На сестре дорогое дорожное платье и черная шляпка с кокетливой вуалью, мистер Томпсон стоит поодаль, сложа за спиной руки, и с молчаливым почтением ожидает, когда его жена закончит прощаться с родственниками.

– Я ведь все знаю, – шепчет Джи, прижимая мокрую щеку к моему плечу, – знаю, сколько боли ты несешь в себе. Знаю, о вашем браке с мистером Фейном. Киара, не делай этого! Откажись! Я попрошу Роя, он говорил, что на теплоходе еще остались места. Мы купим тебе билет! Уедем со мной в Нью-Йорк! Не иди на этот брак! Прошу!

Я кошусь на стоящего тут же отца, курящего сигару и газетой отмахивающегося от назойливых мух. Надеюсь, он ничего не услышал.

– Не могу, Джи. Если поеду сейчас с тобой, то всю жизнь так и буду на попечении твоего мужа. Брак и последующий развод с Эдвардом позволит мне не только забрать причитающуюся долю наследства, но и даст необходимую свободу.

В глазах Джи читалась боль от скорого расставания и страх за мою судьбу. Я знаю, она сделает все для моего счастья, точно так же как я для нее. Но…

– Прости, Джи, я не могу поступить иначе, – заявляю твердо, – все решено, через три дня мы с Эдвардом распишемся в муниципалитете.

Тонкие брови Джи поползли вверх.

– Просто распишетесь? Даже свадьбы не будет? Разве так можно? А отец? Разве он согласиться?

– Эдвард сказал, что хочет сыграть свадьбу в Англии, и что после росписи мы отправимся туда. Отец поедет с нами.

Джи горячо стиснула мои ладони.

– Но это же ложь, Киара! – вскричала сестра не в силах больше разговаривать шепотом. – Он обманывает отца, разбивает тебе сердце. Так нельзя! Это бесчестно!

Я прячу глаза. Эдвард сам предложил так поступить, и я согласилась. Он желал, чтобы после развода моя репутация никоим образом не пострадала, и чтобы вся вина легла полностью на него.

– Заботливый какой, – бормочу хмуро себе под нос.

– Ну хватит уже! – вмешался грубо потерявший терпение отец, резко разрывая наши с Джи объятия. – Выйдет замуж и приедет к тебе. Что вы тут развели страдания будто в дешевых женских романах! Джия, марш к мужу, вон он тебя весь заждался, того и гляди пароход без вас уплывет.

Только теперь Рой осмелился приблизиться к Джи и робко протянуть ей руку, словно страшась, что она сейчас передумает уезжать с ним. Но наконец Джи вложила свою тонкую ладонь, и он сразу выдохнул, словно и не дышал до этого, и крепко сцепил пальцы. Сестра обернулась и растерянно прошептала:

– До скорых встреч, моя дорогая сестра, – ее изумрудные глаза словно вобрали в себя всю ослепительную зелень лаоских холмов. Она подняла голову и посмотрела в кобальтовое небо и раскаленное солнце, слепившее, изнуряющее, – прощай, моя милая родина.

Сердце защемило, я давно перестала вытирать щеки, и слезы капали на мое пепельно-розовое платье и сумочку.

Рой и Джи взошли по трапу. Прозвучал гудок. Пароход стал отходить от берега. Двигаясь по речной системе, совсем скоро он выйдет в море, включит двигатели на полную мощь и направит свой курс на Бостон.

– Прощай, моя Джи, – шепчу, и ветер подхватывает мои слова и уносит в даль.

Глава пятнадцатая

Без сестры стало скучно дома. Ее пустая комната выглядела покинуто и сиротливо, хотя Пея и Парамит продолжали окуривать помещение благовониями.

Оставшееся время до нашей с Эдвардом росписи я предпочитала проводить в храме на берегу. И, несмотря на ворчание отца, почти не снимала материнское сари. Эдвард приезжал пару раз, но я так страшилась встречи с ним, что, накинув на голову платок молила буддистских монахов спрятать меня ненадолго в глубине храма.

Лишь под самый вечер, когда на небе зажигались звезды и вставала над холмами призрачная луна, я прокрадывалась осторожно в сад и замирала, прислушиваясь к голосам.

Глаза, быстро привыкавшие к сумраку, различили в беседке фигуры Даниэля и Эдварда. Они беседовали, брат то и дело выдавал свои любимые шуточки, порядком всем приевшиеся, но которые он не переставал рассказывать. Лао принесли на стол дорогое бренди и закуски. Отец тоже сидел с ними, широко раскинувшись в плетенном кресле.

