– Говоров – командир нашего партизанского отряда!– посмотрел на них, как на сумасшедших Веня, будто они, как военные должны были знать всех этих офицеров наперечет, которые занимались вот такой вот диверсионной работой в тылу врага.

– Опасно это, сынок…– заметил Петр, подергивая отросший краешек уса.

– Так, что тут у нас!– в голове колонны, где ехал танк Зубова, затормозил штабной уазик. Майор Тополь в черном неизменно плаще и фуражке с синим кантиком выскочил из трофейного «виллиса», придерживая ее, чтобы не слетела от пронизывающего ветра.

– Товарищ, майор! Нас встретил представитель местных партизан Вениамин Веников, по поручению главы партизанского отряда некоего Говорова. Предлагает провести нашу колонну к городу наиболее кратчайшим и незаметным путем!– четко и быстро доложил Прохор. Стал настоящим военным…Подумалось про друга Петру.

– Вот и отлично!– обрадовался Тополь.– Сажайте его на передок и вперед!

– Подбивают сначала первый и последний танк, товарищ майор!– неожиданно вступил в разговор Подерягин.– Посмотрите на него…Он же совсем мальчишка! Пусть поживет…в середину его, «в коробку»…А это моя родина! Здесь я все закоулки хорошо знаю, проведу как-нибудь!

– Знаем мы ваше, как-нибудь, товарищ Подерягин!– оборвал его Тополь.– Если партизаны его прислали, значит, парень подготовлен! Немедленно выполнять приказ!– рявкнул он напоследок, грузясь в «вилисс» .

– Есть!– отдал честь Зубов, понуро кивнув пацану.– Хоть за башню, что ли спрячься…

Глаза Веньки загорелись, он с трудом вскарабкался на танк, уцепившись за ствол пушки, где были намалеваны белые звездочки.

– А это количества подбитых танков, товарищ командир?– спросил он у Прохора, показывая на них. Тот отмахнулся, постучал по люку ладонью:

– Поехали!

Танк дернулся, выпустив облако сизого дыма, и покатил по дороге в сторону города. Приближался штурм. Пахло войной и стойким запахом гари от выхлопных газов. Венька сидел впереди, довольный собой. Они въехали в узкие улочки города, так и не включив фары. С лязгом гусениц они разрывали накатившиеся серые сумерки. Петр напряженно всматривался в окружающую его темноту, пытаясь избавиться от неприятного сосущего ощущения под ложечкой, что-то его напрягало в этой таинственное тишине, не предвещающей ничего хорошего.

– Ложись!– крикнул он запоздало, опрокидывая Прохора Зубова с брони. Левее дороги вдруг появилась смутно различимая фигура с оружием в руках. Черный ствол выплюнул огненные языки пламени, застучав дробно пулями по танковой башне. Вениамин нелепо взмахнул руками, пытаясь поймать равновесие, закричал громко и протяжно, хватаясь за прострелянную грудь.

– Ложись!– заорал Петр, открывая огонь в ответ. Фигурка с автоматом подломилась в коленях, падая на снег, и тут начался настоящий ад! Отовсюду по их колонне открыли ураганный огонь. Каждый дом на улице, ведущей к вокзалу, каждый окно плевалось огнем, сметая по одному с брони бойцов их роты.

– Уходим!– закричал Петр, огрызаясь в ответ короткими резаными очередями.– Уходим! Это засада!

Огонь не прекращался. Глухо ухнула бронебойным пушка! Танк содрогнулся, завертевшись на одной гусенице.

– Засада!– молодой солдат, только пришедший к ним в часть, попытался высунуться из-за горящей машины, но тут же получил пулю в руку.

– Зубов! Проша!– Подерягин беспомощно оглянулся по сторонам. Прохор лежал лицом в снегу неподалеку от него. Из пробитого виска толчками выливалась бурая кровь.

– Проша!– закричал Петр, бросаясь к нему. Перевернул командира на спину и понял, что все…Глаза Зубова смотрели безжизненно в ночное беззвездное небо.

– Проша…Товарищ капитан…– слезы сами навернулись Петру на глаза.– Как же ты так-то, а?

Боль захлестнула грудную клетку. Захотелось завыть от ненависти к врагу. Он перехватил поудобнее ППШ и, размахивая им, будто шашкой, поднял роту в атаку.

– За мной! Вперед! Урра!– закричал он, прыгая на проходящий мимо танк.

– Ур-ра!– подхватило недружно несколько голосов.

– За мной!

Пули свистели совсем близко, но он не особо обращал на них внимания, поливая огнем неожиданно побежавших фашистов.

– За мной, ребятки!– прокричал он, устремляясь за ними в погоню.

Одного из немцев он все же догнал, ловко подсек ногу, а потом добавил по хребту прикладом, не прерывая движения.

– За Родину!

Остальной бой он помнил плохо. Голова отяжелела, наполненная до краев лишь яростной ненавистью к врагам, убившим его последнего друга. Один за другим падали фашисты, сраженные его пулями. Здание за зданием его рота отвоевывала город у немцев, пока возле вокзала не встретилась с тем самым командиром казачьей сотни, которые ехал рядом с ними в начале штурма.

– Ну, здравствуй, пехота!– поздоровался он, выбираясь из-за развалин здания, где раньше, как помнил Петр, была почта.– Добрались все-таки…

Подерягин огляделся. Пелена красного тумана спала с его глаз и он, наконец, увидел, что окружен солдатами своей роты, изможденными долгим боем. Кто-то бинтовал простреленную навылет руку, кто-то поил лежащего на носилках тяжелораненого ефрейтора Кочкина. Кто-то курил, присев на корточки, ошалев от столь отчаянного штурма.

– Дошли…– промолвил он, вытирая пот разъедающий глаза.

– А командир ваш где?– усмехнулся казак, у которого у самого была забинтована нога, и он немного прихрамывал, не переставая улыбаться. – Вот строгий, зараза…

Воспоминание о Прохоре накатило с новой силой. Перед глазами Петра снова оказался его безжизненный взгляд, устремленный куда-то в небо. Никогда он теперь не поговорит с ним, никогда не услышит его смеха, строго командного голоса…И от этого «никогда» захотелось завыть, закричать, но Петр сдержался, понимая, что казак ни в чем не виноват.

– Убит он…– глухо проговорил он, отходя в сторону, низко опустив голову.– Убит, Прошка…

27

Утром его вызвал к себе в штаб, организованный в здании вокзала полковник Перхович. Франц Иосифович выглядел утомленным и разбитым. Штурм дался ему нелегко, но при встрече с Петром он встал и приветливо улыбнулся.

– Здравствуй, Петр Федорович!– поздоровался он, предлагая присесть на колченогий табурет, стоявший напротив его письменного стола.– Наслышан…Наслышан про твои подвиги! Повести за собой роту…Принять командование на себя в столь ответственный момент не каждый сможет!

– Спасибо…– кивнул Подерягин, низко опустив голову. Он вовсе не считал себя героем. И никогда бы не пошел в лобовую атаку, если бы не смерть Зубова. Капитан был его другом, а его гибель затмила разум, заставив совершить необдуманный поступок, который в конечном итоге привел к прорыву хорошо укрепленной обороны немцев и взятию города.

– Знаю…знаю, как вы были близки с Прохор Алексеевичем!– покачал головой Перхович, наливая и себе, и Петру немного горячего чая в металлическую солдатскую кружку. – Война, будь она проклята! Забирает самых лучших от нас…

Петр промолчал, не зная, что на это сказать. Его мысли теперь были далеко отсюда. В родном доме, где его ждала семья. Сколько он их не видел? Прошел почти год с того момента, как они с Акулиной прощались на перроне того самого вокзала, который ему пришлось брать сегодняшней ночью. Как она там? Как отец? Как дети?

– …Мы, конечно, тебя без награды не оставим!– закончил фразу Франц Иосифович, начало которой Петр за своими мыслями не расслышал.– Уже сейчас подал на тебя в штаб армии представление о присвоении тебе офицерского звания. Роту мы тебе пока не дадим, а вот взводом…

– Спасибо за оказанное доверие!– Подерягин встал, вытянувшись в струнку.

– Подожди…– Перхович смешался, пряча глаза.– Я не для того тебя позвал…

– А для чего?– смутился Петр.

– В городе действовал партизанский отряд, возглавляемый бывшим начальником местного НКВД Тарасом Говоровым. Они нам помогли при штурме.

– Я знаю,– кивнул напряженно Подерягин, почувствовав неладное,– их мальчонка нас встретил на въезде, чтобы показать дорогу.

– Так вот Тарас Павлович очень хотел с тобой встретиться.

– С чего бы это?– удивился Петр.

– Тарас Павлович!– позвал негромко Перхович.

Дверь немедленно открылась, и на пороге появился небольшого роста крепкий абсолютно лысый мужчина средних лет. На поясе у него был пистолет, а сам он был одет в нквдэшную синюю форму.

– Вот он ваш Петр Подерягин!– кивнул на своего солдата Франц Иосифович, покидая кабинет.– Я вас оставлю на полчасика. Вам, наверное, о многом надо поговорить…

– Что за…– возмутился Петр, но увидев печальные глаза Говорова замер на месте, опустившись обратно на стул, найдя в этом взгляде причину своего плохого предчувствия, не оставлявшего его последние несколько дней.

– Вот ты, какой…Вы очень похожи с отцом!– с некоторых пор к людям его профессии Петр относился настороженно, но что-то располагало к себе в Говорове, заставляя поверить каждому произнесенному слову.

– Что это значит? – напрягся Подерягин.

– Я хорошо знал твоего отца…– начал, опустив глаза Тарас Павлович.– Сначала заочно, по материалам дела, а потом и лично, когда город и район оказался в фашистских лапах…

Быстрым и спокойным тоном майор НКВД поведал Петру об их с его отцом знакомстве, о том, как он согласился стать их добровольным помощником, как они пустели под откос первый эшелон с итальянцами, как дед Федька укрывал их от кума Петра, ставшего бургомистром, как попал тот на казнь учительницы Сатиной, как сам погиб, так и не выдав никого из подполья…

– Нам удалось задержать коменданта Бааде, в тот момент, когда тот пробовал сбежать из города, едва начался штурм. Перед расстрелом он признался в убийстве тех, кого расстрелял перед приближением советских войск. Среди них был Федор Алексеевич. Наши активисты отправились к месту захоронения, но трупа вашего отца не обнаружили…По-видимому, за ним приехал кто-то из ваших родственников,– голос Говорова звучал, как будто через плотную вату.

Батя…Отец…Сварливый дед Федька…Подумал Петр, тщательно пытаясь не показать катившихся по небритым щекам слез. За что? Господи, господи за что ты меня так наказываешь?

– Петр Федорович! Вы меня слышите?– туман рассеялся. Перед глазами Подерягина снова сидел лысый особист.

– Слышу!

– Я говорю, что, скорее всего тело для захоронения забрали родственники!

Родственники…Акуля…Акулина…

– Слышите?

– Да-да…

Как она там? С двумя детьми?

– Петр Федорович…

– Мне надо бежать!– Подерягин вскочил со стула и бросился к двери, столкнулся в ней с Перховичем, но не заметил этого, побежав по длинному коридору к выходу.

Акуля…Акулинка…Шурочка…Коля…Имена жены и детей бились в висках в такт бешеным ударам сердца. Бежать! Помочь! Проведать…

На улице он огляделся. Водитель командира дивизии открыл капот и ковырялся под ним, что-то негромко напевая себе под нос. Быстрее…

– Степан!– окликнул Петр его.

– О, Подерягин! За наградой в штаб?– ухмыльнулся шофер, завидуя своему более удачливому товарищу, который и страшный штурм пережил и сумел отличиться так, что в дивизонной газете про него написали.

– Поехали!

– Куда? С ума, что ли сошел?– возмутился водитель.– Слава в мозги ударила?

– Поехали, я тебе сказал!– пистолет из поясной кобуры почти мгновенно оказался в руках Петра.

– Ты что сбрендил?! Куда я поеду?– испугался шофер.– Мне командира везти через час.

– Тут недалеко!– Подерягин взвел курок, уставившись бессмысленным взглядом в солдата, испуганно сжавшегося возле капота.

– Постой! Хорошо…Сейчас поедим,– поняв, что переубедить сумасшедшего вряд ли удастся, а помощи пока не видать, Степан согласился.– Только не стреляй!

Он закрыл капот и уселся за руль. Рядом, держа его на прицеле, устроился Петр.

– Подерягин, ты понимаешь, что это трибунал?– уточнил водитель, заводя двигатель.

– Давай, трогай!– подтолкнул его в бок Петр дулом пистолета.– Быстрей вернемся…

В голове билась лишь одна беспокойная мысль, что ему просто необходимо проведать семью. Машина двинулась вперед, оставляя в рыхлом подтаявшем снегу глубокие борозды от своего следа.

– Вы же его не накажете за это…происшествие?– спросил Говоров Перховича, наблюдая за Петром и его всеми передвижениями из окна штаба.– Человек потерял друга, потом отца, естественно, что ему хочется проведать оставшихся родных…

Франц Иосифович тяжело вздохнул и отошел к столу, где достал из-под стола початую бутылку самогона. Набулькал себе почти половину стакана и залпом выпил, даже не поморщившись.

– Я все равно думал отпустить его на сутки домой, когда он с этой войной увидит еще жену?

– Вот и хорошо…Вы хороший комдив, товарищ полковник.

– Только майор Тополь…– начал с сомнением командир дивизии.

– С вашим особистом я сам поговорю!– коротко отрезал Говоров.– Думаю, он будет не против…

– Ну, если так…Будете, товарищ майор?– предложил выпить бывшему партизану полковник.

– Мне надо идти! Город наполнен немцами и их пособниками, чем раньше я начну вычищать эти конюшни, тем быстрее мирные жители вернутся к обычной жизни…

28

Всю дорогу ехали молча. Водитель напряженно крутил баранку. Изредка посматривая на выставленный напоказ револьвер Подерягина, упертый ему куда-то в бок, а сам Петр был не настроен на лирическую беседу. Все его мысли были там…в его родной деревне, где осталась один на один со всеми бытовыми проблемами его красавица-жена и двое детей.

Отец…Отец…Думал Петр, прикусив нижнюю губу. Как же ты так умудрился подставиться, сколько пришлось вытерпеть тебе из-за своего дворянского происхождения? Сколько допросов ты пережил? Ты умудрялся находить выход из любой. Даже самой сложной ситуации, на всю деревню славясь своей рассудительностью и спокойствием.

Руки слегка задрожали. Шофер с беспокойством посмотрел на Петра, смотрящего как-то отстраненно.

– Куда теперь?– спросил он, поворачивая возле бывшей конторы бургомистра в одну из небольших улочек, подальше от Погореловки.

– Вниз!– коротко бросил Петр, будто бы очнувшись.

Машина взревела мотором, огибая глубокие рытвины и широкие воронки от авиационных бомб. Штурмовая авиация сразу же поддержала наступление на город, как только стало понятно, что из этой авантюры может что-то выгореть.

Съехали вниз, на лужок, чуть не застряв в подтаявшей промоине.

– Дальше не поеду, хоть убивай!– буркнул недовольно шофер, отворачиваясь в сторону. А ну, как и правда, выстрелит? – Дальше хляби такие, что посадим автомобиль по самую крышу, до весны не вытащим! Полковник меня убьет…

Петр ничего не сказал. Коротко кивнул и вышел, громко хлопнув дверью. Медленно побрел по раскисшей дороге, с трудом вырывая сапоги из месива снега и грязи Прошел мимо Харламовых. С бабкой Степанидой коротко поздоровался, заставив ту испуганно ойкнуть при его приближении.

– Батюшки свят, живой вернулся!– пробормотала она, долго глядя ему в след, поверх покосившегося плетня.

Странный был взгляд у бабки Степаниды…Странный и жалостливый. Списав его на смерть отца, Петр спустился на низы к своей хате. Узкая калитка была распахнута настежь. Во дворе топтались бабы и мужики, негромко переговариваясь между собой.

– Здорово ночевали!– поздоровался Подерягин, заставив крайнюю к нему бабку Марфу вздрогнуть от слишком громкого звука его осипшего голоса.

– Ой, Господи!– ойкнула она. Беспомощно оглядываясь на своих товарок, замерших у порога с открытыми ртами. Двери в хату были распахнуты настежь. Половики убраны, а на покрашенных половой краской досках отчетливо виднелись следы нескольких десятков ног. Неужели до сих деда не похоронили? Подумал Петр, прислушиваясь к надрывному женскому плачу, доносившемуся из дома.

– Свят! Свят! Свят!– перекрестился дед Гришака, опираясь на сухую кривую палку, выполняющую у него функции костыля.

– Петя…– на пороге избы показалась Анна – старшая сестра Акулины. Замотанная в черный платок в накинутом на плечи дедовом зипуне. Возле ее ног испуганно жалась Шурочка, держась за цветастый подол потертого платья. Где же Акулина-то? Где? Позади Петра зашушукались соседи. Он с трудом разобрал то, о чем они болтали между собой. До него доносились лишь обрывки фраз, заставляющих холодеть душу.

– Посмотри-ка, как вышло-то…

– Вернулся, а дома горе какое…

– Жаль мужика!

– Папка!– Шурочка вся в слезах бросилась к нему. И он подхватил ее на руки, прижав к себе со всей той силой и нежностью, на которые был способен, окончательно огрубев на этой сумасшедшей войне. Он вдыхал пряный запах, ее черных, доставшихся от матери волос, гладил нежную кожу щек, целовал ее маленькие ручки, обхватившие натруженную красную шею.

– Папка!– шептала она ему на ухо, продолжая реветь, то ли от счастья. То ли от горя, свалившегося на их семью.

– Батя!– разутый Колька по холодному снегу бросился вслед за сестрой.– Батяня вернулся!

– А я знала, что ты обязательно придешь!– важно заявила Шурочка, умостившись на руках отца. Петр улыбнулся, оглядев притихших соседей, прятавших от него свои красные от слез глаза. Поймал спокойный, чересчур спокойный взгляд Анны и спросил:

– А где Акулина?

И понял в этот миг все по глазам ее сестры. Ему ничего не надо было больше говорить. В ее черных, как омут, излишне спокойных глазах, он прочел все, что хотел узнать о судьбе своей жены.

– Мамка наша…– захлебнулась слезами у него на руках Шурочка, и холодные капли брызнули ему на небритую щеку, а Колька лишь сильнее вжался в него, будто боясь, что в этот самый миг отец исчезнет.

– Аня…– прокричал он ей в след, беспомощно огляделся по сторонам, снимая дочку с рук. – Аня!– прокричал он, бросаясь в дом за сестрой жены.

В нос ударил стойкий запах парафина и ладана. Пахло чем-то сладким и приторным. Две бабки сидели в углу, попеременно что-то читая. Одна из них периодически всхлипывала протяжным противным голосом. В ней он с трудом узнал свою тещу.

– Аня…

Посередине горницы на трех стульях стоял грубо сколоченный необитый гроб, в котором на подушке из сосновых иголок лежала его жена. Лицо Акулины после смерти стало, словно восковым. Нос заострился, а черты лица стали еще круглее, чем раньше. Она была бледна. Одета в их свадебное платье, которое она когда-то берегла для Шурочки. Глаза прикрыты, а лицо умиротворено. В натруженных пальцах догорала восковая тонкая свеча.

– Упокой душу…– как обухом по голове, прозвучала молитва одной из бабок.

– Аня…– Петр, не сдерживая слез, обратился к сестре жены, суетящейся в изголовье.

– Анна!– она обернулась с поджатыми губами и злым взглядом. Ей не хотелось вовсе этого разговора. Тем более сейчас, в такой день, у гроба своей самой младшей сестренки.

– К-к-как?– выдохнул он, борясь перехватившим дыханием комом, застрявшим где-то в легких.

– Деда Федьку расстреляли…Она поехала с немцами, которые стояли у нее на постое за ним. Простудилась. Фельдшер говорит воспаление легких. Сделать ничего нельзя было,– Анна нарочно говорила короткими рубленными фразами, чтобы ее речь звучала сухо, а не оправдательно.

– К-как?

– Отца похоронили, как положено, Петя…Не волнуйся!– сообщила Аня, вытирая руки об передник, присаживаясь на скамью рядом с севшим на пол и обхватившим голову руками плачущим Петром.

– Акуля…

– Ты надолго?– спросила она.

– Милая…родненькая…дорогая…– он причитал совсем по-бабьи и не стеснялся этого. Боль от потери двух близких людей опустошила его, изгнав все возможные эмоции из головы.– Акулиночка…Дружечка моя…

Петр не мог поднять головы и посмотреть на гроб. Он мог только выть, захлебываясь в собственном ужасе и от его дикого крика ломило уши.

– Дружечка моя!

Приехал хоронить отца. А пришлось хоронить жену…Анна вздохнула и вышла из комнаты, поманив за собой старух-читалок. Негоже им было видеть, как страдает мужик, убиваясь по своей жене, которую любил больше всего на свете.

А потом были похороны и скудные поминки, которые Петр плохо помнил. Его сознание заволокло туманом, и он то ли пытаясь забыться, то ли разогнать этот туман пил большими кружками крепкую самогонку, не чувствуя вкуса. Перед ним сидели три Акулиных сестры и водитель Перховича, пришедший за ним прямо на кладбище.

– Пора…– твердил он ему на ухо, но Петр его не слышал, отмахиваясь от него, как от назойливой мухи. В каждой из сестер и старшей Варваре, и средней Елене и даже в хмурой Анне он видел черты лица жены. Разрез глаз, морщины, черные густые волосы, в которые он любил зарываться всем своим лицом, вдыхая чудесный аромат луговых трав.

– Акуля…– пробормотал он перед тем, как потерять сознание от выпитого спиртного. Перед его лицом стояла живая и здоровая жена и робко, как на той предвоенной фотографии, сделанной в этом проклятом городе.

– Люблю тебя!– проговорили ее тонкие губы, и Петр уснул прямо за столом, провалившись в спасительное забытье, где были только лишь он и она, как тогда у реки, когда он впервые увидел ее – красивую статную девушку, от взгляда которой заныло сердце у мужика, который уже не чаял встретить в этом мире свою любовь.

– Акулина…– прошептал он, счастливо улыбаясь от нахлынувшего воспоминания.

«Постскриптум»

Август 1943

– Теть Ань! Теть Ань!– раздался во дворе детский голос. Босая, но уже основательно подросшая Шурочка, медленно и уверенно превращающаяся в красивую статную девушку, вбежала в дом, шлепая босыми пятками по покрашенным половицам.

– Чего тебе, егоза?– строго нахмурилась Анна Герасимова, вытирая мокрые после стирки руки о свой передник. Николай работал в колхозе с весны. Его дома не было, а вот Шурочка оказалась хорошим подспорьем в хозяйстве – шустрая девчонка хваталась за все сразу и помогала, чем могла своей тете, взявшей их с братом на воспитание.

– Там почтальонка пришла! Говорит, письмо мамке пришло…

– Кому?– нахмурилась Анна, выбегая на улицу. Сердце захолонуло от предчувствия беды.

– Здравствуй, Любаша!– поздоровалась Аня, жадно разглядывая потертый военный треугольник с синим штемпелем.

– Письмо вам тут…– потупив глаза, произнесла почтальонка и поспешила уйти прочь, дальше разносить почту.

– Письмо…– быстрым движением Анна развернула конверт, вчитываясь в ровный гимназический почерк с чуть размытыми чернилами:

Уважаемая Акулина Васильевна, сообщаем вам, что ваш муж Подерягин Петр Федорович 1905 года рождения, воинское звание лейтенант пропал без вести при штурме станции Старая Ивановка Сумской области. Командование части скорбит вместе с вами.

Командир 100-й дивизии

Полковник Перхович Ф.И.

– Вот и Петьки нет больше…– пробормотала Анна, пряча письмо за пазуху при звуке шагов, вышедшей во двор Шурки.

– Теть, а что это за письмо пришло?– спросила девочка с интересом.

– Ничего, Санечка…Это по поводу деда Федьки в военкомат надо придти…– торопливо пояснила тетка, чуть дрогнувшим голосом. Шурка с сомнением посмотрела на тетку, но промолчала.

– Глянь-ка, теть Ань, гроза собирается!– указала она тонким пальцем куда-то за громадину тока, где уже собирались густые кучевые облака. Молния разрезала тишину деревни, заставив местных дворняжек испуганно загавкать.

– И вправду гроза…– на лицо Анне упала холодная капелька, проскользнув за воротник, оставив нехорошее предчувствие, что беды их семьи еще не все позади.

Валуйки август-сентябрь 2018