– Да я и рад бы, да тут утром мне пришли бумаги от некоего господина Жаккара, – продолжал разыгрывать спектакль Эдвард, – в которых говорилось, что ты подаешь на развод. А затем мой адвокат начеркал подробное письмо о том, в каком чудесном мире мы живем. Оказывается, те самые восемьсот тысяч пиастров после развода останутся мне, только если, конечно, так случится, что сама бывшая женушка в судебном порядке не захочет вернуть их обратно.

Глаза Эдварда задорно блестели, мне же в эту секунду хотелось выцарапать их. Мерзавец!

– Ты же говорил, что не берешь денег с дам! – воскликнула я, уже не в силах бороться с негодованием.

– То с дам, а то с родной жены, – заключил Эдвард, прекрасно понимая, что довел меня, и наслаждаясь моим разъяренным видом.

Секунда и я хватаю первое, что попадается под руку – ей оказалась красивая ваза, похоже китайского фарфора, что ж жаль, но…

– Ах ты подонок! – и дорогая вещь летит прямиком в ухмыляющееся лицо английского аристократа.

Но Эдвард тренированным движением уклоняется в сторону, лишь слегка поменяв свою небрежную позу.

– Ай-яй-яй, чаонинг Киара, что скажет ваша нянюшка, – цокает он языком, который я хочу вырвать.

– Грязный англичанин! Мерзавец! – следующий на очереди оказался стеклянный графин с водой, потом еще одна ваза, потом статуэтка.

Кидаюсь на Эдварда, но он легко перепрыгивает и оказывается с противоположной стороны стола.

– Ну же, дорогая, не будь столь расточительной, – хохочет Эдвард и тут же гибко уворачивается от пресс-папье, – о, сколько страсти, Киара!

– Подонок! Чтоб тебя разорвали дикие обезьяны! Чтоб тебе никогда не знать перерождения! Чтоб…

Мешая все ругательства на французском и лаосском, я хватала все, что попадалось под руку и швыряла в этого противного ухмыляющегося англичанина. Кровь кипела в жилах, сердце бухало. Обегаю стол, но куда там. Эдвард тут же перемахнул обратно и устремился на выход, на ходу умудряясь снять с плечиков висящий белоснежный пиджак.

– Я уничтожу тебя, Фейн! Слышишь!

Бросаюсь ему в след, но Эдвард уже сбежал вниз по ступеням, застегивая пуговицы. Следую за ним.

Сверкающий невыносимой белизной мерседес уже ждал у входа, а Базу держал дверь для своего господина. С быстротой и изяществом тигра Эдвард нырнул внутрь и откинулся на кремовом сидении.

Запыхавшись от бега и безудержной ярости, в растерянности замираю возле машины, краем глаза ловлю перепуганный взгляд Базу.

Эдвард же, ослепительно улыбнувшись, хлопает рукой по сидению рядом с собой.

– Иди сюда, Киара, и мы вместе поедем во дворец. Этим ослам из охраны короля вновь понадобилось видеть меня. Развлечение то еще, но там будут подавать твое любимое мороженое.

Эта небрежная насмешливая манера речи довела меня до точки кипения.

– Да я скорее соглашусь, чтобы стадо диких бизонов растоптало меня, чем сяду с тобой в одну машину и куда-то поеду! – кричу вне себя. – Да скорее я сяду рядом с шакалами, чем с тобой, да скорее…

У меня закончился воздух, я задохнулась, но Эдвард продолжал слушать все эти ругательства со снисходительной иронией.

– О, я тебя понял, дорогая, не утруждай себя столь долгими объяснениями.

Он махнул рукой, Базу закрыл дверь, и вскоре белый мерседес скрылся за поворотом.

Грудь лихорадочно поднимается, меня колотит мелкая дрожь. Что же мне теперь делать?

Глава двадцать четвертая

Не хотелось ехать домой. Голова разрывалась от мыслей и жгучего негодования. Как я могла верить этому подлому англичанину? Не иначе в меня вселился блуждающий темный дух, которыми полнятся джунгли! Пея любила рассказывать нам с сестрой и братом всякие жуткие истории про души тех, кто прожил свои жизни настолько гнусно, что не удостоился перерождения даже в червя. Вместо этого им навечно уготовано скитаться по земле бледными тенями, пугая запоздалых путников на дорогах. Говорят, когда на закате кричит дикий павлин, он предупреждает о том, что такая несчастная душа поблизости.

