Здесь живут люди

– Ох, что же это я… Проходи. – Она отошла в сторону, открыв дверь пошире. Я нерешительно переступил порог и оказался внутри.

Какие банальные слова. Какая банальная ситуация. Но в тот момент она показалась мне столь чётко выверенной, будто мы в кино.

– Извини. Я не слышала, как ты постучал. Играла на гитаре, думала, мне показалось. Но всё же решила проверить. Так то обычно мы не смотрим, кто там пришёл. Всё-таки все свои, ну ты понимаешь. Извини, извини меня снова. Ты только пришёл, а я уже обрушила на тебя целый поток слов.

Много и быстро говоря, Софья испытывала такую же неловкость, что и при напряжённом молчании двух почти незнакомцев. Я видел это по её глазам. Слышал это в её голосе. Девушка была странновата, что меня несколько успокаивало. В кругу подобных людей я всегда чувствовал себя увереннее, потому что сам был таким же.

Внутри было темно. Лишь слабый свет, проникающий с улицы сквозь окна, хоть как-то разгонял царящую темноту. Софья закрыла дверь у меня за спиной, и света внутри стало ещё меньше. Девушка бесшумно возникла по левую руку от меня:

– Идём.

Я двинулся за ней, стараясь идти след в след и хоть как-то ориентироваться, чтобы не на что по пути не наткнуться, но всё-таки влетел плечом прямо в какой-то косяк. Софья обернулась:

– Ох, прости. Прости. Какая же я глупая…

Она убежала куда-то, а затем послышался шум открывающейся двери, и яркий призрачный свет ударил мне в глаза, будто в той комнате была собрана пара десятков светильников. Я оказался почти прав. Их там было чуть меньше. Софья вернулась, взяв один из них:

– Я просто очень люблю побыть в темноте, когда остаюсь одна. Приходится убирать все фонари в одну комнату. Выключателей сразу для всех, как были раньше, у нас нет. – Она хихикнула. Это было похоже на писк мышонка из детского мультика.

Софья повела меня к окну, выходящему на противоположную от поселения сторону. Вдоль него стояла широкая скамья. С краю деревянное кресло, в котором я разглядел акустическую гитару. Шестиструнная. Мы присели по разные стороны скамьи. Софья полубоком ко мне, при этом продолжая говорить:

– Я всегда любила темноту. И даже здесь… Знаешь, от старых привычек трудно избавиться, даже после смерти.

– Мне тоже нравится темнота. Но тут она повсеместная, вызывает что-то вроде клаустрофобии.

– Первое время все это чувствовали. Ты привыкнешь. Вот когда я только здесь оказалась… Ох, извини, что-то я слишком много говорю о себе. Тебя, наверное, это уже утомило. – За то короткое время нашего общения она извинилась уже более пяти раз. Я ощущал этот груз неловкости, что навис над нею в момент моего прихода.

– Нет, ну что ты. Всё нормально. – Я кивнул головой в сторону гитары. – Ты сказала, что играешь…

– Скорее тренируюсь. Но кое-что исполнить могу.

– Сыграешь?

– Нет-нет-нет! Ни в коем случае. Я стесняюсь играть перед публикой.

Её нерешительность улыбнула меня. Но я чувствовал, что если сейчас поднажать, то Софья обязательно согласится. Тем более я внезапно испытал некую потребность в звуках. Их во Тьме наблюдался катастрофический дефицит. Что уж говорить о музыке… Один музыкант, пусть и начинающий, уже находка.

– Да ладно тебе, я слышал немало плохих гитаристов за свою жизнь, и каждый из них был гораздо увереннее. Сравниваться тут тебе не с кем. – И потом добавил в шутку. – А если выйдет не очень, мы никому не скажем.

– Ну… – Софья отвернулась в сторону, плотно сжав губы. После короткой паузы повернулась обратно ко мне. – Ладно. Только, чур, не смеяться.

– Уверен, повода не будет.

