Миры Эры. Книга Третья. Трудный Хлеб

Графиня Ирина – это сгусток энергии. Она находит возможность одновременно делать очень много всего, вероятно, потому, что, по её словам, 'боится пробудиться и обнаружить, что жила во сне'. Её хобби – это писать в дневник и гулять. Других у неё нет. 'Бейсбольные матчи? Я на них засыпаю', – говорит она. И никогда не посещала игры в американский футбол. Что же касается любимого вида спорта россиян, то она заявляет, что его у них нет. 'Я считаю, что в России было бы намного лучше, имей та атлетические игры', – делится она.

По её мнению, американские города отличаются от российских тем, что в них гораздо больше суеты и активности. На вопрос, не кажется ли ей, что американцы более наивны, чем жители старых стран, она ответила: 'Да, но в очаровательном смысле, и я не имею в виду, что они не столь ярки интеллектуально. В них нет ощущения пресыщенности'.

'Крестьянский класс обладает очень высоким уровнем интеллекта. Скоро они научатся быть врачами, юристами и специалистами других профессий, добившись успеха для новой России', – считает она. Однако она не стала предсказывать, что коммунисты останутся во главе российского государства, скорее предполагая, что Россия, как только встанет на ноги, примет некую форму демократического правления.

Она указала на магазинном глобусе примерное местонахождение бывшего родового поместья, летней усадьбы и ещё одной любимой точки на южном побережье. И всё же, когда графиня оглядывается назад на роскошь, в которой когда-то жила, она, похоже, не испытывает ожесточения по отношению к соотечественникам, навсегда отнявшим у неё всё это … Она поведала, что принадлежавшие её семье угодья занимали 200 000 акров земли. 'Юг Америки во многом напоминает мне Россию. Можно ехать и ехать много миль точно так же, как мы делали это в нашем поместье. Я люблю Юг. Но я так же слышала истории о Юге, когда там были рабы. У нас тоже было много крепостных. Они были преданы моим родителям, и после революции многие из них приглашали меня их навестить. Старые крестьяне не заинтересованы в новой России. Они живут в своих маленьких деревенских избах, медленно умирая от отчаяния. Они отказываются приспосабливаться к новому порядку. Молодые люди – вот те, кто заинтересован' …

Что касается атеизма, к которому сегодня приучают Россию, миссис Блейксли убеждена, что рано или поздно там снова установится религия. 'Россия восторжествует, – уверенно промолвила она. – Невозможно подавлять 160 миллионов человек'.

И позже, после знакомства с графиней Ириной Владимировной Келлер-Скарятиной, просто нельзя не испытывать надежду, что её Россия, которую она планирует посетить этим летом, обязательно восторжествует. Если ни для чего другого, то хотя бы ради неё". (Герберт Бэрриер мл., Ноксвилл Джорнал, 03/05/1932)

И в том году супруги Блейксли смогли посетить СССР – правда, не летом, а поздней осенью, – а в сентябре следующего свет увидела третья Иринина книга "Первая на возвращение" ("First to Go Back"), которая стала в США абсолютным бестселлером, ведь в ней описывалось поистине захватывающее турне и был дан всесторонний обзор происходившего на просторах страны, столь малоизвестной для американского читателя. Созданная незадолго до этого основная туристическая компания Советского Союза "Интурист" (в главном вычислительном центре которой и я имел честь поработать 60 лет спустя – на излёте советских времён) не только предлагала заграничным гостям предопределённые маршруты с фиксированным графиком пребывания в различных точках, но и давала им возможность самостоятельно построить план своих передвижений и культурной программы с посещением по желанию практически любых без исключения мест их интереса в дополнение к музеям и театрам (фабрик и заводов, рабочих городков и общежитий, дворцов культуры и клубов, колхозов и совхозов, судебных учреждений и даже тюрем) для ознакомления с состоянием дел и бытом людей в молодой советской республике, восстанавливавшейся после разрухи и голода. Ирина и Виктор, естественно, воспользовались вторым предложением. Предпринятый ими вояж впечатлит любого, даже самого заядлого путешественника, поскольку после пересечения бурной Атлантики на океанском лайнере до германского порта в нём были: и переезд поездом через Прибалтику в Ленинград, где они провели незабываемую неделю; и перемещение в Москву с посещением грандиозного парада на Красной площади, устроенного в честь 15-летия революции; и комфортабельная железнодорожная поездка до Ростова-на-Дону через родные сердцу Ирины места Орловщины и восточной Украины; и некомфортный переезд местным поездом до Владикавказа; и очень рискованный автомобильный бросок по Военно-Грузинской дороге до Тифлиса за день до закрытия перевала из-за снегопада; и ужасающая поездка в промёрзшем вагоне до Батума; и морской круиз на перегруженном пароходе вдоль северокавказского и крымского побережий Чёрного моря до Ялты; и очередной горный бросок на автомобиле – на это раз в Севастополь; и железнодорожная поездка до Днепростроя, потом Харькова и наконец Киева; и отъезд со всевозможными курьёзными происшествиями из СССР через польскую границу.