Меня удивляло то дружелюбие, с которым с некоторых пор Эдвард стал относиться к моему брату. Он даже пригласил его стать членом закрытого английского клуба. Его! Француза! Джон Картер и его отец уже давно не появлялись у нас в доме. Оскорбленный бывший инвестор, предпочел полностью забрать свой капитал из дела отца, после того, как тот принял решение о партнерстве с Эдвардом.

Выглядывая из тени жакаранды, я напряженно рассматривала лицо Эдварда, освещенное яркими светильниками, жесткая линия челюсти и затаенный черный огонь в глазах будили во мне нехорошее предчувствие. Не совершила ли я ошибки, так опрометчиво согласившись на брак с этим человеком? Ведь теперь он вхож в мою семью на правах родственника. Отец начал доверять ему, и Даниэль… Брат был слишком горяч, слишком опрометчив, слишком скор на неверные решения, в добавок слишком падок на дурные привычки.

Лао внесли на веранду еще несколько бумажных светильников, и тогда отец достал из кармана часы и удивленно присвистнул.

– Однако, господа, пора и честь знать.

Он тяжело поднялся и протянул руку Эдварду на прощание.

– Месье Марэ, я желал бы перед уходом увидеться с моей невестой, – говорит Эдвард с вежливой улыбкой, и мое сердце ухает в пятки.

– Вот бедовая девка! – воскликнул отец, всплеснув руками. – Как уехала Джи, так никто с ней сладить не может. Подумайте еще, мистер Фейн, нужна ли вам такая жена, которая целыми днями напролет бегает босиком по плантации, разодетая в индийские тряпки. Может и передумаете.

Отец хитро прищурился и хмыкнул. Эдвард же, сложив руки за спиной, решил воздержаться от ответа.

– Пея! Парамит! – заорал отец, выходя из беседки. – Где носит этих лаоских куриц?!

Поняв, что сейчас меня могут найти, а отступать уже некуда, проворно взбираюсь на жакаранду, и прячусь среди сладко-пахнущих цветов, подобно майне.

На зов отца сразу прибежала нянюшка и Парамит, обе перепуганные. На все расспросы хозяина они сложа руки и дрожа от страха честно отвечают, что чаонинг Киара в самом деле была сегодня с ними в храме, творя молитву и воздавая подношения Будде, но затем исчезла. Обе лао были свято уверены, что юная госпожа отправилась обратно домой.

– А вы что за слуги такие?! – взревел отец. – Отпустили мою дочь одну через плантацию. Да вас после этого надо на рынке продать и купить пару молодых буйволов! Пользы будет и то больше.

Несчастные лао бросились на колени и стали молить грозного хозяина не делать этого.

– Чаонинг должно быть где-то в саду или в комнате сестры, – тараторит Парамит, мешая ломанный французский с лаоским.

– Ну так найдите ее немедленно! Что с ней случилось, что уже даже к своему жениху не может выйти, как подобает благопристойной девице.

Отец был в ярости.

– Месье Марэ, позволите мне тоже поучаствовать в поисках? – обратился к нему Эдвард.

– Да, – махнул отец раздраженно, – только время зря потеряете. Эта заноза может быть где угодно. Ума хватит и в лес убежать.

Отец зашагал прочь, попутно подзывая других слуг.

– Ну а вы чего рты разинули! Немедленно найти госпожу Киару!

Эдвард замер на тропинке возле беседки, к нему подошел Даниэль.

– Я хотел выразить тебе свою благодарность, – вдруг произносит брат и горячо трясет руку англичанина, – ты первый, кто поверил в меня. Вот увидишь, все будут локти кусать, когда дело выйдет. Слово Даниэля Марэ!

Лицо брата сияет от удовольствия, лицо же Эдварда скрыто в тени.

– Я в этом не сомневаюсь, – отвечает он сухо.

– Чаонинг Киара! Госпожа! – раздается по всему саду. Лао, кто со светильниками, кто с факелами прочесывают заросли.

Прячусь поглубже в листву. Пусть сначала Эдвард уедет, потом уж я и спущусь.

Больше не слышу брата, видимо он ушел. Я нервно вглядываюсь в смутно различимую в неверном свете фигуру Эдварда. Не понимаю, куда он смотрит, словно в темноту сада.

– Киара? Ты здесь? – спросил он полушепотом. И настороженно замер, вслушиваясь в звуки вокруг.

Проклятье, а что если этот англичанин обладает слухом будто у тигра? Тогда он сможет уловить мое дыхание. Зажимаю рот, стараюсь унять бешеный пульс, стучащий в ушах будто колокола на башне.