Девушка вскочила со скамьи и пересела в кресло, взяв гитару в руки. Пару секунд она будто собиралась с мыслями и потом ещё несколько приноравливалась пальцами к струнам. Наконец выбив из них звук, Софья продолжила в идеальном темпе. Мотив показался мне очень знакомым. Но я копался в своей памяти и не мог отыскать там названия. Гитара звучала в отрыве от других инструментов, но столь знакомо. Ударная установка и ещё одна электрогитара ритмично присоединились к акустике в моей голове. И тогда я вспомнил название той песни, чью мелодию наигрывала Софья. «Человек, что продал мир».

Но на том месте, где начинался припев, девушка сбилась и вместо того, чтобы продолжить, вернувшись в ритм, остановилась. Последние звуки растворились в темноте. Софья сидела, склонив голову, будто стыдясь поднять взгляд, потому что выступала не перед одним мной, а перед целым стадионом поклонников, которые ни как не ожидали такой оплошности от своего кумира.

– Мне понравилось. – Я сказал это не только потому, что это было правдой, но и дабы разрядить обстановку, а то мы так могли бы сидеть бог знает сколько времени, преклоняясь перед тишиной.

– Вот так всегда. Сбиваюсь каждый раз, а потом не могу продолжить. – Голос её звучал грустно. Взгляд всё ещё разглядывал собственные колени, левая рука крепко сжимала гриф. – Приходится начинать сначала, но итог всегда один. – Она дернула струну, и та зазвенела плавно затухая.

– Может дело не в навыках? Ты очень хорошо играешь.

Софья подняла голову и взглянула на меня. Впервые, так пристально, не отводя взгляд.

– Может, ты во время игры слишком много думаешь, чтобы не сбиться? Нервничаешь. Попробуй просто… играть. Не задумываясь о том, что делаешь.

Она молчала. А потом неожиданно для меня улыбнулась:

– Ты что, психолог?

– Разве что по совместительству. – Я улыбнулся в ответ.

Софья посмеялась. Так тихо, почти беззвучно. Отложив в сторону гитару, она поднялась на ноги и спросила:

– Прогуляемся?

Я поднялся вслед за ней:

– Да, конечно.

Софья взяла фонарь, который принесла из другой комнаты и мы двинулись к выходу. По пути мне удалось разглядеть дом. Косяк, в который я врезался чуть ранее, был частью широкой арки соединяющей гостиную и прихожую. Апартаменты Блума и Софьи были меньше, чем у Анны. Здесь отсутствовала кухня, а помимо гостиной имелись ещё всего лишь две спальни. Внутренняя обстановка такая же минималистичная.

Мы вышли наружу.

– Пойдём в старое поселение? – Спросил я.

– Откуда ты узнал?

– Я же психолог, забыла?

Софья нахмурилась. Видимо в этот раз шутка оказалась неуместной. Да, и вообще откровенно глупой, но осознал я это уже после того, как она слетела с моих губ. Пришлось быстро исправляться:

– Гензель сказал, что Блум пошёл туда, и ему может потребоваться помощь.

– Да, точно. Не будем заставляться его ждать. – Софья, высвечивая дорогу фонарём пошла вперёд, по тропинке вдоль своего дома. За углом тропа резко поворачивала направо и вела за пределы селения. – Он человек гордый и независимый, никогда не просит помощи у других.

– Гензель назвал его твоим отцом? Как это возможно, что вы оба оказались здесь?

Дома остались у нас за спиной, мы вышли в открытое поле. Бескрайнее море тьмы. По местным понятиям, шли мы на восток. И вновь, уже задав вопрос, я лишь потом подумал о том, что сказал. Вот уже во второй раз. Почему я перестаю здраво мыслить только при Софье? Вероятно, мой вопрос был не тактичен. Вероятно, я вообще задал его не тому человеку. Она могла бы ответить, что я лезу не в своё дело и послать куда подальше. Но…

– Это двоякая ситуация. Блум не мой биологический отец. Мы вообще не были знакомы, пока я не попала сюда. Но он позаботился обо мне. Этот на вил бесчувственный и лишенный эмоций человек, чьё выражение лица никогда не меняется. Внешность обманчива. И знаешь, лучшего отца у меня никогда не было.