Поскольку я планирую в обозримом будущем перевести и издать эту книгу, в которой Виктор тоже выступил автором нескольких очень важных кусков, я не хочу приводить сейчас фрагменты рецензий, сохраняя их для своего послесловия, однако всё же дам несколько цитат репортёров и самой Ирины из американских газетных заметок незадолго до отъезда четы Блейкси и сразу же после их возвращения. В уже упомянутом чуть выше Нэшвилл Баннере было напечатано 22 сентября: "Первая виза, выданная представителю русской аристократии нынешним советским режимом, ушла лектору и писателю Ирине Скарятиной. Информация получена от неё самой миссис Элси Уоррен Стоукс из книжного магазина 'Стоукс и Стокелл' … Она отбывает из страны в субботу … Согласно словам миссис Стоукс, после возвращения она первым делом объявится в Нэшвилле", – а 18 декабря: "Её первая лекция по прибытии в эту страну состоится 13 января под совместной эгидой отдела искусств Юниорской лиги и книжного магазина 'Стоукс и Стокелл' … Её сообщение миссис Стоукс гласит: 'Мы благополучно выбрались и прекрасно провели время. Есть о чём написать и поговорить. Мы отдыхаем в Вене и рассчитываем отплыть семнадцатого числа на лайнере «Европа». Не могла писать из России – была занята каждую минуту'".

В своих первых январских интервью Ирина говорит следующее: "Это похоже на Создание Мира, на новую Россию, которая рождается из хаоса. Сделано много хорошего. Есть и плохое. Но то, что они совершили за последние 10 лет, просто поразительно … Во время моей поездки туда в ноябре и декабре прошлого года мне оказали всяческое гостеприимство. Я провела 35 приятных дней, навещая свою старую служанку, посещая прежний дом и могилу отца и уделяя большую часть своего внимания изучению этой России … Условия всё ещё примитивны, однако разруху начинает сменять порядок. Я считаю, что новые власти успешно преодолели поворотную точку … Прежде всего, у народа есть надежда – надежда, которой раньше никогда не существовало. Людей учат основам культуры. Школы есть везде, они открыты для всех и их посещение обязательно. Есть и детские сады. А образовательная система включает в себя также профучилища и институты, где расходы студентов покрываются государством … Во время моего пребывания меня сопровождала девушка-гид и я ходила абсолютно везде, где хотела, свободно общаясь со всеми слоями населения, но следующим летом хотелось бы посетить несколько деревень. Все выглядели бедными и потрёпанными, но безработицы я не увидела. Каждый имеет какую-то работу. Я не знаю, насколько счастлив российский народ, но он проявил интерес, а в некоторых случаях и энтузиазм по отношению к своему правительству … Вчерашние дворцы поддерживаются властями в идеальном состоянии и используются как музеи и театры для народа … Сегодняшняя Россия – страна ожиданий и прогресса. Главным достижением пятилетнего плана является то, что он заложил основу для индустриализации. Рабочие чувствуют себя совладельцами страны. Когда их спрашивают, хотели бы они вернуться к старому режиму, они решительно кричат: 'Нет'".

По воспоминаниям беседовавших с ней репортёров, во время интервью она была одета очень просто: в зелёное шерстяное платье, чёрный тюрбан и коричневое меховое пальто. Будучи дамой средних лет (а в те дни ей уже шёл 45-й год), она, по их мнению, выглядела много моложе, покоряя собеседника живыми карими очами и приветливой улыбкой. Она со спокойствием воспринимала то, что некие люди обвиняли её в "восхвалении СССР", говоря на это, что просто констатирует увиденное своими глазами – как хорошее, так и плохое – и не хочет принимать чью-либо сторону.