– Госпожа Киара! Мадемуазель! – вновь раздались совсем рядом крики слуг.

Эдвард повернулся и пошел по дорожке в сторону реки и храма.

– Фух, – выдыхаю с облегчением, – еще немного, и я бы задохнулась.

Но покидать свое убежище все же не стала. Дождусь звуков отъезжающей машины.

Обхватив получше руками толстый сук, я расположилась поудобнее, поджав под себя ноги. Странно, но именно здесь, среди листвы этого величественного и прекрасного дерева я особенно остро почувствовала свое одиночество. Плывшая над головой луна и звездное южное небо, тихий щебет птиц и искрящаяся гладь реки в дали – вот, что делало меня по-настоящему счастливой и свободной. Я была частью этого мира.

– Возможно, мне стоило переродиться птицей в следующей жизни? – бормочу, задумчиво облокотясь о ствол. – Буду свободно летать над холмами, и никакой Эдвард Фейн не сможет потревожить моего покоя.

Наконец вдали послышался звук заводящегося мотора.

– Наконец-то уехал, – шепчу, но сердце болезненно сжимается.

Подождав еще какое-то время и убедившись, что в саду тихо, спускаюсь с дерева. Не хочу сегодня домой. Пусть отец сколько угодно бушует. Лягу на ступенях храма и буду глядеть на луну. Сегодня так невыносимо жарко, что в комнате я не смогу уснуть.

Подхватываю с низкого столика венок из жасмина и бреду в сторону храма. Его острые шпили отчетливо выделяются на фоне ночного неба. Тяжелые двери плотно закрыты. Я усаживаюсь на широкий парапет мраморной лестницы и рассматриваю венок в руках.

Завтра у нас с Эдвардом роспись. Отец будет так счастлив, хоть и конечно не захочет подать виду. Пея даже достала свадебный набор украшений, хочет, чтобы хотя бы, если не Джи, то я надела его. А мама… Мама показывала нам с сестрой индийский танец, который танцует невеста. Она мечтала подарить нам золотые браслеты. И не дожила… Не увидела своих дочерей молодыми девушками. Не увидела мужа Джи, и не увидит меня завтра. А может это и к лучшему?

Подношу к лицу жасминовый венок и вдыхаю полной грудью сладкий аромат.

– Прости, мама, – шепчу, – я не смогла найти себе мужа. Того, с кем проживу остаток своих дней. Прости.

Поднимаюсь на ноги, поправляю юбку, решительным движением срываю с головы сари.

– Но я помню все, чему ты меня учила, смотри!

Складываю руки на груди и начинаю плавно двигаться. Пусть сегодня лишь луна и река будут свидетелями моего свадебного танца. Руки плавно изгибаются в воздухе, повторяя движения, которым меня учила мама. Я сливаюсь со стихиями ветра, воды, во мне бьется пульс самой жизни, растекается по венам. Кружусь вокруг, изгибаю стан, я вхожу всем телом в водоворот природы. Наполняюсь ее силой, ее звуками. Из центра моего сердца поднимается песнь и звучит громко, наполняя изнутри ликованием. В бок, вперед, и снова живой рисунок рук, рассказывающих повесть. Но тут босой ногой наступаю на острый камешек, боль пронзает ногу, и я падаю на одно колено. Словно внутри резко отпустило пружину. Закрыв ладонями лицо, я опустилась на колени и горько зарыдала.

– Киара! – вдруг раздался испуганный голос.

Вскидываю голову и вижу фигуру Эдварда. Бежит так, словно произошла беда. Уже возле меня, бросается на колени. В глазах застыли страх и отчаяние. От былого лоска не осталось и следа.

– Что с тобой? Ты ударилась?

Он принялся ощупывать мою ногу, я же не могла перестать таращиться на него. Среди тишины этого храма, в свете мерцающей луны Эдвард показался мне ненастоящим, каким-то сном или видением.

Заметив мой взгляд, Эдвард нахмурился.

– Почему ты такая бледная? Что-то случилось?

Но поскольку я не отвечала, он продолжал.

– Я отнесу тебя домой, твой отец волнуется.

И, не дав мне даже возразить, подхватил на руки. Я дернулась, выворачиваясь из сильных рук.

– Пусти! Пусти!

– Нет, – отвечает хрипло, прижимая сильнее, – тебе надо в дом, вызвать врача.

Эта его забота, ничем не прикрытая тревога в глазах ранили в самое сердце, и я с удвоенной сильной заколотила ему в грудь.

– Отпустите меня! Отпустите! Иначе я лишусь чувств! Мне противно! Противно быть с вами!

От моих слов Эдвард, казалось, оторопел и наконец опустил меня на землю.