Я узнал, что хотел, но дальше решил не заходить с этой темой. Однажды все карты будут раскрыты, но не стоит с этим спешить. К тому же, им тоже хотелось многое узнать обо мне, а я хотел обратного. Дальше мы шли молча. Меня терзало острое желание сказать ещё что-то, что угодно, даже если это будет очередная необдуманная глупость, лишь бы избавиться от этого послевкусия после своего предыдущего вопроса. Но в голову ничего не шло.

Софья тоже молчала. Я шёл на полшага позади неё, так что смог разглядеть девушку со спины. Интересно, чувствовала ли она мой взгляд на себе? Стройная, невысокая. Столь хрупкая на вид. Чёрные, как окружающая нас тьма, волосы, заплетённые в конский хвост, свисали практически до пояса. Бледная, почти такая же белоснежная, как чистый бумажный лист, кожа контрастировала с чернотой в волосах. Контрастировала с этим тёмным миром. Наверное, даже не будь здесь никакого света, я бы всё равно смог разглядеть её. Единственное белое пятно в этой бездне. Призрачный свет фонаря будто проходил сквозь Софью, трансформировался, а на выходе становился таким же белым, как она сама. Подобно тому, что испускают флуоресцентные лампы, только природный. Увидеть такое при жизни…

Я резко наткнулся на её спину, успев в последний момент удержаться на ногах, чтобы мы оба не полетели вперёд. Софья, кажется, этого даже не заметила. Она стояла на месте, как вкопанная, прижимая фонарь к груди и пристально глядя вперёд. Я хотел спросить: «В чём дело?», но потом поднял голову и увидел то, что её напугало. Впереди возвышалось огромное дерево, мёртвое, сухое, наверное простоявшее здесь уже не одну сотню лет. Его голые ветви напоминали кривые лапы лавкрафтовского чудовища. Одиночество сего дерева посреди беспредельного чёрного поля выглядело жутко. Но уняв разбушевавшуюся фантазию, понимаешь, что дерево это обычное. Такое же, как и в мире живых. Нечто странное и пугающее находилось позади него.

Нечто источающее призрачный свет. Подобно молниям узкие стремительные лучи разлетались во все стороны и возвращались обратно, словно это был какой-то безумный танец светлячков. Царствующая над окружением тишина добавляла ужаса в творящуюся картину. Источник световой пляски прятался там, прямо за этим деревом.

Софья будто находилась в трансе, загипнотизированная этим зрелищем. В нём была своя красота, если б она так не пугала. Я легко прикоснулся к плечу Софьи, дабы привести её в чувство. Она вздрогнула, словно совсем позабыв, что я здесь. Голова её резко повернулась ко мне.

– Что это? – Шёпотом спросила девушка.

Но если б я знал…

– Думаю, нужно взглянуть. – Так же шёпотом ответил я.

– С ума сошёл? Вдруг это опасно.

– Мы ведь уже не умрём, правильно?

– Бывают вещи и похуже смерти, знаешь ли.

Вопреки уговорам этого не делать, я пошёл вперёд. С одной стороны, мне хотелось выглядеть мужественно в глазах Софьи, с другой – было просто любопытно. Ну а с третьей… Хотелось убежать назад, подальше от этого страшного дерева и уж тем более от того, что пряталось за ним. Каждый шаг давался всё сложнее. Неизвестность всегда пугала людей. Но самым страшным было ожидание встречи с неизведанным, нежели оно само. Тянуть наоборот не стоило, ибо фантазия за это время успевала нарисовать в голове самый пугающий вариант из всех возможных. Однако сделать всё по-быстрому не удавалось. Это было так странно. Вроде я уже умер, а инстинкт самосохранения по-прежнему работал, как часы. Я вплотную подошёл к дереву, которое вблизи выглядело просто колоссальным, и двинулся вдоль широченного ствола, стараясь ступать бесшумно, насколько это возможно. Неисчислимые призрачные молнии продолжали друг за другом рассекать тьму. Ещё пара шагов и некоторые из них могли коснуться меня. Хотелось верить, что Софья всё-таки была неправа и они действительно не опасны.

Балансируя на одной ноге, я выглянул из-за ствола, опершись об него обеими руками. Мой разум даже ещё не успел осознать того, что увидели мои глаза, как пронзительный детский крик сбил меня с ног. Точнее с одной ноги. Я плюхнулся назад, почувствовав столкновение, но, не ощутив боли. Странное чувство, будто тебя обманули.

