– В этом я не сомневаюсь, – с улыбкой согласился пожилой ведьмак. – Наступит день, когда его имя обретёт огромный вес, а эти книги ему в этом помогут. Это справедливая преемственность.
От последних слов Элис обидчиво прикусила губу и отвернулась.
Кира подарила ему сборник книг по истории, о котором он мечтал. Он от радости кинулся ей на шею. Оклус подарил ему старый ножик, от вида которого Кормак потрясённо ахнул, а Соломон и Уильям обомлели.
– Это Пашенька непростой ножик, – серьёзным тоном начал объяснять лепрекон. – Это одна из реликвий моего народа, в нём сокрыты чары, которые людским чародеям неведомы. Он старинный и видал времена, когда мои предки ещё свободно гуляли по Ирландии, не ведая, кто такие люди. Запомни: это не игрушка, один даже малейший порез может стать смертельным для твоих врагов, но друзьям вовсе не причинит вреда. Бьёт он без промаха и порежет любую плоть, кость и даже сухожилия, а кровь, потом не остановить, но всё это при условии, что у тебя рука крепка и только если ты мой хороший желаешь этого. Ещё кое-что запомни: он тебе на время жизни твоей дарован. Пока ты жив, нож всегда будет тебе верную службу служить, но как тебя не станет, он в тот же миг ко мне или к родичам моим возвратится. Я буду молиться, чтобы на моём веку этот день не настал.
***
Соломон вышел из автомобиля, по наитию застегнул пиджак. Он велел своим людям остаться у машины, а сам направился по каменной дорожке к жёлтому одноэтажному дому. Подошёл к входной двери, занёс кулак, чтобы постучать и вдруг замер с угрюмым видом: страшно ему. От волнения обернулся, мельком посмотрел на свою охрану, которую ему навязала Кира, наотрез отказавшись отпускать его одного. Внутри всё клокочет, пальцы дрожат. Не выдержал, закрыл глаза, постучал в дверь. После его роковой ошибки в прошлом, тётушка навсегда запретила ему ступать на порог этого дома. Спустя несколько томительных секунд за дверью послышалось движение, дверная ручка повернулась, дверь отворилась.
– Привет! – радостно вскрикнула темнокожая женщина. Она кинулась к нему и крепко обняла. – С возвращением.
– Здравствуй Камилла, – он улыбнулся, забыв про свою тревогу.
Зашли в дом, солнечный весенний вечер остался за дверью. Его беглый взгляд промчался по интерьеру, столь родному, но уже подзабытому.
– Я столько лет тебя не видела братец, – с нежностью произнесла Камилла, досадливо покачав головой. – Жаль, что нам уже пора уходить.
Справа донёсся детский плач. Резко словно от испуга он повернул голову, посмотрел на темнокожую малютку в крохотном креслице.
– Это моя Софи, – с гордостью произнесла женщина. – Она из-за тебя плачет, устали мы тебя ждать. Дядя Соломон припозднился, – Камилла заворковала над своей крошкой, подняла её на руки.
Кучерявая малютка, в красном платьице, едва оказалась на руках у своей мамы и сразу затихла. Она посмотрела на него, протянула к нему пухленькую ручонку, ухватила за нос и тут же с возмущением поджала свои губки.
– Смотри-ка, ты ей нравишься, – обрадовалась Камилла. – Ах ты, маленькая кокетка. Ты посмотри, как она улыбается.
– Я слышал, что ты стала мамой, – произнёс он, наблюдая за малышкой.
– Да, ты всё про всех знаешь, вот только не знаешь, как взять телефон и позвонить людям, что переживают за тебя, – с лёгким укором сказала она.
– Прости, – погрустнел он.
– Я рада, что ты жив. Тетушка тоже себе места не находила, я была с ней тогда. Несколько дней я не расставалась с телефоном, постоянно звонила всем и сама круглые сутки отвечала на звонки, как и все пыталась, узнать хоть какие-то новости. Никто ничего не знал и все переживали. Даже наш упрямец Джамал звонил раз шесть – только не говори ему, что я тебе рассказала, он взбеситься. Ладно, нам пора, – Камилла надела куртку, ещё раз крепко по-сестрински обняла его. – Я рада, что ты вернулся к нам. Тётушка ждёт тебя на кухне.
