было десять.

– От чего умер?

– Не умер. Они с матерью развелись. Он уехал, а я остался с дедушкой и бабушкой.

– Ты его не видел с тех пор?

– Пока был маленький, мечтал приехать к нему в Минводы. А когда в училище поступил, много раз проезжал мимо, но все не решался сойти. И вот как-то зимой вышел из поезда и поехал к нему.

– И как?

– Да никак. Мы ходили по улицам, было холодно. Я видел, что ему в тягость эта встреча. Он был как чужой. У него новая семья. Помнишь, в школе проходили «лишнего человека» – у Пушкина, у Лермонтова. Я каждый раз думал, что лишний человек – это я. И тогда я тоже это почувствовал.

Он помолчал.

– А с мамой, представь, мы общаемся. Может быть, потому что я любил ее не так, как отца, не знаю. Но между нами нет барьера. У нее теперь своя семья, она счастлива. А твоя мама так и осталась одна?

– Нет. Через три года познакомилась с одним человеком. Оказался отличным мужиком. Тоже военный. Я его уважаю. Он стал мне как отец.

«Вот, у кого-то два отца, а у меня…» – мелькнуло в голове у Сергея.

– Пойдем ко мне, поболтаем, – предложил Антон. – Угощу тебя пирожками с капустой. Нас тут потихоньку домашней едой приручают. Я отказываюсь, а Сабит берет: дескать, чего людей обижать. Ну его-то сегодня и так накормят.

Вся холостяцкая комната была увешана плакатами. Над кроватью Антона – Майк Тайсон и Мухаммед Али. У Сабита – Синди Кроуфорд и Клаудия Шифер в купальниках. На стенной полке стояли награды.

– Это твои? – спросил Сергей.

– Да, за бокс.

– Ты настоящий универсальный солдат, не случайно похож на Дольфа Лундгрена. Я не видел, чтобы кто-то так боксировал. И вообще владел своим телом. Я бы хотел так уметь.

– А чего ты вообще в жизни хочешь? Есть у тебя цель? – Антон воткнул кипятильник в розетку.

– У нас в общаге, в училище, жили бойцы Группы «Альфа», – начал Сергей.

– Да ну! – Антон застыл с пачкой чая в руке. – Откуда они там взялись?

– Их к нам перекинули на время осетино-ингушского конфликта. И поселили в нашу общагу.

– Понятно.

Антон вытащил пачку рафинада.

– Иду я, значит, мимо бассейна – у нас в училище открытый бассейн был, – а там они лежат, газировку потягивают. И рядом кольты. Прямо как кадр из голливудского фильма. А что они потом в городе вытворяли! Ментов задирали, даже погони с ними устраивали, со стрельбой. Вообще бесстрашные мужики. Вот бы к ним как-то пробиться!

– И как ты хочешь туда пробиться?

– Еще не знаю. Пока рано мне, наверное, в «Альфу». Но я не отступлю.

– Я почему спросил, Серега: я ведь тоже хочу в «Альфу». И меня уже отобрали.

– Что?! – Сергей подскочил на месте.

– Да, к нам в училище приезжали «покупатели», нас пятерых с курса отобрали.

– Из скольки?

– Из трехсот.

– Ого! Так почему ты здесь?

– Понимаешь, там нужна московская прописка. А у меня – подмосковная.

– А какая разница?

– Если ты служишь в боевом подразделении, то обязан быть в отделе через сорок пять минут после сигнала тревоги. В любое время дня и ночи. А представь, сколько я из Дубны добираться буду! На автобусе, в электричке, на метро… Я уже их упрашивал, говорю, буду у вас в спортзале на матах спать. Те смеются: «Нет, – говорят, – нельзя. А как с пропиской решишь, приходи».

– Да уж, обидно. И что ты решил?

– Буду пытаться перевестись в Москву, неважно куда. Главное – прописку получить, хоть в общаге. И сразу в Группу. Мне мой друг писал, Данька, однокурсник мой, он уже там. Ждет меня. Вообще наших там много: из МВОКУ каждый год в «Альфу» отбирают.

ТАНКИ

НА ПЛОЩАДИ

В сентябре деда разбил третий инсульт. Шутову предоставили внеочередной отпуск на десять дней. Света поехала с ним: сказала, что будет ухаживать за дедом. Сабит принес в дорогу домашние котлеты – презент очередной пассии.