Верный Рахул неохотно согласился выполнить мой приказ о возвращении в поместье без меня. Немногословный индиец неожиданно стал крайне несговорчив, и наконец, поняв, что проще сдвинуть с места дикого буйвола, чем его, я попросила вернуться за мной ровно через два часа.

И теперь я устало брела по пыльному тротуару, по обеим сторонам засаженному пальмами. От палящего зноя и переживаний тонкий шелк платья намок на спине, тонкие холодные струйки неприятно сбегали по бедрам к коленям, влажные волосы выбились из-под кокетливой шляпки, и пришлось торопливо заправлять их обратно при помощи гребня и зеркальца.

Обведя губы модным оттенком красного и убедившись, что снова похожу на дочь богатого французского плантатора, я вернулась к своим невеселым думам. Мне нужен был совет! Да, вот оно! Совет человека с большим жизненным опытом. Как поступить в такой ситуации? Я стала мысленно перебирать друзей и знакомых, к кому бы можно было обратиться с подобным вопросом. В результате, самым подходящим человеком казалась Тала Вилар, кузина Франсуа Герена. Она умело крутила мужчинами с восемнадцати лет, расходясь с одним и тут же сходясь с другим поклонником. Она даже умудрилась выскочить замуж за какого-то то ли уругвайца, то ли парагвайца, но этот странный брак продлился всего пару недель, после чего латиноамериканец уплыл обратно в Монтевидео, а Тала уже купалась во внимании нового увлечения по имени Стивен, профессионального игрока в крикет. Да, Тала Вилар могла бы подсказать, как быть в моем непростом случае, когда условия фиктивного брака нагло и бесцеремонно нарушает мужчина, прекрасно осведомленный об уязвимости прав женщины в нашем обществе. Тала подсказала, как правильно себя вести, какие риски при разводе. Пока что выходило, что как только Эдвард подпишет бракоразводные бумаги, все деньги, все восемьсот тысяч пиастров, останутся в руках у Фейна, я же останусь в круглых дураках.

Ноги сами собой вывели меня к набережной, здесь дул прохладный бриз и даже притаился за деревом разносчик холодного чая. Высыпав ему в руку горсть монет, я с жадностью принялась пить напиток, пахнущий тертой ванилью и мякотью лайма. Задумчиво облокотилась на высокий парапет и устремляю взгляд на быстрые темные воды, сверкающие в лучах солнца.

– Да, Тала Вилар, – срывается вздох с губ. Но тут же вспоминаю о том, что легкомысленная француженка уже давно уехала в Европу, как, впрочем, почти вся золотая молодежь Лаоса. Оставалась лишь Мари Дюпон. Но милая соседка по плантации, до захода луны зачитывающаяся романами Виктора Гюго и с придыханием цитирующая «Эндимиона» Джона Китса, понимала в отношениях с мужчинами еще меньше, чем я, она верила в прекрасных рыцарей, бросающих алые розы на балкон своих дам сердца, и мечтает однажды отправиться в путешествие на Аляску, где по легендам существует волшебная страна, по которой текут реки золота.

Мысли невольно обратились к образу моей Джии. И тут же глухой удар в грудь напомнил о том, как давно не было вестей от сестры. Ее мудрый совет, ее ласка могли бы успокоить и направить меня на верный путь. Но Джи в далекой Америке, и когда мы сможем свидеться с ней одному Будде было известно. Получается, не остается ничего иного, как идти за советом к мужчине. Снова перебрав все возможные варианты, я остановилась на сухой фигуре месье Жаккара. Все-таки я все еще надеялась, что мне удастся уладить проблему законным путем. Не может быть, чтобы невозможно было вернуть то, что по закону принадлежало мне!

Набравшись решимости, я поднялась и уверенным шагом направилась к центральной площади, на которой условилась встретиться с Рахулом. По дороге возле меня то и дело спешивались французские офицеры и галантно предлагали помощь. Я хорошо понимала их тревогу – на улицах было ни души. И хотя я не чувствовала необходимости в сопровождении, несколько юных офицеров проехали рядом со мной до самой площади.

