Поэты и черни. Поэзия, драматургия

Поэт в России больше не поэт:

По ссылкам только медиа-поэты.

Поэты наполняют Интернет,

А стадионы собирают – Пиночеты.

Корректор Валентина Корионова

Дизайнер обложки Полина Терёхина

© Александр Онькин, 2020

© Полина Терёхина, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4490-4350-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Поэты и черни
Комедия

Эпилог

Основан на бытующей версии, что Гоголь был похоронен в летаргическом сне.

– Стихосложенье – забава без смысла, дым коромыслом от коромысла. Гоголь проснулся! К нам на постой? Лев Николаич я…

– Гоголь.

– Толстой… Гоголь Васильевич, ты не фекаль. Тута, как тама – власть тьмы, вертикаль. Чем-то паноптикум, где-то некрополь.

– Где Севастополь? Вертай Севастополь!

Тени на Невский перебрались. Тут Достоевский выразил мысль.

Герцен откликнулся и поддержал. Лев Николаевич не возражал. И феерически всплыл пузырёк.

– Мне – символически, – высказал Блок.

– Я – гоголь-моголь.

– Вы – балагур! Не оценили мы ваш каламбур.

– Пушкин, вы – горькую? Я – в западне!

– Вылейте Горькому всё, что на дне.

Тут постучали.

Включается свет. На сцене Пушкин, Гоголь, Толстой, Достоевский, Блок, Горький, Герцен (всё время спит) и Автор (всё время отсутствует, но появляется вовремя).

Из правой и левой кулис поочерёдно раздаются стуки в двери. Слева – громкий, справа – тихий.

ГОЛОС АВТОРА. Тут постучали.

ДОСТОЕВСКИЙ. Ну кто ещё в храм?

Бас МАЯКОВСКОГО (слева). Не беспокойтесь —

не Мандельштам.

МАНДЕЛЬШТАМ (выходит справа).

 
Не говоите!
На каждом сидит
Антисемите —
Антисемит.
Не провожайте меня до дверей.
Нобеля первым получит еврей!
 

ТОЛСТОЙ.

 
Чтобы левою ногою
Мне, как Бродский, написать,
Надо долго за сохою
Жопой дрыгать и плясать.
 

ПУШКИН (Мандельштаму).

 
Я потомок Ганнибала
И арап.
Закрой хабал!
Твоя морда заебала,
По ебалу и съебал.
 

МАНДЕЛЬШТАМ. И он к устам моим пьиник и выйвал грешный мой язык.

Взасос целует Пушкина.

Из другой кулисы выпадает дверь. Размашисто появляется Маяковский.

МАЯКОВСКИЙ.

 
Хоть и вырос большой,
                                          но упорно
                                                            ненавижу я
                                                                                   жёсткое порно.
 

ПУШКИН. Вы тоже достали меня, гражданин!

МАЯКОВСКИЙ. Я достаю из широких штанин. Хватит пинаться, вы – груда камней! Скоро двенадцать!

БЛОК (радостно). Это ко мне!

ГОЛОС АВТОРА. Как же! – возник Гумилёв за стеной, Блоку пеняя,

– Не к вам, а за мной.

Солнце садилось при полной луне.

Ветер спокойно гулял в стороне.

И застывали в вечерней поре

Золото – в солнце, луна – в серебре.

Сцена 1. Звёздное небо

Пушкин, Гоголь, Толстой, Достоевский, Блок, Горький, Герцен (всё время спит) и Автор (всё время отсутствует, но появляется вовремя).

ГОГОЛЬ. Звёзды! Справа налево начинался отсчёт. Вижу – с месяцем Дева, а на месяце – чёрт.

ПУШКИН. И он к устам моим приник и шепчет: «Ник, о Ник, о Ник!»

ГОГОЛЬ. Тут я проснулся. Во гробе. Темно… Кто-то глядит на меня сквозь окно.

И не находит под тяжестью век – чёрный, как будто слепой человек…

Вот он почтительно сделал кивок. Я со свечою – нет никого.

Свечку задую – и снова он там.

БЛОК (заплетающимся языком). Кто? Мальденштам?

ТОЛСТОЙ. Ну везде Мандельштам.

ДОСТОЕВСКИЙ. Кто за окошком-то, я не врублюсь? Лучше скажите, а то обосрусь.

ГОГОЛЬ. Тихо!.. На цыпочках… Дверь на засов. Карканье. Уханье, пуканье сов. Дверь заскрипела…

Его перебивают.

ПУШКИН. И за руку цап!

БЛОК (с ужасом). Снова кацап?

ГОРЬКИЙ. Да неужто кОцап?

ГОГОЛЬ. Дверь заскрипела… И мне о рукав тихо потёрся незапертый шкаф. Шкаф обругав, я прикрыл этот шкаП. (Стучит себе по голове – мол, вы не соображаете, и поясняет) А из него вылез мёртвый кацап.

ГОЛОС АВТОРА. Тут постучали

Аккуратный стук в дверь.