Напоследок стоит отметить, что, начиная с этого произведения, Ирина стала постоянно пользоваться услугами другого издательства – "Боббс и Меррилл" из Индианаполиса, – а также регистрировать авторские права на собственное имя.

Параллельно с созданием третьего романа и лекционными турне, имевшими место и до, и после его публикации, Ирина всё больше сил прилагала для того, чтобы наконец произошло официальное признание СССР со стороны властей США и установление между державами дипломатических отношений. Она не только постоянно упоминала об этом во время своих выступлений, призывая аудиторию составлять петиции в адрес Госдепартамента в пользу такого решения, но и сама подписывала их в числе сотен видных деятелей американской культуры. Из одной её цитаты становится понятно, сколь важным она считала это в условиях "Великой депрессии" в США – полного обвала финансовой системы и бизнеса, вылившегося в массовую безработицу и даже голод – и нестабильности в мире – Гитлер уже выиграл выборы в Германии, Япония завершала завоевание Маньчжурии, шли сражения в Латинской Америке: "Я думаю, что для Соединённых Штатов было бы замечательно признать Россию на благо обеих стран и не только с точки зрения увеличения числа рабочих мест, которые были бы предоставлены безработным, но и как мера установления мира. Я испытываю огромное восхищение Максимом Литвиновым – министром иностранных дел новой страны". Её отношение к Литвинову легко понять, ведь именно он распорядился дать ей визу в СССР после её личного письма ему, вызванного отчаянием из-за невозможности добиться этого другими официальными путями.

Как известно, по прошествии 16-ти лет после Октябрьской революции то, о чём мечтали Ирина и многие представители обеих стран, в конце концов свершилось в ноябре 1933-го года как результат огромных усилий Литвинова при поддержке "всесоюзного старосты" Калинина со стороны СССР и нового президента США Рузвельта вместе с главой Госдепартамента Халлом. И при установлении дипломатических отношений в собственность советского правительства под устройство там посольства было передано построенное в 1910-ом году здание, известное как "Дом Джорджа Пульмана" и расположенное по следующему адресу: округ Колумбия, город Вашингтон, 16-я улица, дом 1125 (а начиная с 1994-го года использующееся не в роли посольства, а как резиденция российского посла). Сразу после обустройства интерьера здания под нужды дипломатического персонала (внутри он был разбит перегородками под офисы, большинство комнат и залов использовались как служебные помещения, однако золотое убранство большого зала было сохранено "вплоть до последнего волоска последнего купидона" и впоследствии несколько раз обновлялось) в нём было решено провести грандиозный приём для широкого круга гостей, в числе которых оказались и супруги Блейксли. Но об этом лучше расскажет сам Виктор.

Виктор Блейксли – от первого лица (рассказ "Большевики закатывают вечеринку")

"Отвезите нас в российское посольство", – кричу я таксисту, чопорно и натянуто усаживаясь рядом с женой. Чопорно, потому что я одет во всё самое лучшее, что имею, а натянуто, поскольку моя парадная рубашка упорно толкает высокий воротник чуть ближе к ушам. Белый шёлковый шарф, моя радость и гордость, тоже лезет вверх, опасно приближаясь к отметке, когда он ухудшит мой обзор.

Я выглядываю из салона, удивляясь, почему мы ещё не тронулись. Но водитель всё так же стоит на обочине, печально уставившись на нас через дверной проём, – ошеломлённый.

"Ну, я думал, что знаю всё …" – начал он.

"Но вы не имеете понятия, где находится советское посольство, – закончил за него я. – Ну, это на 16-й улице, где-то на 16-й улице, недалеко от P или Z¹¹², я забыл". Мой голос резко обрывается, так как сказанное должно походить на важный приказ. Я стараюсь вести себя высокомерно, поскольку десять лет назад, когда часто бывал в Вашингтоне, всё для меня (что состояло в основном из дебютанток) вращалось вокруг 16-й улицы. Теперь, когда мы поехали, я осмеливаюсь взглянуть на свою супругу.