Дорога заняла почти двое суток. Сергей не находил себе места. В Туапсе поезд прибыл уже под вечер. Пока ждали пересадку, Сергей дозвонился домой – недавно к ним провели телефон. Бабушка только что вернулась из больницы. Деда перевели в общую палату, но прогнозы врачи давали осторожные.

Утром Сергей увидел деда. Тот лежал в светлой палате, на чистых простынях и смотрел в потолок. Сергей взял его за руку. Рука была непривычно тяжелая, в следах от уколов. Он приподнял подушку, чтобы дед мог лучше видеть его, но его зрачки вдруг закатились, обнажив белки глаз. Испугавшись, Сергей опустил подушку. Зрачки медленно вернулись на место.

– Сережа, – услышал он голос Светы. – Ты что, нельзя его сейчас тормошить! Ему подниматься нельзя. Я сейчас с врачом говорила, он сказал: день-два – полный покой.

Она поглядела на деда.

– Он встанет, вот увидишь. Он у тебя сильный.

Она поправила одеяло и, наклонившись, поцеловала деда в щеку.

– Сережа, давай я сегодня ночью подежурю? А ты отдохнешь.

– Нет уж, давай дежурить вместе. Вдвоем веселее. Отдохнуть еще успею: вон сколько времени впереди – десять дней.

Он подошел к деду. Его глаза все так же смотрели в потолок, только на щеке теперь блестел влажный след, терявшийся в подушке.

– Дедушка! – он схватил его руку. – Все будет хорошо. Я тебе много хочу рассказать, поправляйся скорее. Я сейчас в военкомат, а вечером мы к тебе придем.

Дед прикрыл глаза.

Сергей со Светой вернулись после ужина. Медсестры пили чай в ординаторской, больные в холле смотрели телевизор.

Света вытащила пакет персикового сока, вставила трубочку. Дед сделал пару глотков. Губы его шевельнулись, он силился что-то сказать.

– Лежи, лежи, – забеспокоился Сергей. – Давай лучше я тебе расскажу про свои дела.

– Укольчики! – в палату вплыла полная медсестра с металлическим столиком на колесиках. Так, Шутов, вам внутривенно.

Сергей уступил медсестре место. Света тоже встала, достала пакет.

– Пойду помою яблоки. Пусть все угощаются. Где тут тарелку взять? – спросила она медсестру.

– Тарелки с ужина все забрали. На тумбочку клади, она чистая.

Света вышла в коридор, но быстро вернулась.

– Сережа, там по телевизору какое-то важное сообщение. Выступает президент.

В холле уже собралась толпа, из-за спин больных выглядывали медсестры. На экране был Ельцин.

«Единственным способом преодоления паралича государственной власти в Российской Федерации является ее коренное обновление на основе принципов народовластия и конституционности. Действующая Конституция не позволяет это сделать».

В холле стояла тишина.

«…я утвердил своим указом изменения и дополнения в действующую Конституцию Российской Федерации.

В соответствии с указом президента, который уже подписан, с сегодняшнего дня прерывается осуществление законодательной, распорядительной и контрольной функции Съезда народных депутатов и Верховного Совета Российской Федерации. Заседания Съезда более не созываются. Полномочия народных депутатов Российской Федерации прекращаются».

Сергей опешил. В училище за ответ на этот вопрос он получил пятерку: «Съезд народных депутатов Российской Федерации – высший орган государственной власти, был учрежден в соответствии с поправками к Конституции РСФСР, принятыми Верховным Советом РСФСР 29 октября 1989 года». Да, он уже давно слышал о противостоянии депутатов и президента – об этом писали в газетах, говорили в вечерних выпусках новостей. Но Сергей не придавал им значения: у него было много своих забот и политике в них не оставалось места.

«Те меры, на которые я, как президент Российской Федерации, вынужден идти, – единственный путь защиты демократии и свободы в России…»

Тон и слова президента были убедительны. Новые выборы, новый парламент. Но разве депутаты – не избранная народом власть?

«Общими силами сохраним Россию для себя, для наших детей и внуков!

Спасибо».

Выступление закончилось, и холл взорвался криками:

– Правильно, давно пора! Хватит с ними цацкаться.

– Но это же государственный переворот, как вы не понимаете!

– Да что толку от этих депутатов, одна болтовня!