Она накинула увесистую сумку на плечо, взяла на руки малышку, счастливо улыбнулась ему на прощанье, открыла дверь и тихонько вышла. Он остался один. Тревога вновь напомнила о себе. Ничего за эти годы здесь не изменилось. Те же светлые узорчатые обои на стенах, та же краска. Он словно в прошлое вернулся, будто вновь стал ребёнком. Вновь возникли прежние ощущения, что он испытывал здесь в детстве. Из глубин памяти возвратились знакомые запахи и вкусы, а так же детские голоса и звонкий смех.
Робко вышел из прихожей в гостиную, осмотрел остальную часть пространства. Длинная стена плотно увешана разными фотографиями, десятки лиц улыбаются ему – это дети, которых воспитала хозяйка этого дома. Десятки счастливых сирот ныне уже успевшие стать взрослыми и создать свои семьи. Все кто жил в этом доме, сразу становились друг другу братьями и сёстрами.
«Ты остаёшься моим ребёнком навсегда. Если однажды ты попадёшь в беду, то вся семья бросится тебе на помощь. Но того же они ждут и от тебя» – припомнил он слова тётушки.
Можно быть с этим несогласным, можно даже попробовать возмутиться, но итог будет один: поступать придётся, как она требует. И рано или поздно, на место возмущению приходит смирение, ибо спорить с ней бессмысленно – её упрямство известно даже тем, кто с ней не встречался. Мари обладает более мягким и уступчивым характером, но на своём всегда стоит до конца. Поэтому они с тётушкой всегда не ладили. Пусть конфликтов между ними не было, но терпеть друг друга они не могут.
Тихими шагами по старому ковру ноги сами вывели его к кухне, откуда доносится замах еды. Сквозь дверной проём, ведущий на кухню, он увидел её – строгую полноватую женщину с кожей цвета шоколада. Шарла Эдан – потомственная чародейка, которую все знают просто как тётушку Шарлу. Она стоит к нему спиной облачённая в длинный жёлтый фартук поверх старой цветастой блузки и тёмной юбки до пола. Кудрявые чёрные волосы с сединой закручены на затылке. С виду обычная простолюдинка – такой её знают и любят соседи. Здесь все её знают и уважают, но никто, даже пастырь, что приветствует её в церкви по воскресеньям, не подозревает, что эта женщина очень могущественная колдунья.
Соломон зашёл на кухню, остановился. Масло шипит на сковородке. Из радиоприёмника над холодильником глухо доносится старая песня. Со спины эмоции тётушки не прочтёшь. Он промолчал с полминуты, обдумывая ситуацию, предполагая наименее опасные варианты начала разговора.
– Почему молчишь? – сурово произнесла она, даже не обернувшись.
– Не знаю с чего начать, – робко ответил он.
В ответ на это она затряслась от беззвучного смеха, разочарованно покачала головой, затем обернулась, оглядела его с головы до ног и, отвернувшись, снова вперила глаза в сковородку, переворачивая щипцами куриные бёдра.
– Ты изменился, возмужал, но вижу ума, не прибавилось. Да и двигаешься ты уж больно резко – как приведенье какое-то – дурная привычка. Пару лет назад мне показали твою фотографию. Что за пернатую жуть ты носил тогда?
– Эта шуба… в память о тех, кого потерял.
– А-а, – с пониманием протянула она. – Сильно скучаешь по нему?
– Сильно, – взбодрился он, решив, что самое сложное уже позади. – Особенно когда нужен совет. В таких случаях я в первую очередь шёл к нему.
– Я тоже любила слушать его советы, но всегда поступала по-своему. Набивала шишек, плакала, а разобравшись, начинала снова. А теперь сядь вон там за стол и не нервируй меня.
Он подчинился, сел возле холодильника, невольно пробежался взглядом по фотографиям, развешанным по всей кухне – это другие её воспитанники, уже взрослые – бывшие преступники, которых она перевоспитала. За эти годы она многим помогла наладить жизнь.