"Разве я не потрясающе смотрюсь в этой новенькой кроличьей шубке и диадеме с бриллиантами?" – вопрошает она.

"Великолепно", – восхищённо восклицаю я, превосходя самого себя, хотя и хорошо понимаю, что "прелестно" было бы чуть более правильным термином.

"А ты уверен, что это на 16-й улице?" – продолжает она.

Я понимал, что так и будет, но из своего долгого опыта также знал, что мужьям полезно всегда и во всём быть уверенными. Итак, я отвечаю: "Ну, это недалеко отсюда, он найдёт. Огни, толпа, цилиндры, драгоценности – всё будет сверкать, так что он не сможет пропустить".

Но он пропускает, и по прибытии на улицу Z авто замедляет ход.

"Спросите копа", – сухо предлагаю я, наклонясь вперёд на свою командирскую позицию. "Ты что, не можешь сказать 'полицейского'?" – увещевает Ирина.

Но полицейских вокруг не наблюдается.

"Они, наверное, все дежурят у посольства, чтобы отбирать у входящих большевиков их бомбы", – делаю предположение я.

Такси останавливается и наш водитель выходит, пока мы ёрзаем на заднем сиденье. "Мне придётся позвонить в офис, – сообщает нам он, – там будут знать, где находится это место".

Что ж, мы отдыхаем на улице Z, ожидая его возвращения. "Ты тоже выглядишь мило, – замечает Ирина, пытаясь меня подбодрить. – И просто поразительно, как хорошо ты знаешь Вашингтон", – всё портя, добавляет она.

"Конечно, я выгляжу мило, – рычу я. – После всего того времени, что я потратил на одевание, я просто обязан выглядеть мило – чертовски мило".

Наш водитель приходит назад. Он усаживается на своё место так, словно уверен в нашем будущем. "И в офисе тоже не знают, где это", – бросает он через плечо, когда мы снова трогаемся в путь.

"Ну, мы же сейчас уже за городом, – восклицает Ирина. – Скажи ему, чтобы он развернулся, может быть, на обратном пути ты вспомнишь ещё какую-то улицу".

Однако прежде чем я успеваю сказать "развернитесь", он уже делает это, и через несколько минут мы, заметив полицейского, останавливаемся рядом с ним, перекрыв движение на перекрёстке четырёх улиц, что возможно только в Вашингтоне.

"Где российское посольство?" – кричу я в окно.

"Такого нет", – бросает он в ответ. Но, будучи заботливым, пытается начать объяснять.

"Такое точно есть", – вмешивается Ирина.

"Нет, мадам, я прошу меня простить, но, видите ли, в далёком 1917-ом году случилась революция …" Наш водитель трогается с места.

Становится поздно, а мы, во-первых, уже явно не успеваем к назначенному часу, и начинает казаться, что мы вообще можем пропустить эту вечеринку.

"Больше не тормозите, просто продолжайте движение", – кричит Ирина водителю, что кажется достаточно разумным.

Но вдруг я замечаю трёх таксистов, которые, развалившись в полумраке угла и болтая друг с другом, наблюдают за своими кэбами, и даю указание остановиться рядом.

"Где российское посольство?" – подражая мне, кричит наш водитель.

Те изумлённо пялятся друг на друга. "Где это, Билл? – говорит один. – Не хочешь ли ты сказать, что постоянно возишь свою задницу и не знаешь?"

"Ну, а что это за штука, в которой ты сам сидишь целый день?" – таков ответ.

"Пойди и спроси Гарри, – говорит третий, – он должен знать. Он в отеле. Ждёт ту толстую леди со вздёрнутым носом".

И, пока наш водитель исчезает в здании, троица возобновляет обсуждение.

"Нет никакого российского посольства, но есть французское и немецкое …"

"И итальянское, и китайское …"

"У британцев тоже есть, не забывайте". И когда наш водитель возвращается, он объявляет, что это недалеко от отеля "Мартиника".

"Я подумал, что это недалеко от 'Мартиники', но не был …"

"Разумеется, это там, рядом с 'Мартиникой'".

И когда мы уже мчимся вперёд, прибавляя скорость, Ирина восклицает: "Оно обязано быть рядом с 'Мартиникой'", – что ставит жирную точку.