ГОГОЛЬ. Да что за тамтам! Пусть наконец-то войдет Мандельштам.

Входит Мандельштам.

МАНДЕЛЬШТАМ. Не говоиите, любая хуйня

Не может случиться у них без меня.

ВСЕ. Милости просим!

МАНДЕЛЬШТАМ. Не премину. Гоголь, сначала! И как в старину.

ВСЕ (возмущённо). Как сначала? Опять по кацапов?

ПУШКИН (заказывая). Про хохлов!

Аплодисменты. Тишина.

ГОРЬКИЙ (бурчит). Посмешнее чуток! Повылазило тихою сапой мертвяков миллионов с пято'к.

ГОЛОС АВТОРА. Достоевский сконфужен. Посмотрев на Луну…

ДОСТОЕВСКИЙ (в сторону). Месяц на хер не нужен. Чёрта – я пиздану.

ДОСТОЕВСКИЙ и ГОГОЛЬ (вместе). Как-то на Питерской…

Гоголю дают бутерброд с салом. Он смачно ест и нахваливает. Достоевский думает, что похвала относится к его повествованию и с каждым одобрительным жестом Гоголя распаляется всё больше и больше. Гоголь облизывает пальчики.

ДОСТОЕВСКИЙ (продолжая без Гоголя). Ем чебурек. Слышу – за мною жуёт человек. Прижух. С разворота по воздуху – хрясь! А под галошами чавкает грязь. Думаю, ладно, пускай себе ест. И постучался в парадный подъезд. Открыла старуха: «Что надо, милок?» «Кредит, чрезвычайно, взгляните – залог». Замешкался я неуклюже. Стремглав выскользнул на ногу мой томагавк. Пятится бабушка к стенке, юля. Мне она: «Ой!» Я же, ой, бля-я! Как спотыкнулся о половик, и на неё…

– Молодой чоловiк!

ГОРЬКИЙ. То, что случилось, не есть хорошо.

ДОСТОЕВСКИЙ. Я отряхнулся и сразу ушёл.

Ходит старушка, покамест жива…

И томагавками колет дрова.

Пауза. Раздаётся смачный зевок Герцена. Он поднимается, потягивается.

МАНДЕЛЬШТАМ (тихо). Лев Николаевич, как вам отстой?

Фонограмма – хлопанье птичьих крыльев.

ГОЛОС АВТОРА. Над Достоевским поднялся Толстой.

Толстой идёт к Достоевскому. На его пути становится Герцен, который передвигается по сцене как лунатик. При их столкновении раздаётся звук колокола. Герцен и Толстой раскланиваются, после чего Герцен продолжает двигаться к двери, неожиданно ускоряется и вписывается в косяк. Раздаётся повторное звучание колокола. Герцен уходит за кулису. Колокол продолжает методично бить там, за кулисами.

Фонограмма – удары колокола.

В это время Блок достаёт карманные часы. Начинают бить часы с кукушкой.

БЛОК (произносит после каждого «ку-ку»). Раз, два, три.

«Ку-ку» прекращаются, Блок продолжает считать.

БЛОК. Четыре! Пять!

МАНДЕЛЬШТАМ (кланяясь и с японским акцентом) Блок «Двенадцать» сосинять.

ТОЛСТОЙ (подпрыгивая и нанося удары). Ффёдор! Михайлович!

Звёздное небо гаснет. На сцене в полной темноте светится только длинная белая борода Толстого. В темноте загораются два зелёных глаза Достоевского. Светящаяся борода начинает от них пятиться и растягивается до полного натяжения. Приглушённый свет. Фонограмма – мелодия «Мурка» или любой узнаваемый блатняк.

ТОЛСТОЙ (заискивающе). Фёдор Михайлович… Федя… (придушенно) Брата-ан!

(Напевает).

На Шикотан тебя, на Шикотан!

В лучшее место вдали от параш.

А на старуху наточим палаш!

Достоевский хватает Толстого за бороду. Свет выключается. Снова полная темнота. Нижний конец светящейся бороды приподнимается и сворачивается, как выжимаемая тряпка. Борода сильно растягивается, уходит в нижнюю плоскость, и, медленно раскачиваясь, начинает совершать круговые движения, постепенно приподнимаясь над полом с нарастающим гулом пропеллера. Борода подсвечивается лазером, поднимается высоко под потолок и улетает за кулису.

Фонограмма – марш из кинофильма «Цирк», затихающий и переходящий в фортепьяно тапёра, сопровождающего немое кино.

Включается свет. На сцене всеми актёрами разыгрывается пантомима. Её комментирует Автор.

ГОЛОС АВТОРА. Герцен, заране покинув кильдым, спустился и вышел. Столкнулся с Толстым. Как раз к остановке подъехал трамвай.

Толстой: «Ё!», Герцен: «Sorry… А ты не зеWай!»

На рельсах… и шпалах валялся Толстой.

Отрезало: бороду и… С головой.