– А кто страну до ручки довел? Депутаты, что ли?

Сергей взял Свету за руку и вернулся в палату. Дед смотрел на них вопросительным взглядом.

– Все в порядке, дедушка. Новости передавали. А наши новости вот какие…

* * *

На следующий день бабушка, вернувшись домой из города, с порога спросила:

– Сережа, ты новости слушал? Дела плохие. Того гляди, из отпуска тебя отзовут.

Сергей опешил.

– С чего ты взяла? Я так думаю: раз указ подписан, ничего теперь не изменишь. Будут новые выборы. Парламент этот – двухпалатный, что ли. Как в Америке.

– Э-эх ты! Под Москвой служишь, а что в Москве делается, невдомек. А то как танки опять пошлют, как в девяносто первом? И солдат? А твоя-то часть рядышком совсем.

– Да что ты, ба! У нас совсем другие войска.

– Другие! Да надо будет, любые сгодятся. Я уж и не знаю, как быть. Может, больным тебе сказаться? Пока все это успокоится? А то ведь грех-то какой, коли против народа воевать прикажут.

– Да не будет ничего такого! С чего ты взяла?

– Давеча сообщили: люди в Москве на площади выходят. Руцкой, которого отстранили, указ издал – вроде как он теперь вместо Ельцина. Чует мое сердце, добром это не кончится.

Сергей вспомнил, что у него где-то лежит маленький радиоприемник «Невский», который бабушка подарила, когда ему исполнилось четырнадцать. Приемник был очень похож на рацию, и в школе мальчишки то и дело просили дать его поносить – тогда они играли в разведчиков и шпионов. Ловил он прекрасно – и любимый его «Маяк», и запретный «Голос Америки», и всякие музыкальные передачи на разных языках.

Он разыскал приемник в шкафу. Выковырял распухшую, покрытую белесым налетом «Крону» и сбегал в магазин за новой батарейкой.

* * *

Всю неделю они со Светой навещали деда. Он пытался говорить, но получалось плохо. Каждый новый инсульт был тяжелее предыдущего.

О политике они не говорили. Но дед был в курсе всех новостей: их обсуждали соседи по палате. Сергей и сам теперь не отрывался от радиоприемника и телевизора, когда не сидел с дедом. События развивались стремительно. Конституционный суд признал указ № 1400 не соответствующим Конституции и служащим основанием для отрешения президента от должности. Однако силовые ведомства подчинялись Ельцину. В здании Верховного Совета отключили электричество, воду и отопление, но большинство депутатов отказалось его покидать. На улицах нарастали волнения.

Отпуск Сергея подходил к концу, пора было возвращаться в часть. Отсиживаться «на больничном», как предлагала бабушка, он не хотел. Какой он офицер, если трудности будет пережидать за бабушкиной юбкой? И как посмотрит он в глаза Антону? А вот Света должна остаться, решил он. Но она неожиданно проявила характер.

– Я одного тебя не отпущу. Если я жена офицера, то должна быть рядом с ним. – Она обняла его. – Пока я с тобой, я ничего не боюсь.

– Хорошо. Но жена офицера должна ему подчиняться, – улыбнулся Сергей.

– Конечно. А также кормить его, одевать и ласкать. Поэтому я еду с тобой.

* * *

На Курском вокзале в Москве их остановил патруль. Хмурый капитан долго всматривался в отпускное удостоверение, попросил открыть дипломат. Солдатики испуганно озирались, ежась на ветру.

– Почему выехали раньше срока? – спросил капитан.

– Боялся опоздать, – ответил Сергей. – Мало ли что, обстановка сложная.

Капитан вернул документы, отдал честь.

– Всего хорошего. Не задерживайтесь в Москве, лейтенант.

Вынырнув из метро на площади Белорусского вокзала, Шутовы наткнулись на ряды ОМОНа. Омоновцы – в касках, со щитами и с дубинками в руках – теснили толпу митингующих. Над толпой развевались красные флаги, торчал плакат «Руки прочь от Верховного Совета!». Митингующих было несколько десятков, в основном мужчины – от совсем молодых до бородатых дедков.

– Ты кто такой? – окликнул Шутова какой-то омоновец в балаклаве¹⁵. – Что, с этими захотел? Не советую. Мы с ними церемониться не будем.