Подъехав к "Мартинике", мы видим людей, толпящихся вдоль улицы, навесы, натянутые от самого бордюра, и входящих гостей, лавирующих меж фонарей и газетчиков. Последние делают снимки пассажиров в едущих впереди такси. Секретарь чего-то там сбежал, не заплатив за проезд. А когда вернулся, ищейки новостей взяли его с поличным.

"Я полагаю, сей конфуз расползётся в утренних выпусках", – говорю я Ирине, тут же вспомнив, что должен заплатить и сам.

"Ну, только не урони шляпу и не споткнись, а то тебя примут за какого-нибудь миллионера", – предупредила она.

У устланного ковром входа мы встречаем выходящими двух сенаторов, конгрессмена и трёх иностранных дипломатов.

"Это, должно быть, Бора", – восклицает кто-то в толпе.

"Нет, это Робинсон".

"Какой Робинсон?"

"Из Иллинойса".

"А сколько их вообще?"

Мы проходим внутрь. Охранник у двери пытается отыскать наши имена в списке гостей. Тех всего тысяча, и, поскольку русский алфавит не похож на наш, ему, разумеется, не удаётся. Но потом я вижу, что список всё-таки на английском, и не могу найти тоже. Я прикладываю все силы, чтобы объяснить, и мы проносимся дальше. Шотландец берёт у меня пальто, англичанин – шляпу, русский выдаёт на это чек. Я жду Ирину в нижнем вестибюле – она должна в течение часа выйти из дамской комнаты.

Со всех сторон меня огибают входящие и выходящие персоны, чьи лица мне знакомы. Я изумлён. Прежде чем я успеваю решить, кто это – председатель ГКОП или АОР¹¹³, или старший сенатор от Айовы, или посол Греции, – мимо проходит член кабинета министров. Так случилось, что это женщина, и она выглядит способной выполнять свою работу. Дамы в костюмах – японская делегация – счастливо улыбаются друг другу. И я уверен, что вот эти люди – турецкий посол и его супруга.

Ирина присоединяется ко мне, и мы восходим по красной лестнице. Я ещё не заметил портретов ни Ленина, ни Калинина, ни Литвинова, но на верхних ступеньках кто-то уже спрашивает моё имя. Не рановато ли – неужели мы уже добрались? Да, вот и госпожа Трояновская¹¹⁴, улыбающаяся, грациозная, в отменном наряде. А рядом с ней посол СССР без бороды, кинжала, абордажной сабли и слоняющихся поблизости автоматчиков. Он так же любезен, как его супруга, и одет точно так же, как я. Я начинаю подозревать, что эти русские знают, как закатить вечеринку. Нас приветствуют парой удачно подобранных фраз, и мы проходим дальше, чтобы дать шанс тем, кто стоит позади.

Оркестр играет русскую музыку. А позже дирижёр по секрету признаётся мне, что имеет русские корни. Гобелены на стенах красивые, подобраны с отменным вкусом, и бюст Ленина на видном месте. Мы поднимаемся наверх, чтоб на него посмотреть.

"Ну, теперь он тебе больше нравится?" – слышу я, как какой-то мужчина спрашивает свою пожилую спутницу. Они тоже смотрят на Ленина.

"Нет, – едко отвечает она, – ни капельки".

"Но, конечно, мы не можем относиться к этому слишком серьёзно, – восклицает её партнёр. – В конце концов …"

И мы идём дальше, задаваясь вопросом, стоит ли относиться к большевистскому приёму со всей серьёзностью только потому, что он большевистский. Но нет, большой зал заполняется гостями, они разговаривают, смеются и интересуются окружающим. Все ремарки комплементарны, сказаны в хорошем тоне, тактичны. Два офицера-красноармейца привлекают к себе больше внимания, чем любой посол. Их военная форма проста, никаких признаков парадности, они чисто выбриты, молоды, приятны на вид, их манеры безупречны. А ещё есть советский военно-морской адъютант, вероятно, высокого ранга, но золотых галунов на его мундире не больше, чем у американского старшины.