Сев в машину, немного успокоилась. Темные глаза индийца внимательно следили за мной в зеркале и ждали приказа.

– Отвези меня в контору месье Жаккара.

Двигатель заревел, и машина повезла вперед.

Старый адвокат как раз собирался обедать, когда я появилась на пороге небольшого двухэтажного дома. Первый этаж которого был полностью отведен под контору, тут за столом важно восседала помощница месье Жаккара, мадемуазель Пуди, сорокалетняя строгая дама с гладко зачёсанными волосами, содержащая всю многочисленную картотеку клиентов в безукоризненном порядке и безошибочно по виду перешагнувшего порог посетителя определявшая говорить ли о том, что месье Жаккар готов принять, либо перенести встречу на какое-нибудь число через месяц. В соседней комнате, душной, с одним единственным вентилятором видавшим вероятно еще победоносное шествие французских войск по едва возведенному из руин Вьентьяну, трудились трое клерков месье Жаккара. Они едва подняли красные уставшие от долгого чтения глаза на вошедшую мадемуазель Пуди, следом за которой несколько неуверенно шествовала я.

– Конечно месье Жаккар уже вышли на веранду для обеда, – пояснила строгая помощница, оценивающе пробежавшись по мне взглядом. Особенно долго ее глаза остановились на рубиновом перстне кшатриев. Мне, Джии и Даниэлю полагалось носить подобную фамильную реликвию постоянно, но по разным причинам мы делали это не всегда. Джи все время казалось, что громоздкий перстень совершенно не сочетается с современными короткими платьями и жемчужными нитями. Я же, даже когда носила сари, не хотела смущать и без того кротких лао нашей плантации, а Даниэль… Последний раз он надевал фамильный перстень при жизни матери, но после возвращения из Англии, я ни разу не видела его на нем. Потом уже брат признался отцу, что подарил драгоценность какой-то актрисе в Лондоне за проявленную к нему благосклонность.

С некоторых пор, особенно после свадьбы с Эдвардом, я стала носить перстень каждый день. Даже сегодня я надела его поверх кружевной перчатки и с шелковым платьем нежного сливового оттенка. Для меня это означало связь с моим родом, внутреннюю опору, в которой я пыталась найти силу, но в глазах мадемуазель Пуди подобная демонстрация столь кричащих украшений было с одной стороны доказательством финансовой состоятельности посетителя, с другой – признаком дурновкусия.

– О, мадам Фейн! – Жаккар поднялся из-за стола и склонился к моей руке. – Я бесконечно счастлив, что вы удостоили меня чести составить мне компанию за обедом. Прошу вас.

Он рукой поманил мальчика вьетнамца, и тот через секунду уже вливал в мой бокал прозрачный сидр.

Отколов шляпку, отдаю ее слуге, а вот с перчаткой пришлось повозиться, предварительно сняв тот самый перстень, а уже потом кружевную ткань, которая, казалось, намертво прилипла к влажным ладоням. При этом я старалась придать своим движениям грациозную небрежность, старый адвокат с невозмутимым терпением дождался, когда я смогу приступить к разговору.

– Месье Жаккар, благодарю за приглашение, но, по правде говоря, меня привело к вам срочное дело, – наконец произнесла я, после пары глотков холодного сидра.

– Я весь во внимании, мадам.

Запинаясь и краснея, я постаралась объяснить как можно доходчивее французу, чего хочу. Развод и возвращение своего наследства. Все. Мне не нужно ни пиастра из денег Фейна, ни тем более его имущество.

– Ваши притязания вполне справедливы, мадам, – качнул головой Жаккар. – Но боюсь, что при разводе денежные средства остаются в распоряжении супруга, нежели супруги. Естественно, за исключением тех случаев, когда сами семейные пары не улаживают возникшие финансовые споры.

– Улаживают? И каким же образом? Через суд?

– Да, мадам, либо по решению суда, либо в результате переговоров.

– Переговоров, – это слово вызвало невольный смешок. – Можно подумать речь идет о двух государствах, ведущих войну.

Моя ирония понравилась месье Жаккару, и на его загорелом морщинистом лице засверкали зубы.