Не удержался, стал рассматривать её. Разглядел новые морщины, ещё несколько изменений, но в остальном всё та же тётушка, вечно строгая, но своему добрая и способная на ласку. Она охотно отругает тебя за малейший проступок, но грудью встанет на твою защиту, если тебя кто-то обидит. Её невысокий рост, с лихвой окупает её громовой голос, которым она без особого труда впечатывает в пол любого собеседника. Много раз на его памяти она своим голосом сокрушала врагов и везде пробивала себе дорогу. За словом в карман не полезет, хотя не любит крепкие словечки и раньше всегда за них наказывала. Она знает, как последнего хама заткнуть, потому никогда не проигрывает споров. А спорить с ней бесполезно, её ни в чём нельзя убедить. Она никогда не отступает от своего, даже если она совершенно неправа – это всегда его в ней восхищало.
– Столько лет ни звонка, ни привета, а теперь пришёл и слов для меня найти не может, – заворчала она. – Сам не отважился позвонить, Майлза попросил. Все твердят, как тебя боятся другие ведьмаки, а вот он ты, страшный, всеведущий Соломон – заткнулся и глаза опустил.
Рано он обрадовался.
– Прости, – виновато сказал он.
Она закончила жарку курицы, а затем сама повернулась к нему – лицо серьёзное, однако кажется, её глаза готовы его простить.
– Скоро ужин будет готов, – довольно мирно отозвалась она. – Вот возьми, отнеси эти тарелки и стаканы. Поедим немного.
«Почему все вокруг считают своим долгом меня накормить?».
– Есть будем вдвоём?
– А ты здесь ещё кого-то видишь? – чуть усмехнулась она.
– На моей памяти подобное впервые.
– На моей тоже. Все просто побаиваются попасть мне под горячую руку. Твоё имя в моём присутствии уже давно не упоминают, новости о тебе не рассказывают, только перешептываются за спиной, но я всё слышу. Вот и сейчас они не хотят оказаться рядом, когда ты меня ненароком разозлишь.
Он понял тонкий намёк и сразу скрылся из вида.
«Еда в этом доме священна, – с улыбкой вспомнил он, расставляя тарелки в небольшой столовой. – Пренебрежение куском еды считается преступлением, а выкинуть остатки в мусор является непростительным грехом, за которых можно на целый день остаться без еды».
Сейчас у него голове не укладывается, как они всей оравой умещались за этим столом. Всё что он может припомнить так это постоянные войны за телевизор, между другими детьми. Сейчас это вспоминается с ностальгией, а тогда голова шла кругом от постоянных криков, которые рано или поздно заканчивались гневным воплем тётушки. Много лет назад Корвин привёз его в этот дом на целое лето. Это случилось вскоре после того как Корвин его усыновил. Ещё совсем маленький, тогда он был нелюдим, мало с кем разговаривал и не желал заводить друзей, поскольку всех чурался. Именно здесь под крылом тётушки он впервые завёл друга – им стал темнокожий мальчик простолюдин по имени Тим, у которого был озорной щенок. Тим постоянно улыбался, много смеялся и обожал играть. Вместо игрушек он мог приспособить любую палку, покрышку или даже консервную банку. Казалось, его воображение не имело границ. Игры с ним развивали фантазию и у самого Соломона. Всё лето они были, не разлей вода, проводили время на улице с раннего утра и до позднего вечера. Соломон ещё до приезда сюда разучился улыбаться, но Тима это не расстраивало: его хорошего настроения всегда хватало на них обоих. Соломон многое у него перенял. Нередко они играли с младшими или старшими братьями и сёстрами – так все живущие под этой крышей дети называли и называют друг друга. В те времена он был единственным белым ребёнком в этом доме, но не кому это не мешало, даже недолюбливающий его Джамал придирался к чему угодно, но только не к цвету его кожи.
Соломон сглотнут горечь во рту. Однажды днём Тим в одиночку пошёл гулять со своим щенком. Он никогда не отходил далеко от дома, не отошёл и в тот раз. Его и щенка убили шальными пулями в ходе внезапной перестрелки. Тётушка чуть с ума не сошла от горя. Все переживали: Майлз кричал, Камилла как и все остальные рыдала, Джамал психовал, а он сам ничего не чувствовал – сердце сгорело, только пепел в горле, да запах гари в носу. Лишь спустя неделю боль накрыла его. Он вновь оказался бессилен перед судьбой, но ни какой злости – злится, он научился потом.