– Противно быть со мной? – произнес он с болью. – Киара, что с тобой случилось?

Меня била дрожь, схватив упавшее сари, поспешила накрыть им голову, спрятаться от горящего взора Эдварда.

– Мне противно быть игрушкой в ваших руках, месье Фейн, – отвечаю с горячностью, – почему вы это делаете? То оттолкнете меня, то бежите спасать, то вдруг поцелуете. И затем снова! Вам так нравится? Это такое развлечение для заскучавших джентльменов?

Свет луны вырисовывал черты лица Эдварда, делая их жестче, резче, а серые глаза непроницаемыми.

– По-вашему, я играю с вами, Киара?

– Зачем вы целовали меня тогда в беседке, а до этого после падения в реку? Или я вам кажусь легкой и доступной? Просто дочка французского плантатора из экзотического Лаоса, а не какая-то изысканная английская леди.

Боль, горечь, ревность все это сплелось в такой жуткий ядовитый клубок в моей груди, что стало трудно дышать. Эта несдержанность, эти упреки. Зачем говорю это и не могу остановиться? Эдвард молча слушал. Но в застывшей позе читалось напряжение.

– Почему вы сблизились с моим братом? – задаю вопрос, особенно сильно мучивший меня в последнее время. – Ведь вы ненавидите его также сильно, как и Джона Картера. Отец этого не замечает, но я то вижу. Ваши глаза, ваши речи. Ваше хладнокровие подводит вас, месье.

– Почему ты так изменилась, Киара? – вдруг спрашивает он. – Почему перестала верить мне? Я ведь поклялся, что сделаю все, чтобы ты не пострадала.

Это было выше моих сил. Я подалась к нему, за секунду оказавшись лицом к лицу.

– Поклянитесь мне, что не навредите Даниэлю! – пронзаю его взглядом. – Поклянитесь под сенями этого священного храма, что мой брат тоже не пострадает!

Молчит. Стиснув челюсти.

– Я лишь дал твоему брату то, чего он просил. Но как он распорядится этим, целиком и полностью зависит от него самого.

– Значит все-таки не дадите клятвы? – отшатываюсь резко.

Опускает голову, чтобы спрятать яростный блеск глаз.

– Твой брат отныне предоставлен своей судьбе.

Бросаюсь прочь по ступеням, но через несколько шагов Эдвард догоняет меня.

– Киара! Постой! – сердце царапают хриплые нотки в его голосе. – Не уходи вот так от меня.

– Теперь, месье Фейн, я хочу лишь одного, чтобы наша сделка поскорее закончилась, и каждый остался при своем. Я со своим наследством, вы – подальше от меня и моей семьи в горячо любимой вами Англии.

Вены опаляет жгучая ярость. Я была слепа, была слаба. Но больше не позволю этому мужчине играть со мной. В глазах Эдварда же горел огонь ненависти и такая же ярость. Пусть лучше так, пусть лучше я буду видеть, что он чувствует ко мне по-настоящему, чем те поцелуи и фальшивая забота.

– Увидимся с вами завтра в муниципалитете, – бросаю напоследок.

Вырвала руку и убежала прочь.

***

– Все это неправильно! Неправильно, – качала головой расстроенная Пея, собирая меня утром. – Вы даже не желаете надеть нарядное платье, вместо этого отдавая предпочтение обычному будничному.

Я стою у себя в комнате и задумчиво смотрю на свое отражение. Да, это платье совсем не похоже не свадебное. Простой крой, плиссированная юбка чуть ниже колена. Шелк оттенка папоротника. Из украшений нитка жемчуга и сережки-гвоздики. Весьма скромно, даже солидно. Подходит для посещения матча по крикету или поло, но совсем не для росписи.

Робкая Парамит стоит в сторонке и молчит, но по печальным глазам понимаю, что она тоже не одобряет моего выбора.

– Глупости, нянюшка, вот в Англии сыграем настоящую свадьбу, а тут так – простая формальность, – успокаиваю ее.

Но Пея продолжает смотреть укоризненно.

– Ваша матушка пришла бы в ужас, если бы узнала, как ее младшая дочь решила выйти замуж. Мало того, что нет полноценного священного ритуала, так еще и в платье…

– Цвета надежды, – заканчиваю за нее, озорно улыбаясь, – разве зеленый не цвет надежды? Может именно сейчас она мне нужна как никогда.

Пея и Парамит переглянулись, явно не поняв того, что я хотела сказать.

Схватив пухлый флакон, пшыкнула несколько раз на волосы и шею. Свадьба же у меня сегодня в конце-то концов или нет?