– А разве это не так, мадам?! – вздохнул он, возводя руки к небу. – Разве на семейном фронте не бывает так же, как и на полях битвы. Кто-то побежден, а кто-то победитель, а, как известно еще со времен древних римлян…

– Победителей не судят, – бормочу угрюмо и тут же ловлю многозначительный взгляд старика.

На несколько мгновений на широкой веранде воцарилось молчание, прерываемое только топотом босых ног слуг, вносящих блюда полные еды, и уносящих пустую посуду. В воздухе разлились остро-сладкие ароматы специй, рыбы и кокосового супа.

– Мадам Фейн, я предлагаю вам подать иск, – продолжил Жаккар после того, как опустошил тарелку салата с папайей и нутом. – в мире делопроизводства такие дела вполне обыденные в наши дни. У вас есть все шансы выиграть дело.

Я было приуныла, но слова адвоката вернули надежду.

– Вы так считаете, месье?

– Конечно, – качнул головой Жаккар. – Все, что вам нужно, это предоставить доказательства неверности месье Фейна.

Глоток сидра попал не в то горло, и я закашлялась.

– Что?? Доказательства неверности? – в голове не укладывается. – То есть мне надо в суде доказать, что Эдвард мне изменял?

Жаккар ответил не сразу, справа оказав всю необходимую помощь незваной госте в виде бокала с чистой водой и даже пузырьком нюхательной соли. Видно, добрый старик решил, что чувствительная мадам собираются потерять сознание прямо у его обеденного стола.

– Вы зря так волнуетесь, мадам, – продолжал успокаивать меня француз, – доказательством может быть все что угодно. Какие-то письма вашего супруга с другими женщинами, свидетельство подруги, которая могла подтвердить факт неверности месье Фейна, ну и наконец показания самой любовницы. Поверьте мне, таких случаев в моей практике немало, когда сами любовницы сдавали в суде неверных супругов.

Чем больше я слушала монотонную речь месье Жаккара, тем душнее мне становилось. Это финал! Я никогда не смогу пойти с подобными заявлениями в суд. Во-первых, мне казалось немыслимым выставлять на всеобщее обозрение, на рассмотрение присяжных и судьи подробности настолько интимных сфер жизни, ну а, во-вторых… наш брак с Эдвардом был фиктивным! У него была уже невеста в Англии, некая прекрасная леди Кингсли, письма от которой регулярно получал Эдвард. И что же? Это измена? Только кому? Мне или ей?

Поняв, что и правда близка к обмороку, откидываюсь на стуле и прикрываю глаза. Уже теперь не на шутку перепуганный месье Жаккар созвал всю прислугу дома, на встревоженный голос хозяина прибежали даже клерки и мадемуазель Пуди.

– Скорее! Пошлите за врачом! Принесите сердечные капли! – командовал Жаккар.

– Нет, нет, не нужно… – сопротивляюсь как могу настойчивой заботе нескольких пар рук. Но все же стакан с каплями выпила. Мысли потекли ровнее, сердце отпустило.

– О, слава Богу, на ваших щеках вновь появился румянец, – выдохнул старик, со вздохом опускаясь на стул рядом со мной. – Мадемуазель Киара, прошу вас, не нужно так беспокоиться. Я уверен, мы сможем с вами выиграть дело. Месье Фейн, как известно, человек из английской аристократии, в их среде адюльтер довольно распространенное явление, даже и не порицаемое обществом…

– Нет…– выдыхаю, наконец приведя дыхание в норму и не дав Жаккару и дальше распространяться о моральном состоянии британского высшего света. – Я никогда не пойду на такое… Благодарю…

С трудом поднявшись на ватных ногах, поддерживаемая с обеих сторон месье Жаккаром и мадемуазель Пуди, я прошла к выходу.

Рахул распахнул дверь машины.

– Неужели же нет другого способа вернуть деньги моей матери? – вдруг вскипела я, замерев перед машиной. Обида и злость жгли нестерпимо. О, Будда, какой же глупой я была, зачем я понадеялась на мужскую честность?

Жаккар на мгновение замер и задумчиво потер подбородок.

– Есть еще один способ, мадам, – вдруг произнес он, – правда он не легальный.

Глаза его хитро блеснули.

– Кража, мадам.

От шока язык так и онемел. Кража?! И подобное я слышу от блюстителя закона? Похоже мое изумление было настолько очевидным, что месье Жаккар смущенно кашлянул и опустил глаза.