Повернув голову, я увидел Софью, бегом приближающуюся ко мне. Но дожидаться её не стал. После кратковременного оглушения я быстро пришёл в себя и понял, в чём тут всё дело. Поднявшись на ноги, я быстро обогнул дерево. В таком же положении на земле сидел Ксандер, глядя на меня испуганными глазами. Источник того света, что озадачил нас с Софьей лежал у ног мальчика. Небольшой круглый предмет. Тот самый, что ранее прятался в его кармане.

– Прости, не хотел тебя пугать. – Я подал Ксандеру руку и помог ему подняться с земли.

– Я не слышал, как ты подошёл. – Он наклонился и поднял святящийся предмет. – Ты что следил за мной?

– Нет. Эта твоя штука нас здорово напугала.

Софья возникла у меня за спиной. Кажется, до неё только что дошло, что же случилось на самом деле, и она понемногу начала успокаиваться.

– Ах это… – Ксандер выпустил нечто из руки, и оно полетело вниз, раскручиваясь на тонкой верёвке и испуская по сторонам призрачные лучи света. Раскрутившись до конца, оно вернулось мальчику в руку.

– Йо-йо? – Эта старомодная игрушка, не переставала быть актуальной весь прошлый век.

– Чиж мне его сделал. Вырезал из дерева, добавил внутрь немного света и закупорил стеклом. Сказал, с этим меня будет проще найти, если я вдруг потеряюсь.

– Ты не потеряешься, если не будешь уходить так далеко от поселения. – Софья вышла вперёд. Её тон звучал строго. Внезапно эта скромная и немного неуклюжая в общении девочка превратилась в непоколебимую женщину. Словно кто-то пошёл не только против общих, но и против её личных правил. – Что ты здесь вообще делаешь? Знаешь ведь, что даже взрослым запрещено разгуливать вот так в одиночку. Ты мог потеряться.

– Это моё тайное убежище. Я его нашёл. Пожалуйста, не говорите Анне. Она никогда не выпустит меня из дома, если узнает, что я ушёл так далеко.

– Хорошо. Мы не скажем. – Тон Софьи начал смягчаться. – Но тебе пора назад, тебя не было слишком долго, Анна скоро начнёт поиски.

– Ага. – Мальчик сунул игрушку в карман и поспешил прочь.

Софья остановила его:

– И потом, всегда ходи сюда одной и той же дорогой. И никогда не ходи дальше без взрослых.

Ксандер кивнул и скрылся в темноте. Софья двинулась дальше, потянув меня за собой:

– Надеюсь, Гензель тебя предупредил, чтобы ты тоже не шастал по округе в одиночку?

– Конечно. Потеряться тут раз плюнуть.

– Честно говоря, за Ксандера не нужно так волноваться. Он умеет ориентироваться в этой тьме и всегда сможет найти дорогу назад.

– Я удивился, когда впервые увидел его. Как ребёнок мог попасть сюда? Сколько ему лет, десять? Может одиннадцать?

От дерева шёл небольшой плавный спуск вниз. Софья несколько сбавила шаг. Я последовал её примеру, чтобы не навернуться в темноте и вновь не столкнуться с этим неопределённым чувством отсутствия боли, которое мне показалось даже хуже самой боли.

– Ксандер – наша самая большая загадка. Это слова Гензеля. Он говорит, что этот мальчик совсем не такой, как обычные дети. Оно и понятно, обычные дети не попадают в такие места.

– То есть, никто не знает, почему он здесь?

– Нет. Ксандер не любит об этом говорить. И поверь, на самом деле он взрослее, чем кажется.

Дорога вновь пошла на подъем. Каждый шаг давался всё сложнее. Разглядеть что-то дальше своей вытянутой руки было невозможно в принципе, но, судя по всему, мы поднимались на некий холм. Довольно-таки высокий холм. Какое счастье, что усталость осталась всего лишь в воспоминаниях, путешествия по местным краям могли здорово вымотать. Тогда, поднявшись наверх с тяжёлой отдышкой и гудящими ногами, пришлось бы делать временный привал, чтобы унять разбушевавшееся сердцебиение и собраться с силами для продолжения пути. Но здесь, когда дорога под ногами выровнялась, я мог покорить ещё тысячу таких же холмов и всё равно остаться с тем же неиссякаемым запасом сил. Вот они, плюсы загробной жизни.