Мы направляемся в столовую. Длинный стол богато уставлен блюдами с бутербродами, икрой, осетриной длиной в четыре фута, аппетитно выглядящей форелью с ещё не повреждёнными головой и хвостом, но чуть ли не наполовину съеденной серединой. Тут есть омары по-ньюбургски, мороженое в форме всевозможных цветов и – о, да! – столик с водкой в углу. Но из соседней комнаты появляются люди с бокалами скотча с содовой. Я направляю Ирину в их сторону.

"Держись виски-содовой очереди", – советую я, и вскоре уже овладеваю желаемым, говоря немцу, наполнившему мой бокал, "спасссиииба" и поправляясь, когда тот объясняет, кто он. Толпа сгущается. Я вежливо кланяюсь молодому человеку, преградившему мне путь. Тот кланяется в ответ. Мы смеёмся над нашим затруднительным положением, не дающим разминуться, и он говорит: "Вы, наверное, русский?"

"Нет, а вы?"

Он – да, генеральный консул, и вот мы уже ведём беседу. Он пробыл в Америке неделю. А на следующей переедет на Западное побережье.

Я допиваю свой напиток, и мы следуем за толпой на второй этаж, а затем и на третий, изучая каждый укромный уголок посольства. Некоторые движимы обычным любопытством, но большинство чрезвычайно заинтересовано. Нынче, когда советское правительство официально признано и устраивает свой первый приём, здесь объявился весь дипломатический Вашингтон. Атмосфера полностью русская – удивительно, сколько разговоров вокруг ведётся на русском языке.

Личный кабинет посла открыт для осмотра. Он выдержан в строгом стиле, как и частная семейная столовая с современными советскими гравюрами и русской мебелью. Мы спускаемся в бальную залу, где уже в полном разгаре танцы. "Голубой Дунай" заманчив, и мы идём вальсировать. Но то же самое относится и к следующему за ним американскому фокстроту – мы продолжаем танцевать. Танцуют молодые и старые, но дочь европейского посла – самая яркая из всех. Когда её отец встаёт, чтобы уйти, она желает своему партнёру спокойной ночи и выходит с отцом под руку. Ещё одна пара привлекает наше внимание. Они танцуют как профессионалы. Затем оркестр исполняет задорную русскую мелодию, и Ирина сама пускается в пляс.

Но вот уже близится полночь, и толпа начинает редеть. Пора возвращаться домой. Посол и его супруга всё так же любезно пожимают руки уходящим гостям. Они, должно быть, утомлены, но улыбаются столь же свежо, как и прежде. Мы присоединяемся к тянущейся мимо них веренице.

Первый советский приём очень скоро останется в прошлом. Интересно, сколько ещё он продлится и продолжатся ли до раннего утра эти танцы?

Снаружи толпа зевак разошлась. Ведь не было ни пожара, ни взрыва бомб, ничего, кроме прекрасного вечера для всех с глубочайшим гостеприимством по отношению к каждому. Эти новые русские получили то, что хотели. Их штурм цитадели капиталистической культуры увенчался полным успехом, своего рода историческим достижением – спустя 16 лет быть "признанными" и иметь возможность развлекать в принятой здесь манере, делая это столь же хорошо, если не лучше, чем многие другие.

Нам немного грустно, когда мы ловим такси. Мы знали, что это будет славно – просто славно, – и мы рады, что так оно и было. Пусть это поможет нам понять, что большевики – такие же люди, как и мы сами, ни на йоту не отличающиеся от нас. Славные люди. Политически другие? Возможно. Но пытающиеся сделать что-то по-своему для 160 миллионов человек, примерно так же, как мы пытаемся сделать здесь для 120.