– Конечно же это крайняя мера, мадам. Но иного, способа вернуть ваше наследство, увы, не существует. Либо суд и доказательство неверности месье Фейна, либо…

Я не стала дослушивать, села на сиденье и хлопнула дверью. Старый жук. Так вот как ты решаешь свои дела с клиентами. Кража! Безумие какое-то.

Дорогой читатель, продолжение выйдет в ближайшее время. Следи за обновлением книги на сайте.

Глава двадцать пятая

Едва вышла из машины, как мне на встречу выбежали Парамит и Пея, их лица светились от радости.

– Чаонинг Киара! Пришло! Письмо!

Этих объяснений было достаточно, чтобы я бросилась к ним, выхватывая тонкий конверт с ровным рядом марок из рук нянюшки. Лишь одно письмо я жадно ждала последний месяц – от сестры. Тут не вскрыла конверт и развернула аккуратно сложенный лист.

Парамит и Пея замерли, всматриваясь в мое лицо, с каждой прочитанной строчкой становившееся все мрачнее и напряженнее.

– Во имя Будды, госпожа, скажите, что с чаонинг Джией все в порядке! – взмолилась Парамит.

Медленно с трудом я опустилась на ступень перед домом и прислонилась спиной к столбу. Кровь схлынула с лиц моих лао, они бросились на колени и сложили руки в молитве.

– О, чаонинг, неужели произошло страшное?! – всхлипнула Пея.

Я вновь пробежалась глазами по красивым ровным строчкам письма.

– Рой Томпсон разорен, – эта фраза слетела с моих губ невольно и вызвала оторопь по спине. – Ему пришлось даже заложить загородный дом под Филадельфией… А сама Джи ждет ребенка…

– Мои молитвы услышаны! – возликовала сразу Пея, воздевая руки к небу, личико Парамит тоже посветлело. Хотя бы одна хорошая новость.

– Но, – продолжаю, не отрывая глаз от бумаги, – беременность протекает тяжело…

«…доктор Доусон так строг, и милый Рой молит меня, чтобы я слушалась его рекомендаций. Но, Киара, как же это невыносимо тяжело лежать целыми днями на кровати, в то время как Рою сейчас так нужна помощь и поддержка! Тошнота одолевает столь сильно, что порой за целый день не в силах съесть и ложки супа. Ох, сестренька, все это не так, как мы читали с тобой в романах. Жизнь, она другая…»

Далее Джи писала о разных людях, которые теперь ежедневно приходят к ним в дом, о том, что мужа видит крайне редко, все больше поздним вечером, что мысль о том, что возможно придется продавать дом причиняет ей невыносимые страдания, так как она знает, что для Роя этот дом значит очень много.

«…очень помогло мое наследство в восемьсот тысяч пиастров золотыми, благодаря этим деньгам, мы смогли погасить большую часть долга и даже остались средства на помощь пострадавшим после пожара на фабрике…»

Я устремила пустой невидящий взгляд в сад. Солнце уже садилось, длинные косые лучи пронизывали листву насквозь, возвещая о приходе долгожданной прохлады.

– Надо сказать отцу, – наконец приходит первая мысль.

Но прежде…

Бегу в дом и бросаюсь к столу. Руки не успевали за мыслями, и потому мое письмо получилось торопливым и сбивчивым.

«Моя бесценная Джи, я еду! Дождись меня! С собой возьму Пею и Парамит. Нянюшка принимала роды почти у всех наших лао, она знает, как облегчить страдания при беременности, а мы с Парамит будем брать тебя на прогулку в специальном кресле-каталке, будем читать тебе книги и рассказывать друг другу разные истории! Теперь я считаю минуты до того момента, когда смогу снова обнять тебя!»

Твоя Киара

Да, скорее ехать к Джи! Это решение казалось самым простым и очевидным. Я сейчас нужна сестре. В страшном нетерпении встаю и подхожу к широко распахнутому французскому окну, выходящему прямо на веранду. Тени становились все глубже, а воздух наполнялся той упоительной сладостью, от которой еще громче пели птицы в кронах деревьев. Мальчишка лаосец тихо брел по тропинке, ведущей от реки к дому. Я перевела глаза к горизонту, туда, где сразу за полями виднелись фиолетовые холмы, и мне стало сладостно и горько одновременно, так, наверное, ощущает себя выросший птенец, который готов покинуть родное крыло.