Софья уже ожидала меня на противоположном краю. Было бы здорово полюбоваться с высоты местными видами, не будь они скрыты от глаз. Однако кое-что разглядеть всё же удалось. Подойдя к своей спутнице, я увидел внизу, в полукилометре отсюда, ещё одно поселение. Такое же безлюдное не только на вид, но и в действительности.

Дальше всех стоял огромный амбар. Судя по длине и ширине, туда могли поместиться сразу три-четыре вагона поезда. У правой стены лежал штабель брёвен. На крыше здания располагался фонарь, крупнее тех, что я видел. Наверное, он служил ориентиром, но холм, на котором мы стояли сейчас, скрывал его от той стороны, откуда Софья меня привела. От амбара полукольцом шли остальные строения. Одно из них, самое ближнее с правой стороны, скорее походило на мастерскую, остальные три больше на жилища. Местность была освещена не столь хорошо, как наша. Источников света, помимо этого большого и яркого, я насчитал всего штук семь.

– Блум и Гензель, говорят, что это поселение расположено на краю обрыва. Так что не стоит заходить дальше. Неизвестно, что там внизу, и как глубоко он простирается. – Софья не стремилась спускаться вниз. Она просто стояла на вершине, держа фонарь обеими руками и вдумчиво глядя вдаль.

– Тебя это не пугает? – Спросил я. – Ведь здесь тоже жили люди. А теперь их нет. Будто они просто исчезли.

– Если начать задумываться, то в голову приходит много страшных мыслей. Хочется верить, что прошлые жители просто ушли. Ведь Тьма большая. Может, они отправились искать других людей. Или выход отсюда.

При первой встрече Софья показалась мне такой простой, наивной и немного стеснительной. Но чем больше я говорил с ней, тем умнее, глубже и от того очаровательнее выглядела. За этим милым личиком и почти детским взглядом скрывалось много мыслей.

– Выход. Думаешь, он есть?

– Не знаю. Когда тебе отведена целая вечность, почему бы не попробовать его поискать…

Может и с нами однажды это случится? Когда вечность нам надоест. И мы все отправимся искать выход. И уже другие найдут то, что останется от нас здесь.

– Вечность вечностью, а заставлять Блума ждать не стоит. Идём. – Софья почти бегом направилась вниз, я поспешил за ней, чтобы не остаться на этом холме в одиночестве и без света. Моя фантазия уже показала свою способность рисовать то, что может скрываться в этой темноте.

Чтобы нагнать девушку мне пришлось перейти на ускоренный темп. Мы так и пробежали почти весь путь. Только приблизившись, я обратил внимание, что одна из огромных дверей амбара была приоткрыта, и видимо уже давно находилась в этом положении. Как сдвинуть такую махину человеческими усилиями, представлялось с трудом.

Оттуда нам навстречу вышел Блум. В одной руке он держал фонарь, а другой поддерживал большой свёрток, взвалив его на плечо. Соломенной шляпы в этот раз на нём не было.

– Эй, девочка моя! – Вскрикнул он, заметив Софью, будто они не виделись уже несколько дней. Голос его звучал радостно и добродушно. Могло даже показаться, что он улыбнулся.

Но, когда в его поле зрения попал я, лицо мужчины вновь приняло угрюмое непоколебимое выражение. Блум смотрел на меня пристально и недоверчиво.

– Здравствуйте. – Я хотел было протянуть ему руку, но его обе были заняты, так что вовремя расценил этот знак вежливости, как неуместный.

Блум лишь кивнул в ответ. Вряд ли он был рад меня видеть. Тем более в компании с его подопечной. Софья же будто не замечала этого напряжения, внезапно возникшего между нами двумя:

– Мы с Данте пришли помочь.

Конечно, меня предупредили об этом заранее, но я всё равно не знал, как подготовить себя к подобному. Это напряжение отталкивающей аурой окружало Блума, будто устанавливая допустимое расстояние, на которое можно к нему подойти. И расстояние было совсем немаленьким.