Сбегаю по лестнице вниз. Отец уже стоит полностью готовый. Но Даниэля нет. Я высматриваю его в глубине комнат.

– Не ищи брата, – машет рукой отец, поняв мой взгляд, – как умчался вчера вечером по своим делам, так и не вернулся. О свадьбе родной сестры забыл, оболтус проклятый!

– Папа, мне нужно поговорить с Даниэлем о чем-то очень важном, – выпаливаю нервно.

– О чем же? – удивился отец, замерев.

Я помедлила, прежде чем ответить.

– Вы упомянули в один день, что Эдвард предложил вам еще более выгодное партнерство, чем Картеры, – начинаю осторожно, – но насколько вы уверены в условиях сделки? Не окажитесь ли вы в опасности?

– Что за мысли лезут в твою голову, да еще в день свадьбы? – отец не привык обсуждать деловые вопросы с женщинами. Он относился, увы, к тому классу мужчин, считавших представительниц прекрасного пола слабыми и откровенно глупыми, не способными постичь тонкости ведения бизнеса.

– Насколько вы можете доверять Эдварду? – не сдержала вопроса.

Зеленые глаза отца прищурились.

– Я вообще не склонен никому доверять, дочка, – произнес он с легкой ухмылкой, – и тебе советую придерживаться такого же. Но Эдвард? Почему ты вдруг начала говорить так о нем? Мне казалось, что ты по уши влюблена в него.

В лицо бросило жаром.

– Вовсе нет…– бормочу смущенно, отводя взгляд.

Безошибочно поняв мою реакцию, отец расхохотался.

– Ох, вы, женщины, во истину загадочные существа. Ты ведь даже дышать не можешь в его присутствии, вся так и млеешь, но при этом не доверяешь? Как же будешь жить с ним дальше?

Я молчала, запутавшись в собственных чувствах.

– Ну ничего. Вот поедем в Лондон и сыграем тебе такую свадьбу, что вся Англия потом будет писать у себя в газетах. Будешь венчаться в соборе святого Павла, а свадебный наряд сошьем не хуже, чем у королевы Виктории. Чую, Эдвард денег на тебя не пожалеет. Вон и дом уже прикупил новый…

Сказанное отцом настолько поразило меня, что я резко остановилась и замерла, словно вкопанная. Мы уже вышли на улицу, и Рахул открыл дверцы машины.

– Отец, повторите, что вы только что сказали? – бормочу заплетающимся языком.

Отец приблизился и поднял мой подбородок, вглядываясь в пылающее лицо.

– Вот ты дурочка, Киара, честное слово, – усмехнулся он, – Даже не знаешь, что сегодня переезжаешь к мужу в новый дом. Если бы в последние дни ты не носилась по плантации будто ополоумевшая, то была бы в курсе планов своего жениха.

Сердце заходится в груди, и становится так больно, будто оно вот-вот перестанет биться. Ком подступил к горлу, а глаза защипали слезы.

– Это не может быть правдой…-шепчу растерянно, – но тогда почему? О, Будда! Почему?

Подобное поведение Эдварда Фейна просто не укладывалось у меня в голове. Он и вправду купил дом, куда я должна переехать с ним? Но зачем? На две недели? Какой-то обман?

Отец решительно взял меня за руку и усадил в машину. И мы помчались по дороге в сторону Вьентьяна.

Здание муниципалитета располагалось недалеко от дворца короля. Весь путь от дома, я не переставала думать о сказанном отцом. Меня пугало то ликование, в котором забилось мое сердце. Неужели Эдвард решил все сделать правдой? Мысли мучили меня нестерпимо, в результате, когда мы вышли из машины и начали подниматься по высоким ступеням, я пребывала в растрепанных чувствах. А когда же увидела Эдварда, от волнения так и вовсе все поплыло перед глазами.

– Ну же, Киара, не падай в обморок, – пожурил отец, хватая за предплечье.

Эдвард в нетерпении шагнул ко мне. Я страшилась увидеть в его глазах холодность и пренебрежение после нашей вчерашней ссоры, но вдруг читаю в них такую горячую тоску и голод, что забываю напрочь обо всем.

Некоторое время мы стоим, замерев, и смотрим друг на друга.

– Кхе, – кашлянул отец, – приступим, может?

– Пожалуй, – улыбается Эдвард и протягивает мне руку.

Забыв, что надо дышать, кладу дрожащую ладонь и чувствую, как горячие пальцы крепко ее сжимают.

Сегодня перестанет существовать Киара Марэ, а появится миссис Киара Фейн. Но надолго ли? Один Будда ведает.