– Да, скорее к Джи! Скорее!

Мои мысли прервал звук подъехавшего автомобиля, а затем и громогласный голос Эдмонда Марэ послышался в холле.

– Ужин и ванну! И поторапливайтесь, неповоротливые куры!

Я невольно вздрогнула, уловив в этом приказе дурное настроение отца. Он с грохотом вошел в кабинет, где за столом сидела я, а передо мной уже запечатанный конверт, готовый отправиться на почту.

– Киара? Что здесь позабыла? – бросил раздраженно отец, тяжело усаживаясь в низкое кресло.

Несколько лао подбежало к нему, и стали помогать стаскивать тяжелые с высоким голенищем сапоги, все забрызганные грязью.

Я приблизилась к отцу и протянула ему письмо от сестры.

– Джи наконец написала.

Отец чиркнул хмурым глазом по конверту, но брать его в руки не стал. Вместо этого, достал портсигар и закурил.

– Ну и что она пишет? – поинтересовался он чуть погодя, довольно затягиваясь.

– Ты знал, что у Роя Томпсона проблемы? Он на грани банкротства.

Я до последнего надеялась, что увижу на лице Эдмонда Марэ хотя бы тень удивления, но нет, вместо этого, он еще раз сладостно затянулся и пустил в окно тонкую сизую струю.

– Знаю конечно. И, признаюсь, это меня потрясло. Рой умный деловой парень, умеющий выбирать партнеров и принимать решения с холодной головой. Но его сгубило милосердие. – отец замолчал, видимо не желая пояснять, но я упрямо стояла над ним, буравя взглядом. Он знал! Знал, что Джи находится в таком бедственном положении и ничего не сказал!

– Он до последнего не хотел закрывать фабрики, – наконец продолжил отец, поняв, что я не собираюсь уходить, – не хотел увольнять людей, понадеялся на золотые прииски, что выкупил на севере, да только его обманули и подставили.

– Каким образом?

Отец сощурил глаза и чуть наклонился в мою сторону, как бы показывая, что хочет поведать какую-то тайну.

– Смотри сама, Киара, сначала Томпсона уговаривают купить золотые прииски, которые потом окажутся пустышкой, и сразу после этого сразу несколько фабрик сгорают дотла, в огне гибнет все: и дорогостоящее оборудование, машины и конечно же люди. Но это бы смог пережить Рой, если бы не в день пожаров некая компания «Фичерс энд Дэй» не скупила за копейки акции его основной компании. Ты понимаешь?

Я напряженно прокручивала только что услышанное.

– Получается, что кто-то намеренно планировал разорить мистера Томпсона?

Отец довольно хмыкнул.

– Конечно.

– Но, отец, откуда ты все это знаешь?

Эдмонд Марэ пожал плечами.

– Рой писал, да и другие люди нашептали.

Кровь отлила от щек.

– Мистер Томпсон тебе писал? А о Джии ты тоже знаешь? О том, что она беременна?

– Рой упоминал и об этом, – проговорил отец, глядя в окно.

В этот момент что-то внутри меня оборвалось и умерло. Я сидела и смотрела на этого человека, чью фамилию с гордостью носила все эти годы, на того, кто растил и воспитывал меня, и не понимала, когда мы стали настолько чужими друг другу. Пока была жива мама, ее тепло словно пронизывало нас всех лучами, смягчая характеры и нравы. При ней отец был другой, он часто смеялся, обнимал и гладил меня и Джи, с Даниэлем его строгость всегда шла об руку с добрым ласковым словом и похвалой. Пока была жива Кашви Марэ, глаза Эдмонда, ее мужа-француза, светились счастьем, он умел смотреть на вещи с радостной надеждой. И только сейчас я осознала, насколько ее смерть изменила всех нас. Отец разочаровался во всем, плантация для него стала тем единственным идолом, которому он служил, которому отдавал все силы и средства, и с каждым годом в его сердце все меньше оставалось места для кого-нибудь еще.

– Отец, я хочу уехать к Джи, – говорю твердо и спокойно.

Снова пауза, отец повернул голову и внимательно посмотрел на меня.