Света прижалась к Сергею.

– Пойдем, Сережа! Ты же видишь, они какие.

В электричке ехали молча. На них оглядывались, о чем-то шептались. Сергей впервые почувствовал себя неуютно в военной форме. Он ощущал напряжение в каждом взгляде, в каждом повороте головы.

По шоссе навстречу поезду ползла колонна БТР. Впереди шел армейский уазик, замыкали колонну три крытых «Урала». Сергей проводил их взглядом. Неужели едут в Москву? Как в девяносто первом? Но ведь танки тогда не помогли, да и боезапаса, говорят, у них не было. И все равно погибли люди! А если сейчас им прикажут стрелять? Если мне прикажут стрелять в этих людей, которые на улице? Что я буду делать?

Сергей вспомнил, как несколько лет назад мучился вопросом, смог бы он выстрелить в человека. Пусть даже закоренелого преступника. Теперь вопрос стоял еще жестче: выполнит ли он приказ командира стрелять в толпу безоружных людей? «Нет, – ответил он сам себе. – Такого приказа просто не может быть. Никто из офицеров не отдаст такой приказ».

Он вдруг успокоился. Все стало на свои места. Сейчас он увидит Антона, Сабита, свой «дембельский» взвод, и все будет хорошо.

* * *

– Серега! Вернулся! Ну как добрались? Как дед?

– Здорово, Антоха! Дед – кремень. Тяжело ему, но он выкарабкается. Он мне обещал. Как тут у вас, спокойно?

– Как же! Неделю назад приказ зачитывали: типа кто против президента, того уволят нахрен¹⁶. Каждый день на разводе напоминают. Политбеседы проводят. Телевизоры в ротах поотключали – вроде как антенна сломалась. А в штабе смотрят. Разговоры разные ходят. Кстати, у нас усиление, имей в виду. Выход за пределы гарнизона запрещен. В нашем магазине полки уже пустые. Мне только одеколон достался, а вот Сабит запасливый: пол-лавки успел скупить.

– Ладно, пойду начальству доложусь, вечером увидимся.

Два дня пролетели незаметно. Наступило воскресенье. Утром Шутов позанимался в спортзале, потом отправился в роту. После завтрака вместо обычного просмотра телевизора солдат согнали на политинформацию. Замполит пространно рассказывал о воинском долге и об ответственности за нарушение приказов.

После обеда Сергей вернулся в общагу, включил приемник. От услышанного его бросило в дрожь: говорили, что в Москве идут перестрелки, люди штурмуют задние мэрии, сторонникам Верховного Совета раздают оружие. Это было похоже на сон. Сергей оглянулся. Света застыла в дверях с тазиком выстиранного белья. Он выключил приемник.

– Сережа! Это все правда? На улицах стреляют?

– Я не знаю. Бред какой-то. Посмотрим вечером новости.

У соседей был переносной телевизор «Юность». На интересные фильмы к ним стекалось пол-этажа. В тот вечер намечался футбол, прямая трансляция из Волгограда. Местный «Ротор» принимал столичный «Спартак». Но в шесть часов, когда должен был начаться матч, Сергей услышал голос диктора, который зачитывал указ президента «О введении чрезвычайного положения в Москве». Он вбежал в комнату.

«Преступные элементы, подстрекаемые из Дома Советов, развязали вооруженные столкновения в центре Москвы. Создалась чрезвычайная обстановка. В районе Краснопресненской набережной и Арбата захватываются и поджигаются автомашины, избиваются сотрудники милиции, предпринят штурм здания московской мэрии. Боевики ведут стрельбу из автоматического оружия, организуют боевые отряды и очаги массовых беспорядков в других районах столицы России», – читал по бумажке диктор. Чрезвычайное положение вводилось с 16 часов 3 октября до 16 часов 10 октября 1993 года.

Начавшийся матч уже никого не интересовал. Офицеры высыпали на улицу, обсуждая последние события. Сергей хотел подняться к Антону, но вспомнил, что его нет: заступил сегодня дежурным.

Он шел по территории части. День выдался погожим, но солнце зашло и становилось прохладно. Со спортплощадки доносились звонкие удары по мячу: бойцы еще играли в волейбол. Из гаража выехал знакомый уазик. «За командиром отправился», – решил Сергей. Прибытие командира воскресным вечером не сулило ничего хорошего.