Тётушка во многом на него повлияла, многое из него вытравила. Мари сформировала его сильный характер, а тётушка избавила его от разного рода пренебрежения и предвзятости в отношении всего, в том числе и людей.
Расставил посуду на столе, затем вышел через пролёт в гостиную, вновь прошёл по старому рыжему ковру, сел на корточки напротив стопки с музыкальными пластинками. Все пластинки в жанре блюз или джаз, ничего нового, всё глазу до боли знакомо, но всё же радостно, словно давнего друга встретил. В совокупности он прожил под этой крышей несколько лет, приезжая сюда каждое лето и потому многое здесь ему чувствуется родным. Интерьер прямиком из семидесятых. Выкидывать мебель, и старые вещи, которые просто устарели у неё не в привычке. Его намётанный глаз не отыскал здесь ничего, что могло бы указать на магическое ремесло хозяйки – обычный дом небогатой американки преклонных лет и ничего подозрительного.
Все дети знают, что тётушка колдунья (подавляюще большинство её детей тоже чародеи), но тема магии в этих стенах редко поднималась, хотя он всегда подозревал, что она многое может рассказать. Однажды он спровоцировал её на разговор о магии и сам того не желая навлёк на себя её гнев, когда упомянул про тёмную магию, которая его интересовала в юношестве. Он всегда побаивался гнева тётушки, а тогда он чуть не умер от страха. В тот миг невысокая женщина, которую он уже с пятнадцати лет превосходит в росте, будто выросла. Её глаза, словно огни зловещего маяка, пригвоздили его к спинке стула. Из её тогдашних слов он понял, что она в этом вопросе разбирается основательно.
Поднял взгляд, увидел на книжной полке библию – тётушка очень религиозна, и каждый вечер за полчаса до сна молиться о своих детях перед крестом на стене.
На журнальном столе небольшая вазочка с дешёвыми леденцами – всё на том же месте. Сладким детей здесь редко баловали, исключительно по праздникам, потому леденцы из этой вазочки были единственной усладой для них. Жаль, что как-то Тейрон подавился леденцом, и после этого вазочка надолго была припрятана.
Подошёл, взял вазочку, попробовал одно драже, попытался припомнить вкус тогдашних леденцов из детства, а затем вернулся к музыкальным пластинкам. Вдруг услышал громкие шаги слева – тётушка вошла в столовую с блюдом в руках.
– Хорошая идея, включи нам что-нибудь послушать. В последнее время я с внуками нянчусь, нет времени послушать настоящей музыки.
Он выбрал одну пластинку, запустил её на проигрывателе, затем поднялся, расправил плечи. Выбор музыки пришёлся им обоим по душе. Он сел за стол, снова взглядом приметил седину на её волосах. Для него и ныне является загадкой её истинный возраст, выглядит она лет на шестьдесят не больше, но она намного старше Мари, пусть и моложе Уильяма.
– И так, у тебя появился сын? – ровным голосом спросила она.
На душе его сразу стало легче. Он начал свой рассказ. На каждое его слово о мальчике приходится по несколько вопросов. Пришлось снова привыкать к её громкому голосу. Разговор закрутился словно клубок, темы наслаиваются как свежие нити. Тарелки быстро опустели, пальцы после курицы остались в жиру. Проговорили они долго и с легкостью, словно и не было этих лет разлуки. Он расспросил её про всех своих братьев и сестёр, про соседей, даже про пучеглазого почтальона, что каждый день приносил почту. Всё больше и больше слушая её, он осознал, что ему очень не хватало этого громового голоса и этого брюзжания по любому поводу. После этого разговора камень окончательно спал с души Соломона.
– Я рада, что ты стал счастливым. Плохо, что на это столько лет ушло. Очень жаль, что ты не познакомил меня с Кирой и со своим сыном. Буду надеяться, что этот свой промах ты скоро исправишь.