Алексей Белов-Скарятин

Чтобы закончить тему дипломатических взаимоотношений Америки и России, нелишним, как мне кажется, будет упомянуть, что на протяжении всего 1933-го года в речах Ирины проскакивала важная и достойная внимания мысль: "Американцам стоило бы поразмышлять вот над чем: когда Екатерина II являлась императрицей России, она отказалась признавать Соединённые Штаты после того, как они сбросили ярмо Англии. В течение 20 лет она смотрела на Соединённые Штаты как на революционную страну. Теперь же они сами в течение уже 15 лет отказываются признавать новое советское правительство России, потому что оно 'красное' и революционное". Справедливости ради хочу отметить, что царица негласно поддерживала именно колонистов, боровшихся с Великобританией за независимость, и ценила философские труды Франклина (по окончании войны с Англией тот "приватно" прислал ей "Книгу конституции Соединённых Американских Провинций" на французском языке, а она позднее распорядилась приобрести для неё его собрание сочинений в двух томах, и тоже на французском), но одновременно не могла допустить распространения в своих владениях вольнодумных республиканских идей, а потому, действительно, с момента принятия в американских колониях декларации о независимости 4 июля 1776-го года (шумному празднованию годовщины которого Ирина стала свидетельницей сразу по прибытии в США) и до своей кончины в ноябре 1796-го не принимала решения об обмене послами. Более того, этого не случилось и во время краткого правления Павла I, и только уже при Александре I в 1809-ом году (через 33 года после упомянутой декларации и 26 лет после признания её со стороны Великобритании) были проведены необходимые процедуры по открытию посольств.

Уже с первых чисел октября 1933-го года Ирина в своих выступлениях начинает вскользь говорить о двух вещах: новой книге, над которой работает, и их с Виктором коттедже, где всё способствует её творчеству. Вот как это звучит: "Сейчас я пишу книжку для детей, набор сказочных историй о прежней России, о жизни и традициях, существовавших там при царском режиме. Она будет называться 'Маленькая Эра в старой России' и должна быть закончена грядущей весной … Вам следует увидеть мой дом в Сент-Дэвидсе. Это бывший амбар, которому 135 лет, перестроенный в причудливый коттедж с парочкой необходимых современных приспособлений … Я провожу там от шести до восьми месяцев, пока пишу. Тогда мой телефон отключен, и нет соседей, да и вообще ничего, кроме деревьев и кустов, бобров и ондатр … Одной из поразительных особенностей жилища являются белки, в большом количестве обитающие на чердаке, постоянно вступая в брачные союзы и становясь родителями. Они пытаются проникнуть и в другие помещения. А поскольку дом, пока мы в отъезде, долгое время без присмотра, они, вероятно, и сейчас там, прямо в эту минуту – особенно один старожил, которого я узнаю по кольцу на хвосте".

Я думаю, что Ирина взялась за создание именно этого произведения неслучайно. Став после публикации трёх востребованных романов и совершения головокружительных автовояжей по стране с проведением лекций, интервью журналистам и сессий по раздаче автографов в десятках городов за примерно то же количество дней – настоящей, признанной "звездой", она наверняка получала просьбы рассказать о своих детских и девичьих годах поподробнее. Ведь в своей первой книге она уделила этому лишь 86 страниц – около четверти всего объёма. Однако нельзя было повторяться, поэтому Ирина находит замечательное решение – не только умолчать в новом изложении о том, что уже было поведано, хотя взаимные сюжетные зацепки будут присутствовать, но и вести повествование в третьем лице, как бы не о себе, а о некоей маленькой девочке, которую все близкие и друзья зовут Эрой, придав сюжету налёт сказочности и волшебности. Мне видится, что и для создания соответствующей ауры вокруг ожидаемой её поклонниками новинки она начинает делиться кое-какими деталями об их с Виктором жилище, похожем на описанное в набиравшей тогда популярность серии детских книг "Маленький домик в больших лесах". Даже их тогдашний автомобиль, старенький Форд, на котором они наматывают тысячи миль по стране (существует комментарий Ирины и по этому поводу: "Сленг, который я переняла, слыша, как мой муж ругает его во время наших путешествий, сам по себе стал бы книгой"), представлен журналистами следующим образом: "Снаружи, у бордюра, стоял двухместный кабриолет-купе – наиболее демократичное маленькое авто, очевидно, повидавшее много миль, и трудных. Тонко выведенная надпись на его боку 'И.С.Б.' раскрывала тайну о владельце. На радиаторе, совершенно несовместимая с городским движением, красовалась весёлая бабочка, которая чем-то походила на саму Ирину в её стремительности, её храбром познании неведомого и её красоте". Что ж, время показало, что совокупность всех этих факторов сработала, ведь в течение последующих минимум десяти лет "Маленькая Эра в старой России" считалась в США одной из самых любимых детских историй.