– Зачем ты ей там сдалась, Киара? У них и так с деньгами плохо, еще ты приедешь, лишний рот, который надо кормить. Пораскинь мозгами.

– Я не стану нахлебницей! – тут же вскипела, не выдержав насмешливый он. – Я пойду работать.

Отец откинул голову и захохотал, громко, раскатисто, напугав притаившуюся под окном птичку.

– Господин, ужин готов, – проговорил вошедший лао, складывая руки.

Отец не переставал смеяться, я же стояла и зло смотрела на него. Он считает меня настолько никуда негодной? Еще посмотрим!

– Пойдешь работать?! Ты?! – отец вытер проступившие слезы и поднялся, направляясь на веранду.

Я пошла за ним, оскорбленная до глубины души, желая доказать свою правоту. Мы вступили в прохладные объятия сада, где за высоким кустарником белела веранда, с которой уже доносились ароматы еды.

– Я много могу делать, папа.

– Например что? Танцевать чарльстон? Будешь подрабатывать в кабаре, а Киара?

– Ну почему, я свободно говорю на трех языках, у меня есть образование. А хорошее образование сейчас особенно в цене – не отступаю, при этом вспоминая недавнюю статью в одном из журналов, купленных на почте. – Я могу преподавать в школах. Более того, я могу открыть свою школу, нанять учителей…

– Где ты возьмешь на это деньги? – оборвал отец. – Ты подумала об этом? Где? Чтобы открыть любое дело, даже школу, надо обладать навыками хорошего дельца, понимать, как работает рынок, и быть готовым к краху в любой момент. А в теперешних условиях можно и забыть о подобных проектах. Когда даже вон такие люди как Томпсон разоряются и бегают по кредиторам, умоляя отсрочить дату выплаты, что уж говорить о тебе, Киара. Ты даже мужа не смогла себе нормально выбрать.

Я вспыхнула и замерла на пороге веранды.

– Да, да, – покачал головой отец, сверкая глазами. – Кто ты теперь Эварду Фейну, скажи на милость? И не жена, и даже не любовница, потому что любовниц хотя бы содержат. Тут пересеклись с одним старым компаньоном во Вьентьяне, он давно знает всю семью Фейном, начиная от деда. Так он говорит, что это такие снобы, каких еще поискать среди английской аристократии, женятся исключительно на благородных леди и герцогинях. А у твоего муженька даже невеста имеется в Лондоне. Ты знала об этом?

Я молчу, смотря куда-то в бок и глотая злые слезы.

– Ты позволила английскому щеголю обдурить себя, Киара, несмотря на все мои предостережения, тогда о какой самостоятельности может идти речь? Ты вернулась обратно в отчий дом, я конечно же не прогнал тебя, но все, что у тебя есть, каждая тряпка, каждая шпилька в волосах, все это куплено на мои деньги. Во имя Неба, очнись уже от грез, Киара.

Я поняла, что не могу вдохнуть, воздух вдруг показался раскаленным и тяжелым.

– Прошу, отец, дай мне уехать…– эта мольба получилась тихой, сдавленной, руками я упиралась на стоящий передо мной стул, чтобы не упасть.

– Езжай, если тебе так приспичило, – пожал плечами отец и сел за стол, – я сегодня позвоню Майкелсону в пароходное агентство и куплю билет в первый класс. Но знай, Киара, как только мы расстанемся с тобой на причале в Сайгоне, моя помощь тебе прекратиться. Тебе пора стать взрослой, Киара, и нести самой за себя ответственность, уж коли ты не смогла найти достойного человека, который будет это делать за тебя.

Второй раз за один вечер упоминание моего несчастливого брака обожгло огнем и без того раскаленные нервы. Мне захотелось закричать, объяснить все, сказать отцу, почему я вышла за Эдварда Фейна, но слова острым комком застряли в горле и остались непроизнесенными.

Уставшая, на ватных ногах, я с трудом поднялась к себе в комнату и повалилась на кровать. Тяжелые мысли скакали перед глазами, будто дикие лошади. Я смогла уговорить отца, я еду в Америку! Я буду помогать Джи, но… Мысли вновь вернулись к деньгам, к тем восемьсот тысячам пиастров, которые сейчас где-то держит Эдвард. Мои восемьсот тысяч…