Разговор переместился в залитую золотым часом гостиную. Новая пластинка в проигрывателе тихим фоном задаёт радостное настроение.
– Это, то самое пианино? – спросил он. – Сколько ему лет?
– Много. Помнишь, как я учила тебя играть? А наказы мои не забыл?
Он встал с кресла, подошёл к музыкальному инструменту, сел на стул. Пальцы сами опустились на клавиши, мигом пробежались по незамысловатой мелодии.
– Помню, – ответил он. – «Если я узнаю, что ты слушаешь рэп или того хуже читаешь его, то я переломаю тебе пальцы клавишным клапом».
– Нет, не этот. Но этот запрет ещё в силе.
– «Если коснулся пальцами клавиш, тогда играй либо блюз, либо джаз»?
– Он самый, – она нежно улыбнулась.
Он сыграл её любимую песню, а она с удовольствием напела припев.
– Навык ты не потерял, – гордо отметила она.
– Прости меня, – виновато обронил он, когда повисла тишина.
– А за что? – поинтересовалась она уже серьёзным голосом.
– За всё, что я натворил.
Тётушка засмеялась. Он услышал горечь и тоску в этом смехе.
– «За всё», – повторила она. – За что я на тебя разозлилась Соломон?
Он не решился на ответ.
– Когда ты впервые не приехал в мой дом на лето, я занервничала. Тебя уже затянул в свои объятья мир ведьмаков. В тот год о тебе стали ходить тревожные слухи. С каждым месяцем вести становились всё страшнее. Я в них не верила. Даже когда все на каждом углу кричали, о том, как ты якобы содрал кожу с сына ведьмака Тиаруда – я не поверила.
– Все поверили, даже Джамал. Я знаю, какие скандалы он тебе закатывал.
– Да орал он громко, горла своего не жалел. Но я не верила, что ты мог сделать подобное. Такой поступок мог совершить только человек, которому нравиться чужая боль. Ты же был просто зол, эта злость всегда была в твоих глазах, таясь где-то глубоко. Я много раз такое видела, поэтому знала, что однажды эта злость вырвется наружу и возьмёт над тобой верх. Вынуть эту злость было нельзя, и оставалось толь ждать. Корвин тоже это понимал, потому не вмешивался. Но злость и садизм, разные вещи.
– В случае с сыном Тиаруда: это были его атакующие чары, он хотел содрать кожу с меня. Он запустил их в меня, а я их отразил обратно, но все единогласно поверили, что это была моя вина. Тогда у меня уже были недоброжелатели и дурная репутация. Кто-то сказал тогда: «Это ещё один его шаг на пути к безумию». Никто не поверил мне, и меня это злило ещё больше, поэтому я прекратил оправдываться.
– Однако не все слухи о тебе были нереальны. Много ты натворил в своей неутолимой злобе.
– Много, – с тоской согласился он. – О многом ты даже не слышала. Я не горжусь этим. Многое жизнь заставила меня переосмыслить – и вспомнить страшно. Я сам добровольно падал во мрак и не видел в этом ничего дурного, наоборот искал в этом спасение. А потом увидел свет позади себя и сам захотел вылезти.
– Кэтрин? – опечалено угадала тётушка. – Помню, как Корвин позвонил мне и сказал: «Сегодня я заглянул в гости к давнему другу и увидел его дочь, она выросла в прекрасную девушку. Она та самая кого я искал для Соломона. Она ему поможет». И он был прав, она это сделала. А потом, он снова позвонил и сказал: «Видела бы ты, как он смотрит на неё. Соломон счастлив». Когда я увидела вас вдвоём, я поняла, о чём он говорил: злоба в твоих глазах потускнела, ты изменился.
Ком встал в горле Соломона, воспоминания мелькнули в голове.
– Когда Кэт не стало, я ревела навзрыд, – ломким голосом загоревала тётушка. – Несколько о ней, сколь о тебе – я знала, как сильно ты её любил. Помню, подумала, сколь тяжко тебе будет нести эту неподъемную ношу. Но ты быстро сломался под её тяжестью, – тётушка вдруг разозлилась, повысила тон. – Вот что меня в тебе разочаровало, вот что удивило и напугало! Я не видела в тебе этой слабости, не ждала такого! Вот почему в гневе велела не показываться мне на глаза!
– Прости, – выдавил из себя он, борясь с чувством вины.
– Ты разбил мне сердце своим поступком. Я не из-за Корвина разозлилась – он знал, что делал, предвидел многое, то был его выбор, его решение. И не виню я тебя в том, что с ним случилось, но не могу, простить тебе той слабости. Как?.. Как ты вообще мог решиться на такое?! – глаза её заслезились, голос надломился. – Я бы голыми руками разорвала на куски всякого, кто посягнул бы на твою жизнь…
Она внезапно замолчала. Он опустил полные раскаянья глаза.
– Только сейчас, впервые за многие годы, моя жизнь обрела ценность, – спустя время произнёс он. – Только сейчас впервые со времён Кэт, я хочу жить.
– Я уже давно простила тебя. Злилась, но потому, что боялась, что ты снова сломаешься. Злилась, но переживала за тебя. Ты всегда будешь мне сыном. Тебе стоило раньше набраться храбрости и прийти ко мне за прощением.
Он встал, сделал пару шагов, снял пиджак, сел в кресло напротив неё.
– Прости мой эгоизм. Я все эти годы ждал этой встречи, но сейчас пришёл к тебе не только в поисках примирения, но и с просьбой.
Соломон расстегнул рубашку, оголил бок, развеял иллюзорные чары. Тётушка побледнела, обезумившим взглядом оглядела его чудовищную рану.
– Мне нужна твоя помощь, – мрачно сказал он.
– Рассказывай, – спустя время, опомнившись, вымолвила она.
Прошло полчаса, он уже стоит в прихожей с горячим пирогом в руках, миролюбиво улыбаясь. Тётушка вышла из кухни, прошла к нему.
– Вот печенье, – довольным голосом сказала она, протягивая ему контейнер. – Только из духовки, побалуй ими Киру и малыша Павла.
– Спасибо, – поблагодарил он.
– Как приедешь, позвони мне. И потом тоже звони, – она протянула к нему руку, легонько похлопала ладонью по его щеке. – Я уже однажды потеряла тебя, больше терять не хочу.
– Ещё раз спасибо за пирог, печенье, вкусный ужин и за всё, что ты для меня сделала. Знать бы, как отплатить тебе за это.
– Не за что.
Соломон повернулся к входной двери, пальцы потянулись к дверной ручке. Вдруг непрошеная мысль мелькнула в его голове, зазвенела словно будильник. Это болезный вопрос, который он обдумывает уже давно. Он понял, что если не задаст его сейчас, то и дальше будет мучиться незнанием.
– Тётушка? – задумчиво начал он, рассматривая внизу свет из щели между дверью и порогом. – Ты же знаешь, кто расправился с убийцей Кэт?
Он обернулся – она воззрилась на него, раскрыла рот, замерла. Неожиданно глаза её заслезись, и он всё понял.
– Я узнала уже после. Поняла по их виду, что они что-то натворили. Мои мальчики… они были вне себя от злости, когда услышали о смерти Кэт. Они не знали её, но знали, как много она для тебя значила. Они потеряли над собой контроль, ведь тот негодяй причинил боль их любимому брату.
Внутри кошки заскребли. Он задрожал, прикусил губу. Обернулся к ней, печально улыбнулся.
– Спасибо большое, – произнёс он. – За всё спасибо.
Поцеловал тётушку в щёку, а затем вышел на улицу к уставшим охранникам. Спустя час он вернулся в Шотландию. Машина остановилась возле дома, он вышел, поднялся по ступенькам, прошёл по дорожке, открыл входную дверь.
Услышал смех сына и Киры, улыбнулся переполняемый редким чувством счастья. Сегодня он наконец-то обрел твёрдую почву под ногами.
Не выпуская из рук тётушкину выпечку, он использовал транспозиционные чары. Призвав сквозь пространство каждое пёрышко, собрал воедино свою чёрную шубу и надел её.
Вошёл в гостиную, окинул взглядом знакомые лица. Оклус сидит в кресле, сын и Кира рядом на диване.
– С возвращением, – обрадовался Павел.
– Шуба вернулась? – изумился Оклус.
– С сегодняшнего дня начинаете собираться в поездку. Скоро мы с вами отправимся в Эардорос, – с улыбкой объявил Соломон.
Глава
XVIIII
. Эардорос
Апрель подошёл к концу и с ярким радостным ароматом наступил многообещающий май. Нынешний май просто загляденье. Он словно шумный дух-весельчак из сказок прошёлся по округе невидимым, но помпезным парадом. Он промчался ветром по листве, пригрел и насытил солнцем траву и растения, а сейчас безмолвно зазывает обратно с юга птиц.
Со слабым сожалением Павел закрыл окно в своей спальне, занавесил штору. Даже грустно покидать Шотландию сейчас, когда тут такая благодать, но нечего не поделаешь, впереди его ждёт Эардорос – земля созданная Соломоном, где сам Павел ещё не бывал. Он долго готовился к этой поездке, изнемогая от предвкушения, подогреваемого его воображением, оттого он ворочался бессонными ночами в постели, представляя себе этот сказочный край.
Зазвенел будильник – пора пить последнюю порцию зелья. Он одним залпом осушил небольшую колбочку, поморщился от горечи. Последние три дня он пьёт эти смеси, чтобы без последствий выдержать межпространственное перемещение.
– В Эардорос нет дороги, – сказал ему отец неделю назад. – Туда можно переместиться, только благородя магическим порталам, однако твоё тело должно быть готово к такой нагрузке. Сейчас ты намного крепче, чем год назад, твоё тело привыкло к магии, а значит можно решить проблему зельями.
На часах уже без десяти минут одиннадцать. Павел мигом вернулся к чемодану, уложил последнюю рубашку.
– Павел ты готов? – послышался голос отца из-за приоткрытой двери.
– Почти, – промычал мальчик, в четной попытке одолеть заевшую молнию.
– Давай помогу, – отец зашёл в его комнату, взмахнул рукой.
Один краткий миг и чемодан самостоятельно закрылся на молнию.
– Как ты это делаешь? – с восхищением в глазах спросил Павел.
– Однажды научу, – ухмыльнулся ведьмак.
Всего одна яркая синяя вспышка и оба чемодана разом исчезли.
– Я бы сам их в кольцо убрал, – в шутку заворчал Павел.
– Лучше оставь место в кольце для других вещей. Пойдём, все уже ждут.
Отец вышел. Павел осмотрелся – вроде ничего не забыл. Уходя, закрыл дверь в ванную комнату, поправил складку на покрывале и на том покинул спальню. Спустился, пересёк холл, затем прихожую и выскочил на улицу. Оклус и Кира уже вышли на площадку перед домом, отец стоит у двери. Мальчик в задорном настроении подлетел к лепрекону. Кира тут же протянула руку, заботливо поправила воротник его рубашки и вновь взялась за свою небольшую сумочку.
– Ну, всё, в путь, – сказал Соломон, чарами запечатав дом.
Отец вытащил из кармана зачарованную монету. Все схватились за него. Монета с характерным звоном взмыла в воздух и упала на ладонь ведьмака.
– Где мы? – не замедлил с вопросом мальчик, когда очутился в незнакомом окутанном непроглядной чернотой месте, похожем на исполинский зал с множеством коридоров. Отец создал магический свет.
– Мы называем это место Развилкой. Это что-то вроде перекрёстка для телепортов. Попасть сюда могут только те, кто носит кольцо моего ковенанта или гости пришедшие со мной.
Мальчик огляделся в тусклом магическом свете. Вокруг слишком темно, потолок уходит в непроглядную высь. Всё вокруг целиком сделано из камня. Это место больше похоже на многовековой склеп – об этом ему шепчет замогильное дыхание, холодом доносящееся откуда-то из темени. Каждый звук и каждый шорох безграничным эхом разносятся по необъятному пространству, и уходят куда вдаль, каждый раз вздымая волосы на его голове. Павел бегло осмотрел сотни магический порталов разбросанных по всем стенам и высоким толстым колоннам, словно высокие картины. Разглядел меж ними окутанные беспросветной тьмой коридоры, зловеще-чернеющие в тусклом свете и будто бы утаивающие в себе сотни злых глаз.
«Какое жуткое место» – подумал Павел, опасливо шагая за взрослыми.
Соломон отвёл их в один из коридоров, магическим светом отгоняя поджимающуюся со всех сторон тьму.
– Павел не отставай, – понизил голос Оклус. – Это необычная темнота, если отстанешь, моментально очутишься в ином месте, где будешь до самой смерти бродить в бесконечной тьме. Это часть системы защиты этого места.
Мальчик прибавил шагу, беспокойно озираясь по сторонам. Коридоры хитро извиваются. Каждая развилка и неожиданный поворот отзываются испугом. Если бы не присутствие взрослых, он бы в одиночку уже околел от цепкого страха.
Спустя минут десять ходьбы по студёным извилистым коридорам зашли в небольшой круглый зал. Вокруг непроницаемая тишь.
– А где портал? – тихонько и взволнованно спросил мальчик.
– У нас под ногами, – ответил лепрекон.
Ведьмак озарил светом всё пространство. Павел разглядел высокие своды, тёмные стены и пол со странным узором. Вновь неожиданная синяя вспышка и в руке отца появилась тяжёлая чёрная книга.
– Эта книга откроет портал, – объяснил Соломон. – Она недостающее звено магического круга, который начертан на полу. Мой личный ключ.
Ещё одна вспышка и в другой руке ведьмака появилась бутылка с тёмным содержимым. Соломон перевернул бутылку дном к верху. Пробка самостоятельно выпрыгнула, и содержимое бутылки выплеснулось на пол. Жидкость тонкими струями растеклась по узору в разные стороны. Спустя считанные секунды жидкие линии на полу образовали собой орнамент невидимого магического круга.
Ведьмак заговорил на магическом языке длинное заклинание. Магия заклубилась прозрачным тёмно-синим дымом над чёрными страницами книги. Разноцветные разводы загуляли по потолку, магические письмена и линии заблестели на полу. Спустя пару минут отец смолк. На зал опустилась омертвелая тишь. Мальчику стало совсем неуютно, он стал оглядываться. В затхлом воздухе повисла тревога, чёрный коридор за спиной словно ожил и подступает к ним.
Внезапно пол и стены задрожали, под ногами раздался страшный треск. Павел вздрогнул, приблизился к Соломону, не отводя глаз от раскалывающегося пола.
– Не бойся, не упадёшь, – послышался спокойный голос отца.
Трещины разгорелись синим светом. Лучи света бьют по потолку. Пламя на глазах прожигает каменный пол словно бумагу, и само поднимается к ним. Вчетвером они скопились в центре комнаты, там, где ещё остался нетронутый пол. Дрожь усилилась, гулкий грохот снизу движется к ним. Павел уже едва на ногах стоит, того и гляди свалиться вниз. Загрохотал ослепительный взрыв, белая пелена повисла пред глазами, в ушах зазвучал пронзительный свист.
И вдруг стало тихо, только в ушах звенит. Он замычал. Язык не движется, тело не отзывается на команды мозга.
– Павел? – откуда издалека донёсся к нему глухой женский голос.
Открыл глаза, сквозь отступающую пелену разглядел нависшую над ним Киру и серый потолок за её головой. Её ладонь на его лбу понемногу вернула силы. Он пошевелил рукой, постепенно ощущая, как возвращается контроль над телом. Сел, поднял голову, увидел рядом Соломона и Оклуса. Глухой мрак исчез, вокруг светло, слышится шелест листвы, а справа из пролёта виден ясный белый день. Они находятся внутри округлого строения, меньшего по размеру того зала, где они были несколько секунд назад.
– Добро пожаловать в Эардорос, – объявил ведьмак.
– Что со мной? – не своим голосом поинтересовался мальчик.
– Небольшие последствия от перемещения, – молвил отец. – Это скоро пройдёт. Зелья сделали своё дело, и тело твоё не дало слабины. Давай вставай. Небольшая прогулка вернёт тебе силы.
Взялся за руку отца, поднялся на ноги, пошатнулся, едва удержал равновесие, и при этом даже не обмолвился о боли по всему телу.