Книга и правда была дописана к лету, хотя явно позже, чем Ирина планировала. Я понял это по ряду косвенных признаков. Обнаружились две газетных заметки: в Ноксвилл Джорнал от 28/02/1934 и Оклахома Ньюс от 29/03/1934, то есть месяцем позже. И в обеих говорилось о намерении Ирины собрать из её самых преданных почитателей группу желающих поехать с ней в СССР летом того же года с указанием деталей такого путешествия. В первом случае они были более общими: "Она говорит, что возьмёт с собой несколько человек. Планируется отплыть 4 июля и отправиться прямиком в Россию. Будет две альтернативы: можно либо выбрать то, что она называет 'более короткой поездкой', и вернуться домой где-то в середине августа, либо продолжить вместе с ней 'более длительную', задержавшись в России на несколько недель. Её будет сопровождать её муж Виктор Блейксли". Однако в той же заметке уточнялось: "Участники команды 'возможных туристов' говорят, что их планы пока настолько неопределённы, что даже не могут их обсуждать, однако хотят – о, ужасно сильно! – поехать вместе с бывшей русской графиней". Во втором же случае некая миссис Тесс, автор периодической колонки "Разговор за чайным столиком", делилась подробнее: "Я не намеревалась в этом году уезжать за границу, но надумала предпринять небольшой вояж – увидеть 'новую цивилизацию'. Это решение было принято совершенно неожиданно, вчера, когда я узнала, что могу совершить поездку под руководством такого выдающегося и интересного человека, как Ирина Скарятина, и её супруга Виктора Блейксли. Мы должны отплыть из Нью-Йорка в самый славный из всех дней – Четвёртого июля, – провести три дня, осматривая достопримечательности Лондона, а затем отправиться по Северному морю в Ленинград. Увидев там самое важное, мы переедем в Москву, дабы лицезреть её славу, прошлое и настоящее, потом же продолжим наш путь в Харьков, Тифлис, Ялту, Одессу и Киев. Из российских городов мы переместимся в Вену и Инсбрук, а затем в Обераммергау, чтобы посмотреть всемирно известный спектакль-мистерию 'Страсти Христовы'. В Швейцарию мы заедем ненадолго, остановимся на несколько дней в Париже, а затем отправимся домой. Конечно, я привыкла путешествовать по полёту фантазии, но это звучит интересно, не так ли? И это будет так для всех, кто решится присоединиться, ибо я не могу представить более интересных попутчиков, чем эти известные писатели … Однако тот факт, что 'Интурист' предоставил ей привилегию сопровождать путешественников по Советскому Союзу, заставляет вспомнить комментарий одного моего друга после прочтения её книги 'Первая на возвращение': 'Для меня это звучит как пропаганда' … Прямо сейчас чета Блейксли собирается совершить турне по Италии и Германии, чтобы своими глазами увидеть эти диктатуры". Да-да, забавная ложка дёгтя в смысле комментария насчёт пропаганды! За полгода с момента выхода в свет романа "Первая на возвращение" у Ирины сложился и большой круг ненавистников, особенно, в среде ярых противников СССР, включая оголтелых русских эмигрантов (ей даже приходится вновь и вновь повторять нечто похожее на мантру: "Главная трудность, с которой я сталкиваюсь, связана с теми, кто хочет, чтобы я приняла чью-либо сторону. Большинство людей в Америке имеют очень резкое мнение, что либо с советским правительством всё в порядке, либо же оно во всём ошибается. Например, они хотят, чтобы я однозначно сказала, провалилась ли первая пятилетка или увенчалась успехом. Мой ответ таков: она заложила основу для индустриализации России, которая до сих пор была чисто аграрной страной", – и как же я её понимаю, когда сам постоянно встречаю подобных огульных "обелителей" и "очернителей" как прошлого, так и настоящего моей Родины, не вызывающих своим, как я его назвал, "однобитным мышлением" ничего, кроме презрения). Но, "возвращаясь к нашим баранам", судя по всему, никто из "возможных туристов" так никуда и не поехал, а Ирина с Виктором не смогли "прямо сейчас" двинуться на изучение европейских диктатур (так как, видимо, "Маленькая Эра в старой России" ещё не была доведена до конца), поскольку в действительности их летнее путешествие сложилось, мягко скажем, несколько по-другому. Однако об этом – буквально через два параграфа, ведь нельзя же не завершить рассказ об Иринином детском бестселлере.