– Не нужно. Я сам справлюсь. – Ответил он и направился к дверям мастерской, если это всё-таки была она.

Здоровяк положил свёрток и фонарь перед входом и снял свою шляпу с гвоздя, вбитому в дверной косяк. Он надел её так же, сдвинув на затылок.

– Я уже приготовил нужные инструменты. Сруба нам хватит на ещё один дом. – Он махнул рукой в сторону сложенных брёвен. – Так что идти в лес за дополнительными материалами не придётся. Когда Чиж подтянется, мы займёмся работой. А пока, можете возвращаться назад.

– Ты уверен, что тебе ничего… – Начала девушка.

– Абсолютно. – Ответил он, даже не дослушав. – Идите.

Вероятно, приди Софья одна, Блум позволил бы ей остаться, чтобы просто было с кем поболтать. Но вряд ли он хотел, чтобы я отправился обратно сквозь тьму в одиночку. Что ж, установка контакта не задалась. Хотя мне представлялось, что за работой это будет сделать проще. Вот только до работы меня допускать никто тут не собирался.

– Ладно. Как скажешь. Идём, Данте.

– Внимательнее на дороге. – Крикнул он нам в напутствие.

– Конечно.

Не пробыв в этом заброшенном поселении и пары минут, мы уже двигались обратно.

– Ты уже понял, что он до невозможного упёртый, и спорить с ним так же бесполезно, как ждать здесь рассвета? – Спросила Софья.

– Он во многом непростой человек.

– Это точно.

Всю дорогу назад, мы разговаривали о простых вещах. О фильмах, литературе и музыке, которые мы никогда больше не увидим и не услышим, но которые навсегда останутся в памяти. Наши вкусы, кстати, во многом совпали. Мы говорили друг с другом так, будто просто прогуливаемся по ночному городу. И нет никакой Тьмы, никакого призрачного света, никакой вечности. Будто всё обыденно. И сейчас мы разойдёмся по своим домам и просто ляжем спать. Будто всё как всегда. И никто не умирал.

Вновь проходя мимо того дерева, я напомнил Софье легенду о Сонной лощине. О том, что это дерево выглядит так же, как то, под которым похоронили ужасного всадника без головы.

– Может, сейчас он выпрыгнет из могилы на своём мёртвом коне и с обнажённым мечём, чтобы отрубить наши головы? – Говорил я.

Она просила прекратить её пугать, в шутку толкая меня в плечо. Мы оба смеялись. Странно, что в этом месте ещё никто не разучился искренне смеяться. Я просил её спеть что-нибудь, пока мы идём, но в этот раз она совсем упёрлась:

– Может быть когда-нибудь. Но не сейчас. Я уже оплошала с гитарой. Второй раз ты меня на это не подобьёшь…

– Но ты очень хорошо играла.

За разговорами мы оба почти не заметили, как вернулись. Я проводил Софью до её дома.

– Ну что, пока будешь у Анны? – Спросила она.

– Да. Пока да.

– Значит, увидимся позже?

– Увидимся.

Я даже не заметил, что провожаю Софью взглядом, широко при этом улыбаясь. Она скрылась от моих глаз, закрыв за собой дверь, а я отправился в дом по соседству. И чем дальше я был от Софьи, тем яснее становился мой разум. Будто некая пелена эмоций развеялась, и я снова начал задаваться вопросами.

Прежде чем войти в дом Анны во второй раз, я остановился. Мне нужно было немного побыть в окружении своих мыслей. Обдумать всю эту прогулку, если можно её так назвать. Что это было? Для чего всё это было? И самое главное…

Почему я теперь не могу забыть её улыбку?

Глава V

Я сидел в комнате Ксандера, предоставленной мне в пользование на первое время. Наконец-то в полном одиночестве. В последнее время после прибытия мне уже начало его не хватать. При жизни я страшился этого, но, тем не менее, всегда искал. Одиночество было моей потребностью. Обычно я погружался в свои мысли, как и сейчас, глубоко. Там было так тепло и уютно. Там я чувствовал себя в безопасности. Укрытым от жестокого мира. И не важно, где физически при этом находился. Чаще всего прогуливался своими привычными маршрутами, специально делая лишний крюк по городу, стремясь растянуть время раздумий. Я любил ходить. Может здесь, во Тьме, где нет такого понятия как «усталость», это моё старое хобби обретёт новое дыхание… Никогда не понимал тех, кто боялся сделать лишний шаг. Слишком ленивы ли они были? И как они тогда оставались наедине со своими мыслями? Трудно погружаться в раздумья, находясь в тесном, забитом людьми автобусе или за рулём собственного автомобиля. А может, они просто не хотели мыслить. Может даже боялись… Поэтому людская масса была такой серой и однородной. Такой вязкой. Я плыл по ней, стараясь не тонуть. Иначе бы растворился в этой массе навсегда. Я плыл, держась за свои мысли. Но разве они были не пусты? К чему они вели? Эти мысли появлялись из ниоткуда и туда же возвращались, с диким скрипом пронесшись в моей голове. Лишь редкие задерживались, не давая мне покоя, материализуясь в поступки. Порой глупые. Вроде бы обдуманные, редко я совершал поступки с горяча, в порыве эмоций, но лишь время давало мне понять их истинную ценность. Как итог, множество поступков. Порой правильных. Но правильных, не значит простых… Так странно. Ведь от этого я и сбежал. Но что, если всё это повторится, здесь? Куда бежать тогда? Дальше во Тьму? Вечно убегать нельзя. Вероятно, это может привести в место гораздо хуже.

Интересно, успел ли старик Хрон отметить хотя бы одни сутки с тех пор, как я сюда прибыл? Но за сутки успевают смениться и день и ночь. Здесь же нет ни того не другого. Куда уместнее было бы употребить другое слово, когда-то услышанное мной в старом советском фильме «Письма мёртвого человека».

«Ибо сумерки однообразны. Ведь даже Господу Богу, создавая наш мир, нужно было ориентироваться по времени. Тогда он придумал сутки, ибо в них заключено разнообразие. Я предложил другую единицу времени – «один сумерек», поскольку разнообразие в мире утеряно».

Сумерек. Это слово как нельзя лучше подходило для местного исчисления времени. А разнообразие? Было ли оно здесь? Думаю, да. Есть и сейчас. Разнообразие в нас. Эти люди. Такие разные. Вероятно с разными, но одинаково трагичными судьбами оказались в одном и том же месте. Теперь они пытаются стать семьёй. Так странно, в людях из Тьмы я увидел больше добра и любви к ближним, нежели при свете мира живых. Может, в этом и было всё дело? Может, это нас и объединяло? Стремление нести добро другим. Стремление нести себя. Но в том мире, откуда мы пришли такая щедрость плохо оплачивалась. Мир потребителей. Потребителей, которые не привыкли платить в ответ тем же. Людским добром. А людей, в действительности, в том мире было так мало.

И вот мы все здесь. Те, которые кончились. Таким, как мы, не из чего восполнять свои силы. Мы лишь отдаём всё, пока не истощимся. И вот он, итог. Бесконечная Тьма. Вечная Тьма. Такие, как мы, верят в высшую справедливость. В то, что за все переплетения страданий и благодетелей, они получат по заслугам. Если не в реальном мире, то в ином. И я верил. Но сейчас… Где эта справедливость? Неужто эта бездна – достойная отплата? Неужто мы ошибались? Справедливость. К чёрту справедливость… Добро пожаловать в тёмный мир.

Мы здесь. Наивные, измученные, уставшие. Пытаемся жить по старым правилам, которые больше не работают. Но где остальные? Где все те, что были здесь до нас? Что если Тьма не бесконечна? Что если она не Вечность? Может тогда рано плясать на руинах надежды… Возможно, справедливость есть, просто всё ещё далеко.

Но мне по-прежнему было тревожно. Исчезнувшее поселение. Растворившееся в потёмках. Сами ли они ушли отсюда? Отправились искать выход? А что если, что-то пришло за ними… На протяжении всего своего существования человеческий род боялся не самой темноты, а того, что может в ней скрываться. Так что же может скрываться в этой темноте? Столь густой, столь давящей и всеобъемлющей. Какими же ужасными могут быть эти порождения страха… С момента прибытия я был полностью опустошён и ещё ни разу не дал воли свое фантазии, не позволил ей повеселиться от души. Представляю, что она может нарисовать мне в таком случае. И если её вовремя не унять, потерять на мгновение контроль, то рассудок окажется замкнут в закольцованном лабиринте ужаса. Но найдя выход, которого быть не должно, покинет меня навсегда. Собственная фантазия в этом мире, очень опасный враг.

Страх – это эмоция, следствие угрозы для жизни. Страх – сигнал человеку защитить себя, остаться в живых. Но мы уже мертвы. Тогда почему мы способны бояться? Просто по старой привычке? Хотя почти всё мы здесь делаем по старой привычке. Они строят себе дома. Готовят еду. Играют музыку на вручную созданных инструментах. Всё это лишнее в этом мире. Всё это просто по старой привычке…

Наконец я оторвался от своих мыслей. На мгновение. В такие моменты будто пробуждаешься от кратковременного сна, протираешь глаза и смотришь вокруг ясным взглядом. Когда-то этот процесс вызывал во мне разочарование. В собственной голове всегда было лучше, чем в реальном мире. А здесь… Наверное, я ещё не определился.

Как и остальные, бедно обставленная комната. У них не было необходимости в ином. Как и возможности. Лишь самые нужные живому человеку элементы интерьера. Живому. Потому что каждый здесь по-прежнему ощущал себя живым. Одно окно, выходящее в поле тьмы. Единственный источник света находился снаружи, висел прямо над окном, и едва просвечивал внутрь сквозь стекло. Я сидел в кресле прямо перед ним. И видел только черноту. Будто в кошмарном сне. Вот только она не пугала. Может даже наоборот, вселяла некое спокойствие. Призывала раствориться в ней и ощутить неведомую живым безмятежность.

У противоположной стены стола небольшая в длину детская кровать. Рядом прикроватная тумбочка. На ней я заметил несколько игрушечных фигурок из дерева. Рука мастера узнавалась сразу. Думаю, Чиж любил этого мальчика, не смотря на то, что тот не был его кровным братом. Члены этой самозваной семьи были друг другу куда ближе, чем многие из настоящих семей, которые я видел раньше. Одни лишь кровь и фамилия не делают людей близкими.

Я поднялся на ноги и подошёл к кровати. Только дерево, больше ничего. Лишь тонкая, покрытая сверху ткань. Скорее похоже на лежанку в какой-нибудь старинной темнице. Я лёг, поджав ноги, чтобы уместиться. Ничего. Никакого привычного расслабления в мышцах. Они больше не напрягались. И я не чувствовал, насколько жёсткое это ложе. Очередное странное чувство. Будто смотришь на всё происходящее из своих глаз, телом находясь где-то далеко. Где-то в невесомости. Мы все здесь в невесомости. Мы легкие. Как мыльные пузыри. Мы все здесь нарисованные люди, что никогда не устают. Нарисованные на огромном чёрном полотне.

Мне было известно, зачем я здесь сейчас. Почему один. Чтобы принести в этот мир ещё немного света. Для них это интимный процесс. Все этим занимались, но никто не желал, чтобы их кто-то видел. Они прятались от чужих глаз в своих тёмных комнатах и перетасовывали своё горе, словно карты в очень большой колоде. Этим здесь живут люди. Горе их сюда привело, и горе даёт им свет. Это мир, живущий горем. Но я не мог… Не хотел. Даже не помню, когда в последний раз при жизни лил слёзы. Наверное, ещё будучи ребёнком. А потом, чтобы не произошло, просто не мог. Как будто лишился этой возможности навсегда. Порой хотелось закричать, выплеснуть свою ярость, крушить всё вокруг до тех пор, пока обжигающий внутренности огонь не лишится остатков кислорода и не потухнет. Но не сейчас. Сейчас я был спокоен. И безмятежен. Не из-за того, что опустошён, как раньше. Как при жизни. А потому что все проблемы и переживания остались в прошлом. Действительно в прошлом. Которое отделяла от меня